<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
— Да приметят тебя валькирии и препроводят через ратное поле Одина… Это как будто бы моя душа взяла и раскололась на тысячу кусочков, которые разлетелись по всему свету, бесследно затерявшиеся в водах океанов, среди лесов, полей, пещер… Я вроде бы смотрю, но я не вижу. Я вроде бы слышу голос, но одновременно и не слышу. Я будто за стеной. Стеной, которую воздвигла смерть. Его смерть. — …Да пропоют они имя твоё с любовью и радостью, дабы услышали мы благую весть из глубин Вальхалы, что занял ты достойное место в королевском чертоге… Всё вокруг как будто посерело. Хоть это и правда произошло из-за пожаров и погрома, мне кажется, что мир вообще полностью лишился красок. Кто-то где-то далеко, на другом острове, сейчас, наверное, улыбается, кто-то даже смеётся, но я не понимаю, как вообще можно было раньше испытывать положительные эмоции. Они теперь не имеют смысла. — …За великого павшего мужа, воина, вождя, отца… и друга. Чувствую, как по щеке сползает слеза, и чувствую мокрый след, который она оставляет за собой. Больше ничего.…Что же, ты точно не хочешь, чтобы я поступил с ними также, как с твоим отцом?
Да, это ты поступил с ним так. Низко, подло, внезапно. Это ты его убил.Вот ты и поплатился, Иккинг! За все свои грехи!
Грехи?.. Да, я не святой, но разорять из-за этого наш остров, наш родной остров — жестоко, несправедливо… Лучше бы убил одного меня, и дело с концом.И не думай, что это конец!
Какой уж тут конец? Ты положил начало великой войне. Я её всеми силами пытался избежать, но ты сам всё решил……Думай о том, что ждёт тебя дома…
Но что ты оставил от моего дома, Дагур?.. Разрушенное место, где пахнет теперь одной смертью. Я удивлён, что твои люди перебили не всех. Но я подготовлюсь, Дагур, не волнуйся. Я сделаю всё безупречно. Я сделаю так, чтобы настало твоё время платить. За все твои грехи. — Пора, Иккинг, — вдруг произносит кто-то сбоку, и я немного вздрагиваю, поднимая взгляд. Сморкала, оказавшийся рядом, едва заметно кивает вперёд, туда, куда я не хочу смотреть. Наверное, именно из-за этого я ненадолго задерживаю взгляд на Йогерсоне. Он, как и все тут, вдруг заметно постарел. Его теперь уже единственный глаз опущен вниз, а прежнее, знакомое мне веселое лицо заволокла толстая печальная дымка. На миг — лишь один — я ужасаюсь: что с ним, что произошло? Тот ли это парень, с которым мы соревновались в драконьих гонках? Нет… И потом я, конечно, возвращаюсь обратно в реальность. Жмурюсь. Заставляю себя посмотреть на тело отца, скрытое под белым покрывалом. Сейчас мы проделаем всё, как нужно, как всегда делают, когда кто-то умирает, и я больше его не увижу. Я не имею права в эти драгоценные минуты думать о подонке, из-за коего мы все сейчас здесь стоим. Чувствую ещё одну слезу. И ещё. Только сейчас кивнув Сморкале, я поднимаю голову, сжимаю плечи лука в руках до боли и продвигаюсь ближе.<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Не знаю, где мрачнее, печальнее и ужаснее — здесь или час назад там, в огромном зале из скалы, где я впервые увидела, как Иккинг ранен. Тяжело ранен. Тяжелее, чем физически. Но тут определенно тише. Ещё не совсем знаю, что тут делаю именно я. Не уверена, что вождь викингов хотел бы, чтобы сирена вместе со всеми провожала его в последний путь. Просто так вышло, что все, кто мог ходить, отправились вслед за мужчинами, что понесли тело, одноногим блондином и Иккингом, когда кто-то что-то обьявил. И толпа как-то сама меня сюда завлекла. К тому же, наверное, можно считать, что всё это нападение каким-то образом всех объединило. По крайней мере, у меня теперь с викингами общий враг. Злейший враг. К тому же, никто не обращает на меня внимания. Не думаю, что кому-либо сейчас есть до меня дело. По этой