<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Это Коббер. Моя маленькая Коббер. Каштановые волосы растрёпанны, разбросаны по голым пыльным плечам. Мамины волосы. Всё ещё непривычно видеть их сухими, а её саму — без хвоста. Вместо него из-под изорванной ткани белеет пара тонких-притонких ног, отчаянно упирающихся в холодную землю. Внутри меня всё сжимается. Сидя на мокрой от росы траве, окутанная порывами ветра с моря и наблюдающая картину того, как сестру уводят непонятно куда непонятно какие люди, я вдруг резко ощущаю всю ту боль, что на меня обрушивалась за всё это время, причём, и душевную, и физическую. Вывихнутое плечо, вдруг ноющие какие-то раны на человеческом теле, ужасная сухость во рту, адская головная боль и ещё многие другие моменты внезапно дали о себе знать. Должно быть, это шок, сдерживающий чувства во время моих непрерывных перемещений раньше, прошёл. Я жмурюсь от новой боли своего состояния, сжимая кулаки так, что под ногтями ощущаются частички земли. Мне не нравятся эти моменты, во время которых я теряю контроль и впадаю в некий транс на неопределённое количество времени. Раньше я о них мало подозревала, но сегодня, в битве, они проявились не один раз. Впрочем, раньше я просто, наверное, не сталкивалась с таким количеством вооружённых людей одновременно. И на суше. И с ногами вместо хвоста. И учитывая, что моя оказывается живая бабушка всё это время жила среди викингов, и сейчас у меня её вновь могут отобрать не эти, но другие викинги. Точнее, они не викинги… Но я не могу тут вечно сидеть, окутанная туманом мыслей. Однако какой бы сильной и стойкой меня не выковал отец, осознание того, что сестру уводят всё дальше, идёт в ногу с осознанием того, что силы покидают моё жалкое тело…Вот, как ты заботишься о сёстрах, как наказывала мать, да, Астрид?..
Мама… Что подумала бы обо мне мама… Что сделала бы мама на моём месте? Она бросилась бы прочь из спокойного места. Это делаю и я.<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Всё. Всё, что я знаю, разрушено. На моей памяти Олух никогда не был таким. Ни когда мы имели дело с простыми набегами дружелюбных соседей, ни когда сражались с Блудвистом. Никогда. Глубокое потрясение и отсутствие негативно настроенных людей в ближайшем моём окружении дают немного времени на то, чтобы отдышаться и окинуть его взглядом. Может, это он делает зря. Потрескивающие языки пламени, пожирающие остатки построек и деревьев, трупы, реки крови, полуживые драконы, против которых они применили какой-то неизвестный газ, и едва уцелевшие люди, пытающиеся хоть как-то друг другу помочь — не то, что может успокоить сердце. Оно готово сжаться в комок. Вот оно. Я нашёл человека, который заслужил самую жестокую смерть. Дагур Остервенелый. И, пока я ещё на ногах, а Беззубик не пострадал ещё сильнее, чем во время битвы, надо собрать все оставшиеся силы в кулак и предпринять новый рывок. Даже если он будет безрезультатным. Насколько я знаю, берсерки, побив олуховцев, решили увести в плен некоторых из них. По крайне мере, я слышал рог, оповещающий о сборе у кораблей. Скорее всего, помимо тупоголовых приспешников Дагура у пристани окажутся наши женщины и дети — на берсерков это было бы так похоже. Их омерзительные головы всегда мечтают о том, как бы позабавиться и избежать тяжелых работ. Это всем известно. А если там Астрид?.. Они не причинят ей вреда… Она этого не допустит. Тем более, если они тронули её сестру. Сквозь чёрное от ночи и дыма небо мы довольно быстро оказываемся около воды. В этот раз Остервенелый и правда неплохо подготовился: масштабы кораблей и вооружение поражают. Мне не помешала бы подмога, но, будем честны, сейчас будет невероятной удачей отыскать способного воевать вооружённого