Дело всей жизни

      В саду было темно, и стоило отойти на несколько ярдов от фонаря, как Шэю пришлось воспользоваться особым зрением. В саду еще лежал подтаявший снег, скрывавший своими сероватыми очертаниями все, что было под ним. На фоне сероватого снега виднелась беседка. На крыше ее снега уже не было — видно, сюда днем попадало солнце, — и она выглядела, как сказочный замок посреди вековых гор.       Это было почти романтично. Шэй едва подумал об этом — и тут же дурацкую мысль отогнал.       Скамейки в беседке тоже уже были относительно чистыми. Снег с них сошел, и только по краям, куда не попадал дневной свет, сохранилась ледяная корка. Хэйтем устроился первым и безукоризненным жестом пригласил Шэя устроиться рядом. И это тоже заставляло подумать о чем-то таком... Скамейка была слишком короткой, чтобы двое могли на ней расположиться на расстоянии, подобающем двум джентльменам. Шэй почти касался бедром бедра возлюбленного.       Мистер Кенуэй вытянул ноги — уже одно это заставляло завороженно за ним проследить! — и отпил. Шэй поднял взгляд и едва сдержал шумный вздох. И решил, что это хорошо — то, что любовник себе такого не позволяет ни с кем другим, потому что видеть, как он обхватывает горлышко бутылки губами, было... Это порождало совсем не те мысли и чувства, что положены, черт его дери, джентльмену!       А Хэйтем, едва ли предполагая, какое впечатление произвел, облизнул губы и небрежно поинтересовался:       — Так что там, в Париже?       Шэй не сразу понял, о чем его спрашивают и даже помотал головой, чтобы вытряхнуть оттуда неподходящие мысли, но слова сорвались раньше, чем он успел подумать:       — Никогда не видел тебя... таким.       Хэйтем усмехнулся:       — Значит, и на тебя подействовало очарование весенней ночи? Когда-то — как раз во Франции — у меня уже было такое. Настолько давно, что я уже почти не помню деталей. Это было лет тридцать назад... Ну да, как раз тридцать.       Шэй постарался справиться с удивлением. Раньше он как-то не задумывался о том, какой была юность мистера Кенуэя. Казалось, он был таким всегда: высокомерным, немногословным, сдержанным и уверенным в себе.       — И что же? — Шэй улыбнулся. — Ты в те времена ходил на свидания с легкомысленными француженками?       — О нет, — Хэйтем хмыкнул. — Мой наставник не потерпел бы легкомысленных француженок в моем окружении. Он наставлял меня не только в мастерстве, но и в философии, и, конечно, заботился о том, чтобы мои мысли были направлены в нужное русло. Но когда мне было семнадцать, в наш дом зачастил один из его бывших учеников. Мне не было известно, какие дела их связывали, а я был уверен, что любая вершина покорится, если приложить достаточно усилий...       Шэй изумленно приподнял бровь, а потом и произнес, поняв, что любовник не собирается продолжать:       — Я... правильно тебя понял?       — Наверное, не совсем, — Хэйтем вздохнул. — Но в целом ты мыслишь в нужном направлении. Была ранняя весна, мы вдвоем сидели на крыше Абри-де-Лила... В те времена я был несдержан, почти как Коннор сейчас. И, наверное, я был смешон. Он подарил мне поцелуй, а вскоре уехал — и я больше ни разу в жизни его не видел. Много позже я узнал, что он не прожил и года после... того. Его убили французские ассасины. Через два года меня приняли в Орден. Мне было девятнадцать лет.       — Это был твой первый поцелуй? — хрипловато поинтересовался Шэй.       — Да, — мистер Кенуэй свел брови. — А что, это имеет значение?       — Я полагал, у тебя до меня не было мужчин, — абсолютно честно высказался Шэй — и не мог понять, ревность это или еще что...       — В определенном плане — не было, — подумав, ответил Хэйтем. — Впрочем, женщин у меня тоже было немного. Так что не тебе сейчас сидеть с таким выражением лица. Я и думать не хочу, сколько и кого у тебя было.       — У меня много чего было, — Шэй покаянно склонил голову. — И кого.       — Догадываюсь, — кивнул мистер Кенуэй. — Так что было в Париже?       Мистер Кормак думал вовсе не про Париж, а потому вопрос застал его врасплох. Он отпил из фляги и пробормотал:       — Даже не знаю, с чего начать.       — Начни с начала, — с улыбкой посоветовал ему мистер Кенуэй. — В чем-то вы с Коннором трогательно одинаковы.       Шэй фыркнул, припомнив, что действительно советовал это сыну не далее, как часа полтора назад, и послушно попытался припомнить, с чего все начиналось:       — Мы с Женевьевой прибыли в Париж и... Знаешь, Хэйтем, там все как-то очень быстро закрутилось. Сначала, еще на корабле, у меня были проблемы из-за пассажирки. Часть команды так и не смирилась с мыслью, что на борту — женщина, да еще и не лично моя. И дело было даже не в том, что женщина на корабле — плохая примета, а в том, что Женевьева была просто невыносима, и я несколько раз едва не проклял тебя за этот план.       — Чем же она была так невыносима? — мистер Кенуэй несколько озабоченно приподнял голову.       — Она полностью соответствовала своему образу богатой пассажирки, — Шэй закатил глаза. — Ее якобы тошнило, ей не нравилась солонина, не нравилась вода, не нравилось вино. На нее якобы пялились матросы... Хотя уже на вторую неделю на нее никто не смотрел, лишь бы не огрести неприятностей, а еще... В общем, это было кошмарнейшее путешествие в моей жизни — и это при том, что вечерами она вполне любезно беседовала со мной и Гистом. Остальным пришлось хуже.       Хэйтем рассмеялся, но мужественно попытался погасить смех побыстрей:       — Надеюсь, больше тебе не придется возить ее через Атлантику. Так что было дальше?       — Дальше... — Шэй снова отпил, не осознавая, что точно так же, как Коннор, слишком часто отпивает. — В Париже мы поселились в отеле «Филантэ Этуаль» в Ситэ поблизости от Сен-Луи, и пока я отдыхал от кошмарного путешествия, Женевьева в первый же день познакомилась с кем-то в кондитерской отеля. Меня поначалу она не привлекала, но вокруг нее уже вились какие-то дамы, а через неделю мы получили первое приглашение... даже не на бал. Так, скромный камерный вечер в салоне. Как же мне не хотелось туда идти!       — Но ведь ты пошел? — прозорливо уточнил Хэйтем.       — Пошел, — буркнул Шэй. — Куда мне было деваться, когда я к этому и стремился.       — И как прошел вечер? — мистер Кенуэй поинтересовался этим так, как будто это был вечер, который он, к своей досаде, пропустил.       — Ужасно, как и все остальное, — мистер Кормак прикрыл глаза. — Женевьева проверяла мои способности к танцам, но одно дело — несколько па в номере, а другое — танцевать весь вечер. Через полдюжины танцев я ускользнул от гостей, скрылся за портьерой и услышал, что обо мне говорят. Беседовали дамы, и... Хэйтем, я много лет не краснел! А тогда мне хотелось провалиться сквозь землю. Женевьева успела всем растрепать, что нашла меня — о, ирландский самородок, мадам! — в Нью-Йорке. По ее словам выходило, что даже такой дикарь, как я, может оказаться полезен, если правильно дрессировать. Милым дамам предлагалось не обижаться на то, что я чудовищно невоспитан — ведь я настолько хорош в постели, что за это меня можно простить. После этого я уже не удивлялся тому, что каждая из этих хищниц хотела потанцевать со мной, выпить со мной или, на худой конец, пожеманничать. Когда Женевьева собралась уходить — и довольно демонстративно! — она настолько собственнически призвала меня к себе, что мне оставалось только покориться.       — Ты все правильно сделал, — Хэйтем все-таки смеялся. — Сразу показал, что с мадемуазель надо считаться.       — Уверен, она этого и добивалась, — Шэй снова отхлебнул из фляжки.       — Ты ведь с ней не... не спал? — несколько неуверенно уточнил мистер Кенуэй.       Шэй поперхнулся и закашлялся, а потом воззрился с искренним возмущением и даже ужасом:       — Конечно, нет, Хэйтем! Это же...       — В таком случае, она даже наугад описала твои возможности весьма точно, — с безукоризненной вежливостью заметил мистер Кенуэй.       — Хэйтем... — Шэй с трудом не подавился второй раз. — Я...       — Продолжай, — фыркнул Хэйтем. — Хотя ничего не скажу, я тебе почти сочувствую.       — Дальше получше пошло, — вздохнул Шэй. — Нас с Женевьевой стали приглашать на более... крупные светские мероприятия, там было больше мужчин, так что такого ужаса я уже не испытывал. Да и общество начало привыкать, что среди них — я, весь такой невоспитанный, из Америки и из ирландской семьи. Многих дам это восхищало — правда, они говорили со мной так, словно я полуразумное животное, и были весьма расстроены, когда я прямо сейчас не собирался порвать на них платье. Ну, и я старался поддерживать образ — говорил мало, на дам смотрел пристально. У мужчин мой успех, понятно, вызывал зависть. А тут еще Женевьева пустила слух, что я пират, и слухи о том, сколько судов я захватил и потопил, множились просто на глазах.       — И? — Хэйтем явно почувствовал, что и это — не конец рассказа о светских неурядицах.       — Всего за пару недель я получил четыре вызова на дуэль, — уныло продолжил Шэй. — А уж надушенные записочки, что доставляли ко мне в гостиницу, можно было даже не считать. И ведь это при том, что меня вроде как считали официальным любовником Женевьевы! Я посоветовался с ней и вызовы принял. Мне с трудом удалось никого не убить. А оружие! Что за дрянное оружие? Эти их шпаги годятся только для того, чтобы коптить мясо над костром. Каблуком ударишь — и переломятся. Три штуки я сломал, одну погнул... После этого меня перестали звать на дуэли.       — Но на балы звать продолжали?       — Еще как! — Шэй хмыкнул. — Женевьева отлично вписалась в эту компанию, но в Версаль, где собирались все сливки, нас не звали. Нам пришлось думать, что делать, поскольку дело не двигалось с места, а за два месяца... Даже не спрашивай, сколько я оставил у модисток, парфюмеров и ювелиров за эти два месяца. Я пытался узнать что-то про Шарля или хотя бы про Этьенна, но про Этьенна говорили только то, что он по-прежнему находится в ссылке, и этим сведениям верить было нельзя. А Шарль... Имя слишком распространенное. Я узнал множество пикантных историй про множество Шарлей, но это никак не приближало меня к Шкатулке.       Шэй перевел дыхание, проследил за тем, как пьет Хэйтем — все-таки потрясающе увлекательное зрелище — и продолжил:       — Для начала Женевьева по моей просьбе попыталась разузнать что-нибудь про тех тамплиеров, про которых я не знал доподлинно, что они погибли. В моем списке было всего два имени, все-таки я не настолько близко общался с парижским Орденом до его падения...       Хэйтем неожиданно вскинул руку:       — Шэй, у меня и без того голова кругом: Британия, индейцы, Ост-Индская компания, налоги и контрабандный чай. А Франция — это Франция, там интригуют со вкусом и с огоньком. Давай к результатам. К чему привели вас с Женевьевой ваши изыскания?       Шэй приложился к фляге, шумно выдохнул и хмуро бросил:       — У тебя голова кругом, а у меня она уже просто не работала. У меня даже мелькала мысль отправиться в Шантелу и любыми путями вытряхнуть из Этьенна сведения о Шкатулке. Женевьева, когда я высказал ей эту мысль, очень оживилась, но я понимал, что это слишком рискованный шаг. Так что это оставил на крайний случай... Если к результатам, то я пробрался в то место, где раньше был штаб Ордена, и мне удалось кое-что найти, не все бумаги были уничтожены. И вот из этих бумаг я узнал, что в Версале есть сочувствующие Ордену. После трех месяцев бесплодных поисков найти хоть что-то!.. У меня открылось второе дыхание, у Женевьевы — тоже, и я даже стерпел, что она стала звать меня «мон шу-шу». «Эклер» — еще ничего, а вот открыто звать меня любовником... Но общество ей простило и это, ее уже там все обожали. И дамы тоже, что удивительно.       — Дальше, Шэй, — нетерпеливо потребовал Хэйтем. — Что ты предпринял?       — Отправиться в Версаль без приглашения мы не могли, а наше окружение, даже если и могло там бывать, не могло притащить туда незамужнюю аристократку без свиты, зато с любовником-пиратом, — вздохнул Шэй. — Но ничто не могло помешать версальскому аристократу приехать по приглашению в Париж. Женевьева крутилась, как белка, и через две недели у нас было приглашение в имение Дюбуа на бульваре Пуассоньер. Понятия не имею, кто такие Дюбуа, потому что владелец носил совсем другую фамилию, но это Женевьева могла все это запомнить, а не я. Главное — то, что туда был приглашен и тот самый некий де ла Серр, который — по бумагам — несколько раз оказывал Ордену услуги дипломатического характера.       Время шло, на улице похолодало, из-за высоких перистых облаков, напоминающих своими очертаниями детские рисунки Коннора, показался узкий серп месяца, и Шэй, передернув плечами, продолжил:       — Женевьева представила нас друг другу, и я сразу понял, что на этот раз попал на нужного человека. Наконец-то я мог говорить с человеком, который, по всем приметам, обладал честью. Я напомнил себе об осторожности, но когда пожимал ему руку, уже был уверен, что мы найдем общий язык. Мы долго беседовали, и хотя про Орден не было сказано ни слова, я понимал, о чем мы оба ведем речь. Настоящий дипломат, куда мне до него. Он согласился, что царящие в Париже и Версале нравы далеки от необходимых, и согласился помочь — так же, как уже помогал когда-то «уважаемым господам». Он ждал от меня указаний, Хэйтем, но что я мог ему сказать? И тогда он выручил меня — с благожелательной улыбкой посетовал, что верных королевскому дому осталось немного, а сильных личностей среди них — и того меньше. И... Я даже запомнил его слова: «В бурю и юнга может стать капитаном, не так ли?». Так он сказал, и я согласился. Капитана во Франции не было, и я ответил в том смысле, что не адмирал, конечно, но могу научить стать рулевым.       Хэйтем повернулся, его глаза блеснули совсем близко:       — Ты... принял его в Орден?!       — Нет, — Шэй покачал головой. — Я вообще не уверен, что у меня есть на это право. Но, забегая вперед, скажу, что я оставил в Париже как минимум одного дипломата и одну весьма ловкую особу, которые вполне могут вернуть утраченное влияние. Посмотрим, чего они достигнут к моему следующему визиту — и будем отталкиваться от этого.       — Пожалуй, — согласился мистер Кенуэй. — По-хорошему, мне следовало бы прийти на помощь французским коллегам и отправить туда кого-то, кто смог бы курировать деятельность Ордена, но... У меня и без того не хватает людей.       — Увидим, Хэйтем, — устало ответил Шэй. — Я озадачил де ла Серра поиском Шарля, но он, несмотря на то, что знает все про всех, не сумел мне помочь. Как я уже говорил, Шарлей — многия множества, но ни с одним из них герцог Этьенн не общался как-то... заметно. Понятное дело, знал многих, все со всеми раскланиваются, но, похоже, их связывает знакомство в Братстве, а это нельзя отследить обычными путями. По моей просьбе де ла Серр попытался выяснить, кого не было тем летом в Версале, но, как ты догадываешься, это оказалось пустой тратой времени. Огромное количество аристократов путешествовали, совершали визиты вежливости, катались на воды, изыскивали возможности провести теплое время с любовницами и любовниками... В общем, начинать поиски нужно было с чего-то другого, и я поручил де ла Серру проследить знакомства и путь Этьенна за последние пять лет. Он тактично не попенял мне, что я вообще не объясняю, для чего это нужно, и даже вызвался поспособствовать возвращению герцога из ссылки, чтобы за ним можно было проследить, но я счел, что мы с Женевьевой и без того произвели фурор своим появлением. Не нужно, чтобы эти два события связали, а потому я честно дотанцевал сезон — и отправился к тебе.       — И как, хорошо танцуешь? — хмыкнул Хэйтем.       — Весьма, — уверенно бросил Шэй. — Случись мне повести в танце тебя, держу пари, не оплошал бы.       — Вот новости, — мистер Кенуэй сухо рассмеялся. — Миссис Дэллоуэй бы хватил удар, а Блэкуотеры отказали бы мне от дома. Невелика, конечно, потеря — и то, и другое...       — И это я тебе рассказал только самое основное, — мрачно перебил Шэй. — О том, как Женевьева заставила меня выйти в кюлотах, как я с боем отказался от парика, как красил ей волосы дурнопахнущей смесью под покровом ночи, — обо всем этом я умолчал.       — Вы даже никого не убили за это время? — с удивлением поинтересовался мистер Кенуэй.       — Верно, — подтвердил Шэй. — Прежде чем убивать, неплохо бы знать, кого. Хотя Женевьева несколько расстраивалась по этому поводу. Но из неясных разговоров с ней я понял, что ее недруги — как раз в Версале, так что если нам удастся туда проникнуть, придется следить за ней в три глаза.       