Пасты

И она смотрела. Так долго, что сначала затекла шея, а потом заболели глаза. Самое мерзкое, что никто кроме неё и не смотрел. На стену. Обычная стена хрущевки. Панельные блоки, серая краска и деревянные рамы у окон. Всё. Таких домов сотни везде, куда ни глянь. Люди проходят мимо, она проходит мимо. Голову поднимать не имеет смысла — что она там не видела? Чужой жизни за окнами? Нет, и не нужно. Насытилась своей, зачем заглядывать в незнакомое и личное. Иногда, конечно, бывает так, что нет, да и ухватишь что-то краем глаза: нелепые шторы, яркую подсветку или силуэт человека. Редко, правда, задержишь на этом взгляд. Сразу бежишь дальше, по делам. А если и нет, то стыдливо опускаешь взгляд — никому не нравится, когда смотрят без разрешения. Тебе тоже. Поэтому, ты и не смотришь. Всё больше под ноги, чтобы не упасть; вперёд, чтобы видеть дорогу и в телефон, чтобы не терять связи. Но сейчас, сегодня, ты остановилась. Появилось ощущение, словно кто-то посмотрел на тебя. Не просто посмотрел, а подглядел. Стало некомфортно, неприятно. Как отдернули занавеску в душевой. Выставили напоказ, совершенно нагую. И ты застыла, испуганно сводя плечи. Не решалась поднять взгляд. А вдруг и правда — смотрят. Историй о том, как девушек похищают, насилуют и убивают — более чем достаточно. Ты всегда читала их с ужасом и каплей интереса, за что — ощущала стыд. И, конечно, была благодарна тому, что это всё не с тобой. Сколько угодно могла скрывать эти мысли за маской сочувствия к жертвам, пусть даже и удачно, но сама прекрасно знала — хорошо что они, а не я. Хорошо, что я всё ещё жива, что это не мой труп нашли у моста, не моё тело было в чёрных пакетах сегодня, в мусорном баке. Пустая благодарность тем, кто не видел в тебе красавицу, жертву, безвольный кусок мяса. За это ты даже не стыдилась. Эти мысли стали чем-то, с чем ты смирилась. И сейчас, стоя около воняющей тиной лужи, — ты ощущала не просто страх. Досаду и обиду. Как долго не решалась поднять голову, обернуться и увидеть, что ты стоишь одна. Нет, конечно не одна. Вокруг были люди: дети, у парадной, мужчины, женщины, старики и несколько бездомных кошек. Ты была одна в том смысле, что никого кроме тебя не было, кто мог бы нарушить эту самую неприкосновенность личного. Никто не смотрел, не заглядывал в глаза, стараясь выскрести взглядом душу, очернить и выбросить. Ты стояла совершенно одна в своём собственном мире, но ощущала взгляд. Тяжёлый. Отвратительный. Невыносимой. Такое было впервые. Пришлось снова оглядеться. На этот раз — гораздо медленнее. Внимательнее. И снова — люди проходили мимо, кто-то скользил взглядом по фигуре, силуэту. Кто-то видел одежду, обувь, рюкзак. Ты для них не личность сейчас, больше — часть пейзажа, приложение ко всему, что окружает. Наконец, ты догадалась поднять голову. Из окон тоже могут смотреть. Ты и сама смотрела, иногда, когда выходила покурить. Не всматривалась, не искала среди людей того самого "Уолли", что стал бы решением загадки. Разглядывала общую массу, качалась на волнах своих мыслей. В окнах тоже никого не было. Но ты заметила. Краем глаза. И развернулась. Оно не смотрело на тебя. Было бы чем. Не смотрело в том самом привычном смысле, когда взгляд зависим от перемещения зрачков по глазному яблоку. Но смотрело так, что душа сжималась от страха. Пульсирующее пятно. Оно выступало из стены, словно тянулось вперёд. Дрожало, силилось освободиться от панельного плена, и смотрело. Железные штыри, казалось, дрожали тоже. Как ребра вздымались вместе с грудью и опадали в такт. А ты не могла отвести взгляда. Вдруг подумала, что если отвернешься, то проиграешь. И совершенно не знаешь, что именно проиграешь. Ты не азартна. Тебе ближе, скорее, скука собственной квартиры. Кот или маленькая собака, в ближайшие годы. А рядом кто-то, кто разделяет твои взгляды. Но сейчас, руки дрожали, сжимая телефон в кармане. Тоже привычка, кстати, чтобы не украли в метро. Вся ты состояла из таких маленьких привычек, что определяли твою личность. И ни одна из этих привычек не была ответом для этой ситуации. Впервые, ты оказалась перед замком со связкой ключей, но все они от других дверей. А оно всё так же смотрело. И привлекало твой взгляд. Как открытая рана на стене панельного дома. В плоти бетонных блоков, оно горело, болело и рвалось наружу. К тебе. Шаг назад. Ещё шаг назад. Ты была уверена, что сделала их. Что отошла за грузовик, стоявший у поребрика. Стоявший так давно, что колеса покрылись мхом. Ты это помнила — часто здесь ходила. Как оказалось, вместо этого, ты осталась стоять на месте. Но если ты и осталась на месте, то оно стало больше. Сначала, просто шире. Как зацепка на колготках — оно расползалось по стене. И тянулось к тебе, скатываясь тяжёлыми каплями вниз. Наконец, появился запах. Тяжёлый. Как гнилых цветов. И железа. Ты сделала шаг вперёд. Не потому что нашла в глубине своей души смелость. Не потому, что тебе стало интересно. Ты почувствовала бессилие и смирение. Ты бы сделала всё, что было в твоих силах — но у тебя не было сил, ни единой капли. Смирение было твоим поводком и ты шла вперёд, не прекращая смотреть. И оно тоже, не отрывало взгляда. Оказалось, что дверь подъезда была открыта. Возможно, она не закрывалась уже много лет. Внутри пахло всё теми же цветами. И ты ощутила прикосновения. Горячие касания на твою холодную кожу. К собственному стыду, ты так и не смогла понять, сердце перестало биться когда твоя рука коснулась двери или когда ты ощутила чужой взгляд?