<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Мне кажется, что так быстро мы не летали даже на драконьих гонках. Я благодарен Беззубику: он чувствует моё состояние и не медлит ни секунды, лишь устремляется вперёд, к огням, сквозь ночь. Стоило мне на десять минут покинуть Олух, как всё, уже что-то случилось. Люди взбунтовались. Они знают про сирену. Они с факелами идут к ней. Но как? Откуда? Кто?.. С этим я ещё обязательно разберусь. Отлично, копилка того, что предстоит распутать, всё пополняется. Мы приближаемся к Олуху к тому моменту, когда в Академию уже вломились люди. На моих глазах сквозь путь для драконов под купол из переплетения цепей забиваются викинги. Но их решение воспользоваться именно этим входом мне на руку. Думаю, раз со мной Беззубик, они куда активнее обратят на меня внимание. К тому же, самому мне не пробраться сквозь толпу. Фурия чуть поворачивает на меня голову, и я твёрдо киваю, прижимаясь сильнее к седлу. За считанные секунды мы с драконом проскальзываем внутрь, прямо над головами людей, словно молния по небу, так, что огонь факелов едва задевает брюхо дракона. А затем всё происходит ещё быстрее. Беззубик останавливается, преграждая путь к одной из нескольких сохранившихся с давних времён камер (остальные были переделаны в драконьи стойла), куда уже направлялась парочка мужчин. Я спрыгиваю, а затем кричу так громко, что начинает звенеть в ушах. Как-никак, толпа. Отец как-то сказал, что моему горлу в будущем придётся несладко, и сейчас я полностью осознаю суть этой фразы. — Что здесь, Один вас побери, происходит?! Я медленно оглядываю чуть умолкнувшую толпу, сталкиваясь с парой очень удивленных взглядов. Впрочем, эмоции некоторых довольно быстро проходят, и их сменяет прежняя решимость. — Это ты нам объясни, Иккинг! — восклицает Бьёрн, грозный на вид викинг лет на десять младше отца, но раз в десять угрюмее. — Кого это ты прикрываешь там, за спиной, а? Я, тяжело дыша, оборачиваюсь. За решёткой, у которой стоит перепуганный караульный, прямо в меня своими большими синими глазами впивается сирена. Она смотрит очень странно. С каким-то вопросом и какой-то хмурой печалью, будто бы она уже готова сдаться в бою, но никогда этого не признает. Я обращаю глаза обратно к людям. Беззубик рядом со мной без угрозы, но с предупреждением оглядывает округу. Его горячее дыхание опаляет моё бедро. — Вы итак уже всё знаете, — признаю я, — только вот ума не приложу, как… — А приходится, Иккинг, приходится, — из-за спины Бьёрна высовывается корявый силуэт Гнильца. О, наш главный герой, главный ненавистник драконов, а теперь и просто всех и вся, вступает в бой. — Вы ведь со Стоиком не спешите сообщать нам о таких интересных событиях, как… В моей памяти всплывают глаза Астрид с этой непонятной эмоцией внутри… — …как то, что вы поселили на острове сирен! Слышится поддерживающий шум толпы. Ну конечно. Достаёт свой самый отменный козырь, да причём так быстро. Что ж, может, это мне и на руку. Разговор предстоит долгий. И чем он закончится — мне страшно представить. Либо я уведу их всех отсюда, либо они, движимые гневом и ядовитыми подбадриваемыми Гнильца, доберутся до сирены, и тогда… — Да. Я этого не отрицаю. Люди стихают и концентрируют на мне внимание. Они думали, что я стану всё отрицать? Это глупо. Даже если Астрид сейчас и не особо походит на сирену… — Мы доставили сюда сирен. Сами привезли. Сами так решили. Мы поселили их в озере Ларсона… — И ждали, кого они первым сожрут? — кричит кто-то. — Решили проверить, насколько быстро они перебьют деревню? — вторит другой. — Вы