причине насчёт того, о чём я кричала тот самый час назад, я больше пока не упоминала. Но, конечно, планирую. Думаю, Иккинг сам заведёт эту тему. Только явно не сейчас. По его состоянию можно судить о состоянии всех выживших на острове — а их, насколько я сужу по воспоминаниям с праздника, осталось процентов тридцать. Всеобщая тоска, словно туча нависшая над этим местом, всех замедлила, лишила дара речи и огня жизни в глазах. Я поднимаю глаза, потому что начинает происходить какое-то действо. Как раз за пару мгновений до этого умолкает тихий, готовый надломиться голос одноногого блондина с крюком вместо руки, кажется, Плеваки. Даже сквозь подступивший туман я вижу его мокрые от слёз щеки. Перевожу взгляд на Иккинга, чувствуя, как дрогнуло сердце. Я ощущаю что-то очень странное — некий страх, но чего — не могу понять. Словно я боюсь на него смотреть… боюсь увидеть на его лице… горе? Наверное, сейчас там только оно. Я могу представить, что творится у него внутри. Там, в зале, когда понесли тело, он направился к выходу, минуя меня, и лишь на миг оторвал глаза от каменного пола, встретившись с моими. Не знаю, что увидел он. Но я увидела мёртвый, вместо прежнего, солнечного, живого, лес. Хорошо, что он стоит спиной. Ушастый брюнет со свежей повязкой на правом глазу легонько его подталкивает, и через сколько-то секунд шатен двигается ближе к воде, к лодке, где теперь покоится тело вождя. Я внимательно наблюдаю за его плавными, лишёнными жизни движениями. Он поднимает руки, сжимающие лук, перед тем окунув острие стрелы в бочку с чем-то вязким. Все, у кого то же оружие, а именно всадники, Плевака и ещё пара мужчин, повторяют за ним. Иккинг натягивает тетиву; едва заметно задерживается. Я перестаю дышать. Раздается характерный звук, и туман пронзает яркий огонёк. Он врезается в небольшой драккар с белой простынёй. Я почему-то жмурюсь, и открывать глаза не хочу. Точнее, я не хочу видеть происходящее. Видеть, как все плачут. А на миг мне вообще кажется, что я вот-вот и сама сейчас… Я слышу потрескивание: огонь начинает поглощать добычу; открываю глаза. Первое, что я вижу — объятое пламенем пятно на воде. Мне становится легче от того, что оно смазано благодаря погоде и что оно отдаляется от нас, не собираясь возвращаться. Как будто вместе с ним уходит и вся смерть, что только что окутала остров. Если бы… Теперь рядом с Иккингом стоит Плевака. Его рука покоится на плече шатена, и я ловлю тихие слова: — Он в лучшем месте. Больше ему ничего не страшно. Затем слышится ответ. — Мне тоже. И от голоса, коим Иккинг его произносит, я вздрагиваю. А потом происходит то, от чего по коже пробегает холодок: он разворачивается, и я вижу его глаза. Он начинает шагать вперёд. Вроде бы в обычном темпе, но для меня он как будто замедленный. Сперва Иккинг не поднимает взгляда, но затем, как в тот раз в зале, вдруг сталкивается со мной. Они, его глаза, непривычно измученные, окружённые красной дымкой. Они померкли. Не знаю, почему, но внутри у меня всё сжимается.<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Она стоит тут, среди толпы, похожая и нет на всех одновременно. Её грязная, разорванная викингская одежда может заставить незнающего подумать, что она — одна из нас. Но стоит ему быть чуть сообразительнее, и он поймёт — у наших женщин нет таких светлых волос и такой бледной кожи. Наши женщины плачут, а она стоит словно неприкаянная и не знает, что ей делать. Это какая-то защитная реакция: с тех совсем недавних пор, как загорелся драккар, я как будто ничего не чувствую, как будто весь мир для меня иссяк. Но вдруг я вижу её, и что-то внутри начинает шевелиться, что-то, что было раньше и что умерло, когда меч Дагура вонзился в отца. — В Большой Зал? — слышится сзади отстранённый голос Плеваки. — Да, — глядя