Дело всей жизни

      Шэй уже несколько раз просыпался, но вставать не хотелось, а потому он устраивался удобнее и успел еще немного подремать, когда над ухом раздался сонный и недовольный голос:       — Сколько можно крутиться? Либо лежи и спи, либо вставай, у меня на плече живого места уже нет.       — Знаешь, — Шэй вытянулся, лег на спину и иррационально поднял взгляд, хотя знал, что из такой позы любовника не увидит, — спать я вроде уже не хочу, а вставать еще не хочу.       — Знаешь, — передразнил его Хэйтем, — по-моему, ты слишком пресытился мирной жизнью. Не отправить ли мне тебя куда-нибудь... для профилактики?       — Прошлое письмо из Франции мне пришло неделю назад, — Шэй зевнул. — Поиски ведутся, результаты есть, но полностью работа не окончена, так что вовсе незачем меня куда-то гонять. К тому же, мне казалось, что ты оценил, как это хорошо — иметь под рукой помощника.       — Это верно, — мистер Кенуэй тоскливо вздохнул. — За эти полгода я успел позабыть, что это такое — все делать самому и опасаться куда-то не успеть. У меня даже время на себя появилось... Полезная ты штука, капитан Кормак. Жаль, временная.       — Найду Шкатулку — будет у тебя постоянная штука, — хмыкнул Шэй.       — Постараюсь до этого дожить, — скорбно отозвался Хэйтем и стряхнул любовника с плеча. — Раз спать ты уже не хочешь, а вставать еще не хочешь, то должна же от тебя быть какая-то польза?       Шэй хотел было возмутиться меркантильностью возлюбленного, но ощутил, как тот касается приподнятого по утреннему времени естества — и слова застряли в горле. Хэйтем небрежно подтянул его к себе прямо за... Как будто коня упрямого за недоуздок подтягивал! А потом еще и в висок выдохнул:       — Чего упираешься?       — Я... не упираюсь, — голос осел и прозвучал с присвистом. — Просто немного не ожидал. Я еще раньше думал, пока ты спал, но потом решил, что ты спросонок и шею свернуть можешь...       — Ты так говоришь, как будто никогда так ко мне не приставал, — Хэйтем фыркнул и откинулся на подушку.       Рука его мерно, не останавливаясь, скользила по естеству, и Шэй решил, что с разговорами можно и подождать. Обычно это любовник попрекал его озабоченностью, и можно бы было вернуть ему любезность, но Хэйтем упрямый. После таких слов может действительно встать — и приятные планы отправятся к Дэйви Джонсу.       А потому Шэй подтянулся на локте и навис над любовником, прижимая его за плечо к кровати. Следовало убедиться, что он все понял правильно. И когда почувствовал коленом, как раскрываются ему навстречу бедра, только удовлетворенно кивнул сам себе.       Совместное проживание давало еще один неоспоримый плюс: Шэй не слишком волновался даже о том, найдется ли среди подушек привычный пузырек. В конце концов, можно и без него, это не столь критично, как после полуторагодичного отсутствия.       Шэй опустился ниже, удерживая вес тела на одной руке, и коснулся губами губ. Щетина Хэйтема щекотно кололась, и он в который раз дал себе зарок, что не будет забывать вовремя бриться. Обычно такого слова хватало на две-три недели. Хэйтем мотнул головой, но не успел Шэй задуматься, что сделал не так, как любовник вытянул у него из-под руки несколько серебристых прядей и улегся удобнее. И еще снисходительно бросил:       — Можете продолжать, капитан.       — Как прикажете, магистр, — усмехнулся Шэй и, не позволяя Хэйтему дальше упражняться в сарказме, поцеловал — властно и почти грубо.       Знал, что любовник, как бы ни язвил, имеет слабость к дерзости, свойственной лишь тем, кто по себе знает, что такое опасность и грязь. Пальцы Хэйтема сжались на его плече, но Шэй уже не отвлекался и не обращал внимания на мелочи вроде щетины — слишком остро чувствовалось, как Хэйтем пытается не уступить в этой борьбе, но все равно уступает — с тем превосходством, которое всегда позволяет ему оставаться непобежденным.       Дыхания начало не хватать, и Шэй, отвлекшись от губ любовника, сразу припал к его шее, не позволяя опомниться. Пальцы Хэйтема сжались на плече сильнее, а голос прозвучал отрывисто — дыхание сбивалось:       — Господи, Шэй... Следы же останутся.       Шэй только теперь ощутил, что, пожалуй, тот прав, но... Не извиняться же?       — И что? — немного невнятно выдохнул он. — У тебя достаточно высокий воротник. Будет нужно — одолжу шейный платок.       — Черт с тобой, — Хэйтем запрокинул голову.       Мистер Кормак по-своему все-таки извинился — коснулся ярких пятен на коже языком, но сбавить обороты и не подумал — видно же, что любовнику нравится.       Поцелуи привели его к неровно поднимающейся груди, и он, едва заметно ухмыльнувшись, прикусил возлюбленного за сосок, вызвав долгий хриплый вздох. Бедра Хэйтем развел шире, и Шэй уже смутно подумал о том, что выдержку все-таки придется проявить. Или... И тут мысль подобно молнии осветила замутненный желанием разум. Или заставить любовника сдать позиции первым.       Шэй оттолкнулся от постели, резко опустил руку вниз и, обвив пальцами твердую плоть партнера, медленно и со знанием дела провел вверх и вниз по стволу. Хэйтем дернулся, выгибаясь навстречу движению ладони, а потом сипло выдохнул:       — Примитивный план.       Шэй пожал плечами. Примитивный — так примитивный. Действует же!       Судя по закушенной губе Хэйтема — действовало, и еще как. Однако Шэй понял — теперь, после этих слов, Хэйтем просто не позволит себе как-то проявить себя или — тем хуже — попросить.       А сам Шэй не мог себе позволить утратить инициативу. Так что выход, в общем-то, оставался только один. И на поиски пузырька времени, конечно, нет. Хэйтем и без того успел скептически сощуриться, пока мистер Кормак поспешно увлажнял пальцы слюной. Еще несколько мгновений промедления — и дождался бы соответствующих комментариев.       Однако Шэй точно знал, как следует действовать, а потому перехватил любовника за пояс и опустил руку еще ниже, лаская нежную кожу и упругие мышцы. И дождался не хлестких слов, а короткого стона и движения навстречу. Хэйтем не умел просить. Он умел требовать.       И Шэй требование выполнил. Мышцы легко поддались, совместное проживание сказывалось. А вот на умелое касание внутри Хэйтем отзывался по-прежнему остро — бедра сжались, и Шэй чувствовал, как любовник прогибается. По разгоряченной коже пробежали мурашки, и он вошел сразу тремя пальцами, заставив Хэйтема на миг задержать дыхание, а потом простонать — снова.       Шэй никогда не отличался терпением, а потому к тому моменту, когда он счел, что подготовку можно счесть завершенной, спину уже холодило от выступившего пота. Хэйтем опустил голову, ловя взгляд, и Шэй видел, что серые глаза потемнели, как грозовое небо над Атлантикой. Впрочем, с суровой погодой капитан Кормак сладить умел, а потому толчком перенес вес тела на руку и придавил любовника собой.       Мистер Кенуэй облизнул узкие губы и взгляд отвел. Шэй, напротив, смотрел в его лицо — и не мог насмотреться. Обычно бесстрастные черты сейчас едва уловимо искажались: потемневшие скулы, блестящие губы, морщинка между бровей, — все это мог видеть только капитан Кормак. Вот разве что еще Коннор — когда Хэйтем в ярости.       Мысль о Конноре была неуместной и быстро пропала, и тут Шэй понял, что теперь медлит — хотя еще несколько мгновений назад спешил так, как будто дело не в спальне происходило, а в кубрике, где — очень временно — никого нет. Правда, такое было очень давно — еще на «Кречете», когда у Шэя своей каюты просто не было...       Эта мысль была неуместной не менее, а потому мистер Кормак мотнул головой и опустился ниже, прогибаясь в пояснице и притираясь к любовнику естеством. Хэйтем поймал движение, расслабленно раздвинул колени и втянул воздух сквозь зубы, едва Шэй надавил сильнее и вошел. Очень хотелось двинуться резче, но Шэй подавил этот порыв и овладевал медленно, позволял привыкать и чувствовать.       Хэйтем прикрыл глаза, губы его раскрылись, ловя воздух, а пальцы сжались на отброшенном за ненадобностью покрывале. Шэй стер испарину, выступившую над верхней губой, и в последний миг все-таки не удержался от рывка. Сразу остановился, но Хэйтем, похоже, ничего против не имел — по крайней мере, губу он прикусывал явно не от боли.       Шэй удобнее передвинул его за бедра и скорее почувствовал, чем услышал благодарный вздох. Дыхание Хэйтема неуловимо изменилось, и Шэй осторожно качнулся, стараясь не концентрироваться на том, как туго любовник зажимает его в себе. Было бы жаль так долго терпеть, а потом оплошать.       