Дело всей жизни

      — Приятно для разнообразия заняться чем-то... полезным, — бросил Шэй.       Сначала хотел сказать «энергичным», поскольку по сравнению с тухлой французской жизнью любая деятельность на благо Ордена покажется оживленной, однако все-таки сидение в кустах энергичной деятельностью назвать было нельзя.       Мистер Кормак чувствовал, что ноги от долгой засады затекли, а задница начинает замерзать.       Хэйтем желал появиться у мистера Ли точно вовремя и небрежно, а для этого приходилось попотеть. Точнее — как раз наоборот.       Наконец, Шэй увидел, как у гостиницы остановилась коляска, и оттуда выбрался мистер Ли. Но не успел Шэй обрадоваться, как дверца коляски с другой стороны тоже распахнулась, и оттуда появился мистер Черч. Хэйтем едва слышно выругался.       — Ждем? — уныло предположил Шэй.       — Ждем, — безжалостно отрезал мистер Кенуэй.       Минуло еще не меньше получаса, когда Шэй все-таки не выдержал:       — Хэйтем, я больше не могу. Дай хоть попробую подслушать? Какие окна принадлежат Чарльзу?       Очевидно, магистр Кенуэй тоже измучился в кустах, потому что протестовать не стал, да и темнело уже.       — Два угловых и одно на фасаде, — со вздохом ответил Хэйтем. — Так что особой надежды на удачное стечение обстоятельств нет. С фасада лезть нельзя — прямо над нами, как ты помнишь, гуляет стрелок. А угловые окна теперь принадлежат миссис Ли, а в ее комнате вряд ли ведутся какие-то важные разговоры. Миссис Ли никогда не интересовалась делами супруга и про Орден, можно сказать, ничего не знает.       — Рискну, — Шэй улыбнулся и попытался размяться, не высовываясь из кустов.       Получилось не слишком: ступни закололо иголочками, потянуться толком не удалось, зато за шиворот вдоволь насыпало снега. Взгляда возлюбленного Шэй не видел, но точно знал, что тот закатывает глаза. Спасибо, не высказался язвительно.       Дорогу Шэй перешел уверенно и не скрываясь, а едва завернул за угол гостиницы, как накинул капюшон и ухватился за первый попавшийся крюк — для масляного фонаря, ныне пустующий. Оттуда пробрался на навес над дверцами погреба, а потом и, пользуясь густой тенью церковного шпиля, добрался до окна.       Гостиница была не лучшей, и надежда Шэя оправдалась — окно было слегка приоткрыто. Надежда зиждилась не на пустом месте: в таких гостиницах зачастую тяга в печных трубах была никудышной, без проветривания не обойтись.       Шэй подобрался поближе и весь обратился в слух.       Было слышно, как гремит что-то жестяное — наверное, рукомойник или что-то подобное. А потом послышался и голос — мужской. Голос точно не принадлежал Чарльзу.       — Вы можете одеться, миссис Ли, — сухо произнес... Черч?       Шэй невольно округлил глаза. Чарльз... делит супругу с соратником из Ордена?! Мысль выглядела дикой, почти кощунственной. Да и вспомнив мощные телеса миссис Ли, верилось как-то слабо. Но уже своими следующими словами Черч разрушил кошмарное впечатление:       — Мне нечем вас обрадовать. Все, что я говорил в прошлый раз, подтверждается.       Тут Шэй припомнил, что Черч — врач. Тогда становилось понятно: мистер Ли пригласил к жене доверенного доктора.       — Вы что-нибудь посоветуете, Бенджамин? — раздался встревоженный голос мистера Ли.       — Увы, — тот по-прежнему говорил сухо. — Свежий воздух, умеренное потребление жидкости. Диета без соленого и острого... Я оставлю вам рецепты розмарина и ясеня, отдадите аптекарю, и он смешает вам нужный состав. Больше, пожалуй, ничего сделать нельзя.       Шэй вздохнул. Ему было почти стыдно, что он невольно стал слушателем, несомненно, личного разговора, в котором про Орден не было ни слова, но откуда же это можно было знать?       — Вы уже уходите, мистер Черч? — раздался голос миссис Ли — она явно страдала одышкой. — Мы могли бы угостить вас чаем...       — Спасибо, воздержусь, — хмыкнул Черч. — Вчера уже попили чайку, хватит. А вам, леди, лучше бы не пить чай, а прогуляться, согласно моим рекомендациям. Сходите развеяться, не сидите в четырех стенах. Своим затворничеством вы только усугубите болезнь.       — Спасибо, доктор, — прочувствованно произнесла женщина.       А вот Чарльз, очевидно, выразил свою благодарность иначе, потому что мистер Черч рассерженно бросил:       — Уберите деньги, Чарльз, я пришел к вам исключительно по дружбе. Если вам так хочется раздавать деньги даром, отправьте их Уильяму — вот кому теперь точно требуется воспомоществование.       — О, опять вы о делах! — в голосе миссис Ли зазвучали недовольные нотки. — Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом, доктор, и отправлюсь к модистке.       — Я оставил коляску у гостиницы, — ответил Черч. — Могу вас сопроводить. И настоятельно рекомендую перед посещением модистки заглянуть в аптеку. Прогулки по магазинам бывают коварны.       В комнате послышалось шуршание и шаги, и Шэй понял, что ничего интересного уже не услышит. Однако ему и теперь было, о чем подумать. И о чем рассказать Хэйтему.       Шэй шумно спрыгнул на землю, покачнулся и едва ли не бегом отправился в кусты, в которых оставил мистера Кенуэя.       — Ну? — мрачно раздалось из куста.       Шэй привалился плечом к стене дома, по крыше которого гулял патрульный, и совсем тихо бросил:       — Черч приходил сюда как врач. Миссис Ли, видимо, действительно серьезно больна, никаких утешительных слов у Черча не нашлось. Но миссис Ли собралась в город, Черч собрался ее проводить, так что Чарльз остается один.       — Очень хорошо, — громче, чем нужно, ответил куст. — Лезь сюда, не торчи на виду.       