Мистер Кенуэй немного помолчал, а потом не слишком уверенно произнес:       — Наверное, я должен рассказать тебе об этом, поскольку твоя жизнь мне дороже. Де Плюсси* были известной фамилией, отец Женевьевы был одним из доверенных короля. Истинно верным — а потому, когда его величество Людовик изъявил желание участвовать в Семилетней войне, да еще и на стороне Австрии, герцог де Плюсси в лицо сказал его величеству, что это безумие — ввязываться в войну, когда налоги едва покрывают расходы казны. Поскольку казну весьма успешно расходовала мадам де Помпадур, она была не в восторге от таких речей доверенных и, пользуясь своим влиянием и воинской присягой, принесенной герцогом, отправила того в Америку, в самый эпицентр театра военных действий. Герцог де Плюсси был немолод и не был блестящим военным, а потому этого назначения, судя по всему, не пережил. После сражения у Квебека он был убит или объявлен мертвым, но на этом злоключения семьи де Плюсси не закончились. Уже после смерти герцог был обвинен в растрате, и взыскивать долги мужа стали со вдовы. Та была вынуждена продать имение и большую часть земель, и удалилась в Бретонь. Женевьеве тогда было двенадцать лет. Когда же ей исполнилось четырнадцать, мадам де Помпадур скончалась, и мадам де Плюсси рискнула попытаться вернуться, чтобы представить дочь свету. Очевидно, это был отчаянный шаг, мадам надеялась на выгодную партию для дочери, но добилась только ненависти былых противников своего мужа и довольно скоро скончалась от скоротечной чахотки. Женевьева, уверенная, что ее мать отравили, поклялась отомстить, сбежала из монастыря, где ее временно поселили, и... В общем, путь ее понятен. В ее списке было пять имен, а когда их осталось три, она была вынуждена сбежать и из Франции. И она сбежала сюда в надежде отыскать следы погибшего отца. Ничего не добилась и стала искать возможности вернуться во Францию. Так что будь внимателен.       Шэй кивнул, глядя на тонкий месяц:       — Я предполагал... что-то подобное. Напрямую Женевьева мне о своем прошлом не рассказывала, но мы столько раз беседовали о Версале, что я не мог не отмечать, как и чем она интересуется. Спасибо, что не стал скрывать. Я сумею узнать у нее три оставшихся имени и буду предельно внимателен, если эти господа появятся на горизонте. Хотя мне кажется, что ее список много длинней.       — Разумеется, — Хэйтем кивнул. — Вся королевская свора, которая поддакивает его величеству, вызывает у нашей знакомой горячую ненависть. Но я думаю, она сумеет держать себя в руках... По крайней мере, пока не появились эти трое.       — Учту, — Шэй улыбнулся. — Если де ла Серр станет нашим союзником, то это будет, кажется, первый в нашем союзе тамплиер, который пришел к принципам и убеждениям Ордена своей головой и своими ногами.       Хэйтем поразмыслил и улыбнулся в ответ:       — Если ты сомневаешься в своем праве принимать людей в Орден, то я готов делегировать тебе это право. Это будет не совсем правильно, поскольку в тяжелые времена любой член Ордена вправе искать новых союзников, и ответственность за надежность принятых людей лежит только на нем. Однако если ты будешь сомневаться, знай, что я доверяю тебе.       Шэй глядел в ночное небо и не мог избавиться от мысли, что когда-то — лет пятнадцать назад — был не в состоянии даже представить себе, что будет принимать кого-то в Орден тамплиеров. Но положение во Франции было и впрямь тяжкое, хотя и лучше, чем год назад.       — Предаешься мечтам об открывшихся горизонтах? — поддел его Хэйтем.       — Нет, — Шэй усмехнулся. — Прикидываю список парижских дел — и он меня пугает.       — Не далее как полтора года назад ты упрекал меня, что я не способен не думать о работе даже тогда, когда выбрался отдыхать, — припечатал мистер Кенуэй. — Может быть, мне даже удастся сделать из тебя человека. Танцевать научился, о делах думаешь...       — Когда мы с тобой работали вместе, я тебя вполне устраивал как партнер, — ляпнул мистер Кормак. — То есть как тамплиер.       — Как партнер и тамплиер ты меня и сейчас устраиваешь, — хмыкнул Хэйтем. — А вот с выводами я погорячился. Не думай о французских интригах — ты все равно сейчас по другую сторону Атлантики и ничего не можешь изменить.       — Не могу перестать думать о Шкатулке, — пожаловался Шэй. — Подумать только, если бы она сейчас была у меня...       Хэйтем поглядел на него так понимающе и пронзительно, что становилось почти что стыдно. В самом деле, долг есть долг, а жаловаться на судьбу — удел слабых духом. И все-таки...       — Пойдем, — мистер Кенуэй поднялся.       — Куда? — Шэй даже не понял. Уходить было жаль — весенняя ночь и впрямь навевала какие-то далекие, полузабытые мысли.       — На крышу, — невозмутимо откликнулся Хэйтем.       Шэй удивленно на него поглядел. Вроде бы столь... необычного приглашения еще ни разу не получал. И слова сорвались с губ раньше, чем он успел подумать, что их вообще не стоит произносить:       — Ты меня, как того своего, первого, что ли?       — Шэй! — мистер Кенуэй поморщился. — Что за нелепая мысль ревновать спустя тридцать лет к человеку, которого давно нет в живых?       — Ему повезло, что его нет в живых, — буркнул мистер Кормак, сделав вид, что не заметил, как любовник прижимает пальцы свободной руки к виску.       — Шэй, — голос Хэйтема дрогнул — и Шэй не сразу понял, что это от смеха, — я понимаю, что тебе уже сорок лет и воспитывать тебя бесполезно, но мне иногда хочется отвесить тебе подзатыльник. Чтобы не думал глупостей. А если уж думаешь, то хотя бы про себя.       — Я, может, тебе мысли и чувства поверяю, — пробурчал он в ответ, но ему тоже становилось смешно. — Ты только что сказал, что я устраиваю тебя как партнер и тамплиер, так что уж какие есть мысли и чувства — такие и есть, терпи.       — А я и терплю, — Хэйтем направился к дому почти не глядя — и без того знал, где тут удобнее всего можно залезть. — Сколько лет уже? Кажется, четырнадцать.       — А я думал, ты скажешь что-нибудь вроде «четырнадцать лет, один месяц, девятнадцать дней и два часа», — фыркнул мистер Кормак.       — Ты думаешь, когда ты после того первого раза на «Морриган» завалился спать, я сидел с часами в руках и смотрел на календарь? — мистер Кенуэй добрался до крышки погреба и неожиданно остановился.       Шэй уже собирался съязвить что-то в ответ, но вдруг понял, что любовник остановился не просто так. В голове мелькнуло, что Хэйтему неудобно — с открытой бутылкой в руке по отвесной стене забраться не так уж просто.       — Давай подержу, — рыцарски предложил Шэй.       — А как тогда сам влезать будешь? — уточнил Хэйтем. — Или ты сначала предлагаешь, а думаешь потом?       — Нет, я думаю, что можем влезать поэтапно, — парировал мистер Кормак. — Заберешься на козырек, я протяну тебе бутылку и влезу сам. Потом — на балкон. Потом... Видишь же?       — Вижу, — в голосе Хэйтема прорезались довольные нотки. — Когда дело касается выпивки, тебя озаряют гениальные идеи.       — Опыт не пропьешь, — сам себе пошутил мистер Кормак и подтолкнул возлюбленного. — Давай уже!       — Обычно я предпочитаю эти слова в иной обстановке, — иронично бросил мистер Кенуэй, но ответить не дал — протянул бутылку и ловким движением с крышки погреба перебрался на козырек.       Шэй почувствовал, что сердце начинает биться быстрее. А еще ощущалась досада: вид снизу был бы гораздо интереснее, если бы на Хэйтеме не было длинного плаща. Впрочем, тут же возразил он себе, если бы не было плаща, то следовало бы не на крышу лезть, а к камину стремиться.       Способ, который предложил Шэй, оказался не из легких, но все-таки эффективным. И, победно подтягиваясь на самый верх, Шэй чувствовал нечто схожее с гордостью. Металлические листы кровли были холодными, поэтому мистер Кормак еще с полминуты устраивался так, чтобы усесться на плащ и не ограничить при этом движения. Хэйтем терпеливо за этим наблюдал. И пил — с тем же непринужденным изяществом, как будто сидел на званом вечере с бокалом севрского хрусталя.       Шэй достал из-за пазухи фляжку и с первым же глотком ощутил, как согреваются заледеневшие без перчаток руки. Хэйтем молча подвинулся ближе, и Шэй вдруг почувствовал, как его за плечо обнимает сильная и уверенная рука. Он склонил голову любовнику на плечо, как раньше позволял себе только по ночам — поначалу украдкой, позже — вполне открыто, но никогда — вне постели.       — Спасибо, — хрипловато пробормотал Шэй.       