Хэйтем сам задал подходящий темп — медленный, тягучий, но такой, что до глубины души пробирало. Шэй тоже благодарно засопел. Все-таки заниматься любовью с Хэйтемом — это лучшее, что с ним случалось.       Ритм возрастал постепенно, и Шэй вновь склонился к шее любовника. Целоваться было бы неудобно — движение мешало, а вот ласкать его — другое дело. Рука Хэйтема опустилась на лопатку и мерно поглаживала в такт. Шэй и сам закрыл глаза. Теперь уже мог позволить себе чувствовать всё: и податливую задницу, и сжимающиеся на боках бедра, и тяжелое дыхание любовника, и его наслаждение, которое столь явственно читалось в каждом движении...       Шэй знал, как надавить, как заставить любовника стонать, и теперь ничто не мешало воспользоваться этими знаниями. Хэйтем охнул, сорвался на короткие частые стоны и так чувствительно впился в спину, что Шэю пришлось его укусить — чтобы силу соизмерял.       Хватка ослабла, и Шэй окончательно опустился на любовника, упираясь лбом ему в ключицу. Он уже чувствовал, что долго не продержится, ощущения становились слишком острыми, почти невыносимыми, но Хэйтем не попытался его придержать. Напротив, вскинул вторую руку на затылок и притиснул к себе крепче.       Шэй чувствовал, как тесно к животу прижимается чужая плоть, и понял, что это — последнее, что он в состоянии выдержать. Тело тряхнуло в судорожном наслаждении, разум застила мутная пелена, но мистер Кормак еще чувствовал, как по коже живота плеснуло теплым, вязким. Если что-то и могло заставить его сорваться быстрее, то только это.       Едва все закончилось, как Шэй приподнялся и, не выходя из любовника, поцеловал его в мокрый висок. Хэйтем резко повернулся, поймал его губы — ненадолго, а потом лениво приказал:       — Слезь.       Мистер Кормак послушался и устало плюхнулся рядом, когда услышал следующий приказ:       — В ванну, Шэй.       — А ты? — возмущенно буркнул мистер Кормак в подушку.       — А я еще поваляюсь, — фыркнул мистер Кенуэй. — Но непременно пойду после тебя.       — Да мне вообще не обязательно, — парировал Шэй. — Побриться и умыться — это да, а вот...       — А это?       Шэй поймал взгляд, направленный на собственную грудь и живот, и отбил выпад — подхватил пальцами вязкую жидкость и, глядя в глаза любовнику, пальцы облизал.       — Дикарь, — вздохнул Хэйтем. — Это приказ магистра Ордена, так что не спорь.       Шэй спорил, скорее, из чистого упрямства, а потому легко поднялся с постели. После утреннего времяпрепровождения он определенно чувствовал себя полным энергии, да и ополоснуться не мешало — свежее утро заканчивалось, скоро наступит жаркий июльский день, и провести его будет куда приятнее в чистых одеждах на чистое тело. Да и Хэйтему, наверное, действительно хочется поваляться в постели без «довеска» на плече. После занятий любовью мистер Кормак ему и не такую бы слабость простил.       Наемные слуги в доме О’Райли были не слишком умелыми и расторопными, а потому Шэй заранее принесенной водой пользовался умеренно — чтобы и возлюбленному хватило. Дожидаться, пока натаскают новой, можно было довольно долго. А посвежев после бритья и купания, даже отдал приказ воды согреть. Когда Хэйтем отправится в ванну, наверняка оценит. Летом, конечно, много воды быстро не нагреть — кто же будет топить печи в июле? Но уж котел на кухне — вполне.       На кухне Шэй потребовал котел кипятка и плотный завтрак на двоих, и ленивая полная девица, занимающая место кухарки, неохотно занялась делом. Готовила она очень неплохо, вот только без приказа ленилась даже почесаться. Горничная — та, напротив, была очень шустрой — с поклоном обещала принести завтрак в столовую. У нее были свои особенности — вроде заметания грязи под кровать. Хэйтем не раз попрекал «господина О’Райли» полным неумением нанимать слуг, но Шэй только отмахивался — и кухарка, и горничная, и лакей были не очень умными, зато не лезли в частную жизнь хозяев и не интересовались, отчего это, например, господин О’Райли всегда платит только наличными, не имея счетов.       Из ванной Хэйтем вышел уже ближе к полудню, но вид имел крайне довольный. Даже не высказал горничной, что та расплескала чай. Зато кухарка восприняла заказ на плотный завтрак очень серьезно — на столе громоздились не только два омлета, накормить которыми можно было бы троих солдат, но еще и буженина, и сыр, и корзинка булочек из соседней пекарни. Щедростью господина О’Райли слуги тоже не тяготились.       