Шэй был уверен, что приказ Хэйтем отдал исключительно из вредности, но возражать не стал. Уныло мерз, пока на пороге не появился Бенджамин со своим неизменным чемоданчиком и миссис Ли. Шэй даже приподнял бровь — та явно прибавила фунтов сорок с последней их встречи в театре.       — Ну что, ты в дверь, а я в окно? — предложил Шэй.       — Вместе в дверь, — не согласился Хэйтем. — В конце концов, Чарльзу я действительно доверяю. Мне просто хотелось бы поговорить с ним без посторонних ушей. Тем более ушей Черча. Впрочем, Джонсона, судя по словам Коннора, тоже... Коннор слишком наивен, чтобы такое выдумать. Да и Ахиллес... Хотя... Не знаю, мог ли Ахиллес нарочно стравить Коннора с Джонсоном?       Шэй подумал и покачал головой:       — Вряд ли. Интриговать он всегда умел, но ведь Коннор своего Ганадогона с детства знает. Что бы ты ни говорил, но у него есть интуиция, иначе бы... Так что Коннор заметил бы фальшь и бросился бы проверять именно это. Я бы не рассчитывал, что Ахиллес сделает нам такой подарок.       Гостиница «Четвертая миля» ничем не отличалась от сотен своих безликих копий в любом более-менее крупном городе. На первом этаже в обеденном зале крутились типичные завсегдатаи — та самая «шваль». На втором этаже было потише.       Хэйтем небрежно отмахнулся от услужливо склонившейся хозяйки и стремительно поднялся по лестнице. В дверь постучал, но номинально — почти сразу заглянул, здесь было не заперто.       — Кого еще... — раздался откуда-то голос Чарльза, а вскоре появился и он сам — в потрепанных штанах с лоснящимися коленями и в халате с широкими рукавами.       Видно, успел переодеться в домашнее, да еще и в руке держал незажженную трубку.       — Кенуэй? — удивленно воззрился тот на Хэйтема, но Шэй не видел в его лице страха, только растерянность.       — Ли, — Хэйтем поприветствовал соратника коротким кивком. — Прошу прощения за неожиданный визит, но нам нужно поговорить. Думаю, ты догадываешься, о чем именно.       — Конечно, — Чарльз кивнул и спрятал трубку в карман. — Мистер Кормак. Прошу, господа. Чаю не предлагаю.       Шэй хмыкнул. Слово «чай» становилось нарицательным и, похоже, вызывало у всех причастных нервную икоту.       Впервые оказавшись в гостях у четы Ли, Шэй с удивлением отметил, что комнаты обставлены со вкусом. Нет, обстановка была довольно простой, как и в любой подобной гостинице, но женская рука чувствовалась во всем — от аккуратной драпировки недорогих гардин до стыдливо прикрытых ажурным вязанием старых мебельных чехлов. Внешний вид миссис Ли, которую Шэй запомнил в аляповатом платье, не позволял предположить, что хозяйка из нее куда лучше, чем светская дама.       — Виски, бренди, коньяк, шнапс? — предложил Чарльз.       — Да ты ценитель! — вырвалось у Шэя.       — Любитель, — поправил его мистер Ли. — Простите, если не слишком гостеприимен, у меня сейчас... сложная ситуация.       Хэйтем, непринужденно усевшийся на ажурное покрывало, сдержанно поинтересовался:       — Миссис Ли?       — Да, — Чарльз вздохнул. — Недавно уговорил Черча ее пользовать. Он говорит, водянка — и это неизлечимо. Сказал, что с ней живут по многу лет, но я вижу по его лицу... Впрочем, Кенуэй, ты же не за этим пришел.       — За этим тоже, — почти сочувственно проговорил Хэйтем. — Мне небезразлично, что происходит... у моих друзей.       — Благодарю, — скорбно кивнул мистер Ли. — Понимаю, сейчас не лучший момент для таких просьб, но если ты считаешь меня другом... Ханна больна, и я не знаю, сколько ей отмерено, но мне бы хотелось увезти ее обратно в Нью-Йорк. Я... Кенуэй, я не хочу, чтобы она ушла, так и не купив какую-то дурацкую шляпу на Манхэттене.       — Шляпу? — явно несколько растерялся Хэйтем.       — Да, — кивнул Чарльз. — Ханна часто сожалеет, что так и не заказала ее тогда, когда мы уехали из Нью-Йорка.       Шэй вопросительно воззрился на любовника, поскольку просьба действительно была... неуместной. Точнее, несвоевременной. Отпустить ближайшего соратника из города, где разворачиваются события, когда политическая ситуация стала настолько напряженной? Но, с другой стороны, хорошо судить о времени тогда, когда это время у тебя есть. У миссис Ли времени может оказаться немного.       — Хорошо, — вдруг кивнул Хэйтем. — Я... все понимаю. И ты, наверное, понимаешь, как трудно мне будет сейчас без тебя, но есть вещи, повлиять на которые мы не способны. Можешь отправиться в Нью-Йорк сразу же, как только передашь мне дела, которые ведешь. Так что давай откровенно, Чарльз. Почему ты вчера был на пристани, но не пришел потом ко мне? Не отправил записки? Почему ты был там не один? Это те вопросы, которые я бы и без дополнительных условий задал бы тебе, но раз ты желаешь...       — Да здесь, в общем, и нечего особо скрывать, — мистер Ли почесал в затылке, а потом воровато огляделся и снова достал трубку из кармана, пояснив. — Ханна не любит, когда я курю в комнатах. Но она наверняка надолго застрянет в городе, успею проветрить. О чем я?.. А, про дела.       Шэй только головой покачал. Насколько же мистер Ли озабочен семейными делами, если в его голове не удерживается мысль о бунте? Впрочем, мистер Кормак не находил в себе ни осуждения, ни раздражения. Это было слишком понятно.       