Последняя осень

Машина остановилась около дома Уэев, и взглядом я поймал свой велик, оставленный у крыльца. Я не смог бы поехать сегодня к Линдси, даже если бы очень захотел, ведь в данный момент я не хотел ничего. Кроме Джерарда. После того, как мы целовались под дождём, я не мог заставить себя даже думать о чём-то другом и всю дорогу смотрел на его чуть покрасневшее лицо, даже не собираясь поворачивать голову в другую сторону. Он вытащил ключ зажигания и, сунув его в карман пальто, собрался уже выходить, но на полпути резко замер и уставился куда-то на дорогу. Он сидел в таком положении секунд десять, после чего резко повернулся ко мне и, наклонившись к моему лицу, губами прижался к моим губам, после чего отстегнулся и пулей вылетел из машины. Я слегка заплывшим взглядом смотрел ему вслед, после чего вышел за ним, глупо улыбаясь. Мне кажется, я ещё никогда в своей жизни не чувствовал себя настолько счастливым. — Мам, я вернулся! — прокричал Джи, как только мы зашли в дом, после чего повернулся ко мне, стягивая пальто. — Идём в мою комнату. Спустившись вниз, я присел на край кровати и внимательно уставился на Уэя, ковыряющегося в бумаге, разбросанной по всему столу. Я не стал искать Донну, чтобы поздороваться с ней, но Джерарду, кажется, было всё равно, во всяком случае он не высказал никаких претензий по этому поводу. — Это было где-то неделю назад, — произнёс он, выудив один из листов и глядя на него. — Не думал, что покажу тебе это, иначе нарисовал бы получше. С этими словами он сел напротив меня и протянул мне рисунок. Я долго рассматривал его удивлённым взглядом — с бумаги на меня смотрел нарисованный я, вот только выглядящий гораздо красивее, чем я есть на самом деле. — Ты что, правда видишь меня таким? — ошарашенно прошептал я, поднимая взгляд на Джерарда. — Не нравится? — жалобно спросил он. — Ты с ума сошёл? У тебя золотые руки, ты хоть понимаешь это? — Не преувеличивай, я рисую довольно... Посредственно. Отложив рисунок в сторону, я одной рукой я обхватил его ладонь, а второй коснулся подбородка, легонько приподнимая и заставляя смотреть мне в глаза. — Послушай меня внимательно, — серьёзно произнёс я, — ты ничего в этой жизни не делаешь посредственно, потому что ты — особенный и второго такого, как ты, человека не существует. — Я благодарен тебе, но вряд ли я смогу когда-нибудь в это поверить, — грустно усмехнулся Джи. Устало вздохнув, я пододвинулся к нему и, осторожно обняв, положил голову ему на плечо, касаясь кончиком носа его щеки. Он шумно выдохнул и судорожно сглотнул, обнимая меня в ответ, и я улыбнулся, медленно закрывая глаза. — Я каждый день буду говорить тебе, что ты прекрасный, особенный, что ты самый лучший и самый талантливый, что ты самый красивый парень из всех, кого я когда-либо видел. И я надеюсь, что однажды ты сможешь мне поверить, — прошептал я. — Я не заслуживаю тебя, — дрожащим голосом ответил Джи. Слегка отстранившись, я заглянул ему в лицо. Его глаза слегка покраснели, и на них уже была видна скопившаяся влага. Грустно улыбнувшись, я погладил его по щеке, большим пальцем стирая слезу, пробежавшую по мягкой коже. — Ты заслуживаешь всего самого лучшего, а я — далеко не самый лучший человек, с которым ты бы мог завязать отношения, — усмехнулся я и, приблизившись к его лицу, прижался губами к его щеке — там, где только что была слеза. — Если ты, конечно, желаешь связать свою жизнь со мной. — Ты сказал, что любишь меня. Там, под дождём. — Да, сказал. И я могу повторить это ещё раз, если ты хочешь. — Я просто не понимаю, за что ты можешь меня любить, — он смотрел на меня так виновато, что по одному только взгляду было видно, что он в самом деле не понимает. И мне из-за этого было невыносимо больно. — Потому что ты хороший, — ответил я, заправляя прядь ему за ухо, и он опустил глаза. — Потому что у тебя красивые глаза, милые веснушки и потрясающий голос. Потому что ты