всадника. К тому же, на это уйдёт время, которого у меня нет. Берсерки снимаются с якорей. На кораблях огоньками сияют факелы. Они немного задевают и берег. На нём слышится движение: кажется, пара олуховчан всё ещё пытается остановить противника. Затем, странно, но я слышу, как стрела разрезает воздух там, внизу. Крик олуховчанина прекращается. Стиснув зубы, я направляю Беззубик вниз. Поджечь мачту я не могу: на борту наши люди, это ясно. Атаковать так, чтобы никто из них не пострадал, тоже почти невозможно. От безысходности я уже готов просто-напросто спрыгнуть на палубу, отыскать Дагура и перерезать ему глотку. Однако одно это действо не решит всех созданных им проблем. К тому же, предводитель берсерков наверняка обезопасил себя. Забывшись в мыслях, смешанных со злостью на своё бездейство и ситуацию в целом, я не сразу слышу звуки борьбы. Там, на палубе. Очень ярый. Будто бы кто-то из наших всё-таки пробрался на корабль. Кто-то из викингов… Или не викингов… — Пониже, брат, — произношу я, щурясь в темноту. Ну конечно. — Мерзкий грязный ублюдок! — доносится снизу. Подлететь близко оказывается не так легко, как хотелось бы, и когда я это делаю, всё оказывается хуже, чем казалось. Возглас, изречённый Астрид, яростно кинувшейся на одного из берсерков, дал мне надежду на то, что она в своём привычном состоянии, что она держит всё под контролем. Однако глаза привыкают к ночи, и я почти сразу замечаю её измотанный вид. Она отбивается, но не так, как в самом начале битвы. Её платье совсем изорвалось. Я вообще удивлён, как она стоит на ногах и может отражать удары. Топор свистит над её ухом, вгрызаясь в дерево палубы и в моё сердце. Я вижу только её; а, осмотревшись, вряд ли увидел поблизости кого-то из знакомых. Я не знаю, где они, куда их увели, их надо искать, надо всех спасать… Но я не могу смотреть на то, как её вот-вот убьют. — Астрид! Она резко вскидывает голову. Что-то проскальзывает в её глазах, я различаю это даже сквозь темноту. Смесь удивления, чуть-чуть радости и чего-то ещё. Это длится только мгновение: затем её хватают за руки, тянут в сторону, и она, взметнув копной волос, исчезает из поля моего зрения: Беззубик пролетает корабль. Как только я представляю, что может произойти, пока я её не вижу, начинаю чувствовать, как ногти впиваются в кожу ладоней. — Вниз, брат! Беззубик понимает меня с полуслова. Ныряет под мачту, едва касаясь её хвостом, и сносит пару-тройку людей, обступивших сирену. Их яростные крики позволяют мне немного выдохнуть. Я не вижу, что происходит на палубе дальше; нам приходится описать дугу, чтобы туда вернуться. И, когда мы это делаем, я вижу Астрид уже у самых бортов. Мысль пронзает меня почти мгновенно; осознав, что она собирается сделать, я даю сигнал Беззубику. В следующую секунду, когда руки одного из варваров почти хватают её, она закидывает ногу на борт, помогая руками, и отталкивается. С волосами играют порывы морского ветра, и она с распростертыми руками выглядит, точно птица, парящая над морем. Не упасть в него даём ей только мы. Ночная Фурия перехватывает ее плечи, и только тут я вдруг осознаю: возможно, она не хотела, чтобы мы ее спасли. Может, она просто хотела прыгнуть в воду, обратно, домой. Но что с ней было бы?.. Она ведь теперь человек, она могла бы утонуть… В любом случае, поток мыслей слишком велик, чтобы удержать одну из них в голове надолго. К тому же, мы мчимся от вражеских кораблей посреди ночи с сиреной в лапах Беззубика обратно на разрушенный остров. В такое время ни о чем, кроме происходящего, думать не получается. Разрушенный остров… Потоки воздуха завывают, снизу доносится крики берсерков, кажется, что-то ещё кричит и Астрид, но мой слух пронзают слова лишь одного человека. И