<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Я аккуратно направляю крыло Беззубика, который послушно вытягивает его следом за моими руками, и, то и дело переводя глаза с чёрной чешуи на детей, что с открытыми ртами наблюдают за моими манипуляциями, говорю: — Кожа, что находится между костями крыла, удерживает дракона на лету. Из-за неё он как бы перескакивает с одного воздушного потока на другой. Это как ветер, что задувает в парус, заставляя корабль двигаться. — То есть, она, эта кожа, почти как перепонка на лапе жабы? — спрашивает маленькая девчушка из группы детей, рассевшихся около нас с Беззубиком в Драконьей Академии. — Да, — улыбаюсь я, — верно. Только расположение костей немного другое. Учить детей хоть иногда и изматывающе, но всегда особо интересно. Их детский неописуемый восторг — как одно из произведений искусства. Ведь он неподдельный и искренний, порождённый впервые испытываемыми эмоциями, и оттого такой ценный. Беззубик тоже от детей без ума. Я порой гадаю, кто с кем больше любит проводить время: дети с драконом или же дракон с детьми. Он стоит, высунув язык и оглядывая маленькие лица, пока я провожу знакомство с внешним строением фурии наглядно. Кратко обернувшись, я замечаю, как радостный Рыбьеног наблюдает за нами издалека. — А можно будет на нём покататься? — спрашивает, чуть ли не визжа от восхищения, одна из маленьких девочек. — Да, — отвечаю я, не в силах сдержать улыбку, — но после нашего урока. Всё идёт тихо и мирно до тех пор, пока в Академию вдруг не врывается крупный мужчина, в котором я узнаю Бьёрна — викинга, чьё дежурство на границе острова приходится на сегодняшней день. Я автоматически хмурюсь. Он оглядывается и, видимо, заметив меня, начинает быстро приближаться. Я встаю, кидаю взгляд на Рыбьенога, который уже двигается в сторону детской группы и настороженного Беззубика, и иду навстречу викингу. — Что такое, Бьёрн? — уже ожидая беды, спрашиваю я. На его лице пляшет хоровод из небольшого испуга, усталости и злости. Довольно необычное сочетание, но и оно, как оказалось, имеет место быть. — У восточного берега Олуха причалил корабль берсерков, Иккинг, — с отдышкой докладывает он. — Стоик хочет, чтобы ты срочно пришёл в Большой Зал. — Только один корабль? — сжимая кулаки так, что ногти впиваются в кожу, спрашиваю я. — Да. Они сказали, что прибыли на переговоры. Он сказал. Дагур Остервенелый. Я киваю ему, оборачиваюсь на Рыбьенога, что уже стоит среди детишек в обществе Беззубика, и кидаю извинения за то, что мне нужно срочно уйти. Я посылаю нужное выражение лицо Рыбику и вижу по его лицу, что он всё понял. Фурия же смотрит удивлённо, но уверенно. Она остаётся рядом с детьми, будто готовясь в случае чего молниеносно принять боевую стойку. Мы с Бьёрном скоро скрываемся, выходя из Академии. При упоминании берсерков я всегда хмурюсь. Они те ещё ребята, свирепые викинги, которые готовы грабить, рвать и метать всё, что попадётся под руку. Их глава — Дагур Остервенелый, полоумный тип, который не спустил на нас своих людей лишь потому, что каждый год мы заключаем с ними мирный договор. Каждый год после этого отец выходит из зала переговоров сердитый и злой, но именно благодаря этому наш остров ещё не уничтожили движимые беспричинным гневом убийцы. Я тоже последние три года бывал на переговорах вместе с действующим вождём, потому и понимаю причину его вымотанного состояния. Боюсь, сегодня её придётся узреть вновь. Когда несколько лет назад выяснилось, что Хедер и Дагур — сестра и брат, негодовала вся деревня. Общего у них было Жуткая Жуть наплакала, разве что слепое упорство и целеустремлённость. Только вот девушка направляла его в охоту на сирен, а парень — на людей. Хедер не желала иметь дела с братом. Она пыталась поговорить с ним и успокоить