Мистер Ли сел в задрапированное кресло, с наслаждением вытянул ноги, закурил и только тогда заговорил:       — Я, конечно, видел, что «сыны свободы» оживились. Впрочем, все произошло столь... стихийно, что мне в голову не могло прийти о чем-то предупредить тебя, Кенуэй. Они и раньше вылезали под покровом темноты, как тараканы. И прятались, стоило, так скажем, прийти с фонарем. Вчера ко мне наконец-то согласился прийти Бенджамин, и я подумал, что не будет большой беды от получасовой встречи. Бенджамин осмотрел Ханну, сказал, что ему надо что-то исследовать под микроскопом, и обещал зайти завтра. То есть сегодня. И когда Ханна уже одевалась, пришел Уильям. Он был встревожен, сказал, что в городе начались погромы. Ну, я чуть за голову не схватился. Думал уже поднимать свой «особый отряд», как вдруг Джонсон сказал, что предполагает, куда будет нанесен удар. Попросил моей помощи... Я был уверен, что справлюсь, но когда мы ехали в порт, понял, что переоценил себя. Везде были люди в масках — и они действовали очень решительно: стреляли, громили лавки, били кого-то... Для того, чтобы остановить это, нужен был гарнизон, не меньше. Джонсон, видно, тоже это понимал, потому что помалкивал. А когда мы добрались до порта, там уже вовсю бесновались эти... Народные мстители. Действовали они ловко, явно заранее договаривались. Я старался понять, кто у них главарь — даже на крышу влез, чтобы виднее было. И тут смотрю... Ну, вам-то это известно, конечно... Ваш ассасин по кораблям мечется. Везде успел: и ящиками кидался, и солдатами — в воду. Я с крыши слез и сказал, что, мол, тут ничего не поделать. Джонсон меня за грудки схватил и как заорет: «Это мои деньги!». А я-то что? Только всю рожу мне оплевал...       Шэй замер. Что значит, «вам известно, конечно»? Знал про Коннора только Гист, но в нем капитан Кормак был уверен, как в самом себе.       — Да направит меня Отец Понимания, — отчаянно выдохнул Хэйтем. Видно, его терзали те же мысли.       Страшный это был выбор: дело всей жизни против жизни Коннора.       — Не знал, что ли? — сочувственно протянул Ли. — Мои соболезнования.       — А ты знал? — не выдержал Шэй.       — Доподлинно не знал, — признал Чарльз. — Но... были мысли. Его видели в Бостоне мои люди. Я сам не видел, но по описанию предполагал... Будто много тут метисов с томагавками.       — Почему мне не сказал? — ровно поинтересовался Хэйтем.       — Потому что не знал, что знаешь ты, — откровенно ответил Чарльз. — К тому же, этот его ассасинский знак на поясе я только вчера увидел — про это мне никто не докладывал, да и кто из непосвященных придал бы значение какой-то там пряжке? Так что я мог полагать, что ты в курсе о деятельности своего сына. Или что он вообще выполняет твои поручения. Кстати, он жив?       — Жив, — Хэйтем сжал кулак. — Я уже... побеседовал с ним. И да, как ни странно, он после этой беседы жив.       Мистер Ли покачал головой:       — Если бы у нас с Ханной были дети... не знаю, что бы я делал. Так что не мне судить, Кенуэй. А твой — волчонок и есть. Как чувствовал, что куда-нибудь вляпается. Как он умудрился-то?       — Это уже неважно, — отрезал мистер Кенуэй. — Но я попытаюсь склонить его на нашу сторону. В конце концов, прецеденты бывали.       — Бывали... — мистер Ли глянул на Шэя, и тому с трудом удалось удержать бесстрастное выражение лица.       Не потому, что мистер Кормак стыдился прошлого. Это не стыдно — идти путем познания; стыдно — закрывать глаза на то, каков мир. Но Коннор не видит мира целиком — его занимают индейцы и юношеское стремление сделать мир лучше. Вот только Шэй не сомневался — Хэйтем лжет. Он не станет силой воздействовать на Коннора, потому что... Потому что слишком любит его.       А еще Чарльз как будто не договорил — возможно, не сказал о том, что обратные прецеденты бывали тоже? И хотя Шэй был все-таки склонен доверять мистеру Ли, все равно тревожился.       Чарльз пыхнул трубкой и произнес, глядя в стену:       — О возрождении Братства говорить рано, пока здесь только один ассасин — и то ручной. Но в будущем... Волчонок станет волком, а волк всегда может оттяпать руку, которая его кормит и гладит. Да направит тебя Отец Понимания, Кенуэй, потому что только отец может понять отца. Я... ценю то, что ты пошел мне навстречу, когда дело колониального Ордена в таком... нелегком состоянии. Ты можешь быть уверен в моем молчании — до тех пор, пока это не станет угрожать нам всем.       — Спасибо, — коротко уронил Хэйтем. — Так что с Джонсоном? И почему с вами оказался Черч?       Чарльз скривился:       — Черч оказался с нами, потому что не захотел оставаться у моей супруги, а когда вышел на улицу и увидел толпы, не захотел оставаться один. Врач он от Бога, а вот кишка тонка. А Джонсон? А что Джонсон?       Хэйтем помолчал, а потом спросил прямо:       — Чарльз, ты же понимаешь, что мальчишка... мой сын... влез в это не просто так? Он встрял не за расплывчатые цели ассасинов, а наметил себе вполне конкретную цель. Защитить свое племя.       — Тьфу ты, — мистер Ли поморщился. — Будь они прокляты, эти краснокожие! Будто мир на них клином сошелся. Меня твой Коннор возненавидел за то, что я якобы сжег его деревню. Не знаю, поверил ли в то, что это не так, но нашего первого знакомства точно не простил. Удивительная злопамятность. А Джонсона-то за что? Я не слишком понял. Вроде бы Уильям хотел у индейцев что-то купить, но трубка мира не помогла.       Разговор затягивался, и Шэй устроился на соседнем кресле. Даже подумывал тоже закурить — уж больно вкусно Чарльз попыхивал ароматным табаком, но ведь неизвестно, сколько времени займет беседа...       Хэйтем раздраженно фыркнул:       — В том-то и дело, что я не знаю. У Джонсона, насколько мне известно, был только один приказ: заручиться поддержкой племен. Странный способ снискать их расположение. А уж если захотел отнять что-то индейское, то почему он вцепился именно в это племя? Родовую принадлежность Коннора знатоку индейских племен выяснить было бы не так уж трудно. Если хотел купить землю, неужели не нашлось другой?       — А сын-то тебе рассказал хоть что-нибудь про это? — усмехнулся Чарльз. — Или гордо предпочел не выдавать тайн?       — Кое-что рассказал, — Хэйтем задумался. — И сказал, что Джонсон настаивал на покупке именно этой земли. Зачем — это ему неизвестно, но это и неудивительно.       Мистер Ли повздыхал, а потом поглядел на Шэя и обратился как будто именно к нему:       — И что вы собираетесь делать дальше? Сначала «бостонская резня», которую инспирировали мы. Потом «бостонское чаепитие», которое организовал Кенуэй-младший. Кажется, Бостон становится слишком... неудобным для британского парламента. Не лучше ли сместить место событий? А то одно к одному складывается: прибрежный город, даже не форт. Английская флотилия может тут камня на камне не оставить.       Хэйтем глубоко задумался, а потом согласился:       — Вот ты и начнешь. Отправишься в Нью-Йорк, займешься Сопротивлением. Я назову тебе людей, к которым можно обратиться, кроме Питкэрна. И помни, твоя цель — аккуратно начать движение, не повторяй ошибок... моих ошибок.       — Инициатива наказуема, — хмыкнул Чарльз, но не очень расстроился по этому поводу, а потом осторожно спросил. — А... твой Коннор? Будут ли распоряжения, как поступить, если наши интересы пересекутся?       — Я позабочусь, чтобы ему и в Бостоне нашлось, чем заняться, — жестко отозвался мистер Кенуэй. — Но если столкнешься... Постарайся не... Однако помни, что дело Ордена — превыше всего.       — Я понял, — Чарльз кивнул. — Загляни ко мне... послезавтра, пожалуй. Так, чтобы у тебя в распоряжении было несколько свободных часов. Этого времени мне, надеюсь, хватит, чтобы встретиться с нужными людьми, наладить сообщение между тобой и ними... И купить места на рейс до Нью-Йорка.       Шэй понял, что их довольно деликатно выпроваживают, и поднялся на ноги. Хэйтем резко развернулся и так проникновенно поглядел на мистера Ли, что от этого взгляда становилось не по себе.       — Да понял я, — пробурчал в ответ Чарльз. — Надеюсь, и тебе времени хватит, чтобы вбить в дурную голову с косичкой умные мысли. Ты не обижайся, Кенуэй, но воспитатели из вас с Кормаком — так себе.                            Они возвращались после хлопотного, суматошного дня, наполненного встречами и делами, разговорами и мелкими событиями, по Миддл-стрит, одной из центральных улиц северо-восточного Бостона. Шли медленно, и были бы похожи на двух степенно гуляющих в подобающем молчании джентльменов, если бы Хэйтем не держал ладонь на эфесе сабли, а Шэй не засунул руки в карманы. Сейчас мистеру Кормаку было наплевать, что это нарушает благородный образ.       Сыпал мелкий мягкий снег, но сыпал часто, заметал следы и тропинки. Декабрьский день был короток, и несмотря на то, что едва закончилось время для файф-о-клок, на город уже опустились сумерки, а под их сенью снег выглядел сизо-лиловым, ненастоящим.       Шэй слышал звон колокольчиков, видел, как мельтешат в витринах магазинов и лавок яркие праздничные товары, и вдруг вздохнул:       — Семь дней до Рождества.       В голову невольно лезли воспоминания о другом Рождестве, в Нью-Йорке. Тогда Коннор впервые пил настоящее вино... А теперь может набраться в стельку со старым пьянчугой-ассасином. Тогда Коннор получил в подарок от Хэйтема модель фрегата... А теперь стал капитаном «Аквилы», ассасинского брига. Тогда Коннор впервые взял в руки настоящее оружие — кинжал, который привез ему из Венеции капитан Кормак... А теперь убивает за Кредо.       Тогда Коннор попросил разрешения называть Шэя по имени. И Шэй помнил это Рождество так же отчетливо, как и все счастливые воспоминания, которые бережно хранил, подобно скряге.       — Буду рад провести его с тобой, — сдержанно отозвался мистер Кенуэй. — Нам не так уж часто это доводилось.       — Пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать, — согласился мистер Кормак. — Но в этот раз отмечать придется в гостинице.       Мистер Кенуэй помолчал и не очень уверенно произнес:       — У меня есть знакомства в высших кругах, я даже за несколько дней мог бы организовать приглашения в приличное место, но, думаю, Коннору вряд ли это будет по нраву. И тебе тоже.       — Из двух зол выбираю гостиницу, — пошутил Шэй. — Можем еще отметить по-ассасински. Коннору должно понравиться.       Хэйтем фыркнул:       — А это как? В стоге сена? В сугробе? Или устроить богоугодную резню?       — Да нет же, — Шэй улыбнулся. — В Дэвенпорте не было каких-то особых традиций, но все, кто были в поместье в Сочельник, собирались вместе. За бутылочкой... Ладно, ящиком. Пьяными соревновались в меткости стрельбы по мишеням, с крыши в сугробы прыгали... Один раз приезжал какой-то иллюзионист, что ли... С волшебным ящичком. Показывал живые картинки.       — Иллюзиониста с ящичком не обещаю, но мы можем снять весь этаж, — поразмыслив, предложил Хэйтем. — Тогда нам только иногда придется спихивать вниз пьяный сброд. Можно и всю гостиницу снять, но, боюсь, тишина в рождественскую ночь будет... гнетущей.       — Идет, — кивнул Шэй. — Возьмем хорошего вина, перед сном Коннора из комнаты выставим...       — А я смотрю, у тебя адмиральские планы, — фыркнул Хэйтем. — Но мне нравится.       — Второй день просыпаюсь, как в аду, — пожаловался Шэй в ответ. — Ты рядом, но приходится вставать и делать вид, что это — кинжал.       — Думаю, Коннор отлично тебя понимает, — невозмутимо откликнулся мистер Кенуэй. — У тебя рядом я, а ему семнадцать лет.       — А тебе, конечно, ни о чем таком не думается, — упрямо буркнул Шэй.       