<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Кажется, я идиот. И я сам навлёк на себя свою смерть. Но, как бы ни было ужасно это признавать, я ни о чём не жалею. Прошлая минута была самой эмоционально — наполненной за всю мою жизнь, если вести речь о женщинах. Я никогда не желал так кого-то. И я сорвал бы с неё это Одиново платье прямо тут, опираясь на ель, если бы не её голос, который — удивительно — и напомнил мне о реальности. А ведь реальность эта совсем забылась мне, когда я касался сирены. Может быть, это плохо, желать её. Совсем недавно я готов был уничтожить её в первую встречу просто за то, что они с сёстрами убивают людей, утаскивая их за собой в воду и мучая там, выпивают кровь. А ещё за то, что кто-то из ей подобных однажды убил мою мать. Мама… Думаю, я вспоминал бы о ней чаще, если бы знал лучше. Она умерла, когда мне было около шести, и в моём сознании из всего хранятся лишь воспоминания о её голосе, улыбке и тепле рук. А ещё о том, как однажды она прыгнула в воду. В любом случае, винить всех и вся в её смерти, как я понял за всю свою «карьеру» охотника, — глупо. Да, её убили сирены, и я им этого никогда не прощу. Но я не знаю, кто конкретно из них там был, и вряд ли когда-нибудь это выясню. Обвинять Астрид и Коббер во всех грехах их рода немного несправедливо. Да, я ненавидел их, как и остальных морских тварей, когда они попали на остров. Но проблема в том, что я начал узнавать первую лучше, когда она на этом острове была. Я понял, что она не просто бессознательная машина для уничтожения. Я видел её эмоции; заботу о сестре; похвальную бесстрашность. И это сыграло со мной злую шутку. Я видел её заигрывания со мной, которые, скорее всего, были частью какого-то плана по устранению меня. Я думал, что это ерунда, что ей со мной не справиться, пока… Пока не произошло всё это. Последние годы я испытывал мало проблем с женщинами. Да, у меня не было одной-единственной, но пока она мне и не требовалась. Герда отлично справлялась с удовлетворением моих потребностей (были и другие, но эта бывала у меня как-то чаще других) и не требовала никакого особого к себе отношения после всего. А по остальной части она меня не интересовала. Были девушки, которые стали интересоваться мной после приручения драконов и некоторых изменений в строении моего тела, особенно мышц. Но обычно я им всем вежливо отказывал. Я был юн и захвачен полётами; мне это всё не было нужно. Ещё была Хедер. Она, кажется, одна хотела чего-то большего, чем просто парочка ночей, и я прекрасно это видел. Но я не мог счастливо улыбнуться ей и заключить в объятья. И я ведь до сих пор не нашёл ответ на вопрос, почему так. Она вроде бы симпатичная, вроде бы смышленая, вроде бы я давно её знаю и в ней уверен… Но я не чувствую особой тяги к ней. Ни к кому никогда не чувствовал. До Астрид. Я не сразу заметил это. Когда она оголяла ногу, ставя её на решетку, моё тело напрягалось. Когда она чарующе смотрела на меня, я на мгновение застывал. Я думал, что это норма, ведь так и с Гердой было, однако затем осознал, что жизнь не так проста. Сирена заставляла меня дышать по-другому. Я ждал встречи с ней. Не знаю уж, магия это или нет, но мало что могу с собой поделать. Почему я не отпрянул от неё? Почему я ответил ей? Я ведь поцеловал убийцу. Возможно, это именно её родные вырвали сердце моей матери. Возможно, она убила бы и меня тоже. Возможно, я сейчас был на волосок от смерти… Я резко отрываюсь от её лба, на который косой чёлкой спадают светлые волосы. Её голубые глаза следуют за моими. Я быстро оглядываюсь по сторонам, благодаря