в плане его деятельности, но он не воспринимал её слова по этому поводу, а лишь безустанно уговаривал присоединиться к нему. Она наотрез отказалась, а потому и осталась с нами на Олухе, и видела брата не чаще, чем один раз в год. Не думаю, что она обрадуется новости о гостях. Она будто бы прочла мои мысли, что по виду пыталась проделать всегда, и я встретил её у входа в Большой Зал. Она стояла, хмуро скрестив руки на груди. — Ты уже знаешь? — Конечно. Только что видела этого остолопа, — она отвела от меня взгляд и тряханула головой, будто бы пытаясь сообразить, как бы ещё похуже назвать брата. — Они с отцом уже в Большом Зале? — Да. Она подошла ближе и, серьёзно глянув прямо в глаза, сказала, опустив руки: — Поставь его на место, если он опять взбеснуется. Ради Олуха. Не знаю, какая у него там очередная идея, но не думаю, что самая хорошая. Я кратко киваю и через несколько секунд уже толкаю огромные деревянные двери Большого Зала, предвкушая встречу с главой берсерков. Просторное помещение залито светом от множества факелов на каменных стенах и немного из круглого оконца, что пробито прямо над входом. Я являюсь третьей живой душой в этом старинном, пропитанном историей поколений, выросших на старом добром Олухе, месте. Другие две — отец и Дагур, чьи фигуры виднеются где-то вдалеке зала, там, где находится большой стол. Готов поспорить, на том столе сейчас лежат бумаги. Когда раздаётся величественный грохот от дверей, две фигуры вдалеке оборачиваются. Я даже отсюда вижу, как на лице Дагура расцветает улыбка. Я, стараясь дать волю тем зачаткам грозности, что достались мне от отца, и отразить их на своём лице, уверенно шагаю вперёд. На самом деле, несколько лет назад я не понимал всей сути холодной войны с берсерками. До меня доходили слухи о том, как они разоряют деревни, но, так как нас они никогда не трогали, я не осознавал всей сути ситуации до конца. Я не понимал, почему отец так измотан после переговоров, не понимал, почему они заключают этот договор каждый год, вместо того, чтобы сделать это раз и навсегда. Но после того, как я повстречал Дагура, всё начало проясняться. Они нападут, если мы не подтвердим на их бумаге то, что в случае чего не будем вступать в военный союз против них. Не думаю, что отцу нравится тот факт, что в какой-то степени его действия кем-то контролируются, но иного выхода нет, ведь, заключая договор с берсерками, мы будем точно знать, что их головорезы не ворвутся ночью к нам в деревню. В этом плане они весьма честны. До тех пор, пока кто-то не начинает действовать так, как не считает нужным Дагур. Он должен каждый год убеждаться в том, что мы следуем договору. Вы спросите, почему же они так берегут мир с нами? Да потому, что они видели наших драконов. Дагур всегда их ненавидел, когда узнал про нашу с ними дружбу, даже устроил нападение, в ходе которого хотел пленить добрую часть существ во главе с Беззубиком. Но потом он отступил. Он потерял людей и понял, на что способна мелкая сошка среди океана под названием Олух. А ещё он знает, что мы всегда предпочтем мир войне и жизнь чужой смерти. Пять лет назад они знали, что во главе у нас стоит величайший из всех вождей, Стоик Обширный, и что наши соседи — отличные бойцы, готовые нас поддержать. Сейчас же, когда они имеют представление о количестве драконов, которые добровольно отдадут за нас жизнь, берсерки заинтересованы в мирном договоре ещё больше. — А-а-а, братишка Иккинг! — с довольной и расслабленной улыбкой протягивает Дагур, смело отрываясь от стола, на другой стороне которого находится хмурый отец. — Я ждал тебя. Его рыжие волосы, как всегда, стоят, как иглы у ежа, а щетина на щеках режет глаза. Пахнет от него далеко не первой свежестью, одежда местами разодрана и грязна. Но, что хуже