Дело всей жизни

      — Что там вообще происходит? — Шэй приставил руку ко лбу козырьком и уже мог видеть толпы на пристани, но объяснения этому не находил.       У пристаней Бостона сгрудились британские корабли, довольно потрепанного вида. «Аквилы» Шэй не видел. Но ведь неизвестно, где Коннор сейчас. Он может быть в Дэвенпорте, в Нью-Йорке, или и вовсе в своем племени.       Последнее письмо мистера Кенуэя во Францию было исполнено тревог и мрачных прогнозов, и Шэй сорвался в новое путешествие незамедлительно, бросив все парижские дела. С тех пор минули недели, и, видно, прогнозы Хэйтема начали сбываться — тот никогда не опирался на непроверенные факты.       — Бросим якорь в стороне, — принял решение капитан Кормак. — Если здесь станет поспокойнее, швартуйся, Гист. Если нет, то отходи на Касл-Айленд и найди там подходящее место, где бы команда могла сойти на берег и отдохнуть. Я вас в любом случае разыщу.       — Удачи, Кормак, — совсем как старик, вздохнул Гист. — И давай без этого, мол, удача — это миф. Она тебе сейчас, кажется, пригодится.       Шэй усмехнулся и, отвернув «Морриган» в сторону, пробрался на нос корабля. Там он без труда перехватил канат и полетел на берег. Немного не долетел до земли — плюхнулся в ледяную воду по бедро и грязно выругался. Тяжело загребая ногами, выбрался на скользкий обледеневший берег и огляделся.       Не нужно было быть ассасином или тамплиером, чтобы понять, что в городе — настоящие волнения, а то и бунт. Тут и там попадались люди, которые собирались в толпы, что-то громко выкрикивали и трясли кулаками. Шэй успел разобрать «получите, скоты» и «попейте своего чайку». Шэй осторожно лавировал между ними — не хотелось ни во что вмешиваться, пока не станет понятно, что происходит.       Пробравшись на пристань, мистер Кормак смог увидеть, как напирающая толпа теснит британских солдат, а те не решаются палить в бостонцев, стреляя в воздух. Шэй увидел движение справа, резко обернулся, но наткнулся взглядом всего лишь на мальчишку, который краской малевал на борту одного из британских клиперов грубое слово, которое, по его мнению, характеризовало отношения между солдатами Короны.       И тут Шэй увидел страшное. Со сходней британского флагмана гордо и уверенно спускался... Коннор. При полном ассасинском шике — в знакомом уже Шэю одеянии, с томагавком в руке и в частично скрывающем лицо капюшоне. Шэй помотал головой — а этот-то что делает на английском судне?! Неужели «Аквилы» показалось мало?       Вокруг Коннора суетились какие-то люди — Шэй их не знал. Но тот упорно глядел в сторону. Шэй машинально натянул на лицо маску, хотя яда в воздухе не было, и проследил за взглядом. И вздрогнул. Коннор глядел прямо на стоявших на пристани Ли, Джонсона и Черча — и не было ни малейших сомнений, что те его тоже видят.       В руки Коннору кто-то из его спутников пихнул ящик с грузом индийского чая, и тот, не отрывая взгляда от тамплиеров, занес ношу над водой, помедлил с секунду — и разжал пальцы.       Чарльз Ли закатил глаза, Черч ухмыльнулся. А вот взгляд Джонсона Шэю совершенно не понравился — видно, происходящее касалось его куда как больше, чем остальных. А это значило, что дело не только в разборках тамплиеров и жалкого американского «Братства». Дело в чем-то ином.       Шэй видел, как Джонсон, Ли и Черч покидают пристань — очевидно, дождались конца представления, — но не представлял, что ему делать и куда бежать. Поначалу он намеревался отправиться в гостиницу «Зеленый дракон», где его должен был ждать Хэйтем. О необходимости отдыха напоминали и промокшие штаны, и сапоги, в которых хлюпало. Но нельзя же оставить Коннора одного? Или — того хуже — с какими-то сомнительными личностями? Особенно не понравился Шэю здоровенный мужик с тесаком. Мясник какой-то.       Раздался свист и дробный грохот барабанов, от которого в Америке Шэй уже шарахался. По всей вероятности, о событиях в порту стало известно оставшимся в городе британским полкам — и те явились восстанавливать порядок. Как они это понимают, конечно.       У Шэя мелькнула мысль немедленно нагнать тамплиеров и выяснить, что происходит — перед ним бы никто не стал ничего скрывать, но, поколебавшись пару мгновений, Шэй эту мысль отверг. Нельзя, чтобы его появление связали с Хэйтемом и с Коннором, это опасно для них обоих. Так что следовало поговорить сначала с мистером Кенуэем... либо с мистером Кенуэем-младшим. Он мог бы обратиться к Коннору — и вряд ли его друзья ему что-то сделали, но...       Пока Шэй размышлял, банда Коннора о чем-то коротко переговорила и рассыпалась в разные стороны. Барабаны гремели все ближе, послышались выстрелы. И крики — новоприбывшие не стеснялись стрелять в людей. На пристани в несколько секунд стало куда меньше народу, все разбегались, и Шэй, приняв решение, рванулся за Коннором.       Юный ассасин удирал по всем правилам искусства — через заборы, кусты, конюшни и овины, но и Шэй в свое время проходил точно такую же ассасинскую подготовку, а потому не выпускал Коннора из виду. Он упрямо преследовал его по пятам, мысленно отмечая, что Коннор тоже направляется в сторону «Зеленого дракона». Однако когда таверна была уже в пределах видимости, Коннор свернул. Шэй без раздумий отправился за ним и успел увидеть, как фигурка в бело-синем плаще скрылась в окне на втором этаже гостиницы «Бойцовый петух», даже по виду гнусного заведения.       