“Что касается любви… Нет, написав это слово раз, я больше не в силах писать”
— Дазай Осаму, «Закатное солнце»
Ацуши дёрнул за пальто, глаза наполнялись слезами. Но его нагло стянули с себя. Он качает головой, а ком в горле не даёт покоя. Его не должно быть здесь. Ему не следует дружить с руководителем мафии. Он был бы убит… или, по крайней мере, было бы совершено покушение на его жизнь и жизнь окружающих его людей. Если Осаму увидят, то он несомненно будет наказан; разбит; сломан. Он этого не хочет. Он не хочет, чтобы Ацуши пострадал. — Держись подальше, — говорит кареглазый. Тигр возвращается назад, словно поражённый колкими шипами. Дазай съёживается изнутри, но не подаёт виду. Это ради него. Ты не можешь быть рядом с кем-то, понимаешь? Понимаешь? Ты помеха. Бремя. Он продолжает идти, проклиная свое решение побродить по улицам. Вокруг слишком много людей. Он мог бы отправить Ацуши на самотёк, но зрелище будет чересчур заметным. Если бы они могли миновать случайную встречу, то, чёрт возьми, не смогли бы справиться с пребыванием окружающих. Тебе следовало оставаться в квартире. Почему ты улизнул? Все действия были поставлены под сомнение. Заткнись! Ты правда думаешь, что Мори не узнает? Конечно он узнает, ты, блять, идиот. Посмотри, во что ты ввязался. Он не узнает, он не узнает! Он узнает. Он знает о тебе всё, знает тебя больше, чем ты сам. Нет. Не ври себе. Он слышит шаги, совпадающие с его, и чувствует, юноша не на шаг позади. Оставь меня в покое! Дазай мысленно умоляет. Но парень по умолчанию упрям, независимо от того, что он сделает, чтобы убрать со своей дороги, Ацуши откажется уйти. О, он уйдет. В конце концов он уйдет, как ты ушёл от Чуи, Мори и всего проклятого Агентства. И тогда Чуя тоже предаст тебя, бросит наедине с Огаем, как он должен был сделать давным-давно. Он резко поворачивает в пустой переулок, быстро и тяжело. Останавливается и опирается на кирпичи. Ацуши тоже здесь, с мириадами эмоций на лице. Дазай закатывает глаза и стучит головой о стену. Ему просто хочется сбежать, боже. Пожалуйста, Ацуши, уйди. Ты всё усложняешь. Как всегда, тепло мальчика стремится проникнуть к чужому телу, в глубине сознания покалывает. Он не знает, что чувствует; может быть, опасение? Или это облегчение от присутствия Накаджимы. Нет сомнений в том, что он влияет на него, если бьющееся сердце или липкий пот чего-то стоят. — Почему ты здесь, Ацуши? — шатен задал вопрос. Накаджима встает рядом, плечом к плечу. Холодная вода омывает его, а контакт вызывает дрожь. — Дазай-сан, где вы были? — он повернулся. Осаму снова качает головой, стараясь избавиться от мыслей, разгорающихся как лесной пожар. Его это не касается. Ему всё равно. Ты можешь избежать беспорядка, если умрешь. Смерть намного лучше, чем обман. Давай, ты знаешь, что хочешь. Ты знаешь, что должен. Давай! — Почему тебя это так волнует? — Что есть, то есть. Конечно, спроси, даже если всё это враньё. Кто будет заботиться о тебе, может, монстр? — Мы друзья, верно? Пожалуйста, Дазай-сан, где вы пропадали? Прошу, расскажите нам, мы сильно беспокоились! — тон детектива близок к истерике. Но, Агентство… — Пожалуйста, Дазай-сан! Мы нуждаемся в вас! Ложь. Глаза лишь прищурились. Темнота не прибавляла комфорта, а громкий голос пронизывал голову. — Я вам не нужен, — он тихо отстаивает, разрываясь на мелкие кусочки. Ацуши замялся. Тишина. Наконец-то. Дазай должен выбраться отсюда. Ему нужно убежать. А потом, ему нужно умереть и никогда не возвращаться к Мори. Не испытывать наказание, которое всё ещё ждёт его. — Нет, нет! Не говорите так, вы же знаете, что это не правда! — он настаивает. То, что ты говоришь, не соответствует