Пятый сезон

Хоукс — Кохэку Химико Тога — Тошико Фуюми Тодороки — Фуджи

В павильоне, где снимались сцены общежития UA, в зал, оформленный под общую комнату студентов, врывается актер, играющий Хоукса. — Это что, сходка людей, которые ненавидят свои блондинистые парики? — восклицает он и плюхается на один из диванов. — Не всем так повезло иметь светлые волосы, — фыркает «Тога». — Тошико, — протягивает Кохэку, лежа на животе. Он задирает ноги и подпирает голову руками. —Ты бы знала, сколько химии они вбухивают, чтобы эта красота так стояла! — он отрывает руку от поверхности дивана и тычет указательным пальцем в жесткую копну. — Теперь это стог сена! — Или лучше сказать, птичье гнездо? — прыскает Фуджи, воплотившая в жизнь старшую сестру Тодороки. — Очко в пользу Хаффлпаффа, — широко улыбается своей фирменной улыбкой светловолосый парень. — У вас тут чаепитие? — Да, воспользовались мгновением тишины, — протягивает Тошико и специально громко отпивает горячий напиток. — Хэй! — деланно обиженно и — что уже вошло в его привычку — по птичьи клокочет ее коллега. — Да, шучу я! Просто все еще спят. Ты время видел? — Ох, нет, — «Хоукс» бросает взгляд на запястье, на котором нет и следа от часов, и, ловко перевернувшись на спину, кладет затылок на раскрытые ладони. — И сколько же сейчас? — У тебя смартфон украли что ли? — девушка хмурит брови, и уголки ее губ опускаются, транслируя не то недовольство, не то обеспокоенность. — Нет, просто что-то я забегался. — У тебя сегодня важный день, а ты вместо того, чтобы повторять сценарий и отоспаться, как следует — по клубам гоняешь? — на выдохе выпаливает Фуджи, и солнечная улыбка капитулирует с лица звезды. — Нет! — он сбит с толку, поэтому ответ выходит неуверенным. — А ну-ка, дыхни! — Тошико срывается с места, и ножки стула громко проезжают по полу. — Ишь, чего! — он меняет положение тела и вжимается в спинку дивана. — Какого черта? — она хватает его за грудки и строго смотрит в глаза. — Иногда ты меня пугаешь, То, — отвечает ей и не врет: ее зрачки стреляют молниями, а морщина между бровей проступает так, точно лицо четко разделено пропастью пополам. — Я не испорчу съемочный день! Я знаю текст наизусть! — выпаливает он, и девушка разжимает пальцы, отпуская эластичную ткань черного топа. — Я не сомневаюсь в твоей памяти, придурок. Хотя, — она отворачивается от Кохэку и скрещивает руки на груди, прикрывая глаза, — иногда я думаю, что было бы лучше, не будь она у тебя фотографической. — Она не… — пытается возразить Кохэку, но она разворачивает корпус тела в его сторону и вынуждает заткнуться. — Будь она хуже, — чуть не переходит на рык Тошико, — у тебя бы не было столько свободного времени. Сидел бы, как я, и часами выдрачивал свои реплики. Но вместо этого — у тебя развязаны руки. Все повторяется. Фуджи не знает, как реагировать: она не до конца понимает, что происходит, так как присоединилась к съемкам ближе к концу, и сейчас, застав разборки, как она догадалась, бывших любовников, она чувствует ужасную неловкость, но и оповестить о своем уходе не может — чтобы не перебивать подругу. К тому же, было бы грубо покинуть ее вот так, в очевидно эмоциональный для То момент. — Все в порядке, ты можешь остаться. Или уйти, если тебе некомфортно, — точно читает мысли Фуджи Тошико. — Ты же знаешь, я не обижусь. — Я тогда лучше пойду. Это… Личное, — мямлит молодая актриса и спешит покинуть павильон, на ходу сильно разливая чай и оставляя за собой дорожку из темных капель. — То, я… — экранный Хоукс отрывается от дивана и пытается встретиться взглядом с зелеными глазами. — Сколько времени прошло с нашего расставания? Два месяца? Три? Как я