<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Наступает второй за сегодня момент, в который я хочу разорвать его на куски больше, чем когда-либо ещё. Слава Одину, у кого-то из армии его тупоголовых ослов хватает мозгов хоть немного подумать и не бросаться выполнять услышанное мгновенно и беспрекословно. — Сирена? — удивлено вопрошает какой-то берсерк. — У неё ж ноги! Обычная девка. — Ты не понимаешь! Тоном Дагура опять овладевает ярость. Он молниеносно приходит в движение: перешагивает через труп, на который минутой ранее закинул ногу, бросается к своим людям, резко расступающимся, и опасно близко подходит к тому из них, кто осмелился усомниться в словах своего «великого предводителя». — Мои люди её видели, её! Худосочная блондинка небывалой красоты! Поди найди здесь, — он очерчивает острым подбородном дугу по округе, — такую другую! Я прямо чувствую, как Астрид скалится. Берсерк, которому так яро Дагур доказывал свою правоту, всё же смотрит с сомнением. Хлипкие нервы Остервенелого, похоже, не выдерживают. Он с рёвом делает выпад на соплеменника, отчего тот испуганно отшатывается назад. — Какая разница, кто она?! Она убила наших воинов, и ты видел, как?! Убей её, убей! Горящие вытаращенные глаза, проступившие на горле и лбу вены, капли слюны, орошающие всю округу. Я вижу всё это и окончательно убеждаюсь в том, что Дагур невменяем. А значит, к нему нужен особый подход. И хоть разумом я понимаю это, чувства посылают всё к Хели, заставляя меня открыть рот. Свои мысли я озвучиваю прежде, чем «армия» Дагура успевает пошевельнуться.<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
— Ты заявился на Олухе, причинил вред его вождю, лишил несколько семей отцов, объясняя это несуществующим договором с сиреной, и теперь на эту якобы сирену ты просто берёшь и ополчаешь всех разом?! Так не пойдёт, Дагур! Перестань сыпать смертоносными приказами! Пока мы не поговорим, кровь не перестанет литься! А потоки её ни к чему! Я не отрывала глаз от того крайне ненормального для человека парня всё время его речей, а затем и диалога с одним из берскерков. Надо признать: таких я точно ещё не встречала. Он странно почти пёстро и сложно одет, у него странные волосы торчком, он то шепчет, то орёт, и его по непонятной причине слушаются все берскерки. И ещё, конечно, он назвал меня колдуньей и приказал убить. Это тоже немаловажно. Я почти сразу узнала в нём того, кто был на причале, что, в принципе, предсказуемо. Это был второй человек, чьи замысли и убеждения я на секунду захотела прочесть. Первым был Иккинг. Так вот, всё это время я смотрела на него, но сейчас нечаянно задеваю глазами стоящего рядом шатена, и вид его меня заставляет даже на момент отвлечься от всего. Он никогда не был при мне таким. Разве что, могу предположить, пару десятков минут назад на причале. Я никогда не думала, что Иккинг может кого-то ненавидеть. В смысле, я ни разу не могла о подобном задуматься, так как даже с нами, сиренами, он пытался найти компромисс, чего ненавидящий скорее всего бы не сделал. Но тут я вижу совершенно другое. Его всегда тёплые, спокойные и мудрые глаза пронизаны злостью. С каждым новым словом рыжего кулаки его всё сильнее сжимаются. Его как будто держат на месте неведомые силы, и стоит им на каплю ослабеть, он набросится на противника и разорвёт его подобно тому, как разъярённая акула разрывает добычу. Хотя нет. Для Иккинга больше подходит разъяренный дракон. Пока шатен испепеляет взглядом, объект его взора успевает сменить настроение. Теперь он расслабленно улыбается, приподняв брови и положив руку на грудь в останавливающем жесте своему недавнему собеседнику, приготовившемуся ринуться в бой. — Ты всё ещё слишком добр, Иккинг. Ты даже убеждён, что сможешь говорить со мной после того, как я причинил вред вождю Олуха и лишил его семей отцов… Так ли это? Ты в этом уверен? — Ты слышал меня, Дагур. Хватит этих твоих игр. — Каких игр, Иккинг? Вокруг кровь да смерть, а ты говоришь мне про игры… Он мастерски выводит сына вождя из себя. И хоть я и сама уже мечтаю заткнуть этого ненормального морского чёрта, какой-то порыв заставляет меня повернуть голову на