создаёшь миры в своей голове, хоть ни с кем ими и не делишься, а ещё у тебя просто шикарный вкус, ты даже не представляешь, насколько, — я говорил эти слова с тёплой улыбкой на лице, наконец-то радуясь, что могу рассказать ему это всё, а он внимательно слушал, глядя на меня без тени улыбки, серьёзными, чуть опухшими от слёз глазами. — Потому что с тобой всегда есть, о чём поговорить, и я никогда не могу угадать, куда заведёт нас этот разговор, ведь ты, блин, мистер непредсказуемость. Ты можешь выдать что-то такое, отчего волосы дыбом встают, но вместе с тем возникает вопрос: а почему это не пришло в мою голову? Ты чокнутый, но я люблю чокнутых, а тебя, Джерард, люблю больше всех, потому что ты — это ты. Я импульсивно схватил его кисть обеими руками и улыбнулся чуть шире, глядя ему в глаза. Он смущённо отвёл взгляд и тихо произнёс: — Всю жизнь я считал себя уродом, недостойным любви и даже хорошего отношения. Фрэнк, неужели тебя не смущает даже то, что я жирный? — Не смущает, потому что ты не жирный, и не называй себя так больше никогда, а то язык откушу, — я угрожающе взглянул на него исподлобья и усмехнулся. — Я выгляжу гораздо хуже тебя, но я же не выделываюсь. — Это неправда! — тут же возмутился Джи, уставившись на меня расширившимися глазами. — Ты красивый! — Я не буду спорить с тобой, а ты не спорь со мной, договорились? — Ты невозможен, — проворчал он, сокрушённо качая головой. — Нет, ты, — тут же возразил я и, приблизившись к его лицу, быстро чмокнул его в кончик носа. — Я хочу чтобы ты понял, насколько ты красив и хочу, чтобы ты полюбил себя. Но я не хочу, чтобы ты худел только ради того, чтобы какие-то люди перестали считать тебя толстым. Какое тебе до них дело? — Ты не видел меня без одежды, я правда уродливее, чем ты думаешь, — проговорил Джи. Боже, он в самом деле невыносим. — Вставай, — твёрдо произнёс я, вскакивая с кровати и хватая его за руку. — Что ты задумал? — он подозрительно покосился в мою сторону, но всё же встал напротив, выжидающе глядя мне в глаза, а я замер, не в силах отвести от него взгляд. Потому что было ужасно приятно и непривычно, что я могу протянуть руку, коснуться его лица, что я могу поцеловать его. Однако то, что я собирался сделать, всё ещё заставляло моё сердце гулко биться от страха и волнения. — Пожалуйста, доверься мне, — произнёс я почти умоляюще и, протянув руки к Джи, коснулся верхней пуговицы его рубашки, расстёгивая, жутко волнуясь и чувствуя, как сильно потеют ладони. Он судорожно сглотнул, и я уставился на его шею, а потом поднял глаза выше, встречаясь с затравленным взглядом. — То, что ты хочешь увидеть, может не оправдать твои ожидания, — произнёс Джерард, всё ещё никак не препятствуя моим действиям, а я расстегнул уже вторую пуговицу. — Не может, — возразил я, скользя кончиками пальцев по тонком хлопку, — потому что у меня нет никаких ожиданий, мне абсолютно всё равно, понимаешь? Ещё одна пуговица оказалась медленно выдавлена из петли, и я сглотнул при виде слегка обнажившейся кожи. Я продолжил расстёгивать его рубашку трясущимися пальцами, и когда дошёл до самого низа, чуть раздвинул её края в стороны. — И что теперь? — грустно усмехнулся Джерард, глядя на то, как я изучаю его торс взглядом. — Сбежишь в ужасе? — Ты прекрасен, — прошептал я и, протянув к нему руку, посмотрел ему в лицо. — Можно? — Тебе правда не противно? — удивлённо спросил он. Я не ответил, а лишь осторожно коснулся кончиками пальцев его груди, провёл едва ощутимую линию и остановился на пухлом животе, выводя на его коже замысловатые узоры и пряча смущённый взгляд. Моё лицо горело, я до боли закусил губу, но мне было невероятно хорошо, ведь он правда доверился мне. — Ты такой красивый, Джи, — выдавил я и через силу поднял взгляд выше, заглядывая ему в глаза. — Как бы я хотел, чтобы ты увидел себя моими глазами. — Я... Извини, — он резко запахнул рубашку, и я испуганно отдёрнул