Не знал, за что благодарит. Не за объятия точно; скорее уж, за чувство покоя, которое дарило это объятие. Мистер Кенуэй прижал его к себе и вдруг спросил — совсем тихо:       — А твой первый поцелуй? Если не хочешь, не рассказывай.       Шэй вздохнул. Воспоминания его не тяготили, рассказать было нетрудно, но это не шло в сравнение с признанием Хэйтема. И Шэй неловко пожал плечами, стараясь не оттолкнуть:       — Мне было тринадцать. Ей вроде бы примерно столько же. Кажется, ее звали Кэтти... или Китти... Тогда мне казалось, что я ее до самой смерти не забуду. Она была дочкой швеи, а отца у нее не было. Ее мать платила за расклеенные объявления. Объявление в газету стоило четыре пенса, а я брал за день два пенса. В тот день я заглянул в мастерскую, а ее мать уехала, наказав дочери сидеть и записывать посетителей. Я бы, наверное, ушел, но на улице шел дождь, а у меня дома была тетка, мне не хотелось туда возвращаться. Мне казалось, все по-взрослому — я с девушкой, наедине. Я попытался ухаживать, и она была ко мне... благосклонна. Собственно, это все.       Хэйтем щекотно выдохнул в ухо и поинтересовался:       — Ты, наверное, и потом... ее обольстил?       — Нет, — Шэй покачал головой. — Больше у меня с ней ничего не было. Я был ее кавалером целых две недели, а потом из рейса вернулся мой отец и сказал, что мне пора учиться настоящему делу. Она меня проводила в плавание, как настоящая подруга моряка. Я очень гордился этим, мои приятели в Нью-Йорке мне завидовали. А когда я вернулся после четырех месяцев в море... в ее жизни многое изменилось. Больше мы не общались.       Хэйтем крепче сжал пальцы на плече:       — А что ты сам думал насчет этого?       — Я не знаю, был ли я влюблен в нее, но мне точно было очень обидно, — Шэй вздохнул. — Когда мы с отцом ушли в следующий рейс, я распевал морские песни про неверных подруг, и думал, что в них все правильно говорится. Никто не будет ждать моряка годами.       Мистер Кенуэй склонился еще ниже:       — Капитан Кормак, я порой жду вас годами.       — Хэйтем, ты — это ты, — улыбнулся Шэй. — И кстати, ты первый, кому не понравились мои ухаживания. До твоего появления в моей жизни они всем и всегда нравились.       Хэйтем промолчал, не съязвил. Сильная рука притянула ближе, и Шэй сначала уставился в небо, где месяц постепенно затягивало облаком цвета грязного снега, а потом закрыл глаза. Было тепло — от тепла рядом.       Шэй на ощупь закрыл фляжку и спрятал за пазуху. Греться можно не только ромом и даже не только чаем. Он не знал, сколько времени прошло, когда Хэйтем вдруг уронил:       — Ты не замерз? Нам пора возвращаться.       — Не слишком, но возвращаться и впрямь пора, — отозвался Шэй и огромным усилием воли отстранился. А потом и улыбнулся. — Ну что, наперегонки в спальню? Мне не терпится залезть под одеяло.       — Вот еще, — Хэйтем снисходительно на него поглядел. — Бутылку оставлю тут, с ней неудобно спускаться. Завтра нужно будет достать ее с крыши.       — Вот еще, — в ответ фыркнул Шэй и, вырвав из рук любовника прохладное стекло, прицельно метнул опустевшую бутылку в сад, озаботившись только о том, чтобы попасть в снег, а не в дерево.       — Шэй! — немедленно возмутился мистер Кенуэй. — Что за...       — Спокойно, — Шэй вскинул ладонь. — Судя по звуку, не разбилась. Оттуда убрать будет проще, чем лезть сюда еще раз. Завтра сам унесу.       — Я запомню, — Хэйтем поджал губы. — Наперегонки, значит? Что ж, мистер Кормак, вы определенно напрашиваетесь. Подготовьтесь к старту, и если проиграете...       — То что? — Шэй подался вперед.       — Узнаешь, — сухо бросил мистер Кенуэй. — Так что? Или уже готов отступиться?       Шэй вскинул подбородок, поднялся, выпутав плащ, и приготовился спускаться. Хэйтем в похожей позе тоже замер на краю — и резко скомандовал:       — Вперед!       Шэй одним движением слетел вниз, уцепившись за металлический лист. Шэй рисковал, но стремился к окну, понимая, что дистанция слишком коротка даже для того, чтобы попытаться оценить действия противника. Он не щадил ладоней, когда спускался до второго этажа, а добравшись до окна, только усилием воли не разбил стекло. Пришлось отжать створу скрытым клинком, и Хэйтем, естественно, успел его нагнать... Но в окно Шэй все равно ввалился первым. Спрыгнул, поскользнулся на ковре, инстинктивно качнулся в сторону, чтобы не упасть... Перед глазами мелькнула стена, а мигом позже Шэй почувствовал, как Хэйтем прижимает его к гладким деревянным панелям бедрами, а рукой за плечо — к обоям.       — Попался, — фыркнул мистер Кенуэй в ухо, но нежность в его голосе теперь звучала насмешливо. — Чистой победой это засчитать нельзя, так что...       — А я что, против? — Шэй возмущенно попытался отжаться от стены, но не слишком успешно.       — Был бы ты против, я бы заметил, — Хэйтем обхватил плотней и крепче. — А раз не против, значит, за.       — Хорошая логика, мне нравится, — одобрил мистер Кормак, тем более что уже несколько часов чувствовал некоторую... незаконченность. Хэйтем всколыхнул воспоминания о том, как может брать, а получилось с точностью до наоборот.       Шэй попытался развернуться, но Хэйтем держал крепко, рука скользнула по дорогим обоям с шелковой нитью, и Шэй оставил попытки. Мистер Кенуэй сразу уловил перемену в поведении любовника и не удерживал уже так сильно. Напротив, ладони его скользнули по рубашке под плащом нежно, бережно. Шэй несколько не к месту подумал о том, что хотел бы вырваться — лучшего момента и представить было нельзя, но вырваться он не хотел.       Хэйтем расстегнул застежку плаща Шэя, вытянул зажатую между телами плотную ткань, отбросил на кресло, где уже валялся снятый после купания халат. С педантичностью Хэйтема и небрежностью Шэя это кресло временами вмещало до десяти-пятнадцати фрагментов гардероба мистера Кормака, пока мистер Кенуэй не переходил от напоминаний к угрозам.       Шэй чувствовал, что рубаху на нем аккуратно расстегивают, и прикрыл глаза в предвкушении, однако первое прикосновение к коже оказалось вовсе не таким, как мечталось. Руки любовника были ледяными, и Шэй, задержав от неожиданности дыхание на миг, как-то не слишком мужественно пискнул.       — Прости, — раздалось за плечом.       — Просто... Немного не ожидал, — дыхание выровнялось, да и ладонь, замершая на груди, начала согреваться.       — Скажи спасибо, что я, в отличие от тебя, не лезу сразу в...       Шэй даже слегка усовестился. Да, бывало и такое.       — ... в портки, — закончил мистер Кенуэй.       Мистер Кормак прислушался к себе и понял, что даже холодные руки не поколебали бы... воодушевления. Хотя руки уже холодными не были. Мистер Кенуэй провел по груди вниз, немного щекотно скользнул по животу и взялся за пуговицы мягких домашних штанов. Помочь ему Шэй не мог, иначе бы пришлось лечь грудью и щекой на стену, но вот подстегнуть было вполне в его силах. Шэй выгнулся, поймал встречное движение бедер и хитро прищурился, пользуясь тем, что видеть этого любовник не мог.       Куда девались обстоятельность и деликатность? Хэйтем порывисто закончил с пуговицами — и на штанах, и на белье — и нетерпеливо потянул ткань вниз. Шэй кожей ощутил шершавую материю отличного шерстяного костюма и даже — нечетко — то, что под ней, когда возлюбленный вдруг резко отстранился и скомандовал:       — Масло — в кровати.       — А почему я? — слабо возмутился Шэй, и от стены отлепляться не спешил. — Кто из нас сейчас кавалер?       — Во-первых, ты больше заинтересован, — фыркнул мистер Кенуэй. — Во-вторых, это ты его куда-то задевал днем, так что будь добр, найди.       Шэй со стоном оттолкнулся от стены локтем и коленями и побрел к очертаниям кровати, поддерживая на ходу сползающие штаны. Мелькнула мысль снять их вообще к чертовой матери, но ее пришлось отвергнуть — окно было только прикрыто, не захлопнуто, без штанов, пожалуй, холодно будет.       Вовремя вспомнив, что неплохо бы запереть дверь, Шэй сначала направился туда, и только потом прошел к кровати. Небольшой пузырек, конечно, затерялся в сбитой постели, и Шэй изрядно перетряхнул подушки, пока его отыскал. Неподалеку хлопнула створка окна, звякнуло, задрожав, стекло — Хэйтем зря времени тоже не терял.       Мысль снять штаны к чертовой матери мелькнула снова, но теперь Шэй от нее отказался по другим мотивам — это же придется и сапоги снимать, а терпение уже было на исходе.       