шатена. Я уже почти хочу ему что-нибудь сказать, но резко оборачиваюсь на сестру, машинально пытаясь закрыть её собой. Дагур медленно вышагивает в нашу сторону. — Зачем? Зачем ты всё это устроил?.. — Я? — главарь берскерков театрально приставляет руки к груди и изгибает брови. — Это не я сговорился с… — Вот только не начинай это песню опять! Никогда за годы мира мы и не думали нарушить наш договор, тем более, заключив для этого с кем-то союз! Тем более с сиренами! И тут мы узнаём, что твои люди тайком проникли на Олух. Как это называется, Дагур? Проверка? Кто тут ещё нарушает договор… — Ты прав, проверка — отличное слово! Она никому не навредила и смотри, к чему привела! Мы выяснили столько интересных подробностей… Он чуть ли не впервые обращает свои хитрые глаза на меня, и даже они широко улыбаются. Это зрелище заставляет нахмурится ещё больше. — Никому не навредила?! — взрывается Иккинг. — Если это вы решили тогда отомстить нам и вытащили сирену из озера, значит, это вы напали на наших всадников! Вы пробили одному из них голову! Он равнодушно отмахивается на ходу: — Это ничто по сравнению с тем, что заставило нас так поступить. — И что же ты имеешь под этим в виду?! Не было ни повода для нападения, да даже косого взгляда на Олух! А ты сотворил такое… Только сейчас голос его не то, что вздрагивает, но как будто надламывается. Он на миг опускает глаза чуть ниже, а затем опять бесстрашно сталкивает их с Дагуром. Тот оказывается совсем близко. Буквально в двух метрах. — Хочешь сказать, ничего не было? Олух не мирился с морскими тварями? Я невольно шиплю. — Нет. — И всё мною сказанное — мои же бредни? — Да! Руки Дагура сведены за спиной, но у меня такое чувство, что даже если обрушить на него сейчас внезапный удар, он его без усилий отразит, пусть третьей рукой, но отразит: настолько уверенным и спокойным он застывает прямо перед нами, перед мной и Иккингом, что стоит чуть ближе. Коббер же всё пытается податься вперёд, но я без слов пересекаю её попытки. В этот же миг даже она успокаивается и замирает. На мгновение все и всё замолкает и останавливается. Даже драконы в округе. Дагур медленно переводит взгляд с Иккинга на меня. Его рот искривлён в небольшой полуулыбке. — Хочешь сказать, она, — он, разумеется, кивает на меня, — никто? Живет на Олухе и всегда жила? Раньше я её здесь не видел. А такую, как она, сложно не запомнить, согласись. Он пожимает плечами и чуть кивает, как бы подтверждая свои же слова. Ничего. Скоро ему нечем будет запоминать. Это я уже давно решила. Иккинг молчит. Думаю, пытается понять, куда этот ненормальный клонит, хоть вида и не подаёт. — Приезжая? — продолжает рыжий. — Откуда? С севера или юга? Может, Восток?.. Запад? Хотя, молчи, я сам отгадаю. Её волосы… Такие светлые, словно само Солнце их породило, а наичистейший снег в них запутался. А глаза… это что-то… в них собралась вода всех океанов и морей этого мира, я прав? Но где же, Иккинг, где она родилась? Откуда ей было взяться? Для севера она неподходяще одета. Для юга её кожа слишком бледна. Восток не богат подобными прекрасными валькириями, а на западе вообще мало народу отыщешь… И да, самое главное. Я почти забыл. Он делает краткую паузу, прищуривая глаза и всем своим видом показывая, что готовится выдать свой главный козырь. — Двое моих людей видели её в воде, полуголую, кстати, тут я им немного завидую, и с рыбьим хвостом. И она говорила с тобой, сын вождя, там, в воде. Так что же, не сирена она, Иккинг? Его актерские таланты поражают и злят одновременно и почти что равноценно. Я почти плюю ему в лицо, но моё действие опережает тот, к кому была обращена такая длинная и продуманная, с расстановкой произнесённая речь. — Да будь она хоть человек, хоть сирена, — сквозь зубы произносит Иккинг, и я легонько на него поворачиваюсь, непроизвольно приподняв брови, — хоть птица, хоть ещё кто угодно, мне нет до этого дела и тебе быть не должно. Она на Олухе, а значит, её никто не тронет. Тебе ясно? Теперь я поворачиваю голову почти полностью на него. Это мне слышится или это наяву? — Яснее ясного, — с заползшими на лоб бровями отвечает Дагур. А вот мне ничего не