Дело всей жизни

      Ветер трепал полы длинных плащей, забирался колючими порывами под воротники, а на крыше это ощущалось особенно. Шэй подошел к краю, поглядел вниз и поинтересовался:       — Спускаемся?       — Подожди, — осадил его мистер Кенуэй. — Что-то мне здесь не нравится. Чарльз всегда жил в «Четвертой миле», и здесь всегда толпились всякие оборванцы, которых он нанимал. «Особый отряд», так он называл всю эту шваль.       Шэй внимательно осмотрелся. Никакой «швали» он не наблюдал. Двое пильщиков трудились над толстым баланом с помощью двуручной пилы. Толстая тетка, охая, снимала белье — ночь выдалась холодной, посеревшие тряпки промерзли. У поленницы мирно дрыхла тощая псина на длинной цепи — так она бдила за гостиницей. Двое мальчишек раскатывали лед у каретника — видно, чтобы господам и дамам было удобнее вылезать из экипажей.       Обычная жизнь, которой не касались бунты и война тамплиеров с ассасинами. Конечно, до тех пор, пока восстание и война не придут сюда сами.       — Чарльз ведь живет с женой? — хмуро спросил Шэй. — Ты не знаешь, они ночуют в одной комнате?       — До недавнего времени так и было, — так же хмуро откликнулся Хэйтем. — Но потом миссис Ли заболела... и настояла на том, что им нужно жить раздельно.       — Это хорошо, — бросил Шэй. — Нам нужен только сам Ли. Если там происходит что-то скверное, то лучше иметь преимущество.       — Вряд ли там сейчас может происходить что-то скверное, — не согласился Хэйтем. — К утру, если что надо было, давно попрятали. Пойдем через дверь — незачем наводить на мысли, что у нас что-то за душой. Достаточно Коннора.       — Тогда ты в дверь, а я в окно, — скорректировал предложение Шэй. — Так даже лучше — если меня не будут видеть.       — Ассасин, — еще мрачнее буркнул мистер Кенуэй. — Вроде годы прошли, а привычки все те же. Пойдешь со мной через дверь. Я ничего не скрываю. А теперь и Коннора не скроешь. И кстати...       — Подожди! — возбужденно перебил его Шэй, вглядываясь вдоль улицы. — А это не Коннор ли?..       Бледное зимнее солнце, которое в этот поздний час только поднималось, здорово слепило. Несущаяся по улице фигура металась то влево, то вправо и поднимала тучи снежной пыли, но бело-синюю ткань ассасинского плаща Шэй узнал сразу.       — Коннор! — скрипнул зубами Хэйтем. — Несется, паршивец. Интересно, что ему тут понадобилось. За ним не гонятся?       — Гонятся!       Шэй только теперь увидел, как из-за поворота высыпалась целая толпа красных мундиров. Фигурка сына мелькнула в проулке и пропала.       — За ним! — рявкнул Шэй, не дожидаясь приказа. — Хэйтем, догони! А я задержу этих!       На более долгие объяснения времени не было, и Шэй спланировал в телегу с сеном, которую тащила за собой убогая кляча с седым стариком на козлах. Шэй успел выскочить и даже в кого-то вонзил клинки, когда услышал характерное шуршание сена — значит, Хэйтем послушался.       Но времени разбираться не было. Шэй громко свистнул, отвлекая внимание на себя, и вступил в неравную схватку. Нападающих было много, перед глазами было красно от мундиров и от крови, которая делала мундиры еще красней.       Мистер Кормак дрался отчаянно, но внутренним хронометром отмечал убегающие мгновения. Чем дольше он здесь задержится, тем дальше уйдут Хэйтем и Коннор. И вот когда он уже облегченно выдохнул, увидев, что осталось только двое противников, откуда-то вышел еще один отряд.       Шэй прекрасно умел драться, прекрасно умел фехтовать, но когда противников столько... И ведь оставлять живых нельзя — они видели его в лицо, они смогут составить словесный портрет или даже набросать портрет настоящий. В Венеции и в Париже портреты «убийцы Патрика O’Райли» смотрели со всех стен. В Бостоне этого нельзя допустить, иначе сохранить инкогнито будет невозможно.       