рада, что мне хватило ума закончить отношения до того, как все стало слишком серьезно, — парень делает шаг навстречу Тошико, но она тут же отступает, продолжая смотреть куда-то в угол. — Прости. — Прости? Я то тут причем? Ты никого не подводишь — но это пока. Есть лишь один человек, перед которым ты должен извиниться, — Кохэку многозначительно молчит, и девушка вскипает. — Ты сейчас дураком прикидываешься или реально не втыкаешь? — она сжимает кулаки, больно впиваясь острыми ногтями в кожу ладоней, и стремительно направляется к выходу. — Стой, — актер хватает ее за локоть, и она тут же одергивает руку. — Перед собой прощения проси, — выдох. — Все, чего я сейчас хочу — чтобы мы поскорее отсняли совместные сцены и больше не пересекались. — Я обещаю. Я не буду мозолить тебе глаза, — Кохэку виновато тонет в ворсовом ковре и прикусывает нижнюю губу. В голове ежесекундно переплетаются десятки мыслей и эмоций, но, что хуже всего — он с трудом может собрать в кучу сказанное коллегой, потому что парит где-то очень «высоко» над землей. Слова бывшей перемешиваются, превращаясь в манную кашу, а крупный фиолетовый браслет на правой руке отскакивает от кожи и, рассыпаясь, заполняет изюмом его ментальный завтрак. Он глупо хихикает, почувствовав на языке вкус из детства, который, как ему казалось, уже давно забыл. — Боже мой, да ты не пьян, — она улавливает знакомую интонацию и вновь оборачивается, смотря в стеклянные глаза, спрятанные за золотыми линзами. — Ты после съемок себя вообще в порядок приводил? Черт, я и не заметила — ты все еще в этом придурочном костюме. Боже, да что с тобой не так? — она срывается на крик и внутри радуется, что вокруг — никого: до начала рабочего дня еще минимум полчаса, даже если учитывать самых ранних пташек, вроде нее — девушка имела сложность с запоминанием текста и тратила на подготовку к работе гораздо больше времени, чем остальные — или Фуджи, которая часто составляла подруге молчаливую компанию за чашкой черного чая. — Пойдем со мной, — она моментально остывает и, хватая за предплечье бывшего партнера — если так вообще можно назвать его после двухнедельной интрижки — ведет в ванную комнату. — Сними эти гребанные линзы и умойся хотя бы. Нет, гребанные — не от слова гриб, а от «ты сейчас огребешь у меня», — Кохэку не сдерживается и все же прыщет, и на этот раз Тошико почему-то закрывает на это глаза. — Освежился? — Хрен его знает. — Я понимаю, что в этот раз, — теперь она говорит спокойнее и мягче, — съемки затянулись. Сезон выдался обильный на события, и тебя в нем много. Но, черт, Кохэку, неужели ты не можешь потерпеть хотя бы до выходных? — Хрен его знает, — слово в слово отвечает «Хоукс». — Как же меня бесит, что мне не плевать на тебя. Не потому, что между нами вообще что-то возможно, — Кохэку хмурится, но согласно кивает, вспоминая, как завершился их «роман», — а потому что уже видела таких людей. — Именно поэтому между нами ничего не может быть, и я рад этому. — Что? — спрашивает она, но не обиженно, а заинтересовано. — Ты уважаешь себя так сильно, что не позволишь кому-либо испортить свою жизнь. — Да, в отличие от некоторых, у меня стабильная самооценка, — она согласно кивает и скрещивает руки на груди, теперь упираясь спиной в край раковины. — Так что? Скажешь хотя бы, что ты принял? — А это имеет какое-то значение? — ниже обычного бросает Кохэку, «с интересом» разглядывая тюбик зубной пасты, виднеющийся из-за спины девушки. — Да пошел ты, — отвечает не парню, а словно куда-то в пустоту, Тошико, и вскидывает руки. Гнев в ее голосе смешивается с усталостью и лопается, подобно мыльному пузырю, едва успевшему коснуться поверхности воды.