руку. — Наверное, я привыкну со временем, но пока что мне не очень комфортно. Только не обижайся, пожалуйста. — Да перестань, — усмехнулся я и, шагнув к нему, крепко обнял. — Ты и так позволил мне слишком много. Это уже прогресс. Весь оставшийся день мы провели, разговаривая о наших чувствах. Джи спросил, почему я сказал, что тот поцелуй в коридоре ничего для меня не значил, а я сказал, что просто испугался, что он испытывает ко мне лишь дружеские чувства и моя никому не сдавшаяся влюблённость может навредить нашему общению. Он же сказал, что его посещали подобные мысли всё это время, пока мы общались. — Иногда я видел какие-то намёки в твоём поведении, но я не мог поверить, что мои чувства могут быть взаимны, — пояснил Джи, сидя на кровати напротив меня. Он уже успел сходить наверх и переодеться в домашнюю одежду, кажется, испугавшись, что я снова полезу расстёгивать его рубашку. — Да и вообще, я не мог поверить, что кто-то может в меня влюбиться. Поэтому думал, что мне кажется и что я сам всё себе напридумывал. Недовольно поджав губы, я схватил его прядь и резко дёрнул вниз, отчего он подпрыгнул и вскрикнул от неожиданности. — Ненормальный, столько времени потеряли, — проворчал я. — Кто бы говорил, — бросил Джи, шутливо пихая меня в бок. Мы ещё очень долго говорили, поражаясь тому, насколько каждый из нас был слеп и не замечал каких-то элементарных вещей. Теперь всё было, как на ладони, и нам оставалось лишь недоумевать и удивляться собственной тупости. А потом мы целовались. Долго, нежно и чувственно, так, что невозможно было оторваться. Я боялся, что в комнату Джи спустится Донна, но он заверил, что она сюда почти не ходит, а если и решит прийти, то мы услышим её шаги раньше, чем она успеет заметить то, чем мы здесь занимаемся. Можно подумать, мы делали что-то плохое, мерзкое или противоестественное. Двум влюблённым людям хорошо вместе, что же тут ужасного? Но Джерард сказал, что если Донна узнает, что мы больше, чем друзья, то запретит нам общаться. Оказывается, она так резко вела себя со мной всё это время, потому что думала, будто нас с Джерардом связывают романтические отношения. Что ж, можно сказать, интуиция её не подвела. Он рассказывал мне про Майки. Вдохновенно, с упоением и очень увлекательно. Оказывается, Майки, как и Джи, любил комиксы, и это была их общая коллекция, они вместе собирали её. Он обожал Стивена Кинга и фильмы ужасов, которые смотрел всегда с большим азартом, в то время как Джерард всегда прятался под одеяло, стоило там появиться очередному монстру. Они часто ездили вместе на барахолку, где покупали виниловые пластинки, старые комиксы и иногда какую-нибудь клёвую одежду. И когда Джерарда дразнили в школе за лишний вес, Майки всегда заступался за него, несмотря на то, что был младше и слабее. Иногда они ругались по всяким пустякам, как это бывает у братьев, но обиды между ними никогда не задерживались дольше, чем на один день. А потом появился Берт. Джерард уверял, что он в самом деле любил его, но я сильно сомневаюсь в этом. Возможно, во мне говорит дурацкая ревность, но разве стал бы человек избивать брата своего возлюбленного? Джи сказал, что Берт ничего не мог сделать, его бы и самого отправили в кому, поэтому он был вынужден притворяться, что ему доставляет удовольствие быть такими же, как остальные парни из его компании. Те самые, что постоянно унижали его любимого человека, и в итоге он возненавидел себя. Я приехал домой в десятом часу, чуть припухшие губы ещё помнили поцелуи Джерарда, а на шее алел едва заметный засос, который Уэй робко оставил в порыве нежности. Я остановил велосипед у крыльца и помчался в дом, впервые чувствуя себя так, словно заново родился, словно моя душа обновилась и сейчас была чище, чем когда-либо. Сказав маме, что я не буду ужинать, я поднялся к себе в комнату, плюхнулся на кровать и ещё долго смотрел в потолок сквозь фосфены, мерцающие в темноте.