Он вернулся к месту, на котором пришлось прерваться, не очень понимая, зачем вообще возвращается. В комнате было полно других, куда более удобных мест... Тут Шэй ухмыльнулся. Мест много, верно, а вот у стены этой спальни еще не было.       Если мистер Кенуэй и думал что-то на этот счет, своих мыслей он не озвучил. Шэй заново оперся локтем и почувствовал — даже не услышал, что тот приближается, что оценивает несомненно непристойную, но призывную позу.       Сильная рука стиснула поперек груди, и Шэй, сглотнув мгновенно набежавшую слюну, гибко изогнулся, притираясь, словно сезень к гитову. Хэйтем шумно выдохнул, придержал за подвзодшную косточку, и Шэй, нащупав его ладонь, вложил в нее пузырек.       Хэйтем намек понял. Впрочем, Шэй никогда не был мастером тонких намеков.       Мистер Кормак слышал звук, с которым была извлечена пробка — наверняка зубами, раз сидела так плотно — и переступил, находя максимально устойчивое положение. Хэйтем властно прошелся ладонью по груди, поочередно стиснул соски, медленно провел по напрягшемуся животу, почти небрежно приласкал естество. Шэй попытался было откинуть голову ему на плечо, но не вышло — любовник немного отодвинулся, задрал полу рубахи выше поясницы и чувственно обхватил за задницу. Шэй оценил, но сильно шевелиться не посмел — проклятая рубаха и без того норовила съехать обратно.       Булькнул пузырек, и мистер Кормак ощутил, как по коже ползет холодная тяжелая капля. Хэйтем каплю легко подхватил, и Шэй буквально чувствовал, как масло от тепла кожи нагревается и все больше размазывается. Но это, пожалуй, было и к лучшему. Первое прикосновение к нежным мышцам показалось очень чувственным, но дальше — Шэй знал — будет нелегко. Все-таки полтора года минуло...       Впрочем, Хэйтем и в такой момент события не торопил. Выдержки магистру тамплиеров было не занимать, и Шэй всерьез полагал, что у него самого терпение закончится раньше.       Не угадал. Хэйтем действительно был терпелив, однако медленные движения, пока он бережно растягивал отвыкшее от подобного тело, и острое чувственное наслаждение, которое он умело дарил пальцами, погружали в состояние истомы, это хотелось продлить, и мистер Кенуэй не выдержал первым.       Пальцы выскользнули, и Шэй хотел уже было вопросительно обернуться, когда почувствовал, что его, почти растекшегося по стене, Хэйтем перехватывает... как учебный манекен. Впрочем, скорость реакции мистера Кормака сейчас недалеко ушла от манекена.       Шэй попытался было обрести равновесие самостоятельно, но быстро признал, что с поддержкой любовника лучше. Пусть уж все идет как идет, тем более что шершавая ткань щекотно скользнула по коже вниз, а несколькими мгновениями позже к ягодицам прижалось горячее тело любовника. Рубаха Шэя, разумеется, сползла, и он, одной рукой перехватив полы на уголках, затянул их на манер полуштыка. Затянул слабовато, материя цеплялась и путалась, но стало ощутимо удобнее. Тягу швартова, конечно, не выдержит, однако уж сколько-то продержится, а там уже будет плевать.       Хэйтем что-то выдохнул — невнятно, слов было не разобрать, но явно благодарно. Если бы Шэй мог, он бы отмахнулся. Не до того. Однако отмахнуться было затруднительно, Хэйтем все равно не увидит, так что мистер Кормак только нетерпеливо повел бедрами.       И этот намек мистер Кенуэй тоже поймал на лету. Провел влажной плотью по пояснице, надавил ниже. Шэй крепче уперся в стену и уткнулся лбом в сгиб локтя. Даже задержал дыхание, но это не пригодилось — Хэйтем взял его одним сильным движением. Боли это не принесло, зато Шэй отчетливо чувствовал каждый дюйм. Он свел брови, ртом хватая воздух, и охнул, когда на следующем толчке любовник овладел им полностью.       А потом сорвался на стон. Хэйтем даже привыкнуть не дал — видно, счел свою миссию завершенной. Ощущений было слишком много, слишком остро чувствовалось, как Хэйтем входит — и сам, судя по вздохам, наслаждается этим, — а потому Шэй застонал громче и невольно сжал мышцы.       Ответом ему было хриплое дыхание над плечом и разом участившийся ритм. Шэй просто не успевал подстраиваться, а потому послушно выполнял все безмолвные требования любовника: глубже прогнулся, повинуясь тяжелой ладони; постарался стонать потише, когда на губы легла вторая рука. Шэй скользнул языком по подушечкам пальцев, вызвав глубокий вздох Хэйтема, и попытался поймать пальцы губами, но любовник руку убрал.       Не успел Шэй возмутиться — мало! — как Хэйтем перехватил его за бедра и настолько резко насадил на себя, что возмущение, так и не успев оформиться, рассеялось мутным туманом. Шэй сам подался назад, и теперь уже вполне осознанно зажался, зная, какие чувства у любовника это вызывает.       И добился своего. Хэйтем рвано выдохнул, резко двинул бедрами и перехватил за собранные в хвост волосы. Шэй безотчетно дернулся, но мистер Кенуэй только потянул сильнее, заставляя почти замереть, и начал двигаться чертовски сильно и столь же чертовски размеренно.       Вынести это было почти невозможно, и Шэй, с ощутимым трудом перенеся всю тяжесть тела на локоть правой, потянулся свободной рукой вниз, под узел рубахи. Хэйтем не протестовал. Напротив, помог удержаться на ногах, и при этом ни на йоту не сбился с ритма.       Противиться этому ритму было невозможно. Шэй невольно двинул рукой в такт, и чувствовал, что уже близок к краю. Настолько, что его хватило только на пару не слишком согласованных слов, чтобы предупредить. Потом он просто сорвался, прикусив губу и прижавшись влажным виском к обоям.       Хэйтем не счел нужным даже предупреждать. Он почти болезненно потянул за волосы, врываясь тяжелее и медленней, но Шэй в пылу наслаждения не заметил ни замедления, ни боли. Только чувствовал, как любовник накрывает собой, окончательно прижимает к стене и отрывисто дышит в ухо.       Колени дрожали, а потому Шэй не сразу принял строго вертикальное положение даже тогда, когда Хэйтем отпустил. Сердце постепенно колотилось все тише, и мистер Кормак рискнул оглянуться.       Мистер Кенуэй оперся на стену рядом и сдавленно произнес:       — Когда я заказывал отделку комнат панелями вместо обоев от пола до потолка, признаться, не мог даже предположить, что это убережет от ремонта.       Шэй поначалу вообще не мог понять, о чем речь. Какие стены, какие панели, какой ремонт? Но опустив взгляд и отметив светлые потеки на темной полированной древесине, выпалил:       — Не беспокойся, это ототрется. У меня деревянная каюта, опыт есть.       Хэйтем фыркнул:       — А призвать на помощь юнгу?       Капитан Кормак наконец разогнулся и распрямил плечи:       — Хэйтем, ты... в своем уме? По-твоему, я должен признаться какому-то сопляку, что вместо того, чтобы трахать в портах шикарных девиц, о которых он наверняка грезит, предпочитаю стирать ладони над письмами старшего по званию?!       — Нет, я имел в виду не это, — хмыкнул мистер Кенуэй.       До Шэя наконец дошло, и он возмущенно и гордо подтянул штаны:       — Тебе точно пора спать, шабли на тебя скверно действует.       Мистер Кенуэй вздохнул:       — Пожалуй, я действительно был груб. Прости, Шэй.       Мистер Кормак улыбнулся:       — У меня это бывает куда чаще. Ложимся? Это был долгий день... Вот только отойду ненадолго. Сам понимаешь.       — Понимаю, — мистер Кенуэй улыбнулся в ответ. — Я дождусь, чтобы ты смог лечь мне на плечо, как ты это любишь.       — Спасибо, — почти одними губами в темноту ответил Шэй. — Спасибо, Хэйтем.                            Шэй проснулся довольно рано — вчера ведь почти не пил. Хэйтем обнимал его за плечо, да еще и ногу на бедро закинул. Шэю было хорошо в этих объятиях, и покидать их не хотелось, но утро наступало неотвратимо.       Теперь мистер Кенуэй не просыпался, стоило пошевелиться рядом. Шэй убедился в этом еще тогда, когда провел год в Кенуэй-холле — самое счастливое время в его не самой счастливой жизни. Возможно, Хэйтем просто привык делить с ним постель, но Шэй склонялся к мысли, что это не просто дело привычки. Это — доверие.       Будить возлюбленного не хотелось, пусть выспится. Одновременно с этим пришлось отказаться от мысли привести в порядок стену — если прийти сюда, громыхая ведром, Хэйтем точно спасибо не скажет.       Но и лежать в постели деятельная натура не позволяла. Вот если бы любовник не спал... Но он спит, а проснувшись, скорее всего, выгонит, потому что обнаружит, что утро закончилось.       