Успокоившись, что паршивец жив и здоров, Шэй направился обратно — к «Зеленому дракону». И почти не удивился, когда его, отшвырнувшего на ходу хозяина гостиницы, мистер Кенуэй-старший встретил клинком у горла. Надо было хотя бы постучать...       Шэй замер, осторожно перехватил любовника за запястье и бросил:       — Это я, Хэйтем. Ты чего?       Рука дрогнула, и оружие мистер Кенуэй опустил, а потом и коротко обнял за плечо:       — Не думал, что это ты сейчас... Ты очень «вовремя», Шэй. Видел, что творится?       — Видел, — мистер Кормак потер шею и медленно отступил, захлопнув за собой дверь. — Ты поэтому бросаешься на всех? А если бы это был Коннор?       — И его бы так же встретил, — отрезал Хэйтем. — И это еще мало бы было за все то, что он тут наворотил, сукин сын!       — Он наш сын, — горько вздохнул Шэй. — Так что...       — Я этого точно не воспитывал, — высокомерно бросил Хэйтем. — Так что либо это твоих рук дело, либо он такой с детства.       — А что случилось-то? — Шэй нахально прошелся по комнате, подхватил со стола бутылку вина и отхлебнул. Сразу стало теплее.       — Случилось! — Хэйтем едва не задохнулся, а потом поглядел на любовника более осмысленным взглядом. — А ты где успел? Раздевайся!       Шэй едва не подавился, откашлялся и только после этого неуверенно уточнил:       — Прямо сейчас? Я не против, Хэйтем, но, может, сначала...       — Штаны снимай, — раздраженно перебил его мистер Кенуэй. — Почему ты такой мокрый? В воду свалился? В ледяную? Раздевайся, Отцом Понимания тебя заклинаю, мне содержимое твоих штанов еще пригодится!       — Тише! — Шэй со стуком поставил бутылку обратно на стол и потянулся, чтобы снять оружие и перевязь. — У меня с собой ничего нет, даже смены белья. А из сухого у меня только рубаха — и то только сверху.       — Возьмешь мое, — не терпящим возражений тоном заявил Хэйтем, а потом и щелкнул замком изнутри. — Или можешь вообще не одеваться, тут довольно тепло. И одеяла есть. Я ждал, что ты приедешь... Снял номер на двоих.       — А покрывала все те же, вон ту заштопанную дырищу я даже узнаю, — отметил Шэй, с облегчением избавляясь от промокшей одежды. — Это называется — стабильность.       — Не болтай, а забирайся под одеяло, — фыркнул мистер Кенуэй, но голос его прозвучал почти ласково, а когда Шэй подчинился требованию магистра, то и протянул бутылку. — Пей, быстрее согреешься.       Шэй послушно отхлебнул и, завернувшись в покрывало, как в кокон, поинтересовался:       — А почему у тебя тут открытое вино? Ты ведь обычно не пьешь днем...       — Тут сейчас такое творится... — Хэйтем присел на соседнюю кровать, — что и трезвенник запьет. Рассказы о Франции и Шкатулке подождут. Я так понимаю, ты же ее не привез?       — Нет, — качнул головой Шэй, с наслаждением укутываясь в теплое одеяло. — Но есть определенные...       — Потом, — качнул головой Хэйтем. — Потом расскажешь, я с интересом выслушаю. Но у нас тут сейчас такое...       — Да я уж вижу, — хмыкнул Шэй. — Что у тебя тут вообще происходит?       — Да ничего особенного, — саркастически отозвался Хэйтем. — Некий ассасин решил выразить народную волю, и немножко спровоцировал небольшой акт неповиновения метрополии.       — Та-ак... — выдохнул Шэй, отхлебнув из бутылки. — Давай лучше с самого начала. После того, как я уехал. Мне от Коннора только одно письмо пришло, но там ничего важного не было — мортиры да девчонки.       — Он и мне мортирами хвастался, — бросил Хэйтем. — Да, я знаю, что это ты их ему купил. Нет, узнал не от Коннора. Что было... Вначале, когда ты уехал, все было спокойно. Коннор поехал в поместье Дэвенпорт, потом в Бостон, занимался торговлей. Мы переписывались, как и договорились, через эту самую гостиницу. Мы так уже не первый год делаем. Потом захворала миссис Стэмптон, и... я написал Коннору, что она хочет его видеть. Он прибыл буквально через несколько дней — сказал, что гнал на всех парусах.       — Успел? — Шэй повел плечами, и в груди что-то дрогнуло.       — Успел, — медленно кивнул Хэйтем. — После похорон... Я надеялся, что Коннор поживет в Нью-Йорке подольше, мы, как ни странно, в то время начали прекрасно ладить и находить общий язык. Даже ездили вместе стрелять и охотиться, как в его детстве. Но потом Коннору пришло письмо — возможно, из поместья Дэвенпорт или из его племени. Я этого письма не видел, а Коннор его сразу сжег. И он внезапно снова засобирался в Бостон. Я предложил ему послать Фолкнера приглядеть за торговлей, даже предложил свою помощь и своих людей. Но он все равно уехал. Коннор не говорил, конечно, зачем. Но я знал, что в Бостоне неспокойно, и решил сам туда перебраться. Тогда и написал тебе, что я в Бостоне, и что если ты соберешься в Америку, то чтобы плыл сюда.       — «Если», — Шэй хмыкнул. — Да я после твоего письма был сам не свой. Случайно назвал виконтессу де Пуатье «дитя мое», хотя она уж лет пятьдесят как вышла из беззаботного возраста, потом проиграл роббер в вист... В жизни со мной не случалось такого конфуза! А потом Женевьева меня увела и сказала, что у меня, должно быть, начался жар.       — Прошу прощения, мсье, — нервно фыркнул Хэйтем, — что невольно послужил причиной вашего «embarras»*.       — Давай без этого? — Шэй поглядел хмуро. — У меня от этих улыбок, переглядываний, милых фраз и прочих des véritées cachées* уже челюсти сводит.       Хэйтем вдруг оперся локтем на колено, потянулся к Шэю и, даже не заметив удивленного взгляда, отнял у него бутылку. Сделал глоток, длинно выдохнул, отпил еще и вернул бутылку обратно, нетерпеливо булькая ее содержимым, пока мистер Кормак, чуть помедлив, не принял потеплевшее стекло из его рук.       — Хорошо, что ты здесь, Шэй, — устало вздохнул мистер Кенуэй. — Ты, конечно, имеешь право... И даже должен узнать, что здесь происходило. По порядку. Разумеется, в Бостон за скоростной «Аквилой» я не поспел, а когда прибыл, Коннор уже растворился в городе, как мыло в воде. Я понимал, что искать его бесполезно: он отлично знает город, знает подземные катакомбы, а еще у него наверняка есть друзья-приятели, не один же он здесь раньше шастал. Какое-то время я ждал, не найдет ли Коннор меня сам и не натворит ли чего, что позволит мне его найти. Но время шло, ничего не происходило, и я сам отправился в «Бойцовый петух». Коннора там не было, был только пьяный Фолкнер, который, может, и был бы готов поделиться со мной ассасинскими секретами, но уже не мог. Мычал что-то невнятное, я ничего от него не добился и решил прийти позже. Но на следующий день пропал и Фолкнер. Меня как будто кольнуло — и я отправился в порт. Увидел, что «Аквилы» у пристани нет. Шэй, не говори ничего. Я знаю, что как магистр Ордена я действовал... непростительно глупо. Пожалуй, мне пора научиться забывать, что Коннор мой сын, потому что если бы я действовал как тамплиер, а не как отец, то непременно бы позаботился о том, чтобы за «Аквилой» следили.       Шэй немного сомневался, стоит ли это говорить, но... Наверное, стоило. Больше никто и никогда этого Хэйтему не скажет.       — Постой, — он воздел руку с бутылкой, перебивая. — Если бы ты действовал как тамплиер, а не как отец, тебе должно было бы убить Коннора еще тогда, когда он только заявил о своем желании стать ассасином, в поместье Дэвенпорт. И заодно убить Ахиллеса — потому что второго шанса уже не дают.       — Ты прав, — мистер Кенуэй зябко повел плечами, рассеянно огляделся — и Шэй сам протянул ему бутылку. — Впрочем, я не могу сказать, что Коннор действует... против Ордена. Он действует в том же направлении, но глупо, неумело, топорно! Если бы я мог хотя бы поговорить с ним! Но он уехал, не сказав ни слова, хотя в то время между нами не было ни ссор, ни напряженности. Наши пикировки, если и случались, то обрели вид философских диспутов... Но что-то заставило Коннора действовать. У меня есть предположение, однако об этом несколько позже, не хочу тебя еще больше запутывать.       — Дай угадаю? — мистер Кормак хмыкнул. — «Чайный закон»?       Хэйтем несколько нахмурился и осторожно уточнил:       — Откуда ты знаешь? Ты вроде бы в Париже кутил...       — Кутил?! — возмущенно воскликнул Шэй, но тут же гнев подавил, понимая, что не время цепляться к словам. — От Кале до Дувра в хорошую погоду не больше двух часов. От Парижа до Лондона, конечно, несколько больше, но все-таки это не идет в сравнение с Атлантикой. Я познакомился в Париже с одним таким... капитаном, так скажем. Но об этом немного позже, речь не о французской контрабанде.       Хэйтем кивнул:       — Французской контрабандой тут уже не поможешь, тем более что во Франции на чай обычно неурожай, да и проблем у лягушатников сейчас не меньше. Как там говорят про его величество Людовика Возлюбленного? «После него хоть потоп»?       — Мне стоило бы в ответ обозвать тебя «лимонником», — рассмеялся Шэй, хотя тема разговора веселой никак не была.       Хэйтем поглядел хмуро:       — Мало мне было того, что ты ирландец, а теперь ты и в лягушатники подался? Что за привычка выбирать себе скверное общество...       — Я сменил Братство на Орден, — парировал мистер Кормак. — Так что я выбрал себе отличное общество! А французы презирают мое ирландское происхождение не меньше, чем англичане, так что нечем тут мериться, Хэйтем. Сразу вспоминаю шевалье Луи. То есть, миль пардон, мсье Луи-Жозефа Готье, шевалье де ла Верендри. Двадцать лет прошло, а я до сих пор помню, как он избавил меня от шестого зуба в верхнем ряду.       — И ты еще говоришь, что это я злопамятный, — усмехнулся мистер Кенуэй.       — Да? Не помню, — отбил выпад Шэй. — Может, вернемся к «чайному закону»?       Хэйтем поглядел остро, проницательно, но кивнул — и с бутылкой не расставался:       — Все мы понимаем, — он даже немного сгорбился, — что дело тут не в чае. Это просто стало для бостонцев последней каплей. Но ты прекрасно понимаешь, Шэй, что толпа — это стихия, она неуправляема. Значит, кто-то позаботился заранее, чтобы направить народную ярость в нужное русло. Чарльз и раньше мне говорил, что для анархической силы «сыны свободы» слишком хорошо кем-то управляются. Но я могу поклясться, Шэй, что еще несколько недель назад у этого кого-то в голове не было ни единой мысли ни про какой чай. Что-то тут не так.       Шэй молчал довольно долго. Стало даже немного жарко, и он стянул кокон из покрывала, обернув его на манер римской тоги.       В голове действительно не укладывалось. С одной стороны — Британия и Ост-Индская компания с ее монополией. С другой — «сыны свободы», подозрительная сила вроде тех бандитов, которыми некогда управляла Хоуп. С третьей — Коннор. Ему, конечно, идеалы свободы, как знамя впереди, застят свет. Но была в этом всем и иная сила — тот, кто отправил письмо. Потому что юный и неопытный ассасин Коннор Кенуэй ни за что не догадался бы так вовремя и правильно ударить. И пусть Хэйтем говорит о том, что действия повстанцев грубы и неумелы. Пусть даже это правда. Правда еще и в том, что эти действия на редкость точны. Правда в том, что это тщательно спланированный бунт. А вот где за этими многоликими правдами лежит истина, Шэй не знал.       