богов за то, что они дали мне хоть немного ума отойти подальше от дороги. За частыми деревьями не виднеется ничего, кроме привычного пейзажа, и это заставляет меня немного успокоиться. Но потом я осознаю, что прохожие вполне могли всё разузнать и тихо уйти. Хотя, ели слишком широко раскинули свои ветви. Гнилец и его спутник ничего бы не увидели. А если бы решились подойти поближе, мы услышали бы об этом. Но нет, кому я вру? В тот момент я слышал лишь её дыхание. — Кого ты там высматриваешь? — точно первая весенняя птица, пропевает Астрид. Она стоит, прижавшись спиной к стволу, сложив руки сзади и наклонив голову так, что взгляд, направленный сверху-вниз, наполняется медовой лукавостью. — Надеешься, что прохожий художник успел зарисовать нас, чтобы потом взять у него этот набросок и повесить над местом для сна? — Тут глаза её «поражённо» сверкают. — А я когда-нибудь попаду в твой дом? Я бы посмотрела на этот рисунок… — Прекрати, — хмурясь, обрываю я. Я продолжаю заглядываться в дорогу, а она вдруг поднимает свою руку и подносит к моему лицу. Не успеваю я перевести на неё глаза, как она касается моих волос и проводит вдоль по ним. — Успокойся, человек, — как-то даже нежно произносит сирена. — Не нервничай. Я отшатываюсь от неё, хватаю за запястье и начинаю тянуть сквозь хвойный лабиринт. — Ну ты опять за старое! Мог бы и поменять своё отношение! После того, что… Голос её обрывается, когда мы оба чуть не валимся на дорогу, спотыкаясь о камни. Когда я выпрямляюсь, то заглядываю ей в глаза, какие-то секунды смотрю в них, силясь что-то сказать, но ничего не выходит. — Что? — она изгибает бровь. Я молча начинаю двигаться в сторону, продолжая сжимать её тонкую руку, и тут меня вдруг озаряет так, что я замираю на месте. — Ты опять не связана! — восклицаю я, взметая вверх наши скреплённые руки также, как она свой невинный взгляд. — Верёвка некрепкая была. Честно! В этот раз ты что-то плохо завязал. Ты куда лучше справился с… Я ожидаю очередного намёка, предварительно закатив глаза, когда она, приподняв брови, заканчивает: — …с этим в прошлый раз. Пару секунд я метаюсь, пытаясь понять, вернуться ли обратно в чащу для поиска этой злосчастной веревки или нет. Сирена в это время стоит весьма спокойно, кажется, оглядывая округу. Затем, махнув рукой, отправляюсь дальше. Дорога спускается вниз, верхушки домов виднеются левее, а шум голосов начинает доноситься. Держать сирену за запястье выходит не совсем удобно, и я подумываю о том, чтобы перехватить её ладонь, однако это представляется весьма опасным. Хотя… Глупо говорить мне об опасности после всего. — Ты какой-то нервный, — невинно замечает Астрид. — Брось. Тебе кажется. Мы совсем приближаемся к людям; я тихо пробираюсь за одну из хижин. Люди, как на зло, снуют туда-сюда, но я улучаю момент, чтобы пройтись вдоль невидимой намеченной линии, ведущей к Академии, с уверенным лицом. Мы идём параллельно, не смотря друг на друга. Лично я вообще не смотрю никуда, кроме цели, не желая встречаться с вопросительными взглядами, усеявшими округу. Краем глаза я вижу, как сирена проходится глазами по людям и вертит головой. — Тот вопрос был серьёзным, — вдруг сообщает она. — Какой вопрос? — Про знахарку. Отведёшь меня к ней? Говорит она без толики хитрости и чего-либо похожего ещё, и это немного меня удивляет. Зачем ей так надо к Готти? Я впервые за долгое время чуть поворачиваюсь на неё и замечаю намёк на волнительное ожидание ответа. — Ну… да. Может, не я, но завтра ты к ней попадёшь. А что? — Да так, ничего. — Правда? Зачем тебе к ней? В её глазах