всего, в глазах горит ещё больший безумный огонь, чем прежде. — Здравствуй, Дагур, — твёрдо отвечаю я, шагая к отцу и вскоре заняв место рядом с ним. — Так, пожалуйста, повтори и при мне, какова цель твоего визита? — Всё по старинке, — он театрально вздыхает, махает рукой и на мгновение отводит взгляд. — Всё тот же договор. — Я рад, что ты прибыл для его заключения. Так что? Нам, как всегда, просто его подписать? — А ты, как всегда, хочешь поскорее от меня отделаться? — он нарочито обиженно выпячивает нижнюю губу и упирается локтями о стол, что явно не является деловым жестом во время обычных переговоров. — Что ж, ты прав. Просто подписать. Мы с отцом переглядываемся, и его рука уже начинает двигаться вперёд, к лежащей на столе бумажке. Удивительно, что такой ярый викинг, как Дагур, дорожит написанными словами. Его ладонь вдруг ловко выдёргивает бумагу из-под руки отца, и мы оба поднимаем на него удивлённо-враждебные взгляды. Глава берсерков хитро улыбается, почти хихикает. — В чём дело? — резко спрашивает Стоик Обширный. — Я лишь хочу ещё раз убедиться в том, что вы точно собираетесь соблюдать договор. Это очень важно. Вы не должны вступать в союзы против берсерков. Иначе сами знаете, что будет. Пересказывая информацию, записанную на листке перед нами тремя, он внезапно становится ещё более серьёзным. — Мы всегда начеку. Времена тяжёлые, сами знаете. Он сверлит глазами отца и в эту минуту, наверное, пробуждается его воинственное нутро. Они готовы наброситься друг на друга. Порой я гадаю, когда и отчего зародилась эта чуть ли не слепая ненависть. — Мы прекрасно ознакомлены с договором, — вступаю я, пытаясь говорить спокойно и миролюбиво. — Мы знаем условия, Дагур. И, подписывая их, мы соглашаемся на их выполнение. А подписать мы его хотим. Если ты не против, так дай нам сделать это. Дагур послушно убирает руку, и через секунду вновь превращается в того расслабленного безумца с повадками кота. Он выходит из Зала первым, а мы шагаем следом. — Сестрица! — кричит он Хедер, что всё также стоит со скрещёнными на груди руками у входа в Медовый Холл. Кажется, будто она и положения-то своего не меняла, замерла, когда я ушёл, и отмерла, когда мы появились. — Плывём со мной! — улыбается берсерк, кладя руку на плечо сестре. Хедер сжимает пальцы брата и ловкой манипуляцией заламывает его руку так, что Дагуру приходится извернуться, чтобы высвободиться. Он корчит болезненную рожицу, но ничего не делает в ответ. Кого-кого, а Хедер он не тронет. Ведь она — единственный живой член его семьи, помимо него самого. Тот, что винит его в гибели этой самой семьи. Дагур ведь даже не попробовал искать их отца, когда тот пропал. — Нет. Ты знаешь мой ответ. Забирай своих неотёсанных дружков и пропади пропадом на ещё один год, как всегда и делал. Мне по душе такой расклад. Он выражает обиду на лице, но мило машет ей рукой, обходя девушку, что даже не смотрит на него. — До встречи, сестричка! Надеюсь, в следующий раз мы всё-таки воссоединимся! Мы с отцом двигаемся вслед за Дагуром, ибо вежливость обязывает проводить его. Я благодарю всех богов за то, что никаких происшествий на этот раз не было. Когда корабль берсерков отчаливает от Олуха, рядом с нами появляется Хедер. Думаю, она наблюдала за тем, как её брат покидает остров с какой-то возвышенности неподалёку, не желая обмениваться с ним ещё хоть словом. — Он что-то выкинул? — спрашивает Хедер сверля глазами горизонт. Отец просвещает во все дела лишь меня и Плеваку, но в случаях, посвящённых берсеркам, к нашей компании присоединяется ещё и Хедер. — Нет, — выдыхаю я, — всё как всегда. Даже слишком спокойно. — А я бы так не сказал, — вдруг отчего-то произносит отец, заставляя нас с Хедер повернуться на него. Он выглядит настороженным и усталым, будто