Будь Моей

Мы жарим мясо на углях. Ну, то есть я кручу шампуры, проверяю, чтобы ничего не подгорало, периодически выставляю руку, чтобы понять, достаточный ли жар. Саша сидит рядом на поваленном дереве и играет на гитаре — не поёт, просто перебирает струны. Ночь. Поют соловьи, где-то рядом шумит река. Я кайфую. А потом мне кажется странным, что жарим мы мясо, а пахнет яичницей. Да и соловьи в апреле не поют… Я сажусь на кровати. На кухне шумит вода, гремит посуда. Оттуда тянет, собственно, яишенкой. Мой будильник разрывается птичьими трелями. Понятно всё. Вырубаю будильник, одеваюсь, выхожу на кухню. Крендель мечется у Саши в ногах. Мне кажется, по нему понятно, что он более чем здоров. Но я свожу к вету, конечно. — Доброе утро, — бормочу я. — Доброе. В душ, — коротко отвечают мне. Да, я знаю, что я завалился к ней в кровать после трени и тусовок с уличным пёселем в подъезде, но зачем же так жёстко? Вчера же не отправила. Ладно, в душ так в душ. От прохладной воды я просыпаюсь и прихожу в себя. Ох и сложно же вчера было. Но, кажется, всё самое страшное позади. Меня не выгнали, не положили в гостиной — можно, конечно, предположить, что у неё сил просто не было на это, — но мне хочется верить в другие причины. Я до неё докричался. Завтракаем мы в тишине. Она всё ещё выглядит уставшей — уже не такой, как вчера, конечно — и немного обеспокоенной. Сегодня я не хочу ни о чём говорить, ни о чём спрашивать. Я только хочу получить один-единственный ответ. Но торопить её не буду. — Собирайся на работу. Закинем по пути этот мякиш к вету. У меня есть хорошая знакомая, Пряника лечила. Не хочу оставлять его одного дома на весь день. Я уже договорилась, она за ним присмотрит. — Но ты сказала… — Я знаю, что я сказала, — резко обрывает она. — Это было до того, как ты сказал. Это значит, что мы снова вместе? Или нет? Или, наоборот, она настолько не хочет меня видеть, что даже собаку мне не доверит? Не, это уже бред какой-то. Видимо, по мне заметно, как я себя накручиваю, потому что она вдруг вздыхает: — Женя, послушай меня. Это действительно сложнее, чем кажется. Ты тоже много для меня значишь, но это всё не работает по щелчку пальцев, — она иллюстрирует слова жестом. — Я готова попробовать ещё раз. И я очень признательна тебе за ту ответственность, которую ты на себя взял. Но… Будет сложно. Давай потихоньку. И, пожалуйста, очень тебя прошу, никогда больше не провоцируй меня так безбашенно. Это очень… больно. Я киваю. Больше я так не облажаюсь. Это слишком дорого мне обошлось. Нам. — Обещаю. Она грустно улыбается, подходит ко мне. Аккуратно убирает со лба волосы. Очень нежно. Наклоняется и целует. Чёрт. Как же я скучал. *** — Забираем хлебобулочное, я закидываю вас домой. Танька сказала, что он по всем внешним признакам здоров, от глистов она его прокапала, через неделю — от блох. Потом прививки. Сегодня нужно будет сгонять купить ему корм — оставишь на полчасика дома одного, ничего страшного. Я не знаю, во сколько вернусь. Если что — не жди, ложись спать, — чеканит она, когда я после работы сажусь к ней в машину. — Ты на поиски? Она кивает. — Извини, что говорю так жёстко — напряг. — Всё в порядке, — улыбаюсь я. — Мне нравится. Она улыбается в ответ, качает головой. Выглядит это примерно как «посмотрим, что ты скажешь, когда к тону добавится что-нибудь ещё». Многообещающе, короче, выглядит. И когда она так делает, очень