ясно. Он решил поиграть в героя или что? Вид у шатена внушительно-решительный, он кричит о полной уверенности в собственных словах. Пока я, наверное, одним видом только источая кучу вопросов, разглядываю сосредоточенного на одном человеке Иккинга, как ни иронично, я начинаю замечать в толпе знакомые лица. Тут Сморкала, один из длинноволосых одинаковых людей, Задирака, и, конечно, Хедер. Она удивлена не меньше моего, но рта не раскрывает. А ещё тут чёрный дракон, что телепортировал меня к Готти. Я и не заметила, как он подошёл. Я теперь вообще ничего не замечаю. — Что ж, — вдруг произносит Дагур, и я вздрагиваю, — с этой всё понятно. А вторая, что за её спиной? Та, что потемнее и убивает меня взглядом менее активно, чем блондиночка? Её личико мне тоже незнакомо. — Как видишь, она тоже на Олухе. — Да, можешь не продолжать, — он поджимает губы, — последствия мне уже известны. Затем Дагур тяжело вздыхает. — Тоже сирена, — заключает он. Огромным быстрым шагом наискосок берскерк уменьшает расстояние меж нами, и вот его рука поднимается, начинает тянуться то ли ко мне, то ли к моей сестре. Однако я тут же вскидываю сжатую в кулаке кисть, которая оказывается прямо напротив лица замеревшего мужчины. — Не смей, — процеживаю я. Он в недоумении рассматривает кулак где-то с секунду; потом поворачивается к Иккингу, неотрывно наблюдающему за всеми действиями берскерка. — А они у тебя своенравные. Что же, ты точно не хочешь, чтобы я поступил с ними также, как с твоим отцом? В этот момент что-то в человеке слева от меня ломается, эмоции, которые он копил в себе и сдерживал, вырываются наружу, он издаёт злостный рык и вкидывает руку, успевшую переместиться на ножны. — Иккинг! — слышится со стороны беспокойным голосом Хедер тогда, когда рука шатена яростно заносится прямо над берскерком. Тот едва успевает уклониться. Я только голову поворачиваю, а рядом с тяжело дышащим Иккингом уже откуда-то взялись двое его соратников. Задирака сдерживает его с правой стороны, то есть, с моей, (а я и не заметила, как он подскочил), Хедер же вцепилась в руку парня с левой. Её взволнованные глаза мечутся с Иккинга на Дагура, которые неустанно ведут меж собой войну взглядов. — Я же говорил, братишка, ты не сможешь со мной просто поболтать. А потом он резко выпрямляется и смеряет Иккинга холодным бездушным взглядом даже без тени той улыбки, что секунду назад играла на лице. — Убить! Убить их всех! И все резко срываются с мест. Начинается какая-то кутерьма; я почти сразу теряю Иккинга и другие знакомые лица из виду. Кто-то толкает меня, я инстинктивно оборачиваюсь и вступаю в бой. Думаю, мои атаки становятся более осознанными, а потому более точными. За время, что идёт следом, они даже доводятся до автоматизма. Я не могу думать и ничего, кроме лиц, крови, новых лиц и новой крови не вижу. Крики людей и берскерков теряются среди лязга оружия. Остров опять погружается в агонию битвы, почти покинувшую его стараниями Иккинга. А ведь он просто опять хотел всех спасти… Какой-то бородатый остолоп давит на мою руку с такой силой, что я слышу хруст, на мгновение до боли закрыв глаза. Ярость помогает мне оттолкнуть его ногой, и в секунду, когда на его лице застывает удивление от произошедшего, какой-то дракон сносит его к морским чертям с ног. Я не успеваю за ними проследить: на меня с диким криком покушается чей-то топор. Сводя оружие к земле, я краем глаза замечаю странное, непривычное движение сбоку. Внезапно вспыхнувший интерес заставляет побыстрее расправиться с очередным невменяемым мужиком и пробраться в сторону, туда, где нет ярой битвы. Где, как я вижу, неравное нападение. Какой-то огромный воин пытается что-то отыскать в обломках. Поднимая облака пыли, он своими клешнями быстро перебирает куски дерева и камней, то и дело вертя головой. С секунду я наблюдаю за этим зрелищем, пытаясь понять предмет его поисков. А через мгновение, когда под одной из деревянных пластин показывается маленькое личико и раздаётся испуганный вдох, всё встаёт на свои места. С повадками хищника человек освобождает маленькую фигурку от окружающих её обломков; его руки тянутся к ней, пытаясь