Хэйтем довольно долго подыскивал слова, а потом заметил:       — Я испытываю некоторые неудобства, но вынужден мириться с необходимостью. А вот Коннор, боюсь, еще через день-другой будет готов лезть на стену. И хорошо, если только в фигуральном смысле. Я могу доставить ему целую библиотеку, мольберт... да хоть вязальную машину! Но он, запертый в гостинице и лишенный новостей о своих друзьях, может натворить глупостей. Еще больше глупостей, я имею в виду.       Шэй рассеянно проследил, как какой-то сорванец запустил снежком в фонарь над кондитерской, и пробормотал:       — Не выдержит. Его придется отпустить, Хэйтем. Пусть сходит пообщаться со своими приятелями. Наверное, они пока зализывают раны и ждут реакции, так что это почти безопасно. Ну, и внушение сделаем.       — А на тебя внушения действуют? — хмыкнул мистер Кенуэй. — Одна надежда...       Тут он замолчал и уставился вперед, как будто увидел призрака. Шэй хотел было спросить, в чем дело, но, посомневавшись, не стал мешать. Может, Хэйтем думает о чем-то важном...       Хэйтем молчал почти целый квартал, а потом встряхнулся и даже повернул голову:       — Прошу меня простить, задумался. Да, пожалуй, Коннора следует отпустить. Ненадолго. А ты, Шэй, обеспечишь мне... прикрытие.       Мистер Кормак вскинулся:       — Для чего? Хэйтем... Ты уверен, что это разумно — вмешиваться в игру Коннора?       — А ты так не думаешь? — серые глаза сощурились, поймав взгляд карих. — Он ассасин. Еще недавно это было игрой с «дедушкой», но начиная с шестнадцатого декабря текущего года... Это больше не игра. И если я не могу действовать привычными методами, то должен этим хотя бы управлять.       Шэй опустил подбородок и покачал головой:       — Сейчас ты говоришь исключительно как магистр.       — Как магистр я бы отдал приказ уничтожить цель, — жестко бросил Хэйтем. — Я видел, как сочувственно глядит на меня Чарльз. Сначала Гист, теперь Ли, Джонсон и Черч... Коннор перестал скрывать, что он ассасин, и вскоре в колониях не останется тамплиеров, которые бы не знали о нашем, Шэй, семейном несчастье. Я не смогу управлять ложей, если на меня так будут смотреть. Я утрачу влияние, а следовательно — и способность управлять. Впрочем, если грамотно себя повести, то деятельность Коннора можно направить на действительно нужные цели.       Шэй тоже долго молчал. Не в его привычках было говорить так... сложно и предусмотрительно, но он действительно понимал Коннора лучше родного отца.       — Ты смотришь как магистр, — повторил Шэй. — А я смотрю... и вспоминаю себя. Это работает в обе стороны, Хэйтем. Сейчас Коннор бестолково тычется, действует исключительно интуитивно. Но если ты начнешь играть против него, то он... начнет учиться. Начнет улавливать закономерности, научится противостоять. А потом, рано или поздно, поймет, с кем имеет дело. Я готов прикрывать тебя как угодно и где угодно, но... Но мы уже вырастили ассасина. Я не хочу, чтобы он стал еще и мстителем.       — Шэй... — Хэйтем вдруг остановился, повернулся, и у Шэя даже мелькнула нелепая мысль, что любовник собирается его целовать — прямо на улице, при прохожих, настолько интимным было движение. — Когда ты так говоришь, мне нередко хочется тебя...       — Поцеловать? — фыркнул Шэй.       — Приложить чем-нибудь, — вздохнул мистер Кенуэй. — Но иногда, как сейчас, кажется, что я прохожу по краю пропасти, и только твои слова подсказывают, куда сделать шаг.       — Именно поэтому мне удалось выжить, — Шэй подумал, что это, наверное, лучший комплимент в его жизни.       — Надеюсь, это поможет выжить и нам, и Коннору, — Хэйтем вздохнул. — Убедил, я не стану напрямую действовать против него. По крайней мере, пока. Но прикрытие ты мне обеспечишь... Хотя бы потому, что я должен знать тех «героев», которых сын называет друзьями. Я не очень умею дружить и, похоже, этому научить Коннора я не смог. Но точно знаю одно: нельзя называть друзьями людей, которых ты используешь или которые используют тебя. Это — взаимовыгодное партнерство, не более. А партнерство легко превратится в конкуренцию, как только цели разойдутся. Пока Коннор носился в поисках, кого бы осчастливить, это еще была игра. Теперь... Я должен хотя бы знать, Шэй.       И мистер Кормак кивнул:       — Я помогу. Если Коннор заподозрит, что ты за ним следил, могу сказать, что мы проводили время в постели.       — Ты в своем уме? — кротко поинтересовался Хэйтем.       — Для Коннора это будет более чем убедительно, — парировал Шэй. — Ему семнадцать. И это сразу дает ответ на все вопросы.       — Хм... — Хэйтем поперхнулся. — Постараюсь применить все искусство маскировки.       На улице окончательно стемнело, лавки начинали закрываться, а Шэй уже приметил впереди площадь, которая выводила на мост до Ганновер-стрит. С Ганновер-стрит уже в трехстах шагах можно было свернуть на Юнион-стрит, где и располагался «Зеленый дракон». Бегом через крыши напрямик можно было добраться минут за шесть-семь, но неспешным прогулочным шагом по улицам — пожалуй, около получаса... И Шэй решил, что времени хватит:       — Ты даже не спросил меня о том, что было в Париже.       — Не спросил, — вздохнул Хэйтем. — Шкатулку ты не привез, новых шрамов на тебе не появилось...       — А откуда ты знаешь? — Шэй сощурился. — Единственный раз... я был в рубахе. Или все-таки ты признаешь, что смотрел, когда я переодевался?..       — Проинспектировал, пока ты спал, — насмешливо поджал губы Хэйтем.       Шэй едва не задохнулся, подавился воздухом:       — Ты..! А я вчера еще думал, почему меня с утра так... Ты мне снился. Когда я во Франции, ты мне часто снишься... Но не теперь же!.. А оказывается, ты... меня...       — Можешь еще громче, еще не на всех верфях слышно, — Шэй почувствовал, как пальцы любовника сжались на предплечье.       — Я тебе доверял, — буркнул Шэй хмуро, хотя досада сейчас соперничала с желанием рассмеяться.       — Если тебя это утешит, мне было не лучше, — бесстрастно произнес мистер Кенуэй. — Я просто желал убедиться. Это было важнее, а побочными эффектами можно пренебречь. Но раз уж разговор зашел о Франции, то рассказывай, чем ты там занимался.       Шэй кивнул. Ему хотелось посоветоваться, поскольку деятельность в Париже сменила вектор, и опыт Хэйтема мог ему очень пригодиться. И Шэй непривычно размеренно для себя заговорил:       — Еще в прошлый раз я убедился, что достиг той черты, когда в лоб ничего не сделаешь. Высшее общество, даже в компании Женевьевы, мне по-прежнему недоступно. Она легко ввела меня в полусвет, но я слишком поздно понял, что это предел ее возможностей. В этот раз мне удалось побывать в Версале, так скажем — инкогнито. Де ла Серр провел меня сквозь кордоны солдат, а дальше пришлось действовать... более привычными способами. До того я полагал, что Версаль — это дворец с парком. Ну, большой дворец с парком. Действительность превзошла все мои ожидания — это, конечно, не город, но близко к тому. Сам дворец велик, даже если не считать два его огромных крыла. Но, что хуже, там еще хватает дворцов поменьше, галерей, павильонов и еще черт знает чего. Мне пришлось организовать эту экскурсию... Потому что, как я ни старался, не мог понять трудностей, которые встают перед де ла Серром. После визита я уже был уверен, что он склонен преуменьшать, а не преувеличивать.       Хэйтем выслушал эту вступительную речь и продемонстрировал, что умеет не только слушать, но и делать выводы:       — В твоем рассказе все меньше мелькает имя Женевьевы и все больше — этого графа.       — Верно, — согласился Шэй. — Ты, конечно, желаешь по порядку, и я расскажу. Когда я приехал в Париж и поселился у Женевьевы, на мое имя... на мое подставное имя, разумеется... пришло письмо. Граф проявил осведомленность, хотя я еще даже не начал его разыскивать. Это могло оказаться дурным сигналом, но я решил, что без знания реалий не смогу действовать, и согласился встретиться с ним. Встреча прошла в его парижском поместье, он познакомил меня со своей — без преувеличения — очаровательной супругой Жюли и прелестной дочерью, крошкой Элизой.       Хэйтем нахмурился:       — Ты говоришь об этом так, как будто это был светский визит, но твой тон заставляет меня думать, что это было не так.       — Разумеется, — мистер Кормак поглядел на любовника с нежностью, — ты прав. Чета де ла Серр приняла меня доброжелательно, но позже, когда мадам Жюли отдала дочь няне по имени Рут, именно она, Жюли, пригласила меня осмотреть оранжерею. Отказать прелестной мадам, конечно, было никак невозможно...       Мистер Кенуэй свел брови:       — Прости, что перебиваю, но это во Франции специфика такая? Или просто ты, вырвавшись из колоний, ищешь прекрасного общества?       — Скорее, специфика, — подумав, решил Шэй. — Либо случайность. Мне вообще кажется, что во Франции все делается через постель.       — А, ну тогда, конечно, ты в своей стихии, — хмыкнул Хэйтем.       — Перестань, — поморщился мистер Кормак. — Для меня это, скорее, проблема. Так вот, мадам оказалась в определенных вещах много решительней своего супруга. Я слышал это по их разговорам, которые они вели между собой, понимая друг друга с полуслова. И когда двери оранжереи закрылись, а все слуги остались снаружи, мадам Жюли со свойственной ей прямотой пояснила, что знает, на кого в последние годы работал ее супруг. Более того, мадам проявила недюжинный ум и прозорливо предположила, что я желаю с их помощью восстановить парижский Орден. Я... позволил себе проявить сомнения, и тогда мадам де ла Серр вызвала меня на дуэль. Должен признать, что фехтует она отлично... А потому оранжерею потом пришлось восстанавливать.       — Шэй, — мистер Кенуэй прижал руку ко лбу. — Обычно с женщинами дела ведут не так. Дуэль с мадам... Дикость какая-то!       — А Женевьева говорила, что отвергать вызов на дуэль — это низость, — фыркнул Шэй. — И трусость.       — А, ну если мадемуазель объяснила тебе, как следует обращаться с мадам, тогда конечно, — съязвил Хэйтем. — Ты хотя бы... м-м-м... достойно себя проявил?       — Краснеть не пришлось, — гордо откликнулся капитан Кормак. — Хотя, надо сказать, драться с ней было куда труднее, чем с местными чахоточными кавалерами.       — Ты победил? — требовательно осведомился Хэйтем.       — Да, но только за счет того, что она предпочитает держать оружие левой рукой, а еще за счет того, что у меня тогда была абордажная сабля, а у мадам — французский меч, — пояснил Шэй. — Но у прочих в ее окружении, должно быть, тоже французские мечи, у них преимущества нет. Граф — который, надо сказать, за нашей схваткой с интересом наблюдал — выразил восхищение моим умением фехтовать и... Прямо предложил свои услуги Ордену.       — А ты?.. — задал вопрос Хэйтем, поскольку продолжения не дождался.       — Я был в некоторой растерянности, — честно признал Шэй. — Совершенно не был к этому готов. И, прежде чем дать ответ, так же прямо спросил, что они оба знают про Орден и кем были там в те времена, когда Орден в Париже еще... м-м-м... существовал. Я уже говорил, что мадам Жюли умеет говорить прямо? А, говорил. Так вот, она не стала скрывать, что они оба работали на Орден и знали не так уж мало, поскольку основная деятельность графа — дипломатия, а она требует осведомленности. И я... согласился принять их в Орден. Обоих. И хотел бы услышать твое мнение или, если хочешь, запоздалый совет. Правильно ли я поступил?       