что, хотели скормить им наших детей? Они ведь людьми питаются! — женский голос срывается, его обладательница явно готова удариться в плач, и я не выдерживаю, нервно и резко выдыхая, словно абсурд от услышанного забирает у меня воздух. Я всплёскиваю руками, и мне даже кажется, что когда я начинаю говорить, факелы на мгновение вспыхивают ярче в такт моей ярости. Олуховцы любят драматизировать, но в этот раз они явно перестарались. — Вы сейчас все серьезно?! Да они в воде были! Как они могли выйти на сушу и причинить вред?! — Но позади тебя человек, — произносит Гнилец, и голос его, хоть и тихий, выделяется на фоне молчания других людей. — Или кто-то, кто выглядит, как человек. И ты не отрицаешь, что это сирена. Как она такой стала? Я кидаю взгляд себе за спину, а затем опускаю голову. — Я не знаю… — Она причинила кому-нибудь вред? — Нет! Нет… — Правда? А где же Хедер? Где Эрет? Что-то не видно их среди вас в последнее время… — Они в лазарете… — Это она с ними сделала? — Нет! Она их и пальцем не тронула! — Ты сам в это веришь, Иккинг? — Да… Да. — А кто? Кто тогда сделал это? — Это мне неизвестно. Но я обязательно всё разузнаю… — Что ты разузнаешь? Ты даже разузнать про сирен не можешь… Сирен, которых ты сам к нам привёл… Он прав. Он действительно прав. Мы поселили их на озере, и с тех пор начались все беды. Я хмурюсь и нахожу силы смотреть лишь на каменный пол академии, залитый светом факелов. Вроде бы говорит только Гнилец, тот, чей скрипучий голос уже много раз нашёптывал народу какую-то ерунду, и к голосу этому все привыкли, перестали прислушиваться. Но именно в такие напряженные, сомнительные моменты, когда он выползает из своего логова на окраине деревни, ему как-то удаётся завлечь к себе людей, и они идут за ним. Людей, которые сейчас молча слушают Гнильца и будто бы соглашаются с ним. — Такого будущего вождя мы заслужили, Иккинг?.. Откуда-то из толпы доносится удивлённый тихий возглас. Что-то трескается внутри меня, обрывается, словно я делаю шаг в неверную сторону и вот-вот понесусь с обрыва. Но я не успеваю среагировать. — Отпусти меня, животное! — рычит знакомый голос сзади, и я резко оборачиваюсь, следуя примеру большинства. Сирена яро пытается вырваться из хватки стражника, который захлопывает за ней дверь решетки. Лицо его собирает в себе весь ужас, существующий на земле, и он, протолкав деву в нашу сторону, с облегчением её отпускает и отскакивает назад. От сильного толчка Астрид валится наземь. — Молодец, Роган. — Кивает Гнилец, бросив на меняя победоносный взгляд. — Всё, как мы и договаривались. Сирена, сидя на полу, злым и затуманенным от удара взглядом проходится по толпе, которая с ужасом и трепетом её разглядывает, пытаясь изучить и сожрать каждый кусочек этого морского… существа. Руки у неё теперь свободны, и она упирается ими в камни под собой. Её платье вместе с накидкой оседают на землю так, что походят на лепестки огромного цветка, в центре которого — световая голова девушки. — Как ты мог, Ролан? — я наклоняю голову так, что вижу стражника позади краем глаза. Кажется, мой разочарованный тон заставляет его сжаться ещё больше. — Это ты им всё рассказал?.. — Схватить её! — кривой палец Гнильца тыкает в сирену, и несколько мужиков устремляются к ней, выставив своё скудное вооружение. — Беззубик! Дракон реагирует на меня молниеносно: он одним скачком пересекает нужное расстояние и оказывается прямо перед сиреной. Он закрывает её собой, веером выпятив крылья и приняв боевую стойку. Я знаю, что он не нападёт на них, но сирену теперь явно никто не тронет. Порыв