захватить, украсть, взять, скрыть… Мужчины, женщины, старики… но дети? Даже мы никогда не нападали на них. Даже при том, что они редко бывали на кораблях. Я делаю медленные шаги вперёд, не в силах оторвать поражённого взгляда от того, как это чудовище тянется своими грязными лапами к детскому личику. Оно настолько увлечено, что, кажется, не замечает ничего вокруг. Девочка, вся дрожа, жмурится, но не двигается с места. Она как будто готовится принять свою судьбу, бесстрашно покоряясь ей и не желая бежать от злого рока. — Как ты смеешь прикасаться к ней?.. — сквозь зубы произношу я, и рука, занесённая над каштановой косичкой, замирает. — Ей лет хоть пять есть?.. Удивленная рожа поворачивается в мою сторону. Пару секунд тёмные, грязные глаза изучают меня, а затем раздаётся хриплый яростный голос. — Ты ещё кто такая?! Проваливай, девка, пока я до тебя не добрался! Большие синие глаза ребёнка испуганно обращаются ко мне, и я не понимаю, кого из нас с человеком она боится больше. — Добраться тут можно только до тебя! Я делаю выпад вперёд, и берскерк инстинктивно отскакивает в сторону. Я ловлю его взгляд лишь на миг, но даже так успеваю различить вспыхнувшую ярость. — Да кто ты такая?! — повторяет он. Через секунду надо мной заносится меч, но я успеваю уклониться. Не замечая того, мы меняемся местами с моим новым противником, и острие его оружия вмещается в груду обломков. Над моим ухом на фоне характерного треска раздаётся резкий вздох. Чувствую, как замирает сердце. Что это такое?.. Я быстро оборачиваюсь на девчушку, вжавшуюся в своё импровизированное укрытие. Выбившаяся из растрепанной прически прядь её прилипла к испачканной щеке. На ней блестит тонкая водяная полоска. Это удивляет меня, даже поражает. Она плакала. Это из-за того, что её хочет схватить незнакомец? Или из-за нападения на деревню? А почему она тут одна, где её родители, где её дом? Или это его остатки тут, рядом с нами?.. Я так и застываю, погружённая в транс, когда вдруг слышится чей-то голос со стороны. — Осторожно! Я молниеносно отклоняюсь в сторону, и меч снова хрустит о дерево. Подняв голову, я бросаю взгляд на ребёнка, к которому оказалась теперь вплотную, а затем пытаюсь отыскать источник недавнего звука. И результат этого поиска отправляет мои брови высоко на лоб. Перед испуганной девочкой, недоумевающим тяжело дышащим берскерком и мной застыла та самая брюнетка, с которой мы встретили Задираку. Та, что держалась за его руку, лучилась добротой и вышла бы неплохой сиреной. Что она делает? Она на моём человеческом-то фоне выглядит хрупкой ракушкой, а на фоне животного рядом с нами — и подавно, но она то ли этого не замечает, то ли это игнорирует. Замерев с поднятыми в предупреждающем жесте руками и нахмуренными бровями, она противостоит глазам «воина». Мы с ним оба, похоже, в легком шоке, а потому ненадолго воцаряется некое молчание. — Иди сюда, Аста, — наверное, пользуясь положением, твёрдо произносит она, протянув руки к девочке, которую я, следуя непонятному веянию, попробовала заслонить собой. Ребёнок тут же бросается в её объятья, и страх его как будто сразу тает, а лицо, наконец, смягчается. Девушка ловит мой взгляд, и я вижу её легкую мимолётную улыбку. Улыбку. Сейчас. Мне. От человека. Или она не человек?.. Берскерк, похоже, всё же начинает приходить в себя: хриплый злой голос его заставляет нас вернуться из мыслей. — Да что вы все распоясались?! Что-то возомнили себе о том, что можете противостоять берсеркам! Да я сейчас схвачу вас всех, девки, и до конца жизни будете горшки драить да ночами из дома в дом перебегать!!! — Похоже, у нас разное представление о женщинах! — заявляет шатенка, пока я пытаюсь понять, куда лучше ударить барана, застывшего с остервенелой гримасой на роже в двух метрах от нас. Она бросает вопросительно-взволнованный взгляд на меня, и я киваю. Да, бегите, да, спасай девочку, да, я справлюсь сама. Я даже не осознаю, что мы понимаем друг друга без слов, и когда девушка, сжимая руку ребёнка, уже собирается сорваться с места, что-то вдруг идёт не так. Я слышу её внезапный крик. Потом на меня вдруг что-то наваливается, маленькое, но внезапное, отчего