действительности. — Куникида-сан перестал так трепетно относиться к своим идеалам! Кенджи не всегда улыбается! — Прекрати… — Рампо-сан больше не ест так много сладкого! Ёсано-сенсей вчера не ходила за покупками! Весь офис неверный и пустой без вас! Дазай-сан, пожал... — Нет. Я не вернусь, — на последнем слове его голос ломается, чёрт побери! — Я не связан с Агентством. Это излишне светло для меня. Все остальные да, но не я. — Но... — Твоя проблема заключается в том, Ацуши, что ты продолжаешь видеть во мне хорошего человека, — он посмотрел на него, и мальчик отступил, застыв на месте. — Я не хороший человек. — Не надо искать меня, — он возвращает себе былой контроль, свою маску. Его голос лишён эмоций, решительный и холодный; это и есть Демонический Вундеркинд. Осаму отталкивает парня в сторону. Его сердце как-то болит, но он уходит, оставляя Ацуши позади, прежде чем мальчик сможет его отпустить.________________________________________
Накаджима вбегает в офис. Шатаясь он подходит к Рампо и со всей силы ударяет стол, тяжело дыша и в ужасе. Ободранный и раненый. Дазай-сан… Он не смеет верить ни единому слову из уст своего старшего. Он не смеет верить, что Дазай никогда не вернётся. Рампо бросает на него один взгляд, и Ацуши понимает, что главный детектив уже выяснил, что только что произошло. И, вероятно, то, что было сказано тоже. — Он лгал мне, — говорит Ацуши. — Пожалуйста, скажите, что он лгал. Рампо не выражает никаких соболезнований, только молчание. Он смотрит в сторону, и юноша вытирает слёзы. Нет, этого не может быть… Этого не может быть.________________________________________
Необходимо вернуться в район порта, пока Накахара не пришёл. Он не добрался до квартиры вовремя. Теперь Чуя знает, что он сбегал. Чуя знает, что Дазай снова предал его доверие. Он садится близ рыжеволосого, откидывая плечи от оскорблений, криков и удивления. Накахара всё равно тянет того за руку, параллель между ним и Ацуши заставляет суетиться. В нём вспыхивают те же чувства, что и в тот день, будто он никогда не уходил, и Осаму пытается принять решение. Бежать от Чуи… повернуться в его сторону. Беги, беги, как всегда… Он оборачивается и встречает противоречивое лицо Чуи, уставившееся на него. Дазай прячет беспокойство, порывается остановить стук в груди и дрожание рук. — Где ты был? — он требовательно спрашивает. Голубоглазый практически отбрасывает руку Дазая и делает шаг назад. Осаму вздохнул с облегчением, но он уже предсказал, что скажет его напарник, и холод возвращается, чтобы заморозить нервы. — Я вернулся в квартиру, и кто бы мог подумать? Тебя там не было! — голос просачивается болью. — Босс звонил, сказал, что хочет тебя видеть. Живот сводит, ибо это именно тот исход, которого он ожидал. За исключением того, что сейчас это реально, это происходит, и он не может убежать. Прогулка до офиса размыта. Не в силах не сосредотачиваться на том, что Мори может сделать, что он сделает. И Чуя увидит. О, Дазай, я был прав! Чуя отдаст тебя Мори! Нет… Как я уже говорил, помнишь, помнишь? Огай хладнокровен. Он не раскрывает разочарования, которое испытывает, а Дазай потратил годы, изучая его речи. Ледяной туман, следующий за человеком, является одним из них. Накахара остается у двери. Дазай вошёл внутрь. Мори ходит вокруг стола и останавливается позади подчинённого. — Ты знаешь правила, Дазай. Вспышка боли в спине. О, боже, не снова… Он стискивает зубы, сжимает кулаки. Парень не может издать ни звука. Расправа начнётся заново, и ему никак не удовлетворить Мори. Боль… наказание… так же, как Мастер, и Дазай в страхе перед следующим днём и следующим. Он ходил от одного поводка к другому, марионетка