на сирену, отвечаю я. — Ты иди туда. Проследи, чтобы все получили необходимую помощь и еду. Пусть люди там переночуют, а завтра станем разбираться с состоянием домов и прочего. Всем нужно прийти в себя. Он хватает моё предплечье, и я оборачиваюсь. — Но тебе тоже, Иккинг. Я отвечаю не сразу; сперва просто смотрю в его печальные глаза. — Мы пойдём в штаб. Надо всё обсудить. Потом я отпущу ребят. Он хочет возразить, но я знаю, что не возразит. А ещё я знаю, что он в скором времени напомнит мне о том, что надо нарекать вождя. Но сейчас всё слишком плохо для того, чтобы о подобном упоминать. Я даю знак ребятам, и мы дружной колонной двигаемся туда, куда надо. До сирены я не дохожу. Чем она, интересно, будет заниматься?.. Шататься по острову? Или она предпочтёт наконец избавится от людского общества и вернуться в море… На секунду я замираю от этой мысли, но потом осознаю: а что я, собственно, могу сделать и зачем? Я не в праве её держать. Но её сестра… Впрочем, зачем ей мы? Не особо наши силы помогли в противостоянии против берсерков… Морской Властитель явно придумает что получше наших примочек и затопит корабль Дагура ко всем чертям… Как жаль, что я не буду в этом учавствовать. Но ведь на нём наши люди… Мысли о кончине берсерков резко сменяются волнением. Надо, наверное, срочно поговорить с Астрид, понять, собирается ли она действовать по плану из моей головы. Но когда я обращаю взгляд туда, где она стояла, там уже никого не оказывается. — Ты идёшь, Иккинг? — спрашивает чей-то голос, и я, ещё поискав глазами сирену, оборачиваюсь. Всадники ждут только меня; остаётся только надеяться на лучший исход. Хотя, как он может быть таковым после всего произошедшего?..***
Немного странно было зарекаться, что мы направляемся в штаб, учитывая, что из всех помещений на острове с целой крышей остался только Большой Зал. И то, я не уверен, что он в счёт. Обломки дверей, чудом удержавшиеся на одной из петель, оказываются бесполезными. Мы проникаем в остатки постройки сквозь проломленную стену. Медленно заходим, оглядываясь. Часть крыши держится на балках и вроде обваливаться не собирается — это обнадёживает. Сквозь дыру же, на месте которой ранее находилась другая часть крыши, в помрачневший штаб проникают весёлые солнечные лучи. Это заставляет меня грустно улыбнуться. Я останавливаюсь, оперевшись на уцелевший стол, и смотрю на рассредотачивающихся по пространству ребят. Все они… все мы изменились за один вечер. Все повзрослели. Сморкала потерял глаз. И я, на самом деле, немного морален стойкости, с коей он отнёсся к потере. У Хедер, кажется, одна часть волос короче другой, но это настолько незначительно, что я сам удивлён, что такое заметил. А ещё огромная царапина на щеке. Я перевожу глаза дальше. На месте правой руки ниже локтя у Задираки теперь окровавленная ткань. Обещаю сейчас хотя бы себе, что лично займусь изготовлением для него достойного протеза. Остальные, Рыбьеног и Забияка, отделались вроде бы простыми ушибами. Рыбьеног и… В этот момент меня пронзает новая боль. — Где Забияка?! — резко вопрошаю я, отталкиваясь от стола и подаваясь вперёд. Кажется, все вздрагивают. — Она жива! — поспешно сообщает Торстон, поднимая руки на уровень груди в успокаивающем жесте и, кажется, игнорируя непривычность картины перед глазами. — Но она ранена. Она осталась в зале с ученицами Готти. Всё будет хорошо, — говорит он и мне, и себе. Я облегченно вздыхаю и вновь опираюсь на стол. А я даже и не заметил, что её не было на похоронах… — Для начала… — произносит Хедер, глядя на меня, опустив подбородок, — нам всем очень жаль, Иккинг. Фраза вроде бы утешающая, но она только вновь стреляет по мне, кричит: «Да, он умер, помнишь, он умер!» Я киваю. — Мы все будем жалеть об этом дне. Ненадолго — молчание. Все