пячусь назад. Подняв голову, я встречаюсь с испуганными детскими глазами. Она, кажется, боится шевелиться. Оторвать от неё глаза получается далеко не сразу. Берсерк удерживает шатенку, прижав к её горлу острие топора. Она старается сохранить стойкость на лице, но едва заметно дрожащие под платьем ноги и помутневший взгляд выдают человеческую природу. Я яростно стискиваю зубы. Порыв, в который вовлекает меня эта ярость, толкает меня к ним, но в эту же секунду на горле заложницы проступает красная капля. Девушка подавляет болезненный вздох и жмурится. Я замираю. — Я её зарежу, — глядя сверху-вниз из-за приподнятого подбородка, сообщает берскерк, — сделай ещё только шаг… Хоть я и не отрываю от него уничтожающего взгляда, раздаётся посторонний звук, и мы оба на миг отвлекаемся. Откуда-то со стороны вдруг появляются мужчины. Полу-зазубренные лезвия нездешних топоров отражают лунный свет. Пара капель не успевшей засохнуть крови мерно стекает вниз, чтобы слиться с землёй. Их мне только не хватало. Ядовитым прищуром оглядев меня, они обращают головы к своему товарищу. Тот кивает и что-то бросает им на своём вороватом языке, после чего три оскала начинают приближаться ко мне и девчушке. Они уже обступают нас, а я успеваю только посильнее прижать к себе ребёнка и вскипеть внутри ещё сильнее прежнего. — Схватите их, — наполовину разборчиво и уже спокойным тоном произносит знакомый берскерк. А потом они с шатенкой, не отрывающей от меня отчаянного взгляда, пропадают за широкими плечами своих омерзительных братьев. Я судорожно перескакиваю глазами с одного воина на другого, пытаясь выцепить незащищенные места и разобрать оружие. И, хоть в себя я верю, хоть даже я и по природе сильнее их… сейчас я должна защитить не только себя, но и ребёнка, которого они догонят уже через пару секунд после того, как я прикажу ему бежать. Надо думать. Надо срочно думать. — Отпусти её, — как бы завывающе, даже почти певуче произносит тот, что слева, — мы поведём вас отдельно. — Потому что если ты будешь защищаться, да ещё и вместе с ней, — подхватывает правый, — вы обе пострадаете. А ты же не хочешь испортить вам с ней, — он кивает на ребёнка, — лица? Хотя, вас, наверное, с любыми любой берсерк возьмёт… Он показательно облизывается, глядя на девочку, после чего она впервые приникает ко мне, обхватывая маленькими ладошками. Двое других «мужчин» взрываются смехом, похожим больше на собачий лай. — Вам самим от себя не противно?.. — только и произношу я. — Смотреть сейчас на издыхающих людей — да, — низким хриплым голосом царапает мои уши тот, что в середине, — а вот когда я буду смотреть на то, как ты умоляешь меня остановиться, противно мне не будет… Я не взрываюсь в следующий только потому, что обвиваю руками дрожащее живое существо. Однако затем один из объектов перед моими глазами начинает тянуть свои руки вперёд…опять. Я смотрю на эти испачканные в крови и земле пальцы, жилы и выпирающие вены, грязные ногти. Хватает одного мгновения представления того, что всё это может сотворить с девочкой, и я резко поднимаю глаза. Одной рукой продолжая держать ребёнка, вторую я обрушиваю на ладонь берскерка так быстро и сильно, что он валится вниз. Его дружки от этого начинают беспокоится, но он, поднявшись, выставляет руки в останавливающем жесте. Прежняя ухмылка его сменяется злостным оскалом. Как я понимаю, он собирается оставлять нас в живых максимально долго для того, чтобы связать и увезти, а потому использовать оружие ему не посчастливится. Однако и у меня есть слабые места: я никак не могу отпустить девочку. Его следующую попытку схватить ребёнка я пресекаю. Так длится где-то минуту, и всё даже идёт хорошо, однако затем бой становится ещё более неравным: к ребёнку тянется новая пара рук. Я резко ощущаю, как девочку с силой отрывают от меня, я порываюсь за ней следом, но вернуть её никак не получается. Через миг я вижу, как она утопает в лапах зверя и как на фоне нынешней серой округи блестят два её больших испуганных глаза. Её тоже начинают уводить куда-то вниз по склону, туда, где скрылась подруга блондина с ножом у горла сколько-то минут назад. — Отпустите, отдайте