Зато знал тот, кто отправил письмо. Шэй невольно думал о том, кто мог иметь на Коннора такое влияние, что тот незамедлительно сжег письмо и выехал из Нью-Йорка, не сказав и слова с отцом. Ахиллес? Возможно. Очень возможно. Но... зачем? Шэй неплохо знал своего бывшего наставника. Тот никогда не действовал наобум. Он мог быть жесток, и его действия не всегда можно было оправдать, но он, тем не менее, был методичен. Что будет делать Ахиллес с тринадцатью восставшими колониями? Напрашивался ответ — ничего. Если Ахиллес и желает перемен, то действовать так масштабно теперь просто не сумеет. У него нет никого, кроме Коннора, на кого бы он смог положиться, а он не может полагаться даже на себя.       Кто еще? В голову не приходило ничего. Товарищи-приятели, тощие тени которых Шэй некогда видел у ворот Кенуэй-холла? Они остались в Нью-Йорке, да и никогда не хватали звезд с неба, судя по словам Хэйтема. Хэйтем тоже может ошибаться, но не настолько же?       Индейцы? К своему племени Коннор питал искренние и сильные чувства, но Шэй помнил и Мать Рода, которая много лет назад отдала ему немудреные пожитки Коннора-Радунхагейду; помнил и Ганадогона, мальчишку, с которым Коннор секретничал на охотничьей площадке, уступив старшим удобную хижину. Эти люди, как бы они ни относились к Британии, Патриотам и прочим бледнолицым, не могли спланировать ничего подобного.       Оставались знакомые в Бостоне. Кто эти люди, которые обрели такое влияние на сына, что тот сразу бросился в бой?..       Шэй покачал головой и предположил не слишком уверенно:       — Может быть, тут замешана... девушка?       Мистер Кенуэй раздраженно вскинулся. Его лицо не отражало ничего хорошего, и Шэй даже невольно припомнил те времена, когда опасался сказать магистру тамплиеров, любовнику, что-то лишнее. Но выдержки Хэйтему хватило. Или он просто слишком хорошо знал сына, а потому не высказался брезгливо в том смысле, что Коннор невинен, как агнец, осужденный на заклание, а задумался. Внешне это выражалось в том, что он расстегнул пуговицы сюртука, недовольно поерзал, устраиваясь удобнее, а потом и закинул на застеленную постель ногу.       — Нет, — наконец произнес он, но полной уверенности в его голосе не звучало. — Не думаю. Шэй, я не могу, конечно, знать всех... подробностей личной жизни Коннора. Хотя мог бы. Но я считал, что Коннор... любит меня. Что не станет скрывать то важное, что появилось у него на душе. Я видел, каким он возвращается из своих отлучек. Он бывал доволен, бывал раздосадован. Часто приходил задумчивым или, напротив, задавал вопросы и требовал ответов. Но я ни разу не видел, чтобы он был... мечтателен.       Шэй несколько неловко чувствовал себя в этот момент, но возразил:       — Ты говоришь про Нью-Йорк. А в Бостоне, откуда могло быть отправлено письмо, вы жили не вместе. Он мог «мечтать» полночи, а потом какая-нибудь Мелани за шиллинг молча перестелила бы белье.       Хэйтем тоже долго молчал. Настолько долго, что уровень белого вина в бутылке снизился на дюйм, а сам мистер Кенуэй выпутался из сюртука. И все-таки, несмотря на неуверенность в голосе, слова его звучали логично:       — Сомневаюсь. То есть не сомневаюсь, что могла найтись какая-нибудь Мелани за шиллинг, или другая по той же цене или вдвое дороже, но, Шэй, в чем смысл? Женщина в Бостоне, чье письмо застало Коннора в Нью-Йорке? Месяцами жить в отдалении, чтобы сорваться к ней за несколько часов? Никак не проявить привязанности, а потом слепо действовать в ее благо? Коннор не заинтересовался бы... настолько просто хорошей или, напротив, дурной девицей. А если это было нечто большее, то он не смог бы скрывать. Я все-таки отец.       Шэй принял доводы возлюбленного, изложил свои умозаключения и подвел итог:       — Значит, все еще сложнее. Всех близких Коннору людей мы знаем, но организовать бунт или подтолкнуть к этому Коннора они не могли, а значит, действуют как минимум две силы: тот, за кого в эту борьбу вмешался Коннор, и тот, кто получит от этого выгоду.       Мистер Кормак в задумчивости потянулся за вином, но Хэйтем, уйдя в себя, не заметил этого, а потому Шэй потребовал:       — Сядь рядом, Хэйтем. Будет удобнее бутылку передавать.       Мистер Кенуэй вздрогнул, несколько секунд осознавал услышанное, а потом и фыркнул:       — Какое галантное приглашение, капитан Кормак.       Однако пересел и вином поделился. Шэй подполз поближе, путаясь в покрывале, привалился к плечу Хэйтема и уронил:       — Я был на пристани в момент... триумфа Коннора. И, что гораздо хуже, я был не единственным там тамплиером, магистр.       Шэй плечом чувствовал, как любовник вздрогнул всем телом, и вскинул взгляд. И увидел бледное и взволнованное лицо мистера Кенуэя.       — Как ты сказал?.. — Хэйтем даже недоговаривал слова. — Не молчи, Шэй, это... Это очень важно! Кого ты там видел? Чарльза? Он сейчас в Бостоне, я собирался его отчитать за то, что он допустил это. Черч? Он тоже может быть здесь... Или...       — Все, — веско произнес Шэй, глядя Хэйтему прямо в глаза. — И Чарльз, и Черч, и Джонсон. Все трое были на пристани, и явно вместе, в одной компании. И все они видели Коннора. В этих его ассасинских тряпках, черт бы его побрал! Я полагал, Хэйтем, что ты знаешь о том, что они там будут. И если появление Коннора могло стать для тебя неприятным сюрпризом, то почему тебя так удивляет...       