ждут, наверное, чего-то от меня. Я же вроде сын… Я же теперь вроде вождя. — …но сделанного не воротишь. Думать о том, как могло бы всё быть, если бы мы были подготовлены лучше — не выход. Сейчас надо заняться островом и людьми. Выжившими… Их безопасностью, здоровьем, сном и едой. И мы — всадники — должны заняться этим в первую очередь. Мы поклялись защищать остров, — я впервые за свой монолог поднимаю на них, потерянных, измотанных и пострадавших глаза и произношу, перебарывая ком в горле, — и сколько бы у нас это не получалось, мы будем начинать снова и снова. Минуту они переваривают информацию. Может, они ожидали, что я буду кричать, орать о том, как ненавижу Дагура, выяснять, кто где был и когда, как проходила битва… И какая-то часть моей души хочет это сделать. Но, если так сделаю я, кто займётся людьми и всем прочем — заботами выживших? Больше некому взяться за ум. Я теперь один. — Конечно, — неуверенно выступает Задирака, — но Иккинг, ты говоришь так, будто бы ничего не произошло. Ты же не хочешь сказать, что мы оставим всё, как есть? — А что ты предлагаешь? Взгляд его вдруг меняется; в нём теперь какое-то неверие. — Я понимаю, у тебя шок, но… Неужели мы ничего не сделаем? — Мы сделаем очень многое, Задирака, — он как бы выдыхает, но затем опять напрягается, — и я уже сказал, что. Торстон замирает, и полминуты проходит в тишине. Кажется, все чувствуют, что что-то грядёт. Хедер делает шаг к нему и хочет положить руку на плечо, но посерьёзневший и посуровевший всадник резко её сбрасывает. — Они просто так взяли, просто так приплыли и просто так напали на Олух! Они вырезали половину острова и отравили чуть ли не всех драконов! Они убили твоего отца, Иккинг! — выкрикивает он, подходя ко мне и убивая его ещё раз. — И ты хочешь сказать, что мы будем сидеть и ничего не делать?! — А ты предлагаешь бросить раненых и погнаться на оставшейся паре драккаров за ними в неизвестность? Мои слова заставляет его ненадолго задуматься, но потом указательный палец здоровой руки вновь угрожающе и осуждающе впивается в меня, как и злой взгляд. — А ты хочешь безнаказанно дать им уйти и измываться над пленниками?! Так ты защищаешь остров, Иккинг?! Слышится всеобщий вздох. Хедер тихо зовёт Торстона, но он не отрывает от меня глаз. Я же до боли сжимаю челюсти. — Я прекрасно вижу, что сейчас с островом, — произношу я, начиная закипать, — я не забыл, что сделали берсерки и кого они лишили жизни. И мне не всё равно на судьбу наших людей, попавших к ним в лапы. И я не собираюсь спускать им это с рук. Но и броситься в догонку с остатками нашего оружия я сейчас не могу. Я не могу дать волю всему, что внутри, и действовать на эмоциях, иначе я всех сгублю. Мстить берсеркам сейчас — массовое самоубийство. И я на него всех обреку, если послушаюсь тебя, Задирака! Дагура итак все проклинают. И, поверь мне, я делаю это сильнее всех, только про себя. Потому что кто-то должен подумать о том, на что все эти проклинатели будут дальше существовать. Его лицо меняется, как меняются и другие лица. — Вождь, Иккинг… — тихо произносит Сморкала. — Сейчас за тебя говорит вождь. Я вздыхаю. — Они ранили мою сестру… — уже разбито, жалостливо произносит вдруг блондин. — Они забрали… — его хоть немного твёрдый прежде голос надламывается, — они забрали Ханну… Ханну и нашего ребёнка! Мои сведённые к переносице брови вдруг расслабляются. Теперь я осознаю, кто говорил за Задираку. Ещё не состоявшийся отец. Отец… Я отрываюсь от стола; кладу руки на плечи всаднику. Он всматривается в мои глаза. — Позаботится о других сейчас- не значит забыть обо всём и обо всех остальных. Мы сделаем это ради них, Задирака. Мы восстановим силы, драконов, оружие, а потом спасём их. Ханну, ребёнка. Всех наших людей. — Ты обещаешь? Мы доберёмся до Дагура раньше, чем он успеет сделать с ними что-то плохое? — Он убил моего отца, Задирака. Он лишил людей предводителя. Олух — вождя. Лучшего вождя. Мы до него точно доберёмся, и сделаем это как можно скорее. Я сделаю всё, чтобы он испытал ту боль, которую причинил нам всем. И даже ещё большую. Он немного медлит, а потом кидается мне на шею.<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>