ветра, вызванный резкостью Беззубика, взметает ткань одежды и волосы Астрид. Она от неожиданности немного подаётся назад, насколько сильно это можно сделать из положения сидя, а затем сидит, быстро дыша и с непониманием глядя на иссиня-чёрную спину дракона. Я обращаю взгляд к олуховцам. Они с испугом смотрят на Беззубика, и оружие их начинает опускаться. Гнилец меняется в лице. Снова выступив вперёд пару секунд назад, он опять жмётся к спине Бьёрна. Я слышу свой твёрдый голос, вторящий такому же взгляду, и все люди обращают глаза ко мне. — Может, вы и заслуживаете кого получше, но вам достался я, — говорю, оглядывая людей исподлобья и медленно поднимая голову. — И я не отступлюсь от своих решений до конца. Гнилец меняется в лице. Он думал, я стану ныть о безвыходности и его правоте? Не дождётся. — Да, мы привели сирен на остров. Это было совершенно обдуманное решение. Мы сделали ограду, и они не смогли бы выбраться из озера без посторонней помощи. И они не выбрались. Сейчас же, когда они неведомым образом обратились, мы держали их в, как я думал, — стреляю косым взглядом в стражника, — надежных руках. Да, всё пошло не по плану. Ну а когда всё было идеально? Совершено никогда. И, тем не менее, мы со всем справлялись. Мы находили выход. Так отчего же нам не найти его сейчас? — О чём это ты? Какой выход? — слышится из толпы. — Мы ещё чего-то не знаем? — пользуясь случаем, добавляет Гнилец. — Всё вы знаете! Хватит прикидываться невинной овечкой, Гнилец! Мы не сказали про сирен потому, что знали, что подобное будет! А для того, чтобы вся информация была доступна из первоисточника, может, не надо хватать вилы и идти на охоту, если вы даже не знаете толком, на кого эта охота?! Откуда вам вообще знать, что это не простая девушка, — я мимолетно указываю на Астрид, — а сирена?! Неужели Ролан просто сказал, что в плену держат сирену на двух ногах, и вы ему поверили?! Несколько секунд я, тяжело дыша, оглядываю молчаливую и присмиревшую толпу. Кажется, что всё вокруг успокаивается, и даже огонь факелов немного утихает. Тут тишина вдруг нарушается: два крупных силуэта оказываются в Академии. Я, готовый рвать и метать, поворачиваюсь на них и вижу разгневанного отца и удивлённого Плеваку. — Что здесь, Один вас дери, происходит?! — ревёт он так, что половина толпы вздрагивает, а другая бледнеет. Отец проходится глазами по людям, замечает Беззубика, видит пустую клетку, всё понимает и в итоге обращает взгляд ко мне, с выжидающим и свирепым видом переводя дыхание. Кажется, они с кузнецом мчались сюда, как могли. И проснулись недавно: Плевака неверно натянул рубашку. — Я тоже мечтаю узнать, отец, — мой тон не уступает тону Стоика Обширного, и он, кажется, начинает осознавать, что в этот раз в заварушке виноват не я. — Я совершал вечерний облёт, когда увидел добрую половину деревни, вломившуюся в Академию. Расписывать подробности произошедшего сейчас — не самая лучшая идея, ведь, когда вождь в гневе, его решения весьма жестоки и порывисты. Но моё состояние не может сдержать меня полностью. — Кажется, твоё выступление сорвалось, — уже спокойнее произношу я. — Какое ещё выступление?.. — Неуверенно доносится от из толпы. Я сам отвечаю за отца. — Вождь собирался рассказать обо всём вам, — подняв подбородок, сообщаю я, и мне плевать, что я похож на Сморкалу, когда его предположение вопреки всеобщим ожиданиям оказывается верным, — но вы не дождались этого момента. — Что вы здесь делаете? — похоже, Стоик решает разобраться со мной позже, а пока побеседовать с народом. Все молчат, и глаза отца сужаются. Они