Будь Моей

Под бой курантов я загадываю встретить следующий Новый год в той же компании, что и этот. Пузырьки шампанского приятно щекочут горло. Я весь будто состою из этих пузырьков. Мне кажется, никогда раньше я не испытывал таких ярких, таких сильных эмоций. Мне кажется, никогда раньше я не ощущал мир так чётко, всей поверхностью кожи. Это ощущение меня одновременно восхищает и немного пугает. Почувствую ли я это ещё когда-нибудь? И от чего меня так накрыло? Ну что я, сексом не занимался, что ли? Да занимался. И я бы не сказал, что раньше это всегда был секс без любви. И я бы не сказал, что в сексе с Сашей было что-то сверхъестественное. Да, в основном вела она. Да, она настолько же горяча в постели, насколько сдержанна и холодна в жизни. Но это же не повод так реагировать. Она не выглядит взбудораженной. Она вроде как осталась более чем довольна, но не вынесла это за пределы спальни. Она ничем не отличается от Саши пару часов назад. А вокруг меня, мне кажется, сияет радуга и по ней единороги скачут. Надо как-то успокоиться… Как только мы садимся, чокнувшись и пожелав друг другу всех благ в новом году, её рука мягко опускается на моё колено. Как ни странно, это помогает. Я концентрируюсь на её прикосновении, на том, как чужие пальцы слегка сдавливают бедро — и меня немного отпускает, возвращает в здесь и сейчас. — Думаю, пора открыть подарки, — с интригой в голосе замечает Яна. И я снова начинаю нервничать. Внезапно то, что я приготовил для Саши, кажется мне каким-то детским и несерьёзным. По сути, две игрушки дарю. У нас, конечно, все подарки кроме посуды, не особо серьёзные, но в настолку можно играть, майку можно носить — а что делать со штормглассом? Смотреть? Ну раз посмотришь, ну два, ну три… А дальше что? Чёрт. Саша, как назло, мой подарок открывать не торопится. Лёня и Алиса дарят нам парные кружки с космонавтиками, которые тянутся друг к другу. Очень мило. Кирилл и Яна, видимо, купили Саше подарок ещё до моего внезапного возникновения. А может, просто решили подарить нам отдельные подарки. В общем, Саша получает потрясающий клетчатый плед, большой, шерстяной, очень тёплый. А я — термосумку со жрущим котом Саймона, в которую помещаются ланч-бокс и термосик. Очень мило и, наверное, очень удобно. Не знаю, буду ли я этим когда-нибудь пользоваться, правда. Мне проще сходить в кафеху, чем утром себе обед готовить. Может быть, конечно, однажды кое-кто будет паковать туда божественную гречку… Но до этого ещё дожить надо. Я наконец дохожу до распаковки её подарка. Она мой всё ещё не открывает. Да блин! Ну ладно, хорошо. Вдруг она переживает не меньше меня. Я аккуратно снимаю с коробки классическую крафтовую бумагу, открываю. Набор для велика: звоночек, бутылочка с держателем, которая крепится на нижнюю раму, и маленькая аптечка, которая крепится на багажник. Это так круто! Я сумбурно её благодарю, она улыбается. Я, правда, задаюсь мимолётным вопросом: неужели я кажусь таким беспомощным, раз всем так хочется обо мне позаботиться? Но быстро выкидываю это из головы. Не сейчас. Сейчас намного важнее не я. Саша аккуратно дёргает синюю ленту — бант легко поддаётся, развязывается в одно движение. Она снимает крышку и какое-то время смотрит на два завёрнутых в крафтовую бумагу шарика. Берёт в руки тот, что больше — плазма-шар, — разворачивает. Улыбается. — О! Это та штука, у которой молнии внутри? — оживлённо спрашивает Лёня. — Плазменный шар, — киваю