Мистер Кенуэй пошевелился и, заглянув в глаза, пояснил:       — Присутствие Чарльза меня не удивляет. Я, разумеется, не мог знать, как будут действовать «сыны свободы», иначе постарался бы этому помешать. Но Чарльз знает больше — не только в плане знаний. Он лучше чувствует атмосферу... Черт возьми, я ведь сам дал ему приказ по возможности препятствовать непродуманной деятельности Патриотов. Или, если воспрепятствовать невозможно, то следить — чтобы позже иметь возможность добраться до тех, кто за этим стоит. Но, Шэй, даю тебе слово: еще два месяца назад Коннор если и участвовал в этом, то разве что косвенно. А еще мне не нравится то, что мои подчиненные действуют за моей спиной, сообща. А если они теперь видели Коннора... ассасина...       — Видели, — безжалостно отрезал Шэй. — Более того, он тоже их видел. И не отказался от театрального жеста в их адрес.       — Выучил на свою голову, — простонал мистер Кенуэй. — Возможно, Орден уже не доверяет мне. Возможно, Армитедж уже отправил по моему следу убийц.       — Армитедж? — растерянно бросил Шэй. — При чем тут он? Он же магистр британского Ордена...       По коже пробежал неприятный холодок, словно Шэй все еще был в промокшей одежде. Он чувствовал, что многого не знает, был готов бороться и защищать, но не понимал, как бороться и от чего защищать, а отсутствие почвы под ногами вызывало тревогу.       — А ты не понимаешь, Шэй? — Хэйтем запрокинул голову, нервно отхлебывая вино.       Шэй видел, как судорожно дергается кадык любовника, но сейчас не видел в этом ничего волнующего или эротичного — только чувствовал, как сердце сжимается. От страха, чего греха таить. Не за себя, конечно.       — Не понимаешь, — повторил Хэйтем, опустив голову. — Колонии, английский чай, британский парламент... Ничего не напоминает? Армитедж знает обо всем, что происходит в колониях. И, уверяю тебя, он следит за всем происходящим здесь весьма пристально. А также следит за мной, насколько это возможно. У него нет причин мне доверять. Я сын ассасина Эдварда Кенуэя. Я когда-то убил магистра британского Ордена, потому что мстил за отца и сестру. Я сплю с тобой, Шэй, с бывшим ассасином, который уже почти пятнадцать лет не может предоставить результатов своей деятельности. Не думай, что о нас с тобой никто не знает! В Ордене знают все — особенно те, кому я поперек горла. И, наконец, у меня есть сын, который сегодня слишком ясно дал понять, на чьей он стороне. А может, Коннор где-то прокололся и раньше, откуда мне знать? Так что... Я на месте Армитеджа давно бы отправил к себе самому убийц. Такой человек, как я, слишком ненадежен, если смотреть со стороны общего дела Ордена. Он предпочтет убрать меня со сцены и назначить своего ставленника. И еще, Шэй... Ты пришел около сорока минут назад. Но никто из наших соратников, кто был на пристани, сюда не явился. Я... в растерянности, Шэй.       Шэй мгновенно напрягся, и даже огляделся в поисках своего оружия, которое скинул, ложась в постель:       — Не хватало еще только встать против Ордена! Хэйтем, второй раз в моей жизни... это уже слишком. Но мы еще поборемся! Я не предавал Ордена, и ты, я уверен, этого тоже не делал. Мы не нарушали данную при посвящении клятву. Думаю, что завтра самое время навестить всех троих наших соратников, что видели Коннора. Вдвоем, магистр Кенуэй. О моем приезде никто пока не знает, я не швартовался в Бостоне. Скорее всего, Гист отвел «Морриган» на Касл-Айленд.       — Опять собираешься начать вырезать тамплиеров? — Хэйтем вздохнул. — Хочешь вспомнить свою молодость?       — Это не то, чего бы мне хотелось, — бросил Шэй. — Я предан Ордену... но тебе я предан больше. Так что если тебе будет нужно, могу. Я выясню, почему они все втроем там так вовремя оказались. И я найду того, кто тебя предал, если таковой есть. Бездействие иногда не менее опасно, чем действие, тебе ли не знать. Подождем... Ты больше не один, Хэйтем. Я вернулся, и никуда не уеду, пока не удостоверюсь, что ты в безопасности.       Мистер Кенуэй несколько спокойнее вздохнул и заметил:       — Шэй, никого убивать мы не будем. Лично я бы подумал о предательстве Черча, но сомневаюсь, что такой трус, как он, сумел бы склонить на свою сторону остальных. Возможно, мы действительно чего-то не знаем. А Коннор? Ты ведь видел Коннора на пристани... Как он?       — Отлично, — успокоил его мистер Кормак. — Я бы сказал, лучше всех. Не ранен. Одежда у него была в крови, он точно кого-то убивал, но двигался естественно и нормально. Он устроил это представление — а после отлично скрылся от солдат, как настоящий ассасин, а потом удрал в гостиницу, о которой как-то раньше говорил. Я видел, как он влез на второй этаж «Бойцового петуха».       Хэйтем снова дернулся:       — Вот дурной! Об этой гостинице тоже можем знать не только мы! Может быть, стоит его сейчас навестить? Предупредить, что стоит сменить место?       — Если бы Коннор был таким недотепой, то этого юного ассасина убили бы куда раньше, — не согласился Шэй. — Пусть отдохнет и от крови отмоется. Лишь бы не удрал.       — Даже не знаю, что приоритетнее: навестить его или наших соратников, — задумался мистер Кенуэй.       Шэй даже не сомневался:       — Сначала тамплиеры. Если Коннор сбежит, то ему это только на пользу пойдет, пока не утихнет шум.       — Это верно, — мистер Кенуэй кивнул и снова разъярился. — Найду — выпорю! За самодеятельность. Давно надо было, но я считал себя прогрессивным отцом, и с презрением относился к розгам. Кажется, зря.       — Сейчас уже поздно, — скорбно признал мистер Кормак. — Коннору семнадцать лет, так что ты только нанесешь ему несмываемое оскорбление... И потом, его действительно черта с два теперь поймаешь. Хэйтем, перестань об этом думать. Дело уже сделано, теперь придется разбираться с последствиями. Но как раз ради этого стоит отдохнуть. Ты выглядишь, — он снова заглянул любовнику в лицо, — не очень. У тебя такие круги под глазами, какие у меня были тогда, когда меня шевалье по теории морского дела натаскивал.       — А он тебя натаскивал? — рассеянно бросил мистер Кенуэй. — Ты про него никогда ничего хорошего не вспоминал, в отличие от остальных твоих приятелей-ассасинов. А еще совсем недавно сказал, что он тебе зуб выбил...       — Это было позже, — справедливо заметил Шэй. — Началось с того, что мне довелось пройти с шевалье на его «Кречете». Хлебнул я, конечно, с таким капитаном... Как он меня гонял! Но отметил те умения, что я на отцовском клипере приобрел. И доложил Ахиллесу, что, мол, Кормак — сметливый матрос, но в теории — ни в зуб ногой. До сих пор подозреваю, что он это сделал для того, чтобы получить возможность безнаказанно надо мной издеваться. Часами. А еще зваться моим наставником. Мне очень хотелось приложить его... хотя бы словесно. А еще лучше — разбить его аристократическую физиономию сапогом. Но я терпел, Хэйтем! Потому что еще отец сокрушался, что не может дать мне никакого образования. Мой отец, он... он не умел читать.       Мистер Кенуэй помолчал, а потом слабо улыбнулся:       — Мой отец, ассасин, тоже был капитаном корабля. Он был еще и пиратом, но мне он об этом не рассказывал. Но у отца всегда было в запасе множество занятных историй, которые он рассказывал. Под них я вырос, под них засыпал в детстве. Мне было десять, когда отца убили, и я видел, как его не стало — но я до сих пор помню его истории. Некоторые из них я пересказывал Коннору, насколько помнил — когда ему снились плохие сны.       Шэй впервые за долгое время почувствовал себя несколько неуверенно. Если он правильно понял возлюбленного — а ведь почти научился понимать, за столько-то лет, то...       Шэй пошевелился, сполз по плечу любовника ниже, согнул ноги, забросив правую на колено левой, и устроил голову на коленях Хэйтема. И попытался припомнить что-нибудь такое, о чем можно было бы рассказать, не затрагивая извечной борьбы тамплиеров и ассасинов.       — Помню, шли мы... — начал он и запнулся. — Это был пятьдесят шестой год, я тебя еще не знал, а на «Морриган» только пушки были, и больше ничего. Шли мы по северной Атлантике, довольно мирно. Там дуют суровые ветра, часты вихри и метели, а волны иногда такие, что могут обрушиться на палубу и смыть все, что не прибито. А в тот раз солнце светило ярко, видимость была отличная, я смотрел в трубу — и не видел ни одного враждебного судна. И тут лоцман как заорет: «Мясо, сэр! Свежее мясо!». Я тогда подумал, что нам какая-то зараза на хвост села, обернулся, и тут рядом что-то так булькнуло! Я чуть штурвал не выпустил.       Хэйтем устроился удобнее, оперся на руку и заметил:       — Большинство твоих рассказов о море начинаются одинаково.       Шэй слышал по голосу, что Хэйтем улыбается, и улыбнулся в ответ:       — Ты обычно половину таких моих рассказов пропускаешь мимо ушей.       — Но самое важное-то улавливаю? — усмехнулся Хэйтем и, не дав возмутиться, продолжил: — На самом деле это не так, Шэй. Я слушаю действительно все, просто иногда... воспоминания.       Шэй не стал спрашивать. Помнил еще, как сам, в начале своего пути тамплиера, отворачивался и говорил, мол, «воспоминания», когда магистр Кенуэй справлялся, отчего молодой соратник задумчив и рассеян. Оставалось только продолжить рассказ, и Шэй, посмеиваясь, заговорил снова:       — Я, честно говоря, так и не понял тогда, что за морское чудище за бортом, но плескалось изрядно. И я отдал приказ готовить вельбот и гарпуны. Я и до этого на морской охоте с гарпунами бывал, так что когда мне предложили, не смог устоять.       — Так вот перед чем ты устоять не можешь... — протянул Хэйтем. — Я просто неправильно тебя оценил. Когда мы с тобой познакомились, мне казалось, что тебя могут заинтересовать только три вещи: ром, карты и... удобная пристань.       — Неправда! — возмутился Шэй. — Еще как минимум хорошее оружие. Не перебивай. Так вот, в морской охоте я участие принимал, на том же «Кречете», но участие это сводилось к тому, что я подавал гарпуны. Но не мог же я перед командой признать, что вообще не представляю, как за этот гарпун взяться? Тогда подумал, помню, что всему в своей жизни учился на практике. Ну, я и взялся.       Хэйтем рассмеялся:       — Судя по тому, что ты жив, охота удалась?       — И впрямь, слушает, — вполголоса заметил сам себе Шэй и возвысил голос. — Удалась. Первые два раза не попал, а потом понял, как правильно эту зверюгу тыкать надо.       — Ужасно звучит, — прокомментировал Хэйтем.       Капитан Кормак сделал вид, что не услышал:       — Гарпун засел плотно, и нас ка-а-ак потащило! Раньше-то я на такой охоте только в лодке сидел и держался за борт, а тут надо было не только стоять, не только левой рукой весь вес выдержать, да еще и дальше кидаться! А зверюга-то мечется, ей же не нравится! А вокруг куски льда плавают! Трясло нас, как... как в телеге по камням, у меня эта ледяная крошка, кажется, была везде: и за шиворотом, и в рукавах, и чуть ли не в заднице!       