цепляют взглядом один из силуэтов, и в них проскальзывает ярость. — Гнилец! Это твоих рук дело?! Он лишь заползает обратно в своё логово-прикрытие и силится что-то сказать, конечно, уже менее уверенно, чем прежде, однако его перебивает Бьёрн. — Нет, Стоик. Это и наше решение тоже. Мы хотим знать правду и то, почему её от нас скрыли. Пятнадцатилетний, требующий справедливости, подросток внутри меня хочет закричать: «Я же всё вам объяснил! Вы тоже вломились бы сюда, только раньше!», но я сдерживаю его и лишь сжимаю кулаки. — Что это, викинг? — вдруг доносится сзади тихим голосом. — Они пришли убить меня? Теперь меня на эмоциях тянет махнуть рукой и выпалить: «Да не притворяйся ты, хватит играть умирающего дракона, где твоё хваленое отсутствие страха смерти?!», ведь голос сирены кажется каким-то слабым, а содержание сказанного — мнительным. Но я оборачиваюсь и вижу ясный взгляд. Она смотрит прямо на меня без тени всякой игры, нахмурив брови, но всё ещё сидя на земле. И тут я вспоминаю, что её не кормили уже, наверное, несколько дней. Мой гнев понемногу испаряется. — Можно и так сказать. Но я не дам им тебя тронуть. Её взгляд заметно меняется, и я только после этого осознаю, что сказал. — Если ты, конечно, не сделаешь чего-то, чтобы это заслужить. Не удостоившись её ответа, я поспешно отворачиваюсь и возвращаюсь к диалогу отца и Бьёрна. — Какую правду? — вопрошает отец. — О том, что вы сотворили с озером Ларсона. Отец награждает меня грозным взглядом. — Что ж, это вам известно, — он скрещивает руки на груди, — так что же ещё вы хотите узнать? Вопрос, кажется, ставит их всех в ступор. Они, наверное, ожидали словесной перепалки или отрицаний со стороны, или ещё чего, но только не спокойного диалога. — Ну же? Что вам ещё рассказать? Он окидывает толпу величественным взглядом в поисках ответов на свои вопросы. — Что теперь будет с сиренами? — тянет кто-то издалека. Стоик медленно переводит на меня тяжелый взгляд, как бы сообщающий: «Вот, что значит быть вождём, Иккинг». — Это следует спросить у моего сына. Толпа обращает ко мне свои лица. Я тяжело вздыхаю. — Он конечно же оставит их! — восклицает Гнилец, и это злит меня ещё больше, чем прежде. — А ты что думал? Мы привезли этих сирен сюда, рискуя всем! Они, Один возьми, практически на наших глазах в людей превратились, о чём мы и помыслить не могли! А вы хотите убить их? Просто взять и уничтожить всё это удивительное… нечто? Я жестикулирую так, как, кажется, никогда прежде в жизни. Буря эмоций вырывается наружу через слова. — Но они ведь убийцы… — Как видите, они не тронули ни одну живую душу за всё это время! Всё было бы нормально, если бы вы… Не похватали факелы и не пришли бы сюда со зловещими лицами! Что вы хотели сделать?! Всем вместе заколоть полумертвую сирену посреди ночи без ведома вождя?! Отличный план! На какое-то время воцаряется тишина. Такая, что из мрака ночи начинает доносится стрекотание кузнечиков. Чуть вперёд вдруг подаётся отец Сморкалы, и я впервые за этот вечер вспоминаю о том, что уже давно стоило бы задаться вопросом о местонахождении драконьих всадников. Кто-то на дежурстве… А кто-то, может, в лазарете. Или спит так крепко, что ничего не слышит. Всё-таки, последние дни у нас были особенно непростыми. — Да, мы хороши… — с неким сожалением произносит Йогерсон старший. — Но и вы тоже. Вы скрыли от нас… — Но мы собирались сказать! — Что ж, мы неправильно друг друга поняли. Просто мы хотим, чтобы условий для этого не создавалось. — Мы и впрямь вспылили, — Бьёрн, склоняя голову, тоже подступает ближе. — И это не характеризует