“В глазах темнеет, кажется, жизненная энергия покидает меня, вытекая из кончиков пальцев.”
— Дазай Осаму, «Закатное солнце».
— Дазай трус, невзрачный и обыкновенный, — Ранпо прерывает тишину. По просьбе Фукудзавы они находятся в зале заседаний, собственно дабы обсудить Осаму и его побег. Несмотря на слова Ранпо о том, что ему нужно лишь время, боевой дух Агентства значительно упал, что в свою очередь начало влиять на их работу. Директор же созвал встречу, чтобы развеять страхи и сомнения, возможно, у него даже есть план на тот случай, если все погонятся на поиски. С другой стороны, Ранпо был против этого. То был бы неправильный ход, и он уже объяснил, почему. Однако, ясно, что Агентству нужно больше доказательств, опять. Ацуши на грани, готов вмешаться и защитить своего наставника. Кёка поглаживает его по руке с целью успокоить, и он откидывается назад, побеждённый. А Куникида хоть и согласился с Ранпо, но нерешительно. — Ранпо? — отозвался Кенджи. Детектив посмотрел на обычно весёлого мальчика, что теперь в ступоре с каменным выражением лица. — Почему он трус? Может, нам стоит пойти за ним? — И здесь у Ранпо есть преимущество. Его интеллект уважают и ценят, он непреодолим. Они послушают, и они поймут, что Дазая не найти. Прежде чем Ранпо успевает ответить, Фукудзава скрещивает руки, привлекая к себе всё внимание, и начинает говорить: — Человек, которого убил Дазай… Они были связаны в прошлом, более десяти лет назад. Я не знаю подробностей и не хочу знать, однако его смерть имеет отношение к возвращению в мафию. Это катализатор, если кратко. — И из-за их сложного прошлого — страданий от жестокого обращения со стороны того человека — Дазай испытывает новое, называемое эмоциями, по отношению к тому, что он похоронил много лет назад, и не знает, как с ними бороться, — уточняет Ранпо. Ацуши бледнеет от упоминания абьюза, крепко сжимая руки. Эдогава наблюдает за реакцией других: неудобство, осознание, беспокойство. — Почему именно возвращение в мафию? — И почему он не попросил помощи? — В мафии нет места эмоциям, — Ранпо ухмыляется на вопросы Йосано и Куникиды. Акико кивнула, хотя остальные остались в замешательстве. — Дазай сбежал, чтобы найти выход. Мы, Агентство, вызываем в нём эмоции, а Портовая мафия — нет. Логично, но не менее трусливо — Нет. Он вернётся, рано или поздно, и по собственному желанию, — Ранпо заключает, и на том встреча закончена.________________________________________
— Не подведи меня, Дазай, — пренебрежительным тоном говорит Мори. Парень бросает последний взгляд на руководителя и оборачивается. Тени следуют за ним так же близко, как чёрное пальто. Миссия… Миссия. Первая с тех пор, как он вернулся к Мори, первая с тех пор, как он убил… Не думай об этом. Просто сконцентрируйся на миссии. Так, как раньше. Всего лишь убийство, ты в этом хорош, хорош в лишении чужих жизней, откидывая эмоции на второй план. Сконцентрируйся. Сконцентрируйся. Дазай не справится с ещё одной неудачей, ещё одним наказанием. Почему внезапно стало так трудно это принять? Он был в порядке, месяцев семь назад. На той миссии с… Ему становилось лучше, ему становилось лучше. Не хочу любопытствовать… но я думал, ты хочешь умереть? Я хотел. Резкое дыхание, сомнения, от самого себя. Недоумение и беспокойство от… Куникиды. Я думал, однако… что смогу найти причину жить, если останусь во тьме. Я был неправ. Он сожалеет об этом, сильно сожалеет о возвращении в мафию. Это рецидив, кошмар, из которого Дазай не в состоянии выбраться. Я был неправ. Я был неправ и я неправ сейчас, снова. Дазай позволяет двери захлопнуться и целеустремленно идёт вперёд, минуя вооружённых людей в костюмах, что стоят вдоль коридора. Они бледнеют по мере того, как он приближается, Демонический Вундеркинд никогда не перестанет пугать ворчунов, заставляя их подчиняться, словами или без слов, действиями или без них. Пустая, безумная маска; безжалостен, готов на всё, готов убить самого себя при первых знаках предательства, пока никто даже не подумает о предательстве. Он — Демонический Вундеркинд, и ему нужно убить человека.________________________________________