я. — Кру-у-уто! Демка, воткни в розетку! — Да подожди ты, — хмыкает Саша, опускает шар обратно в коробку и берёт второй. Снимает бумагу и замирает. Сегодня на улице не так морозно, да и штормгласс немного потрясло в тёплой машине, поэтому вместо красивых игл внутри снежные хлопья. Ну ничего, тоже симпатично. — Это барометр Фицроя? — слегка наклонив голову и глядя на меня с удивлением, уточняет Саша. Я киваю. Она снова смотрит на баночку, крутит её в руках, заставляя хлопья внутри танцевать. — И ты сделал его сам? Я снова киваю. Щёки горят, ладони внезапно потеют. Да что со мной не так, блин? Как маленький. — Потрясающе! Жень, спасибо! Она коротко прижимает шар к груди, и это самый тёплый жест, который только можно представить. Меня захлёстывает такая нежность к этой девушке, что никаких слов не хватит выразить. *** Я просыпаюсь от того, что меня нежно трясут за плечо. Саша сидит на кровати рядом со мной. От неё пахнет апельсинами, корицей и анисом. — Вставай, соня, — она мягко щёлкает меня по носу. — Пора завтракать-обедать-ужинать. — А который час? — растерянно бормочу я, потирая глаза. — Четыре. Ничего себе. Мы, конечно, заснули после пяти утра, но проспать почти полсуток — это сильно. Правда, чувствую я себя отлично. Не мутит, ничего не болит, только варёный немножко, потому что много спал. Но это ничего. Саша задумчиво наблюдает, как я одеваюсь. Будто любуется мной. Я смущённо смотрю на неё, и она хмыкает, поднимается: — Приходи в гостиную. Когда я спускаюсь, Саша и Кирилл уже разыгрываются. Лёня изучает правила игры в «Нечто». Алиса и Яна заканчивают накрывать на стол. По новым кружкам разлит горячий глинтвейн — вот чем от неё пахло. Неужели я дрых дольше всех? Как-то неловко даже. Я долго соображаю, куда мне сесть. Саша и Кирилл сидят с гитарами на диване, Лёня за столом. Я не хочу за стол. Попой на стуле я такой кайф от музыки не словлю. Сяду на диван — буду мешать. В конце концов я плюхаюсь на ковёр недалеко от Сашиных ног. Ловлю её строгий взгляд. Очень строгий — аж не по себе становится. Наверное, я делаю что-то не то. Но она не комментирует, и я остаюсь на месте. Песню в этот раз, видимо, выбирает она, потому что она вступает, а Кирилл подхватывает чуть позже, когда угадывает мелодию. — Ты проснулся, умылся, побрился, отжался, Наступил на кота, с женой поругался. Помирился с женой, поругался с дорожной полицией И вдруг обнаружил, что тебе это снится. Ты идёшь на работу, уходишь с работы, Постепенно забывая, откуда и кто ты, Постоянно забывая, откуда и кто ты, Навсегда забывая, что тебе это снится.* Охотно поверю, что мне это снится. Потому что это не может быть реальностью. Она сидит здесь, совсем рядом — руку протяни и коснёшься, — играет на гитаре, поёт. Её голос завораживает, её глаза светятся, её руки касаются струн и будто не только создают музыку, но создают весь мир. Она сидит совсем рядом — и она моя. Мне точно это снится. И, пожалуйста, умоляю, не будите меня! Я беру со стола свою кружку глинтвейна, делаю глоток. Он потрясающий, не слишком терпкий, но и не слишком сладкий, наполненный ароматами специй и соком фруктов. Песня заканчивается. Саша щёлкает пальцами и протягивает руку, прося кружку. Да, надо было подумать и взять две. Ну ладно, попьём из одной. А потом я возьму вторую. Она делает глоток, благодарно и довольно кивает, отдаёт кружку. Снова трогает струны, снова поёт. — Всё несерьёзно и всё не всерьёз, Линия жизни становится строже. Плачем