нас, викингов, с лучшей стороны. Это нам было всегда присуще. Я совершенно уже расслабляю пальцы, разжав кулаки, из-за которых на коже остались ноющие вмятины — полумесяцы, когда вдруг вижу его тёмный взгляд, обращённый из-под бровей. — Но сирена должна умереть. Мою спину холодит толпа мурашек. Я слышу какой-то выдох сзади, со стороны сирены и Беззубика. Взгляд мой теряется, и я уже готовлюсь упасть с того мысленного обрыва, когда происходит что-то совершенно неимоверное. — Это приказ? — хмуро произносит отец. Все, в том числе и я, удивленно поворачивают на него головы. — Нет, — растерянно роняет Бьёрн, — но я… — Ведь это ваши предки избрали когда-то вождём моего… Отчего сейчас именно я ношу этот меховой плащ. А в будущем он перейдёт моему сыну. Никто из нас не знает, когда это случится. Так отчего ему не начать попробовать сейчас? Улыбка, которая начала прорисовываться на моём лице, мгновенно пропадает. Если я правильно понял отца, то сейчас, в этот неимоверно сложный для деревни и конкретно меня момент, он решается треснуть меня по башке своим резким решением. Я силюсь что-то сказать в такт ошарашенной толпе, когда слово вновь берёт вождь. — Пусть учится принимать решения. Дайте ему шанс довести дело до конца. Несколько десятков пар глаз теперь сосредоточены на мне, в том числе и отцовы. — Да, — немного ошарашенный, я сперва путаюсь в словах, — я… Я за неё ручаюсь. Происшествия, связанные с сиреной, будут на моей совести. Она не сделает и шага без моего ведома. И я докажу вам, что всё это не зря.***
Ночь, наконец, начинает потихоньку походить на себя: огоньки рассеиваются, так как люди расходятся по домам. Я слежу взглядом за белокурой девушкой, чей тонкий силуэт в знакомом глазу, но испачканном платье, сдерживает один из стражников. Разумеется, новоприбывших. Ролан был с позором снят с должности отцом. Вождь как раз решил лично разобраться с ним, а нам с Плевакой было поручено «прибраться» в Академии. Уходя, отец бросил мне: «Ещё поговорим». И действительно. Я ведь так и не рассказал ему про то, что узнал от сирены про нападавших. А знать ему про это явно стоит. — Иккинг, — зовёт кто-то, и я поворачиваю голову. Стражник, как и Астрид в его руках, неотрывно смотрят на меня. Мне не хочется привыкать видеть её в таком положении. Я, чуть помедлив, киваю на клетку. Стражник подводит Астрид ко мне так же, как совсем недавно Задирака. Астрид… Когда я начал называть её по имени? Имена. Они и у сирен есть. Астрид, Коббер… красивые. Они что-то значат? Было бы весьма интересно узнать. Ведь и у сирен, выходит, есть своя культура, своя история. Нелегко свыкнуться с мыслью, что их разум предназначен не только для того, чтобы соблазнять и убивать. Решётка, скрипучая и полуржавая от долгого неиспользования, закрывается вслед за сиреной. Она не отрывает от меня своих глаз. — Оставь нас ненадолго, — прошу я, бросив взгляд на стражника. Когда он отходит, покосившись в нашу сторону, я поворачиваюсь на сирену. Она на меня никогда так не смотрела. Сперва, с момента нашей встречи, в её глазах плескалась ярость и злость, гнев; затем удивление; потом какая-то игра, потом даже похоть. А теперь… искренность? Так вообще можно смотреть на человека? — Ты… прогнал их. — Ну, нет… Они как бы сами ушли… — И не убили меня. Это ты им сказал, и они не убили. Я теряюсь. Я не знаю, чего от неё ожидать. Выражение её лица напоминает то, что было во время сцены из штаба, когда она потянулась ко мне… Я смотрю на её губы. Идиот, идиот! — Я поручился за тебя, — прогнав лишние мысли, отвечаю я, — так что не подведи