Я люблю тебя, "папа"!

***

На экране нечеткая картинка - два переплетенных тела на смятых простынях. Дик кусал усы - третий день активной течки на исходе, а омега всё еще на взводе. Датчик-измеритель сердечных сокращений посылал импульсы, на экранчике билась красная точка. Хорошо, что он сам бета - холодный, размеренный, но даже ему становилось жарко. Эти двое, забыв обо всем на свете, кроме инстинктов, любили друг друга. Омега резко вздохнул, и альфа выгнулся над ним, взрыкнул, запечатывая жаркое тело. Дик, как врач, не смог бы доверить этого никому. Наблюдение за особым пациентом. За тем, кто родил им сына, впоследствии став ему супругом, подарил им еще одного прекрасного малыша, а теперь дедушка Дик следил за прерывистым импульсом взволнованного сердца возбужденного зятя. Он старался не смотреть на картинку. - Люблю тебя... - прошептал Тео, ещё крепче увязая в жарком теле возлюбленного, глубже вталкивая раздувшийся узел во влажную глубину. Его милый муж только шумно дышал, втягивая в себя воздух приоткрытым ртом, весь влажный от возбуждения, с мутными от желания глазами. Целуя сомлевшие губы и покрывая поцелуями шею с бьющейся синей жилкой, сбрасывая разряд за разрядом внутрь лежащего под ним тела, Тео не думал ни о чем. Желание обоих было всепоглощающим, и сейчас, заполнив своего омегу, он связывал его с собой снова, зачиная новую жизнь. Распахнутое тело, раскрытый рот, припухшие комочки сосков с пудрово-розоватыми ореолами, выкормившими их дитя. Тео любовался, стирая пот, следы страсти с нежной кожи. Надо было еще напоить его и постараться что-то впихнуть из специальной еды, заготовленной для омеги, пока любимого снова не накрыло. Позже он отнесет его в душ, снимет датчик и поставит аккумулятор на подзарядку. - Поспишь? - накормив своего омегу и поменяв постель, Тео уложил своего мальчика, закутав в одеяло. - Ага... - только и успел прошептать он, сразу засыпая. - Он проведет первые месяцы в больнице, под наблюдением... - Дик говорил с сыном на повышенных тонах. Мальчишка, что ты знаешь о жизни? Дику было больно - он только что покинул палату, где забылся сном милый зять. Беременность, такая желанная, проходила тяжело - вот и сейчас во сне его лицо подергивалось, а губы что-то шептали. «Беспокойный сон. Придется будить и, похоже, действительно, отправлять домой...» - Доктор вздохнул и шагнул в стерильную палату. - Эдди, во сколько нам надо быть на пресс-конференции? - Я повернулся с поднятыми руками, пытаясь уложить непослушные локоны в прическу. Муж... Сколько лет мы вместе, а как будто первый день! Мне нравятся его поцелуи, ласки, его забота обо мне, пусть иногда и навязчивая. - Ты же не думаешь, дорогой, что я отпущу тебя одного? Особенно когда там будут не местные журналисты, а акулы со столичных каналов и издательств. - Парой-тройкой профессиональных издательств не обойдется? - Я все-таки решил слегка подрумяниться. Обозначившийся животик мешал подойти близко к зеркалу. Кисть была отобрана, нос и щеки мазнули широкой кистью. - Нет, не обойдется, вернисаж произвел фурор, а особенно твои работы. Коллаж вообще вне конкуренции. Не туго перетянулся? - Ласкающие руки скользнули под кофточку. - Перестань... Мы так вообще никуда не попадем... - Отбиваться было лень, да и когда тебя ласкают так жадно и жарко, хочется только чтобы все это не прекращалось как можно дольше. Насаженный на немаленькое орудие возлюбленного, я уже мало что соображал и сам стал ласкать этот инструмент сладкой пытки, сжимая стеночками. Застонав от невыразимой томности момента, мы оба не могли остановиться. - Сладкий мой малыш... - я был утащен в душ, раздет и залюблен так, что мои щеки и губы полыхали румянцем, когда я вошел в конференц-зал. - Господин Беранж, скажите, пожалуйста, связан ли замысел вашего коллажа с чем-то личным? Или это абстрактное понятие? - И то, и другое. Художник, как вам известно, самовыражается через образы и, конечно, привносит личные переживания в произведение. - Позвольте узнать, а та еле заметная фигура на заднем плане - нет ли здесь намека на вашего пропавшего сына? - Пресс-конференция окончена... В поднявшейся суматохе Тео почти утащил меня на руках. Кем был тот репортер, что позволил себе задавать подобные вопросы? Организаторы пытались извиниться за бестактность, но я подозревал, что скандал привлек еще большее внимание к выставке, к моим работам и ко мне. Этого я и боялся. Уложенный дома в постель я слышал, как отбивался от истерик родителей мой любимый. Как, наконец, он пришел ко мне и, обняв со спины, согрел меня в объятиях. - Никому тебя не отдам. Никому не позволю обижать моего любимого мальчика. - Перестань. Ты не можешь заслонить меня ото всего мира. - Смогу. Не сомневайся, смогу. Следующим утром он привез от дедушек наше сокровище. Роберт уже вовсю бегал, что-то лепетал на своем детском языке и громко смеялся, когда Эдди его подкидывал к потолку. Они навозились за вечер и успокоились, уснув на нашей широкой постели. Набросок я сделал за те часы, что мои альфы проспали в обнимку. Эта картина будет гимном моей семье. Всем, кто был со мной в счастливые моменты моей жизни. Шестеро дорогих моему сердцу людей и еще один, еще не появившийся на свет.