Шэй осторожно вывернулся из расслабленных объятий и тихо оделся в то, что первым попалось в шкафу. А потом и направился к двери, бесшумно провернув ключ в замке двери.       У него с каждой секундой крепла мысль употребить время с пользой — пообщаться с Коннором.       Сплошные плюсы: и времени даром не терять, и с Хэйтемом объясняться не придется.       Коннор, насколько Шэю было известно, вставал рано — по привычке, приобретенной в племени. Правда, в племени и ложились с закатом, но это Коннору было не по нутру. Как метис, он перенимал из обеих культур то, что ему было больше по душе.       За дверью было тихо, и Шэй засомневался, дома ли подросток. Вполне мог встать на рассвете и куда-нибудь умотать, но проверить стоило. Мистер Кормак постучал, не дождался ответа и заглянул.       Коннор еще был в постели. Он приподнял голову с подушки, сощурился на открывшуюся дверь, осоловело похлопал ресницами, откинул с лица косичку и спутанные темно-каштановые пряди. А разглядев утреннего посетителя, и смущенно потянул одеяло на себя.       — Шэй, ты чего встал? — пробормотал он. — Я думал, вы с отцом позже проснетесь...       — Это, скорее, я должен тебя спросить, почему ты до сих пор в кровати, — усмехнулся Шэй. — Неужели ты ведешь светскую жизнь — сначала полночи не спать, а потом к полудню распахивать сонные вежды?       Коннор сел на постели и подтянул ворот рубашки:       — Я обычно рано встаю. А сегодня посреди ночи проснулся от грохота на крыше. Что вы там с отцом делали? Бегали, что ли?       Шэй несколько смутился:       — М-м... Немного. Прости, мы не хотели тебя будить.       Коннор засопел, как рассерженный еж:       — А когда я бегаю по нашей крыше или лазаю по деревьям в саду, отец только ругается и говорит, что ассасины от нечего делать занимаются всякой чепухой. А сам-то... Только я начал засыпать, как снова раздался грохот! А потом я услышал, как захлопнулась створка окна в отцовской спальне. Я понял, что вы вернулись, и наконец-то смог заснуть. А где отец?       — Спит, — просветил его мистер Кормак. — А я хотел с тобой поговорить.       — Я тоже хотел с тобой поговорить, — немного неуверенно отозвался Коннор, но не успел Шэй задуматься, отчего тот сомневается, как подросток намного тише попросил:       — Шэй, отвернись, пожалуйста. Мне нужно одеться.       Это было понятно. Сын вырос и вполне логично стеснялся — даже его. Шэй кивнул и действительно отвернулся, скрестив руки на груди и невольно оглядывая комнату.       Он давно здесь не был. В прошлый визит побывать в этой комнате не удалось: поначалу было ни к чему, а потом они направились в Бостон, и выводил «Морриган» капитан Кормак тоже из Бостона. А в позапрошлое посещение Коннор был еще ребенком...       Комната Коннора изменилась вместе с ним. Здесь больше не было игрушек, даже самых любимых. Исключение — Рохвако, вон он, и сейчас сидит на тумбочке и смотрит на мир глазами-пуговками, все такой же, разве что чуть более потрепанный. Еще на тумбочке лежала наспех заложенная чем-то объемным книга — так, что страницы не сходились, а загибались. Книгой Шэй заинтересовался, но ее обложка топорщилась под углом и названия было не разглядеть.       Мистер Кормак отвел взгляд, чтобы не мучиться любопытством, и уставился на полку, где за стеклом хранились самые дорогие сердцу Коннора вещи: белые перья буревестника, розовые ракушки, странного вида индейские амулеты, модель фрегата, когда-то подаренная Хэйтемом. Под полкой, на круглом столике — еще одна модель корабля, на этот раз «Аквилы». Видно, видел на «Морриган» — и захотел себе такую же.       Ни одного символа Братства, кроме крошечного — на мачте игрушечной «Аквилы» — Шэй не увидел.       — Можешь повернуться, — неловко позвал его Коннор.       Шэй послушался и увидел, что подросток оделся так же, как он сам — видно, что первое из шкафа выпало. И еще Коннор явно переплел свою косичку после сна — она выглядела куда менее растрепанной.       — Садись, — предложил Шэй, указав на кровать, и уселся в кресло, где в былые времена Коннору читала на ночь миссис Стэмптон. Теперь Коннор читал сам. — Позволишь посмотреть, что за книга?       Ему показалось, что подросток немного запнулся, прежде чем кивнуть. Но, в конце концов, книга лежала открыто, не была спрятана под подушку или под матрац, так что же в ней такого?       Шэй аккуратно подхватил издание за переплет, извлек конфету, которой были заложены страницы и, заложив книгу пальцем, наконец поглядел на обложку. Название — «Китайский шпион» — о чем-то ему напомнило. Книга была на французском — но французский Коннор уже хорошо знал, помимо двух родных ему языков. Однако на форзаце, как ни странно, значилось «Лондон».       И тут Шэй вспомнил! Сборник памфлетов под этим названием нередко поминали в полусвете Парижа, где вращалась Женевьева со своим неотесанным «любовником». Настолько часто поминали, что Шэй даже хотел этот сборник почитать, но он был запрещен во всей Франции, а если кто из знакомых им и владел, то благоразумно об этом молчал.       — Где ты вообще это взял? — Шэй с любопытством пролистнул страницы, стараясь не выпустить заложенного места.       — Фолкнер дал почитать, — немного настороженно отозвался Коннор. — Сказал, что купил в Дувре перед тем, как... Перед тем, как «Аквила» пострадала, а сам Фолкнер немного... э-э-э... запил.       — Много запил, — рассеянно поправил его Шэй. — Революционное чтиво? Учти, Коннор, во Франции за это полагается Бастилия.       — Но я же не во Франции, — улыбнулся Коннор. — И потом, что мне Бастилия после того, как отец узнал, что я напился.       — Самая что ни на есть ассасинская книга, — скорбно признал Шэй, прочтя несколько гротескно-издевательских пассажей о дворянстве Франции. Интересно, что на этот счет думает де ла Серр. — Дашь почитать?       — Хочешь — бери, — пожал плечами Коннор. — Мне не жалко, но учти, что книгу я обещал вернуть.       — А кстати, зачем ты напился, ты можешь мне сказать? — отвлекся от довольно увлекательного чтения Шэй.       — Могу, — Коннор вздохнул. — Так глупо вышло! Я тогда здорово поругался с отцом. Мы вообще тогда часто... Говорили про ассасинов, про тамплиеров — и ругались. И в тот день я просто сбежал из дома. Пришел к Фолкнеру, он тут в гостинице живет, в «Комнатах Гэтсби». Он как раз пил виски. Мне не предлагал, потому что знал, что я не пью. То есть не пил. Ну, я и попросил его налить мне. Он рассмеялся и сказал, что мне давно пора учиться пить и ухаживать... Шэй, отцу — ни слова!       — Не скажу, — пообещал мистер Кормак. — И что было дальше?       Коннор поерзал на кровати и явно смутился:       — Мы выпили вместе. Фолкнер учил меня, как правильно... ну, с девушками. Говорил, что им нравятся комплименты. А когда он открыл вторую бутылку, посоветовал мне потренироваться на Мелани, горничной. Шэй... Она не совсем горничная, потому что в «Комнатах Гэтсби» уже не очень важно, убрано там или нет. Фолкнер говорит: «Все одно — помойка».       — Понятно, — выручил подростка мистер Кормак. — Так скажем, Мелани занимается обслуживанием гостей.       — Точно, — Коннор даже смутился. — Но я тогда подумал, что это глупо — учиться ухаживать на ней. Ведь она мне сама незадолго до этого... предлагала. И сразу сказала, что минимум — шиллинг. Если бы я пошел к ней, то она бы решила, что я с шиллингом и пришел! А еще отец говорил... И я сам так считаю... Что если ухаживаешь за девушкой, то нужно, чтобы она была тебе под стать.       Шэй невольно подумал, что Коннор и Хэйтем, вероятно, вкладывают в эти слова совершенно разные значения, но додумать Коннор не дал:       — Я как раз пил и сидел на окне. Ну, на раме. Это довольно удобно, если знаешь, как сохранять равновесие. И увидел, что на улице напротив остановился экипаж мисс Пинкертон. Она очень красивая, Шэй. Я видел ее на балу Вознесения Господня, мы туда с отцом ходили. Мисс Пинкертон отказывала в танцах почти всем, и я никогда не решился бы с ней и слово сказать, если бы не был тогда... пьян. Фолкнер пытался меня остановить, но меня даже отец не остановил бы. Я не стал спускаться по стене, вышел через лестницу. Помчался на улицу, но немного замешкался, потому что свалился... А когда выбежал, мисс Пинкертон уже покинула обувную мастерскую и села в коляску. Я побежал за коляской, не догнал... Но комплименты, как и собирался, ей... высказал. Правда, на всю улицу. Но, может, это и лучше, потому что если бы я попытался сделать это наедине, то ее кучер, наверное, отвадил бы меня кнутом.       — А дальше? — Шэй постарался, чтобы в голосе не звучало смешливых ноток — ведь все рассказанное сыном для него было очень серьезно.       — А дальше я поскользнулся и упал, — Коннор поковырял пальцем вышивку на покрывале кровати. — И тут подбежал Фолкнер. Он помог мне встать и проводил до комнаты. И даже уложил спать. Этого я уже не помню. Помню только тот ужас, который испытывал, когда проснулся. Это было ужасно, Шэй.       — Да ничего особенно страшного, — Шэй старался, чтобы его слова прозвучали не небрежно, а успокаивающе. — В конце концов, ты ничего такого не сделал. Ни незаконного; ни такого, что обществом не прощается. За руки мисс не хватал, ничего бесчестного не предлагал...       — Ты всегда так правильно говоришь, Шэй, — Коннор горько вздохнул. — Жаль, что тебя тогда не было рядом со мной. Я не знаю, кто донес моему отцу о случившемся, но он был в ярости, когда я вернулся домой. Мне было очень плохо — и от осознания, и телесно тоже... нехорошо. Отец меня упрекал, говорил, что что я повеса и распутник, даже моего деда припомнил. А я ничего не мог ему возразить. Миссис Стэмптон принесла мне какого-то отвара из трав, и меня снова заклонило в сон. А когда я проснулся на следующее утро, то сразу пошел к мисс Пинкертон извиняться. То есть не сразу, сначала надо было помыться. Она, кажется, смеялась надо мной, но простила. И я бы хотел забыть все это, как страшный сон. Но отец забыть не даст.       — А я считаю, что ничего страшного не случилось, — заверил его Шэй. — Ты приобрел бесценный опыт... Ну, пусть не ухаживания, но распивания виски с такими, как Фолкнер. Общество забудет, как только появятся новые поводы для сплетен. А репутация — дело такое, Коннор. Если ты в ближайшие годы не собираешься жениться на приличной девушке, то вряд ли тебе это чем-то повредит.       Коннор поглядел на Шэя сердито:       — Я вообще не собираюсь жениться. А если вдруг когда-нибудь соберусь, то уж точно не на светской сплетнице.       Шэй отложил книгу, обратно заложив ее конфетой, и откинулся в кресле:       — Я в твоем возрасте думал точно так же. Правда, я и не вращался в таком обществе, в которое тебя ввел отец. Мой отец был бедным моряком, а матери я не знал — она умерла при моем рождении. Но я тоже и не помышлял о женитьбе, тем более — на какой-нибудь дурочке. Думал, что если когда-нибудь и женюсь — то разве что на какой-нибудь... особенной. Потом попал в Братство, и... У ассасинов тихой семейной жизни не бывает. Либо твоя жена — такая же, как ты сам; либо ты всю жизнь будешь волноваться за благополучие своих близких. Большинство ассасинов просто избегает иметь близких. Это нормально, Коннор. Я разорвал все отношения со своей теткой... хотя на ее похоронах был. И со всеми приятелями, что у меня были до этого, я тоже почти не общался.       — Но ведь потом... — Коннор помолчал. — Ты встретил моего отца.       — Да, потом я встретил твоего отца, — кивнул Шэй.       Коннор поглядел с подозрением:       — Ты хочешь сказать, что когда-нибудь потом я тоже влюблюсь в мужчину?       — Нет, конечно, Коннор, — фыркнул Шэй, с трудом отвлекшись от воспоминаний. — Я имел в виду только то, что ты можешь в своей жизни встретить такого человека, с которым захочешь быть вне зависимости от того, кто ты и какие цели перед собой ставишь. А уж кем этот человек будет, даже предположить нельзя. И скорее всего, это будет так неожиданно, что дай Бог тебе понять, что это случилось.       — Мне не кажется, что я вообще встречу такого человека, — подумав, отозвался подросток. — Но со мной вечно всякая ерунда происходит, так что нельзя говорить заранее. А кстати! Шэй, ты говорил, что с тобой что-то произошло на Принсез-авеню. Что?       Мистер Кормак немедленно вспомнил и почувствовал легкое смущение. А ведь и забыл, что ляпнул... Но слово дал, надо выполнять.       — Мне было семнадцать, — произнес он со вздохом. — Не думай, что на Принсез-авеню водились принцессы. Теперь там вполне прилично, почти центр города, а тогда это была грязная улица, где неглупый человек мог подзаработать. Может, не очень честно, но все-таки мог. У меня не было денег, не было и целей в жизни — незадолго до этого я похоронил отца, которого очень любил. Точнее, даже не похоронил, Коннор. Он погиб в море, и никакой могилы не было. На Принсез-авеню меня неплохо знали, так что я почти сразу получил предложение заработать: доставить письмо в приличный район. Заказчика я не знал, адресата тоже, но платили неплохо. В задаток я получил пол-гинеи и столько же обещали потом. Я вышел из таверны и отправился по улице, но через квартал меня перехватила женщина. Молодая и очень красивая. Она знала про письмо и сначала грубила, заявляя, что письмо принадлежит ей. Потом предложила денег — в два раза больше. И я почти было согласился, как мне сам дьявол нашептал, что я могу получить больше. Я потребовал ее... внимания. И за это обещал отдать письмо. Она была зла, но согласилась.       — Шэй, — Коннор поглядел укоризненно, мгновенно становясь похожим на Хэйтема. — Разве так можно?       — Я вел себя недостойно, — согласился Шэй. — Но мне тогда было все равно. Я не получил такого воспитания, как ты, а еще я плохо себе представлял, что можно, а что нельзя. Я отвел ее в ее комнату, а там она предложила мне выпить. Я согласился. Охотно согласился.       Шэй помолчал, но под тяжелым взглядом Коннора нельзя было не закончить:       — Эта женщина, как мне показалось, была богата, потому что заказала лучших вин, поила меня и даже целовала. Я просто млел, пил и не очень понимал, что пьянею. Не помню, чем все кончилось, но проснулся я прямо за столом. Меня разбудил хозяин таверны, потребовав платы за комнату, за вино и за фрукты. Я пошарил по карманам и выяснил, что эта дама обчистила их полностью. И унесла не только письмо, не только то, что я заработал, но и все остальное. У меня не было ни пенни, чтобы расплатиться.       — И что было потом? — спросил Коннор.       — Меня выволокли из гостиницы и долго били на заднем дворе, — ровно сообщил Шэй. — Поначалу я сопротивлялся, конечно, даже пытался сбежать. Но их было много. Потом я потерял сознание. Очнулся вечером того же дня. Почти без одежды — сапоги и пальто с меня стянули. Очнулся в канаве, весь в крови.       Коннор и сейчас был очень похож на Хэйтема, только уже иначе — смотрел строго и серьезно, но вроде и немного сочувственно.       — Тебя могли убить, — произнес он неуверенно.       — Могли, — согласился Шэй. — Но я хотел жить, а потому из канавы все-таки выбрался. К докторам не обращался — не на что было. Но и зарабатывать я не мог — едва ходил после всего этого. Порой мне казалось, что я зря выжил. К тому же, я не выполнил поручения — не отнес письма, и это быстро стало известно. Примерно в то время меня нашел... один из моих друзей детства. Он и привел меня в Братство. Я не знал, что мне придется делать дальше, но мне обещали врача, еду и крышу над головой. Мне было все равно, на кого работать, и я согласился.       Коннор долго молчал. Шэй увидел, что лицо его, еще недавно почти пунцовое от краски, теперь бледно, а потом Коннор заговорил:       — Раксота говорил мне, что ассасины часто приходят на помощь. Таким, как... таким, каким ты был. Но это же неправильно, Шэй! Неправильно — приходить так в Братство. Не разделяя идей, не зная даже, кому ты хочешь служить. Чему ты хочешь служить.       Шэй покачал головой:       — Нет, как раз здесь все было правильно. Братство получило того, кто отвержен всеми. Того, кто готов бороться за себя и за таких же, как сам. Со стороны ассасинов это правильно, Коннор. Они всегда боролись за свободу и право выбора, и такие, как я, становились среди них лучшими. Орден же борется за мир и порядок. Но люди различны в своих стремлениях, и нельзя сразу представлять интересы всех-всех. Это можно будет сделать только тогда... когда власть сосредоточится в руках тамплиеров. Братство ассасинов действует иначе. Ассасины начинают с тех, кем мы планируем заканчивать. А потому эта борьба бесконечна. Наверное, я слишком сложно объясняю, Коннор. Просто знай, что все не так просто, как тебе кажется. Я не буду облегчать тебе задачу как ассасину. Но и препятствовать не стану. В конце концов, я тоже был таким.       — Да, сложно, — протянул Коннор, и невольно потянулся к тумбочке, а потом и положил себе на колени Рохвако. — Раксота говорил со мной. И он говорил почти то же, что говоришь ты, Шэй.       — Выбирать и думать все равно тебе самому, — пожал плечами Шэй. — Лучше расскажи мне про сокровища, Коннор. Даю слово, я не буду пытаться перехватить их перед твоим носом.       Подросток немного расслабился и фыркнул:       — А тебе бы и не удалось, Шэй. Одноногий Джо не то чтобы жаден, но в его глазах ценность имеют странные вещи, добывать которые порой нелегко. Он может счесть мусором настоящие ценности или радоваться ерунде, как ребенок. Я выторговал у него одно письмо капитана Кидда. Путь ведет в форт Джордж. Если огибать полуостров Барнстейбл, то форт находится примерно в половине пути от Бостона до Нью-Йорка. Я подошел туда миль на десять, когда меня обстреляли — и очень мощно. Пушечные ядра просто не долетали, а про фальконеты и речи не было...       Шэй выслушал рассказ об обстреле. Думал не слишком долго и приободрил приунывшего Коннора:       — Ты просто неправильно оценил обстановку. Даже не так. Ты не имел возможности оценить обстановку, но теперь-то знаешь? Хочешь знать, как поступил бы я?       Коннор немедленно подпрыгнул на кровати и воскликнул:       — Хочу! — а потом немного замялся. — Но будет ли это честно?       — Конечно, будет, — Шэй улыбнулся и оперся локтями на колени. — Потому что у тебя вполне может не получиться, даже если я тебе подскажу. Так вот. Я бы не стал подходить на бриге слишком близко, раз они такие нервные. Подойти надо на лодке. Не в одиночку, пусть кто-то будет с тобой. Не представляю местности, но наверняка пролезть можно. Мне еще ни разу не попалось форта, где бы не было дырки или удобного дерева. Тот, кто тебя доставит, пусть плывет обратно на корабль — это обязательно, потому что выбраться всегда сложней, чем влезть. Проберешься туда, куда указывает твое письмо, найдешь, что тебе нужно, а твой спутник, как вернется, пусть начинает бомбить форт.       Коннор даже растерялся:       — Шэй, я же говорил, ядра не долетают! А если подойти слишком близко, то от «Аквилы» одни щепки останутся!       Мистер Кормак немного подумал и постановил:       — Мортиры. Тебе нужно поставить мортиры на «Аквилу». Тогда можно будет и на десять миль бомбить. Учти, путешествие по разгромленному форту — не увеселительная прогулка. Но тебе же не нужно его захватывать, правильно? Так что тебе нужно будет только убраться подобру-поздорову. А это не настолько трудно, как захватить.       Коннор смутился и поджал ноги, устраиваясь на покрывале:       — Шэй... У меня сейчас просто не хватит денег на то, чтобы оснастить «Аквилу» мортирами. Я наладил поставки из Дэвенпорта в Бостон, и я могу позволить себе платить команде, покупать ядра и латать бриг... Но мортиры — это очень дорого. Мне и новые паруса недешево обошлись. Так что пока придется отложить.       Мистер Кормак прикрыл глаза — догадывался, что на подобное может сказать Хэйтем, но все-таки это произнес:       — Я оплачу. Кстати, Коннор... Я видел у тебя вчера за поясом пистолеты. Так себе пистолеты, надо сказать. Тебе не страшно, что они взорвутся у тебя в руках и оставят калекой?       Подросток поглядел сумрачно:       — Кузнец в Дэвенпорте не слишком умелый. Он изготовил мне пару — уж как смог.       — Я куплю тебе хорошие пистолеты, — кивнул Шэй. — Но только ни слова об этом твоему отцу.       Коннор выглядел смущенным:       — Спасибо, Шэй. Я знаю, для тебя это не настолько накладно, но ты все равно мне помогаешь. Может быть, ты расскажешь мне, как ты заработал свое состояние? Отец говорил, что у него не было денег, когда он прибыл в Америку из Англии, даже за путешествие сюда платил кто-то другой. Но сейчас у отца хватает денег. А ты, Шэй... Раксота говорил, что Братство всегда уступало тамплиерам в финансовом плане. Как вам обоим это удалось?..       Мистер Кормак отрицательно помотал головой:       — Про Хэйтема рассказывать не стану. Захочет — сам тебе расскажет. А я, Коннор... Ну, если уж совсем честно, то я захватывал французские суда, а после этого они работали на меня. Иногда я отпускал их со службы, когда появлялись новые, более мощные... Просто потому, что уследить за всеми не мог. Флот Кормака прогремел по всему побережью Америки, а потом я... продал всё дело одному талантливому капитану. Продал выгодно, мы оба не остались в накладе. Я получил немалую сумму, которая и по сей день дает мне достойную ренту, а он получил флот, на котором, несомненно, заработает куда больше.       — А зачем ты продал свои корабли? — полюбопытствовал Коннор.       — Я же тогда не знал, что у меня появится наследник — капитан Коннор Кенуэй, — пошутил Шэй. — У меня в Европе есть дело. И нет времени следить за целым флотом.       — А почему именно французские суда?       Шэй улыбнулся:       — Потому что шла Семилетняя война, и они докучали мне больше всего. Может быть, я бы и не добился этого всего, если бы они сами не начинали палить. Когда на меня впервые напали в море, мне было... не по себе. «Морриган» тогда была... ободранным корытом, чего уж там. Мортиры, ружья Пакла и все остальное у меня появилось куда как позже. Но я уже считал «Морриган» своей, а потому не был склонен прощать нападения. В первый раз на абордаж брали меня, но я не только переломил ход схватки, но и победил.       — Здорово, — вздохнул Коннор. — И ты всегда знал, что поступаешь правильно?       — Конечно, — мистер Кормак произнес это искренне и веско. — Я никогда не убивал без нужды, а те ребята, которых я отпускал со службы, иногда даже просились остаться, потому что я щедро платил и заботился.       — Ты настоящий благородный пират, — в голосе Коннора прозвучала капелька зависти и легкая грусть.       — Только отцу этого не говори, — посмеиваясь, фыркнул Шэй. — Он почему-то так не считает. Пиратом зовет, да, но благородства в этом не видит.       — Может быть, если я добуду сокровища капитана Кидда, то разбогатею, — улыбнулся в ответ Коннор. — Иногда я мечтаю о том, что там может оказаться. Вот бы что-нибудь замечательное!       Шэй предупредительно вскинул руку:       — Лучше не мечтай. Иногда чувство юмора у пиратов... своеобразное. Там вполне может оказаться рваный башмак капитана Кидда.       — Это да, — Коннор посопел. — Но не мечтать я не могу. Отец говорит...       Дверь приоткрылась, и на пороге возникла фигура мистера Кенуэя. Он уже был полностью одет, и выглядел отдохнувшим и выспавшимся. И почти улыбался:       — Слышу, меня обсуждают. И кто? Два человека, на чью снисходительность я, кажется, мог бы рассчитывать!       — Заходи, Хэйтем, — Шэй улыбнулся шире. — Мы почти тебя не обсуждали. Я рассказывал про свою юность, а Коннор — про свои успехи. Нет, ничего полезного для Ордена он не сообщил.       — Еще чего, — Коннор задиристо вскинул голову. — Вы мне тоже ничего не рассказываете, так что все честно. Мне вот тоже интересно, куда Шэй каждый год уезжает, но я же не спрашиваю!       — А то по тебе не видно, как ты от любопытства лопаешься, — поддел сына мистер Кенуэй. — А если бы вступил в Орден, знал бы. И даже, возможно, я бы дозволил тебе помогать капитану Кормаку. А к ассасинам — и отношение соответствующее.       Коннор запыхтел, но слов у него не нашлось. Это явно привело Хэйтема в еще более приятное расположение духа:       — Если вы уже перемыли мне косточки, можем отправиться завтракать.       — Ты был в хорошей компании, — фыркнул Шэй. — Вместе с тобой мы перемыли косточки Фолкнеру и Ахиллесу.       — Так себе компания, — мистер Кенуэй сощурился, и в уголках его глаз собрались смешливые морщинки. — Предпочитаю держаться подальше от Фолкнера, а Ахиллеса льщу себя надеждой и вовсе больше никогда не увидеть. Но жизнь, конечно, покажет. Господа, миссис Стэмптон будет огорчена, если завтрак остынет.       Шэй поднялся, первым прошел в коридор, слыша за собой шаги, и чувствовал, как на душе становится тепло, когда в спину ему прилетело:       — После завтрака, мистер Кормак, полагаю, вы наведете порядок в спальне. А потом и в саду. Вы не забыли, что вчера швырялись бутылками?       — Так вот что там пролетело! — невесть чему обрадовался Коннор. — А зачем ты швырялся бутылками, Шэй?       Мистер Кормак прикрыл глаза. Какая семья, такие и разговоры.