Хэйтем улыбнулся:       — Да, до магистра тебе далеко. Если бы ты мыслил как магистр, то в первую очередь подумал бы о том, что если настолько осведомленных людей не принимать в Орден, то их нужно убрать, вот и все. И тогда выбор оказался бы куда проще.       Шэй собирался что-то сказать, но мелькнувшая, как молния, мысль отправила все остальное на задний план.       — Подожди, — хрипло произнес Шэй. — Когда я... Я помню, за меня поручился мистер Монро, когда я только начинал этот путь. Он настолько мне доверял, что это почти обескураживало. Он отдал мне Манускрипт — и ни мгновения не сомневался, что я сделаю правильный выбор. Должно быть, он ручался за меня перед Орденом своей жизнью. И он, умирая, отдал мне кольцо — как великий дар. А если бы на его месте был ты, то... Ты бы предпочел уничтожить меня? Или проверять?       Хэйтем вздохнул:       — Разумеется, я был в курсе о том, что тебе передали Манускрипт. Но я знал мистера Монро как исключительно честного и умного человека. Манускрипт без Шкатулки не имеет никакого смысла, как и Шкатулка без Манускрипта. Ты все еще желаешь знать, как тебя проверяли?       — Да, — жестко ответил Шэй. — Я желаю это знать.       — Ну, хорошо, — Хэйтем задумчиво кивнул. — После событий на Гаити мне доложили, что ассасин Адевале вернулся в колонии. Расположение штаба Братства не было особым секретом... Поместье Дэвенпорт — не крепость и не форт. По факту, это только дом Ахиллеса Дэвенпорта, да несколько небольших деревенек и домов фермеров неподалеку. Но, тем не менее, это место почти невозможно взять без боя. Или, по крайней мере, его невозможно взять без потерь. Даже если прорваться в бухту с моря или с боем добраться по суше до самого поместья, шанс застать там кого-то или найти что-то важное — минимален. Когда у вас там в конце пятьдесят пятого началась стрельба и чуть ли не взрывы, мистер Монро наблюдал за Дэвенпортом с безопасного расстояния — нужно же было понять, что происходит. Когда все закончилось, он подобрал тебя. Ты довольно долго находился между жизнью и смертью, и он тебя перевязывал и вливал в тебя виски, чтобы согреть, а потом доставил тебя к Финниганам. Тогда я знал только то, что в руках Ордена оказался некий ассасин, который поставил себя в оппозицию Братству. Убивать тебя не было смысла — ты мог немало знать, а учитывая, что бывшие соратники тебя не пощадили, мог стать и союзником. Но, как ты понимаешь, от «мог много знать» до принятия в Орден — неблизкий путь, и ты прошел его с честью.       Но Шэй уже желал знать иное:       — Я до сих пор считаю себя должником мистера Монро. Но ты не ответил, как меня проверяли.       — К тому моменту, как ты начал нормально ходить... — Хэйтем задумался. — Полгода прошло с того дня, когда Монро тебя подобрал... наблюдали за твоими действиями. Ты проникся к Монро, пошел против ассасинов, и мы не могли не оценить того, что основные знания в твоей голове — те, которыми ты не сможешь поделиться. Просто потому что их слишком много, и все они одновременно и слишком незначительны, и слишком ценны. Я сомневался в том, что тебе стоит доверять Манускрипт, но Монро сказал, что это лучший способ для того, чтобы перевоспитать отъявленных разбойников — доверить им в руки ответственность. Большинство ломаются, остальные учатся с этим жить. И я согласился. А когда мне довелось, наконец, познакомиться с тобой, то я увидел не мальчишку, каким мне описал тебя Монро. Я увидел молодого мужчину, который упрямо ищет свой путь. Меня поразила та жажда жизни, что так ярко горела в тебе. Ты сразу мне понравился, Шэй, хотя, конечно, тогда я еще не понимал... насколько ты мне понравился. А когда я принимал тебя в Орден, то уже понимал, что ты не умеешь быть верным наполовину.       — Даже не знаю, чего в этом больше — цинизма или благоразумия, — пробормотал Шэй.       — Это одно и то же, — без улыбки пояснил Хэйтем. — До магистра тебе далеко, но... Ты же уже принял в Орден чету де ла Серр?       Шэй помотал головой, выныривая из воспоминаний пятнадцатилетней давности в более свежие — год назад.       — Да, верно, — все еще слабо проговорил он. — Граф Франсуа обогатил мои знания о парижском Ордене. Он по натуре больше исследователь, чем воин, а добиваться целей предпочитает интригами и разговорами. И он немало времени посвятил тому, чтобы узнать, какие люди его окружали и чего они добиваются. Граф — поклонник монархии, и это касается не только королевской власти. После Посвящения... надеюсь, я выглядел не слишком глупо, пытаясь копировать тебя... Франсуа с уверенностью говорил о том, что юная Элиза сменит его и будет служить Ордену. Элизе, кажется, четыре года. Она очень решительная девочка, вся в мать, но, на мой взгляд, говорить о ее членстве в Ордене рановато.       — Бог с ней, с Элизой, — нетерпеливо бросил Хэйтем. — Ты принял их в Орден... И что?       Шэй гордо вскинулся:       — Выяснил, что граф зря времени не терял. Он познакомил меня с мсье Лафреньером, с мсье Лепелетье, с мсье Шарлем Сивером... Господи, когда мне его представили, я был готов рвать и метать — слишком много Шарлей! И еще с мадам Левек. Эта дама примечательней остальных тем, что росла в семье тамплиеров. Левек — старинный род, и если бы Мари не пришлось заниматься пошатнувшимися финансами семьи, она бы непременно была принята в Орден еще два года назад. Но ей пришлось выйти замуж, а тем временем Братство во главе с Софи оставило от Ордена одни воспоминания графа де ла Серра.       — Во главе? — Хэйтем дернулся. — Ты хочешь сказать...       — Нет, — Шэй вскинул руку. — Неудачно выразился. Об этом меня тоже просветил Франсуа. Братством в Париже руководит господин Мирабо, чьи политические взгляды отличаются эксцентричностью. Эти сведения тоже предоставила чета де ла Серр, а позже я убедился в этом сам.       — Мирабо? — Хэйтем нахмурился. — Ты уверен? Я теперь не слишком осведомлен о делах Старого Света, но не слышать его имени не мог. Он ассасин?       — Именно, — улыбнулся Шэй. — Под арестом — и не одним, прошу заметить! — этот господин пробыл едва ли не дольше, чем на свободе. Братство не могло упустить столь неоднозначного представителя аристократии. Вообще-то он граф, только мало кто помнит об этом. Братство в Париже слабым назвать нельзя, но в этот раз они мне ничем не мешали... Вероятно, еще не знают, что Орден начал возрождаться. Но у меня свои цели. Граф де ла Серр провел гигантскую работу и составил мне список всех Шарлей, с которыми лично или по делу контактировал Этьенн Шуазёль. Остается только узнать, кто из них состоит в Братстве. Правда, таковых может оказаться несколько. Все-таки Шарлей слишком много.       — Смотри, не начни подозрительно глядеть на Чарльза, — фыркнул Хэйтем. — Я уже понял, что ты погряз во французских интригах. А каковы результаты?       Шэй вздохнул:       — Де ла Серр пояснил, что не может ввести меня в высшее общество, как бы ни хотел того. Это здесь, в колониях, любой аристократ — аристократ, и неважно, откуда и какова его история. В Париже и, хуже того, в Версале, полно охотников за чужим грязным бельем. Легенда не продержится, да и Женевьеву там могут узнать. Она красива, ее портреты не раз писали... Волосы, манера держаться — это, конечно, прекрасно, но слишком рискованно. Поэтому я решил воспользоваться другими ее преимуществами. Почти обещал, что в следующее мое посещение ей удастся поубивать хоть кого-нибудь. Она очень ждет.       Хэйтем сразу уловил недосказанное:       — А чего ждешь ты?       — Я... — Шэй помедлил. — Я потратил уйму времени для того, чтобы проверить представленных мне людей, наладить сообщение и организовать подобие штаба. Граф де ла Серр предлагал для этих целей свой дом в Версале — и я уверен, что его слова о том, что это безопасно, верны... Однако мне нет туда хода, а потому штаб временно развернули в том доме, где мне удалось обнаружить последние бумаги Ордена. Графу это не по нутру, он привык к более роскошным интерьерам, но пока придется потерпеть. Но жду я не этого. Я жду, пока де ла Серр с Женевьевой составят мне список наиболее родовитых ассасинов. Всех членов Братства выявить не удастся, но это и не нужно. Достаточно тех, с кем общается Мирабо. За графом — знание высшего общества и склонность к анализу и исследованиям. За Женевьевой — умение без мыла влезть... куда угодно. Надеюсь, они составят удачный союз. Мадам Жюли высоко оценила Женевьеву, а Женевьева, хоть и скептически глядела на графа, прониклась к мадам. У них есть все шансы.       Хэйтем свернул на мост, огляделся и вполголоса проговорил, не глядя в лицо:       — Я сказал, что до мышления магистра тебе далеко. Пожалуй, я был неправ. Ты, может, и сам того не понимая, сделал великое дело — возродил Орден в Париже. Я почти восхищаюсь тобой: без знания реалий, без поддержки со стороны. Тот миг, когда я, еще сомневаясь, позволил Монро дать тебе шанс... несомненно, это было одно из самых правильных решений в нашем веке.       Шэй прикрыл глаза, добавляя к коллекции счастливых воспоминаний еще одно, и закончил рассказ:       — Мы начали прорабатывать людей, факты и события. Это было даже увлекательно. Но когда пришло письмо от тебя... Я бросил все. Как всегда. Впрочем, на этот раз я уезжал со спокойной душой. Они справятся, а когда я приеду... Надеюсь, смогу посвятить в Орден и Женевьеву. Мало кто сделал для Ордена столько, сколько она. Не хочу, чтобы она повторила путь Софи. И если мне повезет, то следующая поездка во Францию станет последней. Я добуду Шкатулку и вернусь к тебе. Навсегда.       Хэйтем кивнул:       — Надеюсь. И это не только... личное. Я сейчас как никогда нуждаюсь в верных соратниках. Пожалуй, я был неправ, когда осторожничал и не желал расширять круг посвященных в Орден. Некогда это казалось мне разумной тактикой: в хаосе бесконечной войны трудно было бы уследить за обширной ложей. Теперь же я думаю, что события разворачиваются слишком быстро, и у меня просто нет времени подолгу проверять надежность предполагаемых союзников. И у меня нет права на ошибку.       Шэй прикрыл глаза и внятно произнес:       — Не знаю, как следовало поступить раньше, но теперь ты прав — права на ошибку у нас нет. Но я пока не планировал уезжать, Хэйтем. Я оставил де ла Серру адрес бостонского почтамта и обещал, что буду регулярно проверять, нет ли вестей. Я не жду новостей слишком скоро, однако как только они появятся, мне нужно будет немедленно отправиться назад. Политическая обстановка во Франции такова, что все меняется слишком быстро, и медлить опасно.       — Разумеется, — кивнул Хэйтем. — Я сам буду тебе напоминать о необходимости справляться о письмах на твое... почти твое имя.       — Иногда мне кажется, что я забываю, как меня зовут, — пожаловался Шэй.       — Твое имя — Шэй Патрик Кормак, — ровно «напомнил» мистер Кенуэй, и так же бесстрастно добавил. — Не представляю, как бы повернулась моя жизнь, если бы я не узнал этого имени.       Шэй добавил к коллекции воспоминаний еще один эпизод.       — Но, разумеется, если твоей жизни будет что-то угрожать, я никуда не поеду, — заметил Шэй. Мистер Кенуэй не возразил — знал, что его не переубедить.