И Шэй воспользовался тем, что делать не слишком любил — натянул маску на лицо и бросил под ноги дымовую шашку. Нападающие тотчас отступили, кашляя и закрываясь руками. Перерезать дезориентированных врагов не составляло труда, однако пришлось дождаться, пока дым рассеется, чтобы убедиться, что живых не осталось.       Не осталось. Шэй услышал женский визг и увидел плохо одетую девицу, которая, заметив на улице трупы, прижалась к стене дома и вопила. Однако сейчас сам Шэй был в маске, а потому лишнего на себя брать не стал — тенью метнулся в переулок, оставив девицу наедине с ее ужасом. Но хотя бы жива осталась.       Мистер Кормак несся вперед, не разбирая дороги, но поначалу даже особое зрение ничем не могло ему помочь. А вот через два квартала он и обычным зрением увидел, что выпавший за ночь снег примят и разметан, как будто туда кто-то с силой приземлился. Должно быть, здесь Хэйтем Коннора нагнал. Но куда они делись дальше?       Дальше по улице никаких следов схватки не находилось, и Шэй поднял взгляд наверх. Так и есть, совсем рядом с потревоженным снегом — подъемник при мастерской по камню. «Все виды ритуальных услуг», — гласила вывеска. Стало как-то не по себе.       Веревка подъемника была перебита, и подниматься пришлось самому. Не оставалось так же сомнений, что воспользовался подъемником Коннор, пытающийся удрать. Абсолютно очевидно и то, что Хэйтему после этого пришлось забираться по стене, а значит, у юного ассасина была фора.       Но взобравшись на крышу, Шэй понял, что дальше будет проще. Крыша — не улица, здесь не ходили люди и не ездили с раннего утра повозки, а потому следы сапог на снегу были заметны отчетливо. Шэй бегом пересек несколько крыш, прыгая с одной на другую, а потом наткнулся на труп солдата, которому не посчастливилось в это утро нести караул именно там, где пронеслись тамплиер с ассасином. Шэй присел над трупом и внимательно его осмотрел, а потом и перевернул тело. Караульный умер от точного удара в сердце со спины. Рана была только одна, что позволяло предположить, что убил его Хэйтем — он носил скрытый клинок только на одной руке. Коннор бы вонзил оба клинка — чего мелочиться?       Следы сапог уводили дальше, и Шэй увидел кровяные капли. Сначала немного, а потом все больше и больше. Кто-то из убегавших был ранен. Не тот, кто убил караульного... Шэй помнил, что лезвие сабли, валяющейся у трупа, было чистым, и пожалел, что не проверил, был ли у того пистолет, и был ли он заряжен. Но теперь надо было идти вперед.       Капли падали все чаще и превратились в настоящую цепочку, когда след оборвался — у самого края крыши, ведущей во двор. Шэй взглянул вниз, увидел сугроб — и, не раздумывая, туда спрыгнул. И тотчас услышал голоса — такие знакомые...       — Сидеть! — строго восклицал один из них. — Сиди и не дергайся, иначе я добавлю!       — Отпусти! — не менее яростно взывал второй. — Обойдусь!       — Заткнулись оба!       С этими словами Шэй нырнул за забор, где под навесом на бочке сидел Коннор, а Хэйтем стоял, нависая над ним. И оба выглядели...       Седые волосы мистера Кенуэя, собранные красной лентой, растрепались, и из-под треуголки спадали неаккуратные пряди. Коннор, на одежде которого еще были видны разводы от застиранной крови, сбросил капюшон и размазал по щеке свежую кровь.       — Кто из вас ранен? — властно спросил Шэй, пользуясь тем, что оба от неожиданности замолчали.       — Ну не я же, — зло бросил Хэйтем. — У меня бы хватило ума не оставлять за спиной вооруженного человека.       — Я не хотел убивать, — прошипел Коннор. — Я просто хотел пробежать мимо. И если бы не ты, то он бы вообще не погиб! Зачем ты погнался за мной? Что тебе от меня нужно?!       — Молчать, ассасин! — рявкнул мистер Кенуэй. — Закончу с перевязкой — поговорим!       Шэй вгляделся в ловкие движения возлюбленного и увидел, что тот аккуратно перетягивает левое предплечье сына. Рукав ассасинского плаща Коннора был разрезан от плеча до локтя, а в качестве перевязочного материала Хэйтем явно воспользовался собственной рубахой. Или, что вернее, ее куском. Наверное, оттяпал тем же скрытым клинком — срез был больно ровным, да и в костюме Хэйтема наблюдался некоторый беспорядок.       — Насколько серьезно? — коротко спросил Шэй, заняв оборонительную позицию у забора на тот случай, если крики кого-то привлекли... Или привлекут. В том, что разговор между отцом и сыном пойдет на повышенных тонах, он не сомневался.       — Царапина, — независимо бросил Коннор. — Мне почти не больно.       — Царапина, — передразнил его мистер Кенуэй. — Не больно ему. А когда в снег свалился, что стонал тогда?       Коннор насупился и раздраженно буркнул:       — Ну ведь правда, это даже не рана! Так, вскользь зацепило...       — Тебе бы попало точно в спину, если бы я не вмешался и не прирезал того, кто в тебя стрелял, — высокомерно бросил Хэйтем. — Я за тебя в это влез, ассасин! А ты, Шэй, тоже передо мной ответишь. Это ты его научил! Это ты ему рассказывал, как важно зазря не убивать, а он и уши развесил! Любому, кто вступил в эту борьбу, должно быть понятно, что без жертв в ней не обходится. Разве можно оставлять стрелка за спиной?!       — Но он мне ничего не сделал, — растерянно протянул Коннор. — Я не хотел его убивать. Обычно в Бостоне не очень много караульных на крышах...       — Бестолочь, — в сердцах кинул Хэйтем. — После того, что ты устроил вчера на пристани, в городе, разумеется, количество постов и патрулей увеличили раза в три. Об этом ты не подумал, конечно... Шэй, это все твое воспитание.       — Шэй... — Коннор чуть повернулся и улыбнулся, впрочем, тут же скривившись от боли. — Я... Я очень рад, что ты приехал. Отец, не надо его ругать, он был прав. И я стараюсь не убивать без нужды.       Шэй тяжело вздохнул и оперся на забор плечом.       — Я тоже рад тебя видеть, — искренне произнес он. — А еще я видел тебя вчера. Коннор... Ты хоть понимаешь, как ты подставил нас с Хэйтемом? Ты неплохо покрасовался перед тамплиерами, они тебя видели. И видели они не просто народного мстителя, они видели ассасина Коннора Кенуэя. Тебе это ни о чем не говорит?       — Я и есть ассасин, — Коннор вскинул голову и поглядел прямо. — И мне наконец-то удалось сделать что-то... настоящее. Стоящее!       — И чего оно стоит? — поинтересовался Шэй. — Жизни твоего отца?       — Жизни отца? — Коннор нахмурился. — Почему? Я — не собственность магистра Кенуэя, могу делать то, что считаю нужным.       — Ты до сих пор жив, ассасин, — Шэй поджал губы. — А Хэйтем сейчас тебя перевязывает, хотя должен был бы добить. Неужели ты не понимаешь, что нам до обвинения в предательстве Ордена — один шаг? Да, вряд ли понимаешь. Если ты сейчас вдруг захочешь стать одним из нас и пойти по пути Отца Понимания, что тебе грозит?.. Ахиллес обидится? Уверяю тебя, он даже не обидится, привык. Но это не детская игра, Коннор. Я всерьез опасаюсь, что Орден пошлет убийц, чтобы уничтожить нас. И тебя заодно, не оставлять же.       И в этот момент Шэй вдруг со всей очевидностью понял, насколько Коннор еще юн. Он недоверчиво поглядел в глаза Шэю, перевел взгляд на Хэйтема и неуверенно произнес:       — Я этого не допущу. Я теперь... умею убивать. И я буду вас защищать.       — Ты себя-то защитить не можешь, — раздраженно высказался Хэйтем и затянул последний узелок. — Вставай, Коннор. Идем.       — Куда?!       — К нам, — Шэй вздохнул. — В «Зеленый дракон».       Коннор возражать не стал — очевидно, понимал, что поговорить придется, и лучше бы это делать не на улице. Он поднялся, тяжело переступив с ноги на ногу, а сделав первый шаг, с шипением схватился за предплечье. Хэйтем поджал губы, но ничего не сказал. Дорога вышла нелегкой — количество патрулей и впрямь зашкаливало, а Коннор в окровавленной одежде не только привлекал внимание, но еще и не был способен взобраться куда-то, чтобы незаметно пройти верхами.       