Погрузившись в рассказ, Шэй даже не сразу понял, что повернулся и оживленно жестикулирует, но тут ему на лоб легла теплая ладонь возлюбленного:       — Тише, Шэй, — скомандовал мистер Кенуэй и добавил мягче. — Ты и без того достаточно образно рассказываешь, отлично представляется.       Шэй потерся об руку возлюбленного, словно кот, и куда расслабленней продолжил:       — Я еще пару раз попал, а потом эта тварь оборвала канат. И ушла куда-то глубоко. Но я прекрасно понимал, что никуда она, раненая, не денется. Кровищи было! Я только по этому следу на воде и мог понять, где ее носит. Подошли поближе, а тут она бросилась на нас! Как я удержался, ума не приложу. Потом-то сообразил, что надо присесть и за борт держаться, а в первый раз меня едва в воду не смыло. А по щеке — чем-то холодным, скользким! Я гарпуном махнул, и, видно, опять попал. За спиной заорали, и нас опять поволокло. Я уже ничего не видел, сплошная пелена перед глазами. На звук ориентировался и на вопли. А потом зверюга устала буксировать вельбот, и тогда мне снова удалось хорошенько попасть. Ну, и приноровился, конечно. И чувствую — тяга ослабла. Еще немного нас протащило, а потом всплыла туша. И тут я задумался: а кого я убил-то?..       — Как это... похоже на тебя, — сдержанно фыркнул Хэйтем и полюбопытствовал: — И кого ты убил?       — Кита, косатку, — ответил Шэй и, задумавшись ненадолго, одобрительно бросил: — Туша — ого-го. Мы ее на крючьях подняли. На тех, что для абордажа. Ну, мясо-то, понятно, съели, его трудно было бы довезти, чтобы не попортилось. А вот шкура, кости! Я в ближайший порт сунулся — и мне за это столько заплатили, что я запасным гарпунщикам довольно отсыпал, и всей команде сверху накинул.       — А сам? — иронично уточнил Хэйтем. — Пить отправился? Или купил лучшую шлюху в этом порту?       Мистер Кормак наверх поглядел с усмешкой:       — Купил я не шлюху, а вельбот покрепче. И гарпунов потяжелей и получше. А на то, что осталось, купил Гисту бутылку хорошего виски — и решил, что он со мной поделится, потому что на вторую у меня денег уже не было.       — Поделился? — улыбнулся Хэйтем.       — Да у нас тогда вообще немного... стихийно получилось, — смущенно признал капитан Кормак. — В порту я не задержался, там... недружелюбно было. Я этот порт только спустя три года захватил, а в пятьдесят шестом там лучше было долго не торчать. Пришвартовались в небольшой бухте. Отметили удачную охоту и новые приспособления для охоты, так что сначала мы с Гистом распили эту бутылку, а потом уже с командой пили что попроще. А на следующий день я с похмелья встал за штурвал и маленько не рассчитал — протаранил французский бриг. Потому что нечего болтаться в заливе, как дерьмо в омуте! Нелегко пришлось, голова мутная была, так что бриг мы потопили... Столько всего полезного в воду ушло! Но хоть живы остались.       — Шэй... — мистер Кенуэй вроде бы был строг, но не пытался заглянуть в глаза или — того хуже — спихнуть с колен. — Я удивляюсь, как ты вообще до встречи со мной дожил.       — Сам удивляюсь, — практично кивнул капитан Кормак. — Но эта встреча определенно стоила того, чтобы выжить.       Он повернулся, укладываясь щекой на бедро Хэйтема. Тот склонил голову и коснулся волос — легко и почти небрежно, но приятно. Шэй заинтересованно стрельнул взглядом, глядя на то, как Хэйтем опирается на руку с зажатой бутылкой, но мистер Кенуэй понял его неправильно — попытался оттолкнуться и предложить бутылку. Мистер Кормак отрицательно замотал головой, разметывая и без того растрепавшиеся за время погони и раздевания волосы.       Теплая ладонь провела по рассыпавшимся прядкам, по виску, по щеке...       — Как всегда, лохматый и небритый, — вздохнул Хэйтем.       — Я как всегда, — Шэй все еще улыбался. — С корабля на... Из огня да в полымя. Кажется, это — мое Кредо.       — Вот это точно, — заметил мистер Кенуэй.       Но поглаживать по голове не перестал. Шэй наслаждался и ловил ласку, а мысли тем временем мыслились все менее... приличные. Стоило скосить взгляд на гульфик брюк Хэйтема, до которого было не больше полутора дюймов, как Шэй вдруг со всей ясностью почувствовал, что прошлый раз был больше года назад.       Мистер Кормак поспешно потянулся за покрывалом, прикрывая бедра. На нем не было ничего, кроме рубахи, сразу будет видно. А по всем правилам морских сражений следовало напасть так, чтобы противник не заметил подготовки к бою. От первого выстрела порой зависит весь исход схватки...       И потом, Хэйтему так будет лучше. Он слишком напряжен. Переживает, волнуется... Шэй не соврал, когда сказал, что выглядит тот скверно. Видно, этот год был нелегким: волосы мистера Кенуэя почти полностью поседели, а темные тени под глазами ясно говорили о том, что тот мало спит и много работает. До утра все равно ничего толком не сделать — надо отдохнуть, удачные решения не приходят на мутную голову.       Но если предложить, Хэйтем наверняка откажется. Все потому, что думает о другом. Шэй едва ли не впервые подумал о Хэйтеме раньше, чем о себе. И даже был готов обойтись собственной рукой. В конце концов, так было месяцами, еще несколько дней ничего не изменят.       Капитан Кормак оценил поле битвы — и, приподнявшись, уперся рукой в кровать между расставленных ног любовника. И склонился над ним, касаясь губами пока еще застегнутых брюк, горячо выдыхая в ткань.       Рука Хэйтема, не остановившаяся даже тогда, когда Шэй сменил позу, замерла, и мистер Кормак почувствовал, как пальцы сжимаются на затылке.       — Шэй, — тихо и с присвистом произнес Хэйтем. — Ты... хочешь...       — Тебя, — не поднимая головы, отозвался Шэй. — Я хочу тебя. Забудь про тамплиеров, ассасинов, Британию и колонии. Вдвоем мы с тобой выдержим что угодно. Мы справимся. А если потребуется, я буду тебя защищать от кого бы то ни было. Как раньше. Как всегда.       Мистер Кенуэй слегка помедлил, а потом отклонился назад, перегнулся через кровать и, судя по звуку, попытался поставить опустевшую или почти опустевшую бутылку на пол. Шэй слышал и то, что ему это не удалось — бутылка явно покатилась по полу, но Хэйтема это, очевидно, не волновало. Он оперся на руки и отрывисто бросил:       — Хорошо, что ты приехал именно теперь, Шэй. Когда ты рядом, мне куда спокойнее. Я доверяю тебе. Делай... что хочешь сделать.       Предложение было щедрым, мысли заметались — спектр того, что Шэй хотел сделать, был слишком широк, когда мистер Кормак сообразил, что на самом деле выбора нет. Это сейчас Хэйтем расслабился и сумел отвлечься, но стоит подняться — и что угодно может напомнить ему обо всем, что происходит в Бостоне. Не сказать, чтобы эта мысль сильно Шэя расстроила.       Он нетерпеливо потянулся к застежкам на брюках любовника, энергично выпутал из-под пояса рубаху и прижался губами к тонкой ткани белья, с привычным удовлетворением отмечая, как под ней твердеет горячее естество. Попытался было отогнуть ткань зубами, когда был пойман Хэйтемом за собранные в хвост волосы.       Над головой насмешливо-ласково прозвучало:       — Лучше без этого. Вот именно поэтому я предпочитаю, чтобы ты чисто брился.       — Только поэтому? — хмыкнул Шэй и вырвался.       — Еще потому, что с небритой физиономией ты смахиваешь на разбойника с большой дороги, — признал мистер Кенуэй. — И годы не добавили ей отеческого благородства.       — Тебе же это нравится, — ухмыльнулся Шэй, а чтобы не получить язвительного ответа, провел языком прямо по ткани.       Хэйтем дернулся, так и не успев поделиться своими мыслями, и отпустил волосы, оставив Шэю свободу действий. Этим следовало воспользоваться, причем незамедлительно.       И Шэй воспользовался. Уже не церемонясь, сдвинул белье и обхватил губами головку распрямившейся плоти. Это действие мигом отозвалось ниже пояса, и Шэй даже рассеянно подумал, что идея раздеться изначально была удачной. Надо взять на заметку на следующий раз, все равно этим кончится.       Ласкать любовника было приятно, и Шэй охотно пользовался всем приобретенным за годы опытом — точно знал, что Хэйтему нравится, однако позаботиться о себе было трудней. На правую руку Шэй опирался, а на левой практически лежал, так что... Впрочем, это было уже не так уж важно, когда Хэйтем так вздыхает и так запрокидывает голову.       Шэй склонился ниже, сдавив головку гортанью, потом чуть отклонился, позволяя плоти упереться в щеку изнутри. Этого как раз хватило, чтобы глубоко вздохнуть, потому что Хэйтем ненавязчиво придавил его за затылок, заставляя принимать глубже. Шэй и сам откликнулся на это стоном. Видеть и ощущать нетерпение любовника — это заводило не меньше, чем ощущение члена, скользящего между губ.       Мистер Кормак понял, что слишком увлекся, только тогда, когда Хэйтем, управляющий его движением с помощью хвоста, подался вперед. Шэй чувствовал, как напрягается узкое бедро, на котором он почти лежал, как в затылок впиваются пальцы...       Лежа глотать неудобно, это Шэй давно усвоил, а потому облегчил себе задачу — слегка отклонился, лаская только чувствительное к нежным прикосновениям навершие, и почти не напрягался, когда на язык плеснуло вязким, горьким. Волосы Хэйтем выпустил и перевел дух.       Шэй облизнул губы — все-таки лежа неудобно — и приподнялся. Собственное желание осталось нереализованным...       — Постой, — хрипловато остановил его Хэйтем и вдруг толкнул в плечо, укладывая на кровать.       Смятое покрывало легло под спиной комьями, но Шэй почти не чувствовал неудобства, поскольку сразу ощутил горячее дыхание и влажные губы. Сил хватило только на то, чтобы сдавленно выругаться — Шэй и сам не осознавал, насколько возбужден. Хэйтему, в отличие от него самого, и стараться особо не пришлось. Капитана Кормака, о котором ходили легенды, хватило на несколько движений, не больше.       Шэй устало поерзал на разворошенной кровати, вытянул из-под себя комья покрывала и зевнул. День вышел слишком насыщенным, а теперь, когда переживания трансформировались в подобие плана, а мысли о близости любовника больше не отвлекали, его неудержимо заклонило в сон. Но ложиться раньше, чем ляжет Хэйтем, нельзя. С него станется отправиться куда-нибудь на ночь глядя или — что не многим лучше — полночи пить и нервничать. Этого допускать нельзя.       — Думаю, тебе лучше лечь на ту кровать, — мистер Кормак махнул рукой. — Там, по крайней мере, подушки на месте, а одеяло не выглядит так, как будто за него грызлись собаки. Дверь закрыта, а в окно, надеюсь, никто за ночь не вломится. Разве что Коннор.       — Пусть только попробует, — мрачно буркнул Хэйтем, но вставать не спешил.       Напротив, подпихнул Шэя в бок и вытянулся рядом. Кровать была узкой, но Шэй охотно подвинулся, сообразив, что возлюбленный собирается улечься с ним. Вот только свеча горела далеко — у соседней кровати.       Однако, зевнув еще раз, Шэй счел, что это и неплохо. Если возможный враг будет считать, что здесь не спят, еще сто раз подумает, стоит ли лезть. А свеча к утру догорит.       И устраиваясь на плече Хэйтема на узком ложе, Шэй чувствовал успокоение. Никто не причинит Хэйтему вреда — по крайней мере, пока жив Шэй Патрик Кормак.