бы только что закончился длительный бой. Хотя, кто знает, какие психологические атаки наносит Дагур, пока мы того не замечаем? — Он сделал акцент на то, что всё видит и нападёт, как только мы совершим малейшую ошибку. — Но он ведь всегда об этом говорит, — возражаю я, но отца это, кажется, не успокаивает. — Не знаю, — он выдыхает, — может быть, я стал стар настолько, что теперь прислушиваюсь к плохим предчувствиям. Мы с Хедер напряжённо переглядываемся. — Ничего, пап. Если что, мы всегда готовы к обороне. У нас строгий график смены часовых, облёт острова и близлежащих территорий каждые два часа. — Да, но… Он так и не закончил. С минуту царила тишина. Всё это время я искал способы, которые смогли бы успокоить его волнения. — Я могу остаться на острове, если хочешь, — начал я и не понял, чей поднятый на меня взгляд был в тот момент более удивлён: вождя или всадницы. — Я говорю про плавание, что будет через три дня. Ребята и без меня справятся. — Нет, — тут же сказал отец, и в глазах его я разглядел какую-то тревогу. — Я уже пообещал им твоё сопровождение. Они доверяют тебе, Иккинг. — Я могу остаться, — с каким-то вызовом подала голос Хедер. — В противном случае я поведу драконью армию. Что от неё толку, если она без единого наездника? — Давайте надеяться, что таких противных случаев не будет. — И всё же, если вы хотите, я могу пропустить увлекательное путешествие чрез Сиренов Архипелаг. — Думаю, мне так будет спокойнее, — немного помедлив, ответил отец. — Что ж, хорошо. Она выдала подобие улыбки и, развернувшись и при этом хорошенько тряхнув толстой тёмной косой, зашагала прочь, бросив через плечо: «Жду тебя в Штате, Иккинг!». Я кивнул спине Хедер, которая взбиралась по холму вверх, и немного молча поглядел на горизонт, прежде чем продолжить диалог. — Тебе ведь правда будет легче, да? — В какой-то мере. — Не только Хедер может остаться. Может остаться и ещё кто-то. — Не нужно распускать команду из-за моих безосновательных подозрений, сынок, — улыбнулся папа. — Мы ведь не нарушаем договор с берсерками. У нас чисто торговые отношения с округой. Я благодарю богов за то, что вот уже долгое время мы живём в мире. — Но… Та фраза о наблюдении. Он имел ввиду, что будет подсылать к нам своих людей под прикрытием? Или, может, шпион уже среди нас? Один, я становлюсь таким же параноиком, как Дагур… — Разве это плохо? Будущий вождь всегда должен быть насторожен. К тому же, никто не в силах знать, чего можно ожидать от Дагура в его следующий визит. Я уже хочу закатить глаза на упоминание этой вечной темы, но тон отцовского голоса и выражения его лица препятствуют этому. — Наши драконы достаточно обучены, чтобы действовать в бою без всадников, но с хоть одним помощником Хедер будет легче. Мы справимся на кораблях, не переживай. Вечером я сообщу тебе, кто ещё останется. — Ладно. Спасибо тебе, Иккинг. Ты думаешь… — он повернулся на меня. — Думаешь, она, если что, остановит его? — Хоть она и его сестра, я не знаю, кто быстрее прирежет его при удобном случае, она или любой другой викинг, — усмехаюсь я, на мгновение опустив глаза и чуть улыбаясь. Затем мой острый взгляд устремляется в точку на воде, в которую превратился корабль берсерков. — Но всё же, Дагур кровожадный берсерк. Ты сам сказал: никто не знает, чего от него ожидать.***
<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