я его мгновенно узнаю. Не знаю, откуда он идёт, этот голос, не знаю, как он меня увидел. Но голос этот полон торжества. — Вот ты и поплатился, Иккинг! За все свои грехи! И не думай, что это конец! Думай о том, что ждёт тебя дома… Ты прав, это не конец, грязный ублюдок. Это только начало. Стиснув зубы, я судорожно пытаюсь отыскать на горизонте хоть одного всадника, способного действовать, но такового не находится. Впрочем, я и не особо надеялся. Развернуться и спалить Дагура к чертям означало бы спалить и всех остальных на корабле, а среди них могли бы быть и наши люди. Это слишком опасно и бездумно. Но и, вернувшись на Олух, я вряд ли обнаружу там много способных воинов. Сейчас остаётся только осознать потери, попробовать сосчитать убитых и пропавших, и только потом думать, что делать дальше. По-другому никак. Не замечая, как, мы уже касается земли. Перед этим Беззубик галантно разжимает лапы, и сирена падает рядом с тем местом, куда мы приземляемся. Но я не в силах на это реагировать. Первое, что я делаю, это поворачиваю голову на горизонт. Туда, где обращаются маленькими точками корабли, кажется, совсем недавно появившиеся на фоне ночного неба. Но лицезреть их слишком больно, а потому я, в тысячный раз проклиная Дагура и его сдвинутые мозги, отвожу глаза. Лучи рассветного солнца освещают деревню. Точнее, то, что от неё осталось. И при взгляде на эти останки я только-только осознаю произошедшее. Обвалившиеся крыши, выбитые двери, разбросанная земля, трава, какие-то обломки, следы пожара — теперь только это есть на Олухе. Вместо жилых домов, драконьих стоил, хозяйских построек… людей. Где все люди? На мгновение меня поражает ужасающая догадка, и я уже тянусь рукой к спине Беззубика, чтобы не упасть, пошатнувшись на подкошенных ногах. Но тут вдруг откуда-то появляется силуэт, и я тут же выдыхаю. Дракон, приглядевшись, тоже немного успокаивается — я это чувствую — и приближается к человеку. — Рыбьеног! О, Один! Я так рад! — бросаю я, прежде чем со всей силы его обнять. — Тут никого не было, я подумал, что все… Однако он радости, подобной моей, не испытывает. Только облегченно выдыхает и немного улыбается. — Иккинг!.. Ты жив. Мы тебя потеряли… Я отступаю немного назад, и он вдруг мрачнеет. Как будто не решается что-то сказать. — Где все? Все живы? — задаю я довольно глупый вопрос, всё же стараясь до последнего не терять надежды на хорошие новости. — Ребята, отец, жители… — Ребята да, почти в порядке, — тут он сглатывает. — Но… Закончить ему не дают. — Иккинг! — резко слышится сзади. — Иккинг, мы должны вернуться, мы срочно должны вернуться! Мы с Рыбиком синхронно оборачиваемся. Силуэт Астрид заслоняет Солнце, из-за её спины во все стороны расходятся лучи, и она выглядит ещё более необычно, чем обычно. Вся растрепанная, она еле встаёт, и, хромая, приближается к нам. — Мы должны вернуться! — повторяет она. — Там моя сестра! Там осталась Коббер! Там же и ваши люди тоже! Я видела, как их уводят! Она там, Иккинг! Нам надо туда, надо их спасти!.. Сестра, там её сестра. И наши люди. Надо их спасти…<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Он стоит и не отрывает от меня глаз. Кажется, будто он не совсем осознаёт, что я ему говорю. Я делаю шаг вперёд и чувствую, как моё колено готовится вывернуться. Эти чёртовы берскерки успели ранить меня там, на корабле. Где осталась Коббер… Я не ожидала такого исхода. Когда я увидела его в небе, подумала, что он приземлится и станет сражаться. Но он кружил над палубой, и я убедилась, что спрыгивать он не будет. Не знаю, по каким причинам. Хотя, там правда было слишком много людей, и он мало чем бы мне помог. Тогда я решила, что спрыгну, и он поймает меня, и мы вместе начнём поединок