её! — повелеваю я, невзирая на то, что нахожусь в цепкой хватке берскерка. Сейчас я вижу лишь пару удаляющихся каштановых косичек и двух чёрных коршунов, что грубо толкают их владелицу. — Отпустите!.. Или мои крики, или мои попытки освободится, или и то, и то, в конце-концов выводят берскерка, и он сильно встряхивает меня. — Чего орёшь?! Подумай лучше о самой себе, девка! — заявляет он, раздражённо впиваясь своими глазами в мои. Я вдруг замолкаю. Смотрю на него, пытаясь отыскать что-то внутри, а затем в моей голове что-то щёлкает. Они увели её. Они увели их, их обеих, прямо у меня из-под носа, я не смогла им противостоять… Да кто я, в конце-концов, после этого?.. Обычный человек?.. Собрав всю горечь, злость и отвращение к себе и окружающим изнутри, я поднимаю голову и плюю прямо в мерзкое лицо, что находится сейчас так близко. Берскерк тут же дёргается, как от ожога, и издаёт свирепый рык, но руки, что с недавних пор не отпускает моего локтя, не отпускает. Это всё же даёт мне фору, и я, как очнувшись от транса, бью коленом в живот. Очнувшись, он хочет влепить мне пощёчину, но я уворачиваюсь. Я прямо чувствую, как силы возвращаются ко мне после заминки. Через какое-то время его свёрнутая шея уже приникает к земле. Впервые за долгое время наступает момент моего одиночества. Я медленно оглядываю округу: рядом никого нет, но вот ближе к деревне всё ещё слышны лязг топоров и людские крики. Хотя людей, конечно, уже много меньше. Из-за мрака ночи я не могу разглядеть всё хорошенько, но догадаться о том, что ещё ничего не кончено — нетрудно. Я корю себя за мысль, которая успевает проскочить в потоке остальных. Иккинг цел?.. Вдруг раздаётся какой-то гул, вырывающий меня из размышлений по типу «всё должно быть в порядке, он, должно быть, отличный боец» и «куда, куда могли увести девушку с ребёнком? Надо бежать вниз по тропе, но какого морского дьявола ничего не видно, хоть глаз коли?!». Гул этот мне совершенно не нравится. Исходит он с берега, от кораблей. Должно быть, туда уводят людей… Я бросаюсь вниз по склону и довольно быстро почти добираюсь до причала, притаившись за валуном. Вереница пленителей и их жертв из-за спешки и темноты не замечает меня, этому способствует и высокая трава. Внизу вдруг становится довольно много людей; берскерки бросаются сюда сверху, как акулы на свежую рыбу. С пленниками, которые в основном женщины или дети, они стекаются к кораблям, загоняя людей наверх. Как я успела понять, викинги с этого острова — сами по себе неплохие вояки, да только числом берскерки превосходили их в несколько раз, а потому картина перед моими глазами, как бы ни было печально, естественна. К тому же, некоторые товарищи Иккинга полегли ещё в первой битве, до их с рыжим «беседы»… Ещё, казалось бы, — на стороне викингов драконы, величественные и мощные существа, которые должны снести вражеские корабли в два счёта, но и к ним, кажется, берскерки нашли подход. Не то, чтобы у меня было много времени на разглядывание, но краем глаза я все-таки увидела во время боя какие-то странные предметы, которыми владели берскерки и от которых драконы падали, точно мёртвые. Они подбегали и кидали что-то им в морды. Через минуту существа уже безвольно валились наземь. В любом случае, может, берскерки и побеждают, но они ещё не победили. И я сделаю всё возможное для того, чтобы этого никогда не случилось. Последний раз безуспешно силясь разглядеть что-то в глубине деревни, я возвращаю глаза к пристани, окутанной мраком ночи. Глядя на всё это, я имею в голове всего две цели: отыскать рыжего и придумать, как обезвредить как можно большее количество противников. Сейчас сюда спустятся уцелевшие викинги и их драконы, что явно упростит мою задачу, однако никогда нельзя расчитывать на кого-то. Так что мне надо… Мысль внезапно теряется. Замерзает, утопает, исчезает тогда, когда я встречаю глазами пару берскерсков с очередной пленницей. Она сопротивляется сильнее и лучше других, она царапается, брыкается, но тонкие руки её не в силах вырваться из хватки четырёх рук, похожих на брёвна. А ещё она одета легче всех на острове, ей, должно быть, очень холодно… Это Коббер.