проскальзывает замешательство. Однако затем всё вновь становится на свои места. — Там моя сестра, викинг! Как думаешь, по какой причине я могу желать попасть туда? — Теперь нервничаешь ты. Мы оба замолкаем, добираясь таким образом почти до самой Академии. Я благодарю Одина за то, что то ли это мы слились с толпой, то ли люди просто решили проявить себя с культурной стороны, словом, никто не одарил нас и короткой фразочкой. Да и сирена шла смирно. Может, с ней и впрямь можно договориться? Через минуту мы уже пересекаем давно знакомый мне каменный порог, но вместо того, чтобы направиться к клетке, я завожу её в небольшой коридорчик, скрытый от глаз. Я преграждаю ей обратный путь. Мои пальцы уже банально устали постоянно сжимать её, но я всё же не отпускаю запястье. Она глядит на меня полными искренним удивлением глазами. Заговариваю я не сразу. — Я… Тут вдруг она наклоняет голову и кидает скептический взгляд на меня снизу-вверх. — Кажется, я поняла, что ты хочешь до меня донести, а потому дай мне сказать первой. Я не глупа, викинг. И нет, я не буду думать о том, что порыв, заставивший нас обоих… что этот порыв что-то изменит. Я знаю, что ты сейчас кинешь меня обратно в клетку и будешь делать вид, что ничего необычного не произошло. И я не собираюсь портить этот вид. Надеюсь я только на то, что ты не забыл о нашем договоре, — тут в её глазах проскальзывает особая серьёзность, — и что ты продолжишь его выполнять. Я в свою очередь, как видишь, соблюдаю всё исправно. Меня удивляет эта речь. Её содержание, особенно середина, вроде как должно заставить меня почувствовать себя настоящим козлом, а её — невинной овечкой, однако тон и выражение лица рассказчика ни к чему такому не обязывают. Говорит сирена спокойно и уверенно. И говорит она то, что я могу слышать от взрослого и рассудительного человека, а не от маленькой заигрывающей девочки, коей она иногда пытается казаться. Сперва я просто не нахожу, что на всё это ответить. — Что молчишь? — ухмыляется она. — Язык от нахлынувших воспоминаний проглотил? Так я могу тебе помочь… Её настроение меняется со скоростью Ночной Фурии в воздухе. Хотя, по сути, меня уже ничто не должно удивлять. — Ты права, — выдавливаю я наконец, — я то же самое хотел сказать. Рад, что у нас такое взаимопонимание. — А я рада, что помимо рта у тебя ещё и голова неплохо работает, — с веселой улыбкой на лице сообщает она. — Ну, не медли! Веди меня обратно в эту холодную сырую коморку! Я закатываю глаза и отвечаю с легким раздражением: — Ты говоришь так, словно я должен почувствовать укол совести. — Ты держишь меня в этом отвратном месте уже больше недели. И да, под «местом» я имею в виду сушу. А ещё ты заставляешь меня контактировать с её обитателями. Думаешь, это так приятно? — Прошу заметить: это вы с сёстрой напали на корабль! Ты продырявила ногу Задираке и ты чуть всех не перебила! Так что не надо говорить мне о вине… Я ожидаю что-то по типу «сочту за комплимент» и усмешку, а вместо этого вижу, как сирена изменяется в лице. Она словно что-то вдруг вспоминает; её словно пронзает стрела. Она переводит на меня взгляд, полный такого отчаяния, неверия и боли, что я теряюсь и не сразу различаю в нём надежду. Она вздрагивает. — Две сирены? Я и Коббер, да?.. Вы ведь никого больше там не видели? — Нет, — мои брови ползут на лоб, — а должны были? Она не отвечает, а лишь отводит глаза и медленно начинает приходить в себя. — Что с тобой? Там были ещё твои сёстры?.. Десятисекундное вглядывание в неё не даёт результатов, и я уже готовлюсь отчаяться. — Нет… Ничего. Пойдём скорее, а то наш диалог, начатый спором, опять перерастёт во что-то. А здесь, в этом месте, нас уже точно заметят.***