заново. Вообще-то, шансы, что он поймёт мой план, были не стопроцентные, но времени обдумывать всё было мало. И он меня понял. На секунду я подумала — что будет, если я упаду в море? Обращусь ли я? Почувствует ли меня отец? Но догадки теперь бессмысленны. Вместо того, чтобы вернуться за Коббер, мы прохлаждаемся на острове. Краем глаза я замечаю, как он помрачнел. — Мы не можем, Астрид, — наконец, произносит он, да так, что непонятно, говорит он больше мне или самому себе, — не сейчас. — А когда? Когда их всех уже убьют?!.. Он отвечает не сразу. Замирает, опустив глаза к траве. Выросший рядом с ним викинг, чье лицо мне явно знакомо, немного испуганно оглядывает меня. Но я сейчас не в силах обращать на это внимание. — Иккинг! Вот уже третий голос его зовёт. И в этот раз я мгновенно узнаю владельца. Прежде, чем я шевелюсь, брюнетка набрасывается на шатена. Обвивает его шею, и я кривлюсь. Уже ожидаю её готовый убивать взгляд, но она не смотрит ни на кого, кроме Иккинга. Тут я внезапно вспоминаю, как она меня спасла. — Ты жив! Где ты был? — У причала. Это ужасно. Они, кажется, очень многих забрали, а ещё больших ранили и… А где вы были? Я искал вас. — Мы помогали людям. Раненым и потерянным. Битва уже давно кончилась. Потом они просто начали разорять и разрушать ещё не разрушенное. Ты видел, сколько их было? Мало количества, так у них ещё были драконьи ловушки! Мы пытаемся понять, как прекратить их действие. А то все рептилии как будто уснули… Что там с кораблями? Они кого-то забрали?.. — Да, — хмуро выдыхает он. — Женщин и детей, кажется. Не знаю, сколько. — Много! — выдаю я, опять шагая вперёд и опять сжимая челюсти от боли. — Я видела вереницы пленных. Они… — О, и ты здесь, — замечает Хедер, заметно отпустив радость от встречи с шатеном и приподняв бровь. Я не успеваю ответить. — Где сейчас все? Где отец? — вдруг говорит Иккинг, будто бы что-то припомнив. Он поднимает на Хедер и их друга глаза, осматривает обоих. Они молчат. Переглядываются. Кто-то из них что-то говорит, но я не слышу и не слушаю. — Нам надо… — опять завожу я, но теперь не слышат меня. Хедер, вплотную подойдя к шатену, что-то ему шепчет, обхватив ладонью плечо. Взгляд его стекленеет. Он весь застывает, а потом резко срывается с места. Они устремляются за ним, и я раздраженно выдыхаю. Меня бесит их игнорирование. Позабыв о боли и питаясь яростью, я следую по пути, проделанным троицей. Совсем скоро я оказываюсь у подножия огромной скалы, в которую вделаны огромные деревянные ворота. Одна створка приоткрыта; её верх сколот. Из-за дверей брызжет тусклый свет. Тут довольно много людей. Я слышу шёпот, чьи-то всхлипы, вижу людей, все в ранах, ожогах или же склонившихся над другими людьми, совсем неподвижными. Это как-то само-собой сковывает мои действия и замедляет движения. Но я продолжаю идти. Ноги сами ведут меня к своеобразному центру зала, большому столу на возвышении. Людей тут больше, чем где-либо ещё. Немного погодя я наконец вылепляю Иккинга из толпы. Он стоит, не шевелясь, у того самого стола. Застыл в паре шагов от него. Я хмурюсь, силясь понять, что присходит. Оглядевшись, замечаю новые знакомые лица: всадники, человек с крюком вместо ладони, чёрный дракон Иккинга. И всех их объединяет одно: великое горе, отпечатанное на лице. Только сейчас я замечаю, что на том столе перед шатеном что-то лежит. Точнее кто-то. На меня смотрит закованная в серебряный широкий браслет с рунами огромная рука. Я уже собираюсь что-то произнести, но слова не идут. А потом вдруг что-то произносит сам викинг. — Отец… Он… — Да, — с величайшей грустью, заключённой в одном только маленьком слове, произносит блондин с крюком, что стоит по другую от стола сторону, — сегодня у валькирий будет величайший пир.