хочется напроситься на это самое «что-нибудь ещё». Но я держу себя в руках, потому что урок усвоен более чем хорошо. Я хочу поговорить с ней про Глеба, про то, что он делал плохо и что её раздражало, а что, наоборот, нравилось. Но это потом, когда всё поутихнет. Пока лучше тихо радоваться победе и не отсвечивать. Что я, собственно говоря, и делаю. Закупаюсь в магазине кормом, игрушками, пелёнками и всякими лекарствами по списку вета — чтобы в доме была собачья аптечка. Выбираю стильную лежанку в шотландскую клетку. Короче, спускаю на Кренделя остатки зарплаты. Он, естественно, в восторге. Ну, не от лежанки, конечно, а от игрушек в основном. Мы с ним оба от них в восторге. Особенно от свинки, которая орёт на полдома, когда её сжимаешь. Не уверен, что Саша её одобрит… Ну, если что, я её себе заберу. Я готовлю ужин, залипаю в ютуб и периодически посматриваю на часы. Я бы не сказал, что я за неё волнуюсь — я уверен, что она знает своё дело и будет осторожна. Просто немного беспокоюсь. И жду. Саша приезжает за полночь. Я слышу звон ключей, выхожу в коридор — спать я так и не лёг. Она с порога притягивает меня для поцелуя. Необычно. Кажется, такого у нас ещё не было. Потом отстраняется с лёгкой улыбкой. — Пахнет так, будто в моей квартире готовил кто-то, кроме меня. — Эм, да. Ты голодная? — Мягко сказано, — она скидывает верхнюю одежду и идёт в ванную. — Помоюсь только. — Вы нашли его? — Нашли, — кивает она. — Не мы конкретно, но нашли. — И… с ним всё в порядке? Она поджимает губы и качает головой. Закрывает двери ванной. Наверное, для неё это уже привычное дело, что поиски иногда заканчиваются трагично. Но мне почему-то кажется, что она там плачет. Нет, не так. Я знаю, что она плачет. И мне так паршиво от этого. Так хочется что-то сделать. Но что тут сделаешь? Спустя полчаса она выходит на кухню. Ловит мой встревоженный взгляд, ерошит мне волосы. — Всё нормально. Ну, относительно. Садится есть. Медленно безразлично жуёт, будто заставляет себя, будто заправляет топливом бензобак. Взгляд в никуда, на лице апатия. Я знаю, что ей нужно. Живое тепло. Здесь и сейчас. Я не хочу отрывать её от еды своими обнимашками, не хочу мешать, поэтому сползаю со своего стула, сажусь у её ног и осторожно кладу голову ей на колени. Слышу, как стучит о тарелку вилка. Чувствую, как на шею опускается холодная ладонь. Мы оба замираем почти на минуту. Потом она меняет руки — вместо правой опускается левая. Она продолжает есть. Я закрываю глаза и представляю, как делюсь с ней теплом. Ноги слегка гудят и затекают, но я стараюсь не обращать на это внимания. Мой комфорт сейчас не так уж важен. Вилка снова стучит о тарелку. Шелестит салфетка. Потом она наклоняется и целует меня в макушку. Рука скользит с шеи вниз, на спину, вдоль позвоночника. — Спасибо, малыш, — тихо, немного горько шепчет она. По коже бегут мурашки. Я вздрагиваю. *** Крендель скачет, смешно топая короткими лапками, виляет хвостом, восторженно смотрит на меня. Вернее, на вкусняшку в моей руке. Я сижу на полу в гостиной, Саша — на диване. Она тихо наигрывает что-то на гитаре, я пытаюсь дрессировать щенка. Меня поставили перед фактом, что он — моя ответственность. Это значит, что выгул, покупка корма, уход, воспитание — на моей совести. Как только мы сделаем все прививки, я буду гулять с ним дважды в день. Вне зависимости от того, ночую ли я у неё или дома. Она