— Сколько дней мы уже без охоты?.. — тянет Сморкала, играясь с кинжалом и сосредоточенно наблюдая за его перемещениями. Как иронично, что он задаёт себе этот вопрос именно в этот день. Локти его покоятся на столе, а пальцы попеременно обхватывают рукоять. Я оборачиваясь на него. Он поднимает на меня глаза. — Нам итак дел хватает. Тебе нет? Он замолкает. В Драконьем Штабе мы находимся вчетвером: Сморкала — за столом, — Хедер — оперевшись на стойку, Забияка — полулёжа на скамейке, я — расхаживая туда-сюда. Рыбьеног, как обычно, в Академии, а Задирака после нашей «встречи» — в лазарете. Процентов на тридцать ради Эрета, на семьдесят — ради Ханны. Никто об этом не говорит, но все об этом знают. Астрид я отвёл в клетку без происшествий. Шли мы молча; а когда я захлопнул решетку, лишь обменялись взглядами. Думаю, мы оба были в своих мыслях, и вырываться из этого состояния было ни к чему. «Допрос» проституток, словом, очень мало что дал. Они лишь заявили, что видели этих нездешних мужиков, но не особо хотели к ним лезть; да и большой возможности так-то не было. Они, вообще, всегда предпочитали олуховцев чужеземцам. Как бы странно это ни было. А потому радостный Задирака поскорей отправился к своей любви, а мы с его сестрой — к остальным всадникам. — Хлопот и правда достаточно, — соглашается Хедер перед тем, как перевести глаза со Сморкалы на меня, — а потому нам надо сосредоточить силы на них. Что там с посланием, Иккинг? Уже стемнело, а потому их с Йогерсоном давно сменили другие караульные. Мне, к слову, тоже надо этим заняться… Но, Один, на фоне всего остального я просто забываю и радуюсь тому, что всадники пока не особо злятся на меня. — Оно уже в пути. Лететь Жуткой Жути туда где-то с день, плюс дорога обратно и время на осознание ситуации для их вождя… В общем, ждём результат дня через три. Хедер удовлетворённо кивает и возвращает взгляд в непонятную точку. Не знаю, что и думать, что ожидать от результатов. Сколько бы ночей я не ломал голову над тем, кому было полезно нападение на сирен (да и как о них узнали чужаки?!) и наших всадников, это ничего не дало. В чём смысл этого действа? Это будто бы непонятная, странная месть… Только вот за что? И от кого? Как будто ответ совсем прост и кроется на поверхности, но я никак не могу его разглядеть… Какой-то шум вырывает меня из раздумий. Мы все оборачиваемся на вход в Штаб, где вырастает фигура Задираки. Сперва он кажется мне обычным — немного отстранённым и витающим в облаках. Но в этот раз улыбка на его лице не расслабленная, а какая-то прямо живая и горящая. Настроение отражается даже в его походке: проходя мимо нас, он чуть ли не подпрыгивает. — Ты чего это? — Забияка, привстав на руках и приподняв бровь, с удивлением разглядывает брата. Он, будто бы силясь не рассмеяться, проходит в центр и попеременно оглядывает нас всех. — Да что с тобой, Задирака? — тоном, полным недоумения, вопрошает Хедер. Прежде, чем раскрыть рот, всадник поджимает губы, прыгая глазами с одного зрителя на другого, и на секунду создаётся впечатление, что он просто разорвётся на части от того счастья, что его распирает. — Вы точно готовы? — спрашивает он, но не даёт никому ответить и тут же восклицает, вздымая руки ввысь: — Я стану отцом! Сказать, что это последнее, о чём мы все готовы были услышать — ничего не сказать. Мне не нужно заглядывать во все лица — я итак знаю, что мы стоим с отвисшими челюстями. Но Задираке, кажется, всё равно. Ничто не остановит радость