Будь Моей

— Мы сегодня кое-что попробуем. Она одета строже, чем обычно. Ну, то есть это вроде как обычные домашние леггинсы и чёрная футболка, но почему-то она выглядит строже. И говорит строже. Я киваю, спускаю Кренделя с поводка, разуваюсь. — Не умираешь с голоду? Я качаю головой. — Тогда в душ — и в спальню. Что ж она со мной собралась делать, что сначала это, а потом ужин? — Чтобы тебе не стало плохо, если ты перенервничаешь, — видя мою потерянность, поясняет она. Я на всякий случай моюсь более чем тщательно. Я знаю, что я нигде не накосячил, значит, это не наказание. Я почти уверен, что это не порка. Она меня свяжет? Закуёт в наручники? Будет капать на меня воском? Я сам не понимаю, почему возбуждаюсь от этих мыслей. И уж тем более — почему нервничаю. Не ужинать было хорошей идеей, потому что в спальне меня начинает немного мутить. Хотя выглядит спальня ровно так же, как и всегда. Никаких тебе плетей, никаких свисающих с потолка крюков и жутких распорок. Только кровать застелена чуть более идеально, чем всегда. Прям ни одной складочки на покрывале. Я не знаю, что должен делать, поэтому замираю у кровати и нервно тереблю обёрнутое вокруг бедёр полотенце. Она приходит через пару минут. Кивает на полотенце: — Снимай. Я подчиняюсь. Почему-то даже такой простой жест — ну что я, перед ней голым не ходил? — вызывает у меня дрожь. — Садись на край кровати. Она открывает один из ящиков шкафа, достаёт оттуда полосу чёрной плотной ткани, завязывает мне глаза. — Мне нужны доверие, выдержка и самоконтроль. И послушание, само собой. От её голоса всё внутри переворачивается. Я нервно киваю. — Расслабься, Женя, — её руки скользят по моим плечам, мягко, легко. — Ложись на спину. Я вытягиваюсь на кровати. Она уходит. Я слышу, как она что-то делает на кухне, но не понимаю что. Несколько раз хлопает дверь холодильника. Что-то звенит. Она отчитывает Кренделя за то, что он снова рассыпал корм. Постепенно слух и осязание будто становятся острее, выходят на первый план. Я чувствую текстуру покрывала, слегка сминаю его пальцами, изучаю складки. Чувствую, как воздух холодит кожу. Чувствую, как внутри, в районе солнечного сплетения, всё напрягается, будто завязывается какой-то узел. *** Она возвращается. Что-то еле слышно позвякивает, как ложка в чашке чая. Но глуше. Она садится рядом со мной на кровать. — Если это покажется тебе невыносимым или неприемлемым, скажи «сплин», и я сразу остановлюсь. На «хватит» и «не надо» я реагировать не буду. Я киваю. — Не крутись и не уходи от моей руки. Снова киваю. Она долго гладит меня, как тогда — едва касаясь пальцами. Пока это ощущение не захлёстывает меня с головой, не становится почти невыносимым. Мне кажется, что я ощущаю, как воздух соприкасается с кожей, всё моё восприятие сужается практически только до тактильных ощущений. И тогда я снова слышу глухое позвякивание, а потом груди касается что-то обжигающее. Нет, обжигающе холодное. Лёд. Кубик скользит по груди вверх, к шее, потом вниз, к животу, рисует большой круг, рисует круг поменьше, обводит один сосок, потом другой. Я тщетно пытаюсь выровнять дыхание, заставить себя не ощущать это так ярко, так жёстко. Ничего не выходит. Вслед за льдом кожи касается её рука, немного успокаивает, сдерживает. Кубик спускается на живот. Я дёргаюсь, но заставляю себя удержать положение, впиваюсь руками в покрывало, напрягаю ноги. Слышу тихое: — Молодец, хорошо. Таю, как этот чёртов кубик. Он тем временем вырисовывает узоры на животе. Пропадает, внезапно появляется, заставляя шумно хватать воздух, и снова исчезает. Потом вместо кубика появляется мягкое теплое полотенце. Убирает влажные дорожки. Я кайфую. Расслабляюсь от ласки. А потом снова возвращается кубик. И я снова забываю, как дышать. Когда кубик скользит по боку, от подмышки до бедра, мне кажется, что это максимум. Это край. Ярче уже не будет. Я цепляюсь пальцами за покрывало, жмурюсь до боли, скулю. Полотенце собирает дорожки воды. Она тихо хвалит меня, но я уже не вслушиваюсь в конкретные слова. Она гладит мои ноги: бёдра, голени, ступни — ласкает, успокаивает, заставляет мышцы расслабиться. Я дышу рвано, громко, сбивчиво, облизываю пересохшие губы. Она кладёт ладони на колени и заставляет развести ноги. А потом снова появляется лёд. Скользит от лодыжек к коленям, почти безобидно, вполне терпимо — как в холодном ручье. Я даже умудряюсь немного успокоиться и выровнять дыхание. Кубик несколько раз обводит одно колено, потом другое. Поднимается выше. Соскальзывает на внутреннюю сторону бедра. Я охаю, пытаюсь повернуться, закрыть одной ногой другую, но она меня удерживает, на удивление резко и крепко. Меняет позу, садится между ног так, чтобы прижимать одну к кровати, а со второй, согнутой в колене, собственно, работать. Кладёт руку на колено. Второй — безо льда — ведёт от колена к паху. Несколько раз. И снова берёт лёд. Я сминаю покрывало в кулаки, глотаю стоны, дёргаюсь, пытаясь уйти от ощущений, но она держит крепко. Это намного ярче, чем когда лёд скользил по боку. Это очень плохо и очень хорошо одновременно. Я не знаю. Я не понимаю. Эмоции шкалят, пьянят, путают. Мне хочется встать и уйти, хочется, чтобы она занялась со мной сексом, хочется, чтобы это продолжалось всегда и прекратилось прямо сейчас. Она опускает мою ногу, вытирает её полотенцем, даёт мне немного успокоиться, гладит, подбадривает. И меняет сторону. И я снова скулю, мну покрывало, мечусь. Кайфую. Ощущаю её власть. Целиком и полностью. Отдаюсь ей. И это чертовски хорошо. Я чувствую, как слёзы впитываются в ткань повязки. Она садится мне на бёдра, гладит холодными пальцами лоб, целует горячими губами. — Ты такой умница, — шепчет на ухо. Раздевается. *** Должен признать, такого секса у меня ещё не было. Я в восторге. Я в восторге от того, в каком она восторге. Это просто крышесносно. — Как ты? — улыбается она, положив ладонь мне на солнечное сплетение. Именно туда, где от нервов завязывался узел. Его больше нет. — Лучше всех, — выдыхаю я. — А ты? — А я с тобой согласна. Ты лучше всех, — тихо смеётся она. Я сомневаюсь, что хоть когда-то в жизни получал столько любви, сколько от этой женщины. Не отдавал точно. — Над самоконтролем надо поработать, — смущённо бормочу я. — И над выдержкой, наверное, тоже. Она качает головой, целует меня. — Ты отлично справился, мой хороший. И я ни секунды не сомневалась, что ты справишься. Поэтому приготовила… — Самую вкусную в мире гречку? — я расплываюсь в улыбке. — Её самую. Мы быстро приводим себя в порядок и садимся ужинать. Крендель трётся под столом, касаясь своим тёплым булочным боком то её ног, то моих. Мне кажется, что именно сегодня всё в моём мире перевернулось. Пока ещё не встало на свои места — но уже почти, уже вот-вот. Чуть-чуть, и равновесие.