от счастья, смеёмся до слёз, Мы так похожи… Смотрим друг другу в глаза, и мороз по коже, Смотрим друг другу в глаза, и по коже мороз…** Я зависаю. Смотрю на неё и не могу отвести взгляд. И у меня действительно кожа мурашками покрывается — я даже делаю два больших глотка подряд, потому что мне становится холодно. Она замечает это и, не отрываясь от игры, улыбается. Наверное, эта песня для меня. Наверное, сегодня все песни для меня. От этой мысли я ловлю очередное стадо мурашек. Я очень счастлив. Я не помню, испытывал ли что-то подобное в сознательном возрасте. Все эти тусовки в клубах, в барах давали какое-то мимолётное ощущение кайфа. А сейчас мне так хорошо, я так люблю жизнь, и это так глубоко, будто навсегда. Наверное, Саша тоже чувствует что-то подобное. Но в отличие от меня знает, что навсегда не бывает ничего. — Тик-так. Здравствуйте, люди! В праздничный день. В праздничный день. Много людей, разных людей в мире иллюзий. Разных людей. Им все равно, все равно — что летать, что быть связанным в узел. Ждут Рождества и при этом боятся прихода зимы. Скоро и мы потеряем друг друга в этом мире иллюзий. Скоро и мы.*** Ещё немного, и я разревусь, как ребёнок. Абсолютно не понимающий, почему он плачет, но чувствующий своей чуткой детской душой, что так, как есть, уже не будет. Я знаю, что я сам себя накручиваю. Но не делать этого не получается. Я прячусь в глинтвейне, допиваю почти всю кружку в одно рыльце, пока она снова не щёлкает пальцами. — Что-то тоскливый у тебя, Демка, трек-лист, — замечает в это время Кирилл. — Не тоскливый, а жизненный, — она делает пару глотков, отдаёт мне пустую кружку. — Ну ладно, хорошо, давай «Сказку». Они поют про богатого бездетного Ивана, который переспал со вдовой — собственно, с целью продолжить род. Всё у Ивана получилось как надо, и вдова забеременела. И тогда к Ивану во сне пришёл волк — непонятно, с какого перепуга — и начал ставить условия. Мол, хошь дочку — сожги свою голову, а если сына — то руку, правую. Странные условия и странные взаимосвязи полов и конечностей, ну да ладно. Короче, Ваня пытался этого волка всячески отловить, но, естественно, безуспешно. Долго думал бездетный богач Иван, кого ж он хочет больше, и не придумал ничего лучше, чем избавиться и от головы, и от руки. Дурак какой-то, честное слово. Ну ладно, это ещё не самый неожиданный твист. Развязка, собственно, в том, что вдова родила — нет, не двойняшек, не сиамских близнецов, не гермафродита какого-нибудь и даже не волчонка! — козла она родила! — Вот так вот бывает, когда пытаешься угнаться за двумя зайцами, — иронично улыбается Саша. — Тьфу ты, Демка! Это ж стёб! — фыркает Кирилл, откладывает гитару. — Короче, Лёня, раздавай карты. *** Саша дышит на звёзды, запрокинув голову. Пар складывается в причудливые облака. Мы вышли прогуляться вшестером, но постепенно разделились на парочки. Я вижу впереди силуэты Кирилла и Яны — они стоят в обнимку. Лёня с Алисой уже слишком далеко. Я не решаюсь её обнять, просто стою рядом и кручу в голове сегодняшний вечер то так, то сяк. Под любым ракурсом выходит, что эти два дня — лучшие в моей жизни. А в её? — Саш, я делаю что-то не так? Она удивлённо смотрит на меня. Будто забыла, что я здесь вообще есть. Подходит близко, проводит ладонью по щеке, берёт за подбородок. — Ты — лучшее, что со мной случалось, Карпов. Всё хорошо. Я нервно выдыхаю. Она не стала бы мне врать. Наверное. Мы целуемся. Становится жарко.