меня. В следующий раз могу и не говорить им, и тогда ничто их не остановит. Она ухмыляется, и я читаю: «Да всё ты скажешь, всегда будешь говорить, вот увидишь» на её лице. Она наклоняет голову, разглядывая мои глаза. — Но ты ведь поручился за меня, — легко произносит она, — пострадаю я, пострадаешь и ты. Она гипнотизирует меня. Это невозможно. — Теперь мы в одной лодке, викинг. Ты даже не представляешь, насколько права. — Поэтому держи себя в руках. И помни, что жизнь сестры зависит от тебя. Она немного становится серьёзнее, выпрямляется, во взгляде проскальзывает тревога. — Когда я увижу её опять? — Скоро. Может, завтра. Тебе нужно к Готти. — А тебя я когда теперь увижу? Её руки покоятся на решётке. Она заставляет меня ждать и жаждать того, чтобы они приблизились ко мне и впились в волосы, оплели спину. Чтобы её глаза смотрели в мои и продолжали колдовать надо мной. Мне нравится это колдовство. Это ненормально. Я чувствую, как мои пальцы дёргаются, готовые совершить порыв в сторону замочной скважины. И при том сирена ничего не делает. Она просто на меня смотрит. Или это тоже считается? Внезапно закипевший гнев заставляет меня резко развернуться и поскорее убираться от этой девки. Я прямо-таки представляю её довольное лицо. И всё же чувство перемены в ней не покидает меня. Будто бы что-то поменялась в её взгляде и поведении, даже отношении, но она не смогла сдержаться и всё-таки вновь задумала какую-то игру. Беззубика я замечаю у выхода. Ожидание заставило его прилечь и даже задремать. Когда я вижу этого сильного устрашающего дракона, мило свернувшегося калачиком, не могу не улыбнуться. Пока я любуюсь зрелищем, не замечаю, как рядом оказывается кто-то ещё. — Ты сейчас куда? — интересуется Плевака. — Я не против кузни, если ты про это, — не поворачивая головы, отвечаю я, — всё равно не усну. Да и отец пока занят. А больше мне некуда идти в такой час. — Отлично. Работа всегда помогает отвлечься от тяжёлых мыслей. А их сейчас явно слишком много в твоей башке, — он усмехается и «слабо» пихает меня в плечо. Я выдавливаю фальшивую улыбку. — Только Беззубика заведу в стойло. Пусть хоть он в эту ночь отдохнёт.***
— Ну ты и выдал, — комментирует викинг, дергая плечами. Он проходит вглубь кузни, устраиваясь за прямоугольным столом, заваленным инструментами. — Спасибо за поддержку, Плевака, — криво усмехаюсь я. — А я ведь не шучу, — уверяет он. — Я слышал не всё, но то, что слышал… — его светлые кустистые брови ползут на лоб, а крюк и здоровая рука выстраиваются в неопределённый жест, — … было… до дрожи в моих больных коленках. Эта фраза — чуть ли не первое, что веселит меня за весь день. Поддаваясь потоку смеха, я прохожу к стене, где на крюке болтается мой кожаный, огнеупорный фартук. — Но ведь это серьёзно. А она ведь непредсказуема. И ты ведь… Если она… — Я знаю, Плевака, — проделываю привычные манипуляции с завязкой, — я сказал это всё не просто в порыве эмоций. Отец прав. Вот и проверим, может ли народ мне доверять. Даже то, что становление вождём не вдохновляет меня так, как должно было бы, не заставит меня забыть про сказанное. Я чувствую, что не могу никого подвести. Это всё ведь действительно опасно. Кузнец молчит, и я поворачиваюсь на него, приподняв руки в сдающемся жесте. — Да знаю я, знаю, что рискую! Я буду с ней осторожен! Ей не завлечь меня в… в… В свой омут. Хотя уверенность в этом трескается во мне с каждой новой встречей с ней… … да что уж там. С каждым новым её взглядом. — …Ну ты понял, — наконец заканчиваю я. Он усмехается, вызывая во мне возмущение. Я пытаюсь затушить