— Ты внимательно меня слушаешь? — Конечно! — Ладно. Повторяй за мной. Sjømann. — Sjømann. Скум на год старше Рэн. У неё волосы чуть светлее моих и хорошенькая улыбка. Не будь у нее острых клыков, она сошла бы за человечью. Человечности в ней меньше, чем в Рэн, но это не значит, что я меньше желаю защищать её от нападок отца. А ещё она обожает, когда я в свободное время учу её новеньким словечкам человеческого языка, который преподаётся ей меньше, чем преподавался мне и Ванн, как потенциальным правителям. — Неплохо. Но надо быть менее резкой. Салтвонский язык способен резать воду своим произношением, потому его и возможно разобрать при употреблении в море. А человеческий слишком нежен для того, чтобы не превратится в стаю пузырьков тут, в воде. — Sjømann. Это значит «моряк». — Sjømann. Круто! — Сейчас было лучше. Но тебе, конечно, ещё многому учиться. Я надменно приподнимаю брови и опускаю веки, вызывая у нее смешок. Это с сёстрами она может быть такой — непринуждённой и любознательной. А в присутствии отца она лишается всего этого напрочь и зависает в воде, склонив голову. Мне порой кажется, что Морской Властитель высасывает из своих дочерей жизненные силы. А про эмоции, помимо гнева и злости, я и подавно молчу: кажется, когда-то давно он просто их запретил. Мы со Скум синхронно повернули головы, заслышав какой-то шум сбоку. Там виднелась огромная дорожка из пузырьков, в конце которой с огромной скоростью приближалась сирена. По голубому хвосту я узнала Ванн. Она замедлилась, приближаясь к нам, и замерла. С полным ужаса выражением лица. Я автоматически нахмурилась, а Скум в недоумении выдохнула. — Что-то случилось? — спросила я, уже готовая к атаке. — Там… Плывите на Мёртвое Поле. Там Рэн… У меня в душе всё перевернулось. Я не знала, что там происходило на Мёртвом Поле — территории в нескольких милях от дворца, на которой ничего не росло, но там была Рэн. Там, куда отец отправлял русалок, сирен и тритонов отбывать наказания, прибивая их хвосты ко дну. Рэн явно не собирать кораллы туда поплыла. Кого-кого, а своих сестёр я в обиду не дам. Уж слишком сильно всем им достаётся от отца. И, хоть он и воспитывает всех нас в бессердечных чудовищ, умереть раньше времени я этим чудовищам не позволю. Я срываюсь с места и устремляюсь в сторону Мёртвого Поля, чувствуя, как сёстры плывут следом. Через минуту уже виднеется голая поверхность морского дна. Точнее, нет, она не голая. Я опускаю глаза и вижу бренные трупы замученных существ, чьи лица искажены болью. У всех них кровавое месиво вместо хвостов, из которых торчат колья, забитые отцом с такой силой, что их не вынуть простой русалке и даже тритону, входящему в морскую армию. У кого-то кровавые пятна там, где должны быть глаза. У кого-то не достаёт какой-то части тела. А кто-то из них ещё жив и, болезненно корчась, пытается едва слышно просить о помощи, завидев нас и глядя затуманенным взглядом. Но им не место в море. Они были наказаны за проступки, совершённые из слабости. А в море нет места слабым. В пустом от трупов кругу, что занимает центр Мёртвого Поля, я вижу несколько фигур. Первая, самая мощная и даже с виду грозная — отец, крупный тритон, чей трезубец устремлён на дно. Там, где находятся кончики предмета, виднеется ещё серая, хрупкая фигура. Это русалка. Я подплываю ближе, уже медленней, и гадаю, за что она провинилась. Но тут я вижу в двух гребках от них двоих Рэн, перепуганную, и оттого ещё более бледную, чем прежде, и картина начинает немного проясняться. Коббер тоже здесь, она, скрепив руки, печально глядит на русалку, хотя и пытается это скрыться за маской безразличия. Я окончательно всё осознаю. Маска эта нужна ей в случаях, когда дело касается сестёр. Если бы здесь не было Рэн, её выражение лица было бы вполне естественным. Отец оборачивается на нас, его глаза сверкают. — А, дочки… Вот вы все и в сборе. — Произносит он странным тоном. — Но это и к лучшему. — Что… Что ты делаешь, отец? — осторожно спрашиваю я, то и дело стреляя взглядами на Рэн и огибая их с отцом и русалкой. Его трезубец готов вонзится в шею бедной рыбоподобной твари, чья морда перепугана до смерти. Она вжимается в песок и, думаю, молит Нептуна позволить