Впрочем, переживал Шэй зря. Британские солдаты глядели порой придирчиво и подозрительно, но уверенная походка Хэйтема, его высоко поднятый подбородок и презрительный взгляд не давали усомниться в его праве находиться на улице в каком угодно виде и в какой угодно компании. По крайней мере, не нарушая закона на глазах у стражей сомнительного порядка.       Хэйтем всю дорогу молчал, и Шэю было не по себе. К тому моменту, как гостиница «Зеленый дракон» оказалась в пределах видимости, мистер Кормак по лицу любовника видел, что тот уже составил список претензий и наверняка заготовил соответствующие слова. Назревала буря.       Однако мистер Кенуэй вдруг нарушил молчание и довольно спокойно приказал:       — Коннор, через окно. Незачем кому-то знать, что ты здесь. И хозяину гостиницы — тоже.       Шэй хотел было возразить, что юноша ранен, но увидел упрямый взгляд Коннора — и решил не встревать.       Обойти гостиницу и подняться по лестнице чинным шагом было много дольше, чем добраться до окна, а потому мистер Кормак ни капли не удивился, когда, открыв окно, услышал шуршание в кустах внизу. Шэй успел краем глаза увидеть закушенную до белизны губу Коннора — и подал руку, помогая перевалиться через подоконник.       Хэйтем тем временем запер дверь и едва ли не торжественно зажег свечи — несмотря на то, что наступил день, в комнате было темновато.       Шэй даже поежился — уж больно торжественная обстановка напоминала приготовления к ритуальному суду. И тем более зловеще прозвучали первые слова.       — Присаживайтесь, мистер Коннор Кенуэй, — скрипуче проговорил Хэйтем, указав на кровать. — Нам многое предстоит обсудить.       Шэй перехватил настороженный взгляд сына и только слегка руками развел — мол, сам виноват. Коннор вскинул подбородок не хуже Хэйтема и уселся на кровать гордо, как низложенный король:       — И о чем же мы будем говорить, магистр Кенуэй?       Слова были дерзкими, и Шэй поежился. И только тогда сообразил закрыть окно — дуло немилосердно.       Неожиданно Хэйтем сорвался с места и навис над сыном. Разве что не ударил.       — Коннор!       — Отец, — юноша, находясь в заведомо невыгодном положении, немедленно вскочил на ноги и отступил к стене.       — Предлагаю решить дело миром, — встревоженно встрял Шэй.       Мистер Кенуэй-старший недовольно дернул плечом, отошел и отвернулся. И бросил через плечо, сложив руки за спиной:       — Коннор, я хочу услышать объяснения, зачем ты затеял все это. Можешь не рассказывать, как страдают бостонцы. Я им тоже по-своему сочувствую, но одного сочувствия мало, чтобы устроить внезапную акцию. Я хочу знать, что стало причиной тому, что ты внезапно сорвался в Бостон, где немедленно встал в оппозицию Ордену. Про борьбу с тамплиерами тоже можешь не рассказывать — как-никак, ты верно заметил, я магистр, но никаких угнетательски-эксплуататорских действий не предпринимал.       — Да?! — запальчиво воскликнул Коннор, и глаза его блеснули, а бледные от боли или потери крови щеки порозовели. — А мой народ? Мое племя? Или они не люди, и их можно не принимать в расчет?!       Шэй видел, как недоуменно поглядел на него Хэйтем — так, чтобы Коннору было не видно. Не оставалось сомнений, что мистер Кенуэй не понимает, в чем его обвиняют. Но раскрывать карты было не в характере Хэйтема, а потому он резко развернулся и склонил голову набок:       — Никаких приказов касательно твоего племени я не отдавал. По крайней мере, в последние годы.       — Я тебе не верю! — Коннор бессильно сжал кулаки. — Я знаю, кто действует против моего племени! Это ты! Это ты хотел получить артефакт Предтеч, хотя я говорил тебе, что он не работает. Но ради этой штуки, пусть даже сломанной, ты готов погубить людей! Иногда я... Иногда мне кажется, что ты чудовище.       И Хэйтем позиции сдал: устало потер пальцами нахмуренный лоб, покачал головой и куда тише и мягче проговорил:       — Нет, я все-таки чего-то не понимаю. Давай разбираться, Коннор. Я не лгу. Я не отдавал приказа как-то вредить твоим соплеменникам, а если это произошло, то мне ничего об этом не известно. Объясни мне хотя бы сейчас, что это было за письмо, которое призвало тебя в Бостон? Его написал Ахиллес?       