Он, вроде как, куда-то собирается с остальными всадниками. Я сперва расстраиваюсь — что мне тогда делать? — но потом понимаю, что судьба даровала мне идеальный момент. И им грех не воспользоваться. Я проскальзываю среди обезумевших людей. Они за слезами не видят ничего вокруг, поэтому единственное препятствие — не врезаться в одного из них. Я, кажется, ловлю взгляд одноногого блондина, Плеваки. Но ему явно не до меня. Совсем скоро я уже вижу море. Отсюда, где высоко, оно ещё величественней, прекрасней, хоть я и всё это время и мечтала скорее оказаться как можно ниже, ближе к нему. Потрясающие синие воды сталкиваются друг с другом, порождая пенистые кучеряшки. Солнце проникает внутрь них. Как странно видеть его и вообще наладившуюся погоду после тумана и предшествующим ему событий. Ну вот, всё, ещё чуть-чуть! Ещё чуть-чуть, и я опять буду не одна, опять увижу её… Одну из двух единственных причин мне оставаться тут, на острове. Я точно знаю, что она там. Я видела, как она отделилась от толпы и медленно направилась вверх по склону, к своему дому. И вот я сама достигла этого места. Оно тоже постращало, но меньше остальных построек — не зря же дом находится так высоко. Берскерки наверняка просто не успели сюда добраться. Они справились со всем и внизу… И всё же не повлиять на постройку нападение могло. Я, взбираясь по ступенькам, вижу подпаленную крышу, но это всё. Удивительно, как каменная нога пережила этот день. Когда я проникаю внутрь, в нос бьёт смесь остатков ароматов, и от того на миг становится спокойно. В следующую секунду в меня угрожающе устремляется уже знакомая деревянная палка. Её обладательница, несмотря на возраст, воинственно и бесстрашно щурит на меня глаза. Оказывается, не только сирены могут быть такими. Может, и не от них мы это переняли… — Так вот, как ты меня встречаешь, бабушка… Палка тут же стукается об пол. Готти, не отрывая от меня глаз, бросается и обвивает мою шею руками. Она начала успокаиваться уже тогда, когда увидела моё лицо, но последнее слово, кое я употребила неожиданно и для себя самой, окончательно её обрадовало. Прошло не меньше минуты, прежде чем она меня отпустила. Отстранялась и стала с тёплой улыбкой вглядываться в моё лицо. Потом в ней вдруг резко что-то меняется, и она вновь кидается к палке. Где Коббер? Внутри меня всё вновь тяжелеет, холодеет; радость от встречи, маленьким росточком затеплившаяся внутри, меркнет. Я стараюсь собраться с мыслями и говорить твёрдо. — Она… Её забрали. Но, пожалуйста, не переживай! Мы вернём её. Я всё для этого сделаю. Она тут же сникла. Стало заметно, как блестят подступившими слезами её глаза. Я тут же подошла к ней, взяла за руки и приготовилась если что не дать Готти упасть. — Мы спасём её, правда! Я уверена, Иккинг захочет вернуть ваших людей. А я верну её. Я обещаю, она скоро вновь окажется тут! Не знаю, кому я обещаю больше — ей или себе самой. Она осторожно прислоняет палку к стене и, едва находя силы, вновь прижимается ко мне. Я обвиваю её спину руками. Мы стоим так неподвижно — будто бы чтобы вобрать в себя части друг друга, которых нам так не хватало все это время. О существовании которых прежде мы и не догадывались. Я готова стоять так с ней вечно. Но есть кое-что, что мне надо ещё совершить.<~ ꃅꀤꉓꉓꀎᖘ ~>
Наверное, не меня одного мучает бессонница, но я один не могу находиться там, среди всех. Плевака справился на отлично: к темноте