на веревочке была передана новому кукловоду, оба одинаково пугающие; один, подчёркнутый невинностью сердца и разумом ребёнка; другой слишком недавний, слишком долгий… — Прошу. Боль простирается тонкой линией по спине, горящий уголь плескается вслед за ней. Дазай сдерживает стон со всей своей упрямой волей. Мори не может победить снова. Я не могу проиграть я не могу проиграть янемогупроиграть— Он шипит на призрачное прикосновение вслед за резьбой. Что-нибудь! Всё что угодно, но… это! — Не прикасайся к нему! Свист воздуха над головой. Стук металла. Ощущение гравитации рядом тянет. Злоба, пробегающая по венам Накахары, причиняет острую боль. Дазай тяжело поворачивается, чтобы посмотреть на Чую, нога всё ещё в воздухе, Мори держится, оба они в тени. Огай вздыхает. Он поднимает скальпель с ковра и прячет в карман. Осаму почувствовал лёгкость, когда Мори плюхнулся на стул. Его пальто оседает, как свинец на плечах. Рыжеволосый помогает подняться, но Дазай отклоняет поддержку. Он не может показать слабость сейчас. Он идёт впереди, Чуя следит за его шагами. — Не нарушай подобный приказ. — Ваше желание — закон для меня, — Дазай не спешит, не останавливается, чтобы ответить.________________________________________
— Почему ты так поступил? — спрашивает голубоглазый, недостаточно громко для крика. Он не может заставить себя поднять голос. Шатен, как всегда, защищал его. И Чуя понял, что Мори считает его соучастником прогулки напарника. Но он не был наказан, потому что Дазай защищал его. Сколько раз его партнёр делал это до того, как ушёл? Сколько раз он переносил боль за них обоих после того, как миссия закончилась большим уроном, чем предполагалось? А Мори… Чуя знал, что этот человек особенно интересовался детьми. Но Дазай больше не ребёнок, а это значит, что прикосновение было только угрозой. Единственный способ, которым можно оказать какое-либо влияние на Осаму, было бы, если… Он не желает думать об этом. Суицидник свалился на диван, когда Чуя вернулся с аптечкой. Он садится сзади младшего и помогает ему снять одежду и повязки. Дазай напряжённый и тихий. Молчание нервирует Чую. Ему следует скулить и превращать его жизнь в ад. — Ты ничего не видел. На минуту он прекращает обрабатывать раны, услышав шёпот. Закрывает глаза и вздыхает, зажимая переносицу. Слова были полны стыда. Хотелось бы оставить всё как есть, сказать «конечно» и двигаться дальше. Но ему надоели постоянные уклонения, ложь. Неймётся знать больше. — Пожалуйста, поговори со мной, — он пытается достучаться. Почему ты защитил меня? Почему ты всегда принимаешь наказание? Что было в прошлом с Мори? Вопросы остаются несказанными. Он боится спросить, не только из-за реакции Дазая, но и из-за правды. Чуя хочет ответов. Но не хочет боли. Кареглазый фыркает, плечи вздрагивают. Чуя останавливается. — Это было не так уж плохо, — он говорит не только о сегодняшнем, и парень замечает. О прошлом в целом. — Не будь идиотом. Конечно это было плохо. Дазай тоже человек. Никто не улыбается, пройдя через ад. Даже Осаму. — Ты можешь не притворяться со мной, — он распознает фальш. Они всё-таки напарники. Это всё, что ты делаешь, прячешься. Обработав спину, он садится перед Дазаем. Разглядывает кожу, покрытую шрамами, и лицо за усталой потрескавшейся маской. За ней не пустота. Только подавленность. Меланхолия внутри заглушает Чую. Глаз сияет, несмотря на маску. Подождите… — Если ты заплачешь, я тебя ударю, — рыжеволосый предупреждает, как будто ругает ребёнка. Дазай смотрит на него в смущении. Озадаченный простым поступком, он заставляет Чую смягчиться. Прими немного любви, Дазай. Мне не всё равно. Не то чтобы он признал это вслух.