ей провалиться в него, деться куда угодно, только подальше от её повелителя. На её болотного цвета хвосте я замечаю продолговатую рану, которую сразу узнаю. Это след от гарпуна. Это её ранил человек. Это ей Рэн хотела помочь, за что я была наказана. Я не привыкла к жалости и не испытываю её при виде русалки, но мне совсем не нравится цель, с которой отец притащил сюда Рэн. — Я-то как раз ничего делать не собираюсь. Всё свершить должна Рэн, — произносит он, словно читая мои мысли. Морской Властитель выпрямляется и слегка отодвигает трезубец. Он, улыбаясь своей самой злорадной, кровожадной и зловещей улыбкой, переводит глаза на Рэн. — Какое первое морское правило, Рэн? — Слабым не место в море, — стараясь не дрожать, отвечает Рэн, не смея поднять глаз. — Эта русалка, по-твоему, сильная? — спрашивает он, кивая в сторону замершей от страха твари. — Нет… — Какая она тогда, соответственно? Психологический контроль — одна из самых лучших тактик управления морскими жителями, которая находится в фаворе у отца. Наряду с ней он использует манипуляцию, страх, ужас. — Она слабая, — чуть дыша, отзывается Рэн. — Почему же ты попыталась её спасти? — Я… Я тоже проявила слабость… — Верно. Но ты, в отличии от неё, не безнадежная. Пока что. А потому можешь искупить свою вину. Он медленно подзывает Рэн к себе, и я гадаю, кто испуган больше: она или русалка. Отец улыбается и кладёт руку на плечо дочери. — Убей её, — спокойно произносит он. — Ей не место в море, ведь она слабая. Эта слабость её и погубит. Я смотрю на то, как Рэн поднимает лицо на отца. Её глаза полны блестящих сиреньих слёз, что тяжелее воды, а подбородок почти дрожит, хоть она и пытается держаться. Что сказала бы мама, увидь она эту картину? Я мысленно хвалю Рэн за то, что она ещё не разрыдалась, но сердце у меня сжимается. — Ну? — даже мягко произносит отец, глядя на младшую дочь. — Вырви ей сердце за то, что провинилась, и искупила вину. — Давай это сделаю я, отец, — сжав кулаки, говорю я, выплывая вперед. На меня поднимаются полные удивления и недоумения глаза Морского Властителя. — Как это, Астрид? Оттого, что ты убьёшь русалку, Рэн не искупит вины. Кого же тогда придётся убить ей? Одну из собравшихся здесь? — он окидывает взглядом дочерей вокруг. — Скажем, Скум или Коббер? Разумеется, он не называет нас с Ванн. Мы ведь нужны ему. Хоть одна из нас. Ведь эта одна станет однажды следующей Властительницей. Если со мной, прямой наследницей, что-то случится, трон займёт Ванн. — Ну же, милая Рэн, что ты выберешь? Лишишь жизни сестру или ту жалкую русалку? Тяжело сглотнув, Рэн, глядя лишь на существо под скипетром отца, подплывает к нему. Мы все неотрывно наблюдаем за этим действом. За тем, как трезубец отца отпускает шею русалки и она не успевает спокойно выдохнуть, как рядом опускается Рэн. Я вижу, с каким сожалением она смотрит на русалку, и мои ногти впаиваются в кожу. Сирена одними губами шепчет что-то и закрывает глаза. Хорошо, что отец не видит всего этого, наблюдая сверху вниз. А потом Рэн с силой выпрямляет руку, разрывая когтями русалочью плоть, из которой начинает сочится тёмная жидкость, разливаясь по округе. Через мгновение Рэн выдёргивает конечность наружу, сжимая её в кулаке. Не глядя на труп, издавший последний свой истошный вопль, она выпрямляется и поворачивается к отцу, разжимая руку. На ней покоится едва трепещущее серое русалочье сердце. Мы все замерли, глядя на Рэн, что вытянула руки перед улыбающемуся отцом. Она, уже не дрожа, а хмурясь, раскрывает глаза. Меня пугает проблеск тьмы, мелькнувший в них. Будто бы это убийство в миг её поменяло. — Вот видишь, Рэн, — говорит отец, — как всё просто. Помни об этом, когда отправишься на охоту через три дня вместе с сёстрами. И продолжай избавлять океан от слабых.