его, энергично раздувая огонь в печи. — Я-то верю тебе, верю… Главное, чтобы народ поверил. — Народ… — Бормочу я. — Что это вообще сейчас было? Они действительно убили бы её? Он пожимает плечами. — Распалённую толпу трудно остановить. А самой распаленной толпе сложно осознать, что она творит. Кто знает? Впрочем, неважно. В итоге-то все живы. Я задумчиво разглядываю угольки, объятые танцующим пламенем, и ощущаю его тепло на своих щеках. Я сижу близко, на корточках, прямо перед огнём. — Да… вовремя вы с отцом пришли. Он, конечно, тоже полон сюрпризов. Я думал, он лично вырвется обезглавить сирену, а он… — Ну, — слышу, как он улыбается, — я не соврал насчёт твоих речей. Ты веришь в своё дело так, что все стали начинать верить. Даже я. А это дорогого стоит. Я мыслено благодарю Плеваку. Обстановка наконец кажется спокойной, словно сейчас лишь один из самых обычных вечеров, когда небо уже обсыпало звёздами, а мы, как всегда, задержались в кузне. — Подумать только! Месяц назад ты грезил о всё новых охотах, о том, как бы бороздить моря в поисках новых убийц, а сейчас защищаешь одну из них перед людьми. И твой отец вступился за тебя. Я пробегаюсь глазами по заказам, косо нацарапанным на листочке, прибитом к стене, и отправляюсь за инструментами. Плевака, похоже, присоединяться ко мне сегодня не собирается. Но это и лучше: люблю работать один, когда ничьи «бей сильней» и «что за закорюку ты выковал?!», сохранившиеся с моих первых шагов на пути кузнечного дела, не отвлекают. Разговоры обо всём остальном во время ковки мешают куда меньше. Спустя столько лет мне вообще почти ничего не мешает. — Но всё же разговор он мне приготовил, — замечаю я, имея в виду отца, — уже жду тёплый семейный приём. — Да ладно тебе, — отмахивается он, — поставь себя на его место. Он поднялся среди ночи от криков. Нашёл меня в бодрствовании тут, тоже ничего не понимающего, и отправился на поиски очага проблемы. Занимательный вечерок, не так ли? — Знал бы ты, сколько занимательных вечерков случилось у меня за последнюю неделю… Я тяжело вздыхаю, попутно поднимая кусок металла, а его ситуация веселит. — О, помню один. Пару дней назад было. Ты тогда в Большой Зал поздно-поздно пришел, и к тебе начала приставать та… как же её? Грана?.. — Герда, — скептично поджав губы и изогнув бровь, исправляю я. — Да, да, Герда. Вы в итоге развлеклись с ней? Ты ведь отталкивал её, а потом, когда тот парень с корабля подошёл, резко притянул к себе. Помнишь? Парень с корабля. Тот гигант со взглядом коршуна. Меня передёргивает. — Как такое забыть? Конечно помню. А что?.. — Чуть оборачиваюсь, — что он делал потом, когда мы ушли? — Ну, — он чешет затылок, разглядывая потолок, — я не очень помню, я тогда… хм… немного перебрал… Хочу добавить «мягко сказано», но и сбивать его с мысли о том викинге не желаю. — Они же уплывали на следующий день. Он явно расстроился после диалога с тобой, я думал даже, что он пойдёт за вами, но он вернулся к столу. Они с его дружком ещё пару минут посидели и ушли. Ты его, дружка этого, видел? У него шрам на всё лицо! — Какой шрам? — Ну такой! Будто от когтей. Да ещё и свежий. Он сказал, его так Жуткая Жуть отделала, но, если честно, там больше на Змеевика тянет. Щелчок раздаётся в моей голове. Мои плечи опускаются, я почти роняю металлическую деталь. — Что? — Я говорю, шрам у него на пол лица, Иккинг! Ты чего? Я перестаю слышать треск углей и звуки ночи, доносящиеся из-за окна. В моей голове сейчас лишь глас сирены. Тогда, в штабе. Она описывала нападавших. Кажется, я оставила на щеке одного из них следы когтей…