Я люблю тебя, "папа"!

***

Я долго готовился к этому визиту, а мой Теодор ласково посмеивался надо мной. Были куплены подарки обоим родителям. Мое настроение начало портиться за два квартала до коттеджа. Все было слишком знакомо - как будто все происходившее было сном или возвращением в другую жизнь. - Остановись... - пискнул я, вцепляясь в рукав своего альфы. - Тебе плохо? - он медленно въехал на парковку и затормозил. - Разворачивайся, видимо, все-таки придется ложиться в эту проклятую клинику... - Любимый, давай ты сейчас успокоишься, мы доедем до родителей и позвоним твоему врачу? Я только рассеянно кивнул, прижимаясь виском к сидению, меня била дрожь. Неужели мое прошлое будет представать предо мной и рушить будущее, как карточный домик? - Пить будешь? Достать бутылочку воды? Я кивнул и был вознагражден глотком моей любимой минеральной. Еще он протер мне лицо и помахал на меня чистым платком. Когда подъехали к до ужаса знакомому дому я уже успокоился. В конце концов, бывают совпадения. Почему бы родителям Тео не купить дом в хорошем пригороде и жить здесь, наслаждаясь природой, тем, как пахнет трава на лугу, как в перелеске журчит ручей. Как, перелетая с ветки на ветку, чирикают птицы, а то мелькнет правило совсем ручной белки. Я сделал несколько медленных вдохов, положил ладонь на локоть своего альфы. Со знакомым скрипом открылись ажурные ворота, и мы въехали на стоянку перед домом. А затем... на крыльцо вышли Роджерсы: Поль и Дик. Супруги-беты. Мое прошлое настигло меня, и я... Я побежал! Успев выскользнуть в закрывающийся ажур ворот, и побежал, не разбирая дороги, через шоссе в лес. Туда, где нет людей. Я бежал долго, пока не задохнулся и не согнулся пополам от острой рези в животе. Я осел у какого-то дерева и отключился. Слышал только звавшие меня голоса, шелест листьев и хруст веток под ногами искавших меня людей. Я даже дышать перестал, только солнечные блики играли на лице, да шелест листьев над головой, когда все стихло и стало темнеть, я почувствовал, что замерзаю - куртка осталась в салоне автомобиля Тео. Я выбрался на шоссе подальше от поселка. Через некоторое время сумел поймать машину и доехал до города. Ключи от квартиры остались в куртке, мне открыл консьерж, и я, закрывшись на защелку, медленно, по стеночке побрел в ванную. Опять начинать жизнь заново? Сколько можно? - Тео? Что с твоим омежкой? Куда он так побежал? - Папа, отец, успокойтесь, он перенервничал и, может, что-то испугало его? Я пойду за ним, поищу его. - Да мы все пойдем. Бедный мальчик. Столько пережить... Мы с родителями и с соседом по коттеджу долго бродили по лесу и звали моего бедного Эдди. Муж так и не отозвался, а уже стало темнеть, мы же намеревались, поужинав, посидеть у камина, посмотреть мои детские фотографии, и пусть бы папа Поль показывал меня совсем крошечного и голенького, мне было бы приятно, что вот-вот на свет появится такое похожее на меня, тогдашнего, существо. Эдди, что с тобой? Какие страхи ожили в твоей бедной, израненной душе, мой любимый? - Вы меня простите, но я поеду в город. Его опасно оставлять одного в таком состоянии. - Да, сынок, конечно, жаль, что так получилось... - папа Поль выглядел растерянным. А отец, от его хмурого прищура могло заморозиться не одно живое существо, сказал: - Езжай, сын, и отзвонись нам, мы с папой тоже будем волноваться. Мои любимые родители обняли меня и отправили на поиски моего трусишки. Душу грызло нехорошее предчувствие - так и вышло! Наш дом был темен и пуст. Теперь предстояло обзвонить всех известных мне друзей моего любимого. Не прячься от меня! Только не теперь! Я сам идиот, что зачал ребенка, потом женился и только потом повез знакомить моего трепещущего супруга с родителями. Вот теперь пожинаю плоды собственной дурости. И связка его ключей оказалась у меня в машине, в его светлой курточке. Я найду тебя, в какую бы норку ты не забился! Три дня отгороженности от мира. Три дня покоя и внутренних терзаний. Я отзвонился в клинику, что приеду ложиться на сохранение в конце недели и отключил телефон. Теперь сон и минимум еды, только то, что я прошу купить консьержа, если он пойдет за чем-то в магазин для себя. Овощи, хлеб и молоко. Все, что я могу себе позволить, не пользуясь картой. До конца недели мне должно хватить. Теперь надо подумать о паспорте. Надо найти тот, со старой фамилией, и попросить одного из студентов перерегистрировать меня в комиссариате. Теперь я снова незамужний омега-одиночка. И социальные службы мне в помощь. Как же не хотелось уезжать из ставшего привычным города, но такого мне не простят. Родить от собственного сына! Это же ни в какие ворота! И пусть биологически я ему никто, но фактически... Вот что тянуло меня к нему! Вот о чем я подумал, когда впервые увидел его... Теперь дорога в шале закрыта навсегда. Там он меня найдет. Не хочу. Не хочу страдать, хочу просто жить и воспитывать ребенка! Я столько вытерпел и хочу обычной, самой, что ни на есть, обывательской жизни! Билеты на самолет и поезд не годятся, без паспорта только на автобусе, и в моем положении далеко не уедешь. Хорошо, что клиника недалеко, нужно забрать в конце недели карту и сказать, что мы переезжаем с супругом. За неделю я успокоил себя, как мог. Только чувство пустоты преследовало меня, спросонья я искал на постели Тео, не было и не будет больше его рук, обнимающих меня, не будет больше полных нежной страсти ночей, дней, когда я лежал у него на коленях, а он гладил мой животик и разговаривал с сыночком. Больше этого ничего не будет. Никогда. Никогда я не подпущу к себе ни одного альфу! Мне хватит и того чуда, что у меня в животе. Сколько я уже сижу в коридоре и гляжу на дверь, закрытую на задвижку? Там, за ней, Тео. Сначала один, потом еще с кем-то, они все просят открыть дверь, я слышу их, но уже не могу подняться с пола. Даже если бы захотел. Противный звук металла об металл, и в открывшийся дверной проем первым врывается мой Тео... - Мальчик! Эдди! - Эдвард Беранж? - Какая разница, отец! - Большая, но не теперь. Где эта чертова скорая? Пульс едва слышен... - Отец, сделай что-нибудь! - Я хирург, а не акушер, да и сейчас уже ничего не сделаешь. Плохо, очень плохо. Как же ты довел себя, малыш? Скорая наконец-то приехала, и мы с отцом, уставшие и понурые, ехали, склонившись над измученным омежкой. В приемном покое мое сокровище открыло глазки. - Что с ребенком? - Все в порядке, ты рожаешь! - Мистер Роджерс? - Не сейчас... Держись, малыш! Ты нам всем очень дорог. Многочасовые мучения от безызвестности. Мы с отцом чего только не делали, чтобы добиться присутствия или его, или меня при родах. Отца узнали, но отказали. Со мной вообще особо не разговаривали. Ближе к вечеру нас пригласили в родильный отсек. Мой милый омежка, такой измученный, спал с улыбкой на губах, рядом, помещенный в специальный аппарат для недоношенных младенчиков, спал наш богатырь.