* * *

В понедельник Джи уже по обыкновению заехал за мной, и мы вместе отправились в школу. Линдси сбрасывала мои звонки, а я всё ещё не понимал, почему. Она не отвечала на мои сообщения, только когда я написал ей в воскресенье, что собираюсь приехать, она ответила, что прирежет меня, если я сунусь в её двор. Поэтому я предпочёл встретиться с ней в школе, чтобы на нейтральной территории выяснить, чем же я так сильно её задел. Всю дорогу до школы я безумно сильно хотел поцеловать Джи, но он был за рулём, поэтому я просто мечтательно смотрел на него. А потом мы подъехали к школе, и нас окружили ученики, спешащие на уроки, поэтому мне пришлось с грустным вздохом покинуть тачку Уэя и последовать за общим потоком. Я встретил Линдси только перед уроком математики, который мы посещали вместе. Она замерла на несколько секунд, глядя на меня, после чего обхватила крепче учебники и продолжила разговор с миниатюрной блондинкой, стоящей рядом с ней. — Эй, Линз, — позвал я, чувствуя, как тревожность отзывается болью в животе. — Привет. Не хочешь поговорить? — Нам с тобой не о чем разговаривать, — бросила она, окинув меня презрительным взглядом, и это окончательно сбило меня с толку. — Я не понимаю, о чём ты, что я такого тебе сделал? — вся эта ситуация начинала меня злить, и я едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. — Правда не понимаешь? — усмехнулась Линдси. — Окей, так уж и быть, я дам тебе подсказку. Помнишь клятву, которую мы дали друг другу четыре года назад? Я недоумённо уставился на неё, всё ещё не понимая, к чему она клонит. — Помню... А что? — Ты издеваешься?! — воскликнула она. Девушка, стоящая рядом с ней, слегка вздрогнула, видимо, не ожидав таких высоких частот. — Ты рассказал Джи!.. — Ты подслушивала! — перебил я, выпучив глаза и понятия не имея, как мне теперь выкручиваться. — Боже, Линдси, это ведь Джи, ты правда злишься из-за того, что я рассказал ему? — Какой же ты тупорылый, — прошипела она, сжимая кулаки от злости. — Я злюсь не потому, что ты рассказал это Джи, а потому, что нарушил клятву, ты предал нашу дружбу. Мы ведь клялись на крови! — Нам было по четырнадцать! — И что с того? Ты думаешь, что моя тайна теперь ничего для меня не значит? А если я расскажу сейчас кому-нибудь, что ты... Что ты... — её нижняя губа задрожала, и она, резко развернувшись, бросилась в противоположную сторону, напоследок крикнув в сердцах: — Да пошёл ты нахуй, Фрэнк! А я ещё долго смотрел вслед ей и её новой подруге, которая, видимо, стала мне заменой. Они уносились вдаль по коридору, а у меня на душе было очень гадко. Мы никогда не ссорились прежде, Линдси всегда прощала мне даже самые идиотские проступки, но сейчас я, кажется, правда задел её за живое, потому что ещё никогда она не говорила мне таких слов и не кричала на меня так сильно. Какое-то омерзительное и съедающее изнутри чувство подсказывало, что как раньше уже не будет, потому что я всё испортил. Что мне теперь делать и как извиниться перед лучшей подругой, если я уже утратил её доверие? Или, быть может, это и есть блядское равновесие? Может, чтобы получить от вселенной любовь Джи, мне нужно потерять дружбу с Линз? Но как мне договориться с этой проклятой вселенной, если они оба безумно мне дороги?