Успех. Мори не ошибся. Теперь Дазай в безопасности от него, да. От… других вещей, не так уж и сильно. Кровь брызнула на рубашку, стекая с шеи жертвы на простыни. По правде говоря, Дазай не фанат убийств с использованием таких грязных и очевидных методов. Но он подчиняется приказам Мори, и Мори хочет, чтобы страх охватил организацию, лидера которой он убил. Аморальность Дазая не излагает никакого личного конфликта. Здесь нет правильного или неправильного для суждений, только действия, мысли и слова. Присутствует, однако, голос нравственности в его голове, но не его собственный, а Куникиды. Его постоянные речи об идеалах и добрых делах — уже стали заезженной пластинкой. Тоска Дазая по Агентству усиливалась, а чёрный плащ сжимался вокруг, обнимая плечи, давя на его окровавленную грудь, неприступную клетку, ключ, спрятанный в руках Мори. Дазай задыхается, хватаясь за грудь перевязанной рукой, сморщивая одежду и впиваясь в кожу. Боль вспыхивает на кончиках пальцев, в глазах туман. Я никогда не позволю кому-то умереть у меня на глазах. Дазай кричит голосу, чтобы тот ушёл, а тьма образует огромное облако перед ним. Сердце замирает, лёгкие работают безумно быстро, но неправильно. Заткнись, оставь меня в покое. Но голос не слушает, а становится всё громче. Хор идеалов затуманивает мысли и заставляет споткнуться об окно. Дазай пропускает подоконник, ему приходится сделать шаг назад, прежде чем любой шум, изданый в сей панике, предупредит других жителей дома, слуг и жену — спящих в другой комнате, что её муж не спит мирно. Голос Куникиды выводит из строя, как туман мешает глазам. Дазай опускается на колени, медленно, тихо, с последними остатками самоконтроля. Ковёр смягчает падение, и поглощает любой шум. Уходи, Куникида, я не хочу тебя слышать, — рычит Дазай, пока окровавленная рука поднимается к щеке и рисует малиновые полосы. Он смотрит вниз, и зрение проясняется, и размывается, становится ясным, и размывается, и… Он видит, видит кровь, покрывающую пальцы, ладонь. Это та же рука, та же кровь, кровь, которую он никогда больше не желает видеть, но всегда видит, несмотря ни на что. Мокрые повязки не просто ощущаются на руках. Его запястья и предплечья. Рыжие волосы, Чуя, мягкое прикосновение… Он кричит и поднимается. Успешная миссия, проваленная миссия. Физический, метафизический; Мори, Дазай; важно, сознание. Он перепрыгивает через подоконник, едва успевая приземлиться на ноги. Если бы это был многоэтажный дом, Дазай был бы искалечен или мертв, если бы жильцы нашли его и позвали остальную часть организации со своими пистолетами, ножами и электрошокерами. Если бы это случилось, тогда Дазай пошел бы выпить, подождал бы на него. Потом парень отвёз бы его к себе домой, нежной рукой менял повязки, смывал кровь… Безнадёжное воспоминание, и неслыханное желание. Голос Куникиды затих.________________________________________