не против иногда гулять с нами и согласна помочь, если у меня совсем уж не будет получаться или я буду валиться с ног после тренировки. Но, понятное дело, злоупотреблять этой помощью не стоит. Это немного жёстко, но в принципе справедливо. Я ведь притащил его, не интересуясь у неё, хочет ли она собаку. А «выгнать» его она не могла. Короче, я этому решению не сопротивляюсь. Зато Крендель очень сопротивляется моей дрессировке. — Сидеть, — настойчиво повторяю я, поднимаю руку с угощением вверх, чтобы он запрокинул голову и опустил попу. Он подпрыгивает и пытается укусить рукав моей байки. — Нельзя! Сидеть. Саша тихо смеётся, не отрываясь от перебора. Щенок реагирует на это, бежит к ней, пытается запрыгнуть, скребёт лапками по её ноге. — Крендель, ко мне. Иди сюда, — я размахиваю вкусняшкой. Он какое-то время не может выбрать, мечется, смешно открыв пасть, но в итоге останавливается на вкусняшке. Возвращается ко мне. — Сидеть, — говорю я. Крендель следит за угощением, тянется к нему, наконец принимает нужную позу. — Ай, умница, — он получает заслуженное лакомство. Я глажу его, чешу за ушком, беру новую вкусняшку. Саша переходит с перебора струн на мелодию. Начинает тихо напевать. Сначала на неё отвлекается Крендель, следом за ним — я. — Ты не расскажешь это в красках и словах, Ты не расскажешь это в общем никому, Что иногда вот так всю жизнь глядишь во тьму. И вдруг во тьме вот так, когда совсем не ждал, Вдруг отыскалась та, кого я так искал, Вдруг отозвался тот, кого ты так звала.* Я жмурюсь от удовольствия. Когда она поёт — это, чёрт возьми, даже круче, чем секс. Образно выражаясь, конечно. Я слушаю и кайфую. Крендель тусит по комнате, залезает за диван. Песня внезапно прерывается жутким звуком, похожим одновременно на всхлип, рык и стон. Я понимаю, что Крендель нашёл ту самую свинью, с которой мы вчера играли, пока Саши не было. А вот Саша, судя по взгляду, не понимает ничего. И это так смешно. Я давлюсь хохотом. Крендель высовывается из-за дивана со свиньёй в зубах. Саша смотрит на игрушку, на меня, снова на игрушку. Я демонстративно сваливаю в спальню, мол, знать ничего не знаю. До меня долетают звуки борьбы за свинью. Я обнимаю подушку, чтобы ржать в неё, потому что сдерживаться выше моих сил. Судя по неодобрительному тявканью Кренделя, Саша выигрывает этот неравный бой. — Женя, что это за хрень…дель?! — интересуется она. Я хохочу так, что аж слёзы выступают. Даже не знаю, почему меня так пробило. Возможно, от стресса. Но «хреньдель»! Это просто лучшее… — Я задала вопрос. Она звучит очень строго. Не наигранно, по-настоящему строго. Пожалуй, мне лучше ответить. Но я не могу. Она идёт в спальню. Возможно, я сейчас получу. Меня это нисколько не пугает. Я не боюсь и того, что она воспримет это как провокацию. Мы оба знаем, что это не она. Саша заходит в комнату, потрясая зажатой в кулаке свиньёй. — Где ты её взял?! — В магазине, — вытирая слёзы, отвечаю я. — Зачем? — Она смешная. Она фыркает. Отпускает свинью и резко её сжимает, заставляя издать протяжный страдающий звук. — Если хоть раз он меня ночью этим разбудит, будет вот так. — Ты сейчас звук имеешь в виду? — я снова давлюсь смехом. Свинья летит в меня. В этот момент в комнату, смешно перебирая лапками, вбегает заинтересованный хрюканьем Крендель. Следит за полётом свиньи. Саша садится на край кровати и тоже смеётся, красиво прикрывая рот рукой.