Коннор долго и отчаянно вглядывался в лицо отца, а потом тоже заговорил тише:       — Раксота только переправил письмо. От него в конверте была записка с датой, временем и парой уточнений. А само письмо было от Ганадогона.       — И что же писал Ганадогон? — аккуратно поинтересовался Шэй. — Ведь сейчас это уже взрослый парень, тебе ровесник. Разве вы не переписываетесь?       — Переписываемся, — хмуро бросил Коннор. — Но письма из фронтира идут долго, а иногда и вовсе не доходят — и тогда переписка замирает на месяцы и становится страшно. Ганадогон пошел к Раксота, потому что Раксота умеет быстро пересылать письма. Сам Раксота писал, что не уверен в том, что поступает правильно, призывая меня, но когда я прочел письмо из племени, то не мог уже думать ни о чем. Вы, тамплиеры, хотите отнять у моего народа землю — и вместе с ней наши верования и все, что нам дорого. Я слышал, что стало с племенами, которые купились на красивые слова — их заставили уйти туда, где земля не родит, а леса скудны на дары.       Хэйтем даже замер, так и не убрав руку ото лба.       — Но Ордену не нужны ваши земли, — все еще непонимающе, но уже раздраженно выдохнул он. — Наши цели вовсе не в этом. Есть... люди, которым я давал приказ заручиться поддержкой индейских племен. Я не ограничивал подчиненных в методах, но думается мне, что отнять что-то — плохой повод для дружбы. Что же касается артефакта, то я не предпринимал никаких действий по его добыче. Пусть я чудовище, Коннор, но я бы не стал уничтожать людей ради использованного артефакта. Шэй не даст солгать, он немало знает про то, что некоторые артефакты Предтеч — одноразовые.       Шэй поежился. Даже поглядел на свою руку в перчатке — и отчетливо, как в одном из снов, что преследовали его всю жизнь, вспомнил, как черно-серебристый многоугольник рассыпался на ладони. По спине пробежали мурашки, прогнать которые мог только глоток доброго рома или объятия Хэйтема.       Коннор, кажется, поверил. По крайней мере, поверил хотя бы чему-то. Но упрямо возразил — и глядел при этом остро, внимательно:       — Джонсон. Уильям Джонсон. Это он захотел купить землю моего племени. Ганадогон писал, что он приходил добром, но Мать Рода отказала, потому что сама земля священна. Тогда он начал угрожать, и... И вождь ротинонхсонни принял решение... отдать землю. Но этого нельзя допустить!       Хэйтем шумно втянул воздух и уселся на вторую кровать, взглядом предлагая Коннору устроиться напротив. Шэй остался у окна — не хотел занимать ни одну из сторон. Если сесть с Коннором, тот может сделать неверные выводы. А если с Хэйтемом, то может... испугаться. Да любому ассасину было бы не по себе, когда напротив двое тамплиеров сидят и слушают.       — Итак, хорошо, — подвел промежуточный итог мистер Кенуэй. — То есть ничего хорошего, конечно, но я готов это принять за рабочую гипотезу. Пусть мистер Джонсон возжелал купить землю, это еще не преступление. Но какая связь между землями ганьягэха и английским чаем?       — Преступление, — буркнул Коннор. — Когда хотят купить то, что не хотят продавать, это настоящий грабеж. Я дал слово защищать свой народ. Но что я мог сделать? Перекупить сделку? У меня таких денег нет, да и вряд ли бы мне что-то продали. Пойти к тебе? Я был уверен, что Джонсон делает это с твоего согласия. Что почти правда, потому что тебе было на это наплевать. Мне нужно было срочно придумать какой-то способ что-то ему противопоставить. И тогда я подумал, что раз у меня нет денег, чтобы перебить сделку, то нужно лишить этих денег Джонсона.       Шэй нахмурился. Что-то не складывалось.       — Подожди, — он взмахнул рукой. — Деньги за чай — это еще не полученные средства. С чего ты решил, что на банковских счетах Джонсона не хватит денег на сделку?       — Темнит, — бросил Хэйтем мистеру Кормаку. — Мы вырастили настоящего ассасина — даже теперь пытается вывернуться!       Коннор гордо обернулся на Шэя и воскликнул:       — Потому что мне помогли это выяснить! Но я ничего вам не скажу, потому что не хочу потом узнать, что моих друзей убили неизвестные. Мне подсказали, что Джонсон вложил большую часть своих средств в английские товары и рассчитывал получить как минимум на треть больше. Уж не знаю, хватало ему или нет; важно то, что все его деньги — это был тот самый чай. И он, конечно, пришел проводить его в последний путь. С тем же успехом я мог кидать в воду золото. Его золото.       Шэй едва за голову не схватился — удержала только годами выработанная выдержка. Но Хэйтем и по короткому дерганому движению догадался...       — Говори, Шэй, — устало попросил он. — Скажи то, что ты хочешь сказать. Потому что потом выскажусь я.       — Я видел на пристани и Ли, и Черча, и Джонсона, — постарался покороче пояснить мистер Кормак. — Ли смотрел как-то... Как будто бы хотел рассмеяться, но не смел. Черчу явно было плевать — будто за компанию пришел. А вот Джонсон... Коннор, ты должен понимать, что лишить большей части средств такого человека — смертельно опасно, на что бы он ни собирался их потратить. То, что сделал ты вместе со своими приятелями — это тоже грабеж. Даже если вынужденный, факта это не отменяет. Как ты догадываешься, это тоже смертельно опасно.       — Да о чем он догадывается?! — не сдержался Хэйтем, указав ладонью на злого и растерянного Коннора. — Он даже не догадывается, что его красиво использовали в политической борьбе. Уж не знаю, кто там твои приятели, Коннор, но они успешно обвели тебя вокруг пальца. Добились бунта, поставили под удар колониальное правительство и дали Британии повод ужесточить методы. А все ради чего?       Коннор машинально дернул плечом и охнул — движение, видно, оказалось болезненным.       — Ради священной земли, — яростно выпалил он. — Ради того, чтобы мой народ не лишился того, чего им дорого. Того, что уже отняли вы, англичане! Того, что мы таким трудом сохранили! Я догадывался, что меня используют, но мне было на это плевать. Потому что у меня была цель — своя. И у них была цель — своя. Мы вместе добились своих целей, а уж кто кого использовал, сложный вопрос.       — Коннор! — Хэйтем мучительно скривился. — Радунхагейду... Ты не только индеец! Ты еще и англичанин, помни об этом. В тебе течет моя кровь. Я сам учил тебя. Так стань тем, кто примирит бледнолицых с индейцами, а не тем, кто... направит их на тропу войны.       — Пока такие, как Джонсон, думают, что им подвластно всё только потому, что у них есть деньги, никакого мира быть не может, — упрямо и мрачно отозвался Кенуэй-младший. — Мои друзья — не только индейцы. Среди них есть и англичане, и французы, и ирландцы. И мы все хотим свободы! А как ею распоряжаться, мы сами решим.       Хэйтем возвел очи горе:       — Ты слышал, Шэй? Свободы они хотят. А о том, что у них достаточно свободы, не думают. О том, что завтра и этой свободы может не быть, потому что Британия вполне может выслать сюда флот и разбомбить побережье, чтобы другим неповадно было.       Мистер Кормак неловко откашлялся и негромко заметил:       — Слышал. И знаешь, Хэйтем, мне не очень хочется это признавать, но в семнадцать я... И сам таким был. После того, как я вознамерился освободить из лап коварного проксенета одну девушку в Массачусетсе... Пожалуй, я не имею морального права судить. А кстати, Коннор! Ты не просветишь нас, где «Аквила»? На пристани я ее не видел. Или ты и ее уже успел потопить?       Коннор немедленно вскинулся:       — Ты что, Шэй! С «Аквилой» все хорошо. Просто... Просто я не знал, чем закончится дело в порту, и отправил ее с Фолкнером на Касл-Айленд. Там спокойно, так что ей ничего не грозит.       Мистер Кормак глубоко вздохнул и обреченно произнес:       — Не уверен. Именно потому, что там спокойно, я отправил туда «Морриган». С Гистом, разумеется. Надеюсь, они пришвартуются подальше друг от друга.       