Когда Дазай наконец-то вернулся в квартиру, солнце парило над горизонтом, окрашивая небо в оранжевый и розовый, маневрируя резкий контраст с темно-синим и уходящей луной. Двадцать три часа с тех пор, как Мори назначил миссию. Осаму, неизменно эффективный вундеркинд, совершил убийство в течение дня и тут же сообщил Мори об успехе до того, как тот смог распознать его потрёпанный рассудок, и сразу ушёл, когда ночь превратилась в день с восходящим солнцем, заменяя тьму и туман светом и ясностью. Ясность, по крайней мере, в физическом мире. Сознание не менее разбито, он всё ещё дрожит, всё ещё дезориентирован и охвачен невыносимой тишиной с тех пор, как голос морали исчез. Он заходит в квартиру, тихое сопение едва слышно с дивана. Шляпа Чуи лежит на журнальном столике. Локоны рыжих волос обрамляют его лицо и доходят до плеч. Дазай долго смотрит на него, запоминая мирное лицо. Чуя вздыхает, глаза открываются и сразу же находят Дазая. Нечитаемый взгляд проникает прямо в душу, выкапывает секреты, втягивает в себя. Осаму отступает с дивана, направляясь в ванную, чтобы прибраться. Пятно на груди начинает сохнуть, кровь просачивается через повязки на кожу. Его забинтованная рука окрасилась в тёмный красный, местами коричневый от засохшей крови. Чувствуется слабость при виде человека в зеркале, щёки залиты кровью, глаза пустые, губы сжаты. С таким же успехом Дазай мог быть силуэтом; бесчувственным, пустым, бесцветным. Он снимает бинт с рук и бросает его в мусорное ведро рядом с туалетным столиком. Руки розовые, размазанные и грязные. Пока они были под потоком воды, она вызывала у них жжение после нескольких часов пребывания на холоде. Он резко смывает её, позволяя бледно-красной воде стекать ручьём вниз. — Полагаю, миссия была успешной. Дазай кивает, смотря через зеркало на Чую, который прислонился к стене, скрестив руки. Чуя не выдает гнева и злости, хотя со стороны Дазая было бы глупо думать, что их разговор на берегу реки ничего не значит или был забыт. Нет, Чуя ждёт, пока Дазай сделает шаг, будь он верным или нет, а потом он соответствующе отреагирует. — Так почему ты потрясён? Агентство сделало тебя неженкой? — Я убил кого-то перед возвращением в мафию, Чуя. Такой аморальный монстр, как я, не может стать мягче, независимо от того, кто рядом. — он резко сказал. Они не сделали его мягче. Дазай всего лишь изменил свои методы, чтобы те подходили к их, чтобы они соответствовали. — Я понимаю, но… Не смей преломляться, Скумбрия. Дазай усмехается. Чуя прав, но ему нужно собраться с мыслями, выразить эмоции словами — а все знают, что он в этом отстой. — Я слышал… их. Во время миссии, — начинает Дазай. Он смотрит, как напарник выпрямляется, всё ещё прислонившись к стене, но теперь внимательнее, анализирует каждое слово и делает выводы. — В последние несколько недель я сожалею, что вернулся сюда. Вспышка боли, стремительная, как ветер. Дазай задыхается от своих слов: — Я сожалею об этом, и я в ловушке… и теперь мне приходится страдать, зная, что то, что я хочу, прямо здесь, и я не могу этого получить. — Дазай упирается локтями об раковину, подпирая голову руками, быстро проводя пальцами по волосам. Чуя вздыхает, будто не веря. — Абсолютный идиот! Если так сильно хочешь вернуться в Агентство, то что тебе мешает? Дазай поднимает голову и встречает его взгляд в зеркале. — Они… вызывают во мне вещи, которые у меня нет никакой надежды понять, — он отвечает, нахмурив брови. Никогда не было надежды на понимание, как бы ни старался, как бы сильно ни имитировал их, пытаясь быть таким же. — Так пойми их. — Что? Разве я только что не… — Заткнись, Скумбрия, — Чуя прерывает его. — Ты — Дазай, если ты настроишься, то возможно всё. Ты это знаешь, так же, как и я. — Дазай не знает что ответить. Он понимает. Мори тоже, и делает всё, чтобы Дазай забыл это. Единственная его неудача. — Скажи мне. — Сказать что? — Почему? Какие другие причины? Дазая клинит. Какая другая причина? Если бы он мог, то вернулся бы в Агентство, прямо сейчас, прямо сейчас, прежде чем Мори сможет выяснить, что происходит, и остановить его. Когда он поворачивается к Чуе должным образом, думает, что возможно знает другую причину. Когда он рассматривает силуэт Чуи, бога, заключённого в маленькое, но мощное тело, он думает, что возможно знает.