Торстона, которая заставляет его прямо-таки светиться. — Ханна? — всё, что я могу выдавить. — Да! Она сказала мне вчера на рассвете! Я хотел поберечь эту новость, но не смог! Прежде, чем я успеваю моргнуть, он накидывается на меня с объятиями, заключая в кольцо рук. И в этот момент почти все те чувства, что он испытывает, передаются мне. Это и впрямь потрясающая новость. Она нужна нам. Она будет лучиком света в том темном царстве, в кое стал превращаться Олух посредством всех тех недавних событий, что затронули его. Я обнимаю парня в ответ и хлопаю по спине, загораясь пламенной улыбкой. А затем чувствую, как появляются ещё одни руки, чуть оборачиваюсь и вижу Сморкалу. Через пару мгновений мы все уже обступаем Задираку. Думаю, этого нам всем так не хватало. Момента, истинного, хоть и короткого, но счастливого. До слуха доносится всхлип Сморкалы, и меня пробивает на смех. — А что? Просто это… Это так… — тараторит он сквозь слёзы, но голос теряется в подступивших вопросах и восклицаниях. — Ну ты конечно… — Хедер с улыбкой закатывает глаза. — Тебе сколько? Двадцать? Спасибо, что не раньше, — выдыхает Забияка. — А ты с ребёнком-то управишься? — Конечно! Всё, что угодно сделаю. Я так люблю её! Он от восторга закатывает глаза, продолжая сжимать всех нас, и тут я ловлю взгляд Хедер. Как обычно, тот, что желает что-то сказать, спросить… — И как же? Как вы его назовёте? — интересуется сквозь всхлипы Йогерсон. — Не знаю, а разве это важно? Что-нибудь с именами предков… Но это потом! Сейчас я не могу ни о чём думать! Он начинает смеяться, увлекая нас всех за собой. — Наверное, надо сделать свадьбу! Хотя, это лишь формальности, нам они не так нужны. К тому же, все свадьбы, на которых я бывал, оканчивались разгромом… Я и не помню, когда Штаб в последний раз поражало такое истинное счастье.<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Я не до конца знаю и понимаю, что это было. Сырая каменная клетка, в которую я заточена, не вызывает никаких эмоций. Место, в котором она находится, сейчас пустынно: в округе никого, кроме двух угрюмых стражников, и до тех пор, пока завтра за мной не прийдут, чтобы отвести к сестре, заняться мне нечем. Поэтому я размышляю. То, что я сделала, то, что мы сделали, в общем-то, не должно особо меня волновать. Узнай об этом отец, он мог бы нахмуриться, но сказать лишь то, что я совсем расслабилась и запустила себя. Ведь раньше для того, чтобы обвести человека вокруг пальца, мне нужен был лишь взгляд. Ну, а если бы отец узнал о том, что после поцелуя человек остался жив, конец настал бы и мне самой. Но отца здесь нет. Он вообще скорее всего и не ведает, жива я или нет. Но это, конечно, не значит, что я буду творить, что хочу. Я прекрасно помню о том, какое зло творят нам люди, и я всё ещё мечтаю разнести этот остров к морскому дьяволу за то, что они посмели заточить нас с Коббер. Но пока что я не знаю, как это совершить. Тем более, сейчас мне важнее всего выяснить всё о нашей матери у той знахарки. Поэтому пока остров разносить нельзя. И не могу же я всё это время просто так сидеть. Думаю, я вполне имею право поиграться со своим пленителем. Тем более, что это так приятно, и что он ведётся на все мои уловки. Как забавно видеть его горящие зелёные глаза… Хочу, что б так он смотрел только на меня. Ещё парочка таких штучек, как сегодняшняя, и я доберусь до его горла не только ладонями, но и когтями. И к тому времени вполне сумею выяснять всё про мать и освободить Коббер. Первой убью Хедер. А последним — его, моего мальчика. Он достоин того, чтобы прожить дольше них всех.