Хэйтем таким оптимистом не был:       — Я бы на это не рассчитывал. Оба умеют находить самую безопасную гавань, так что Гист и Фолкнер наверняка уже столкнулись и набили друг другу лица. В лучшем случае. Коннор, давай начистоту. Твой поступок спутал мне карты, но как раз это я даже... готов простить. Потому что ты ассасин, ты действуешь сообразно своему Кредо. И еще потому, конечно, что хоть я и не сторонник жестких мер, иногда это необходимо, а власть Короны — не моя цель. Но вот то, что ты рискнул своей жизнью, моей жизнью, жизнью Шэя... Этого я не понимаю и не желаю понимать. Я поговорю с Джонсоном. К Ордену эти дела имеют опосредованное отношение, но, надеюсь, он прислушается к моим словам. В конце концов, идти против магистра — не очень разумно; особенно, когда есть другие пути. Ты вырос, Коннор, и я надеюсь, что впредь ты будешь осмотрительнее.       Коннор засопел — так же смешно, как в детстве — и неуверенно проговорил:       — Наверное, я должен попросить прощения. Нет, не за то, что я сделал. Я все сделал правильно! У меня была цель, и я добился ее так, как мог. Но... Я действительно думал, что это ты приказал Джонсону... Я не хотел считать тебя чудовищем, отец. Как бы ты поступил на моем месте?       — Не знаю, — Хэйтем покачал головой. — Вряд ли так же, как ты. Вот Шэй бы мог. Мне приятно знать, что ты способен на сильные поступки, сын, но лучше бы они были более продуманны.       Коннор немного помялся, а потом повернулся, и мистер Кормак увидел, что тот отчаянно и почти жалобно глядит именно на него:       — К вам действительно отправят убийц? Шэй, я этого не хотел.       — Я не знаю, — честно откликнулся Шэй. — Теперь ни для кого не будет секретом, что ты, Кенуэй-младший, ассасин. Но дело сделано, пути назад нет. Хотя то, что это последствия самодеятельности кого-то из колониального Ордена, наполняет меня надеждой. Британия далеко, а между собой мы и сами разберемся, верно?       — Верно, — облегченно выдохнул Коннор, а потом требовательно воззрился на отца. — Обещай, что ты скажешь мне, если твои тамплиеры захотят тебя убить. Я буду рядом. Мне убивать тамплиеров не только легче, но еще и положено.       Шэй не удержался, фыркнул. И впервые за сегодняшний день увидел, как едва заметно улыбается Хэйтем.       — Личный защитник-ассасин магистра Ордена? Это что-то новенькое. Непременно расскажи Ахиллесу, пусть за голову схватится.       — Шэй говорил, он привык, — парировал Коннор и вдруг весь как-то сгорбился.       Мистер Кормак понимал, что сын вырос; что он почти взрослый — и на противоположной стороне борьбы, но...       Хэйтем, видимо, чувствовал то же самое, потому что пытливо поглядел на отпрыска и пересел, обнимая того за плечо:       — Несмотря ни на что, ты мой сын, — мягко произнес он.       Шэй тоже не мог остаться в стороне — сердце щемило. Он присел с другой стороны и тоже обнял Коннора:       — Выше нос, ассасин.       — Нужно найти доктора, — Хэйтем с тревогой осмотрел пропитавшуюся кровью самодельную повязку. — Пусть убедится, что рана не опасна.       Коннор немедленно воспротивился:       — Нет! Вы же говорили, что никто не должен знать. Доктор — не исключение. А убить того, кто придет помочь, нельзя.       — Он прав, Хэйтем, — заметил Шэй. — Я сам осмотрю. Промоем спиртом, я принесу бинтов. Если действительно рассекло только мягкие ткани, то с таким я умею справляться.       — Ладно, — немного посомневавшись, кивнул мистер Кенуэй. — Ночевать будешь здесь. Ты меня понял, Коннор? Никто не должен тебя видеть, пока все не уляжется. Даже твои друзья.       — А вы? — Коннор поглядел на обоих по очереди. — Здесь только две кровати.       — А мы уляжемся вместе, не впервой, — хмыкнул Шэй.       Коннор немедленно отпрянул:       — И... ничего не будете?       — Бестолочь, — почти ласково вынес вердикт Хэйтем.