Свобода нравов в доме на Лонг Лэйн действовала даже на мистера Кенуэя — тот, выйдя из ванной, не потрудился надеть жилет, расхаживая в одной рубахе, и Шэй, одетый так же, полностью его понимал. Конечно, на улицу в таком виде выйти неприлично, но дома, в июле — самое то.       Горничная пожелала приятного аппетита и исчезла за дверью, и Шэй позволил себе вольность — шагнул к любовнику и прижался к нему, вдыхая запах мыла и чистой кожи. Потерся носом о гладко выбритую щеку и мурлыкнул:       — У меня есть планы на день. После того, как я сбегаю за корреспонденцией в «Зеленый дракон» и мы ответим на письма, предлагаю заняться ничегонеделанием.       — В твоем плане есть изъяны, — усмехнулся Хэйтем, но потрепал по влажному хвосту, от которого уже слегка намокла рубаха. — Ничего не делать — довольно трудно. Я предлагаю провести слишком жаркий день в беседах. Если будешь настаивать — в беседах в постели. Нет, я не обольщаюсь... Но когда ты, перетрудившись от корреспонденции, закончишь с тем, чего тебе захочется, мы могли бы обсудить множество важных вещей. Не все мне тебя гонять, обсудить тоже нужно.       — Прекрасный план, — выдохнул Шэй и даже зажмурился от того, как небрежно-ласково любовник касался волос и уха. — Только сначала — поесть. Я чувствую себя так, что готов уписать вапити в одиночку.       — Это обязательно, на голодный желудок твоя продуктивность падает, — фыркнул мистер Кенуэй. — Прошу к столу. К этому заляпанному чаем столу, на который никто не потрудился подать салфетки.       — У меня даже платка нет, — рассмеялся Шэй. — Зато есть гардины!       — О Господи... — Хэйтем прикрыл глаза рукой, но губы его кривились в улыбке. — До гардин далеко, не будем же мы каждый раз бегать. Придется ограничиться той пищей, которую можно употреблять ножом и вилкой.       Шэй смеялся, усаживаясь напротив Хэйтема. Мелькнула мысль галантно подвинуть ему стул, но не хотелось получить по шее. Настроение было прекрасным, день был солнечным и светлым, и Шэй был готов любить весь мир. А если Хэйтем позволит, то сначала отлюбить его второй раз — а потом уже мир.       Омлет был поистине гигантским. Шэй затруднился определить, сколько яиц вбухала кухарка в одну порцию, но уже к концу омлета мистер Кормак чувствовал, что буженина и сыр не влезут. И плевать, можно их есть ножом и вилкой или нет. Чай остыл, но время перевалило за полдень — Шэй слышал часы на башне, так что это, пожалуй, тоже было неплохо. Потеть в чистой рубахе не хотелось.       Хэйтем удовлетворенно откинулся на спинку стула и лениво бросил:       — Думаю, идти пешком ты не захочешь, а захочешь ангажировать у меня Пегаса.       Шэй сразу ощутил весь уничтоженный омлет и кивнул:       — Да, пешком — это сейчас просто издевательство. И ни на какие прыжки по крышам я сейчас не способен.       Хэйтем с улыбкой кивнул:       — Хорошо, получишь Пегаса. И постарайся побыстрее, Шэй. Мне бы хотелось поскорее разделаться...       Тут он прервал сам себя, и Шэй тоже прислушался. Вроде бы раздавался какой-то шум, но определить его местоположение и тем более причину мистер Кормак не мог. Припомнил, что вроде бы слышал звонкий топот копыт по улице с полминуты назад, но не был уверен, что одно с другим связано.       Однако шум приблизился, и стало понятно, что великим планам пришел конец. Шумели именно в доме.       — Сгонять за оружием? — Шэй вскочил и тревожно посмотрел на возлюбленного.       — Не успеешь, — безжалостно откликнулся тот. — Придется обойтись теми навыками, что есть. М-да, мы с тобой слишком уж расслабились.       Шэй кивнул. Невдалеке уже действительно раздавался визгливый голос горничной:       — Хэй, мистер, — не слишком вежливо восклицала та. — Вы, конечно, гость, но позвольте мне хоть сообщить господам! С меня три шкуры спустят, если я вас пропущу!       — Кто-то из наших, — напряженно пробормотал Хэйтем.       Шэй не сразу понял, отчего в голосе любовника не звучит облегчения. А спустя миг озарение накрыло, но легче от этого не стало. В самом деле, в этом доме почти не бывало гостей, а если кто бы то ни было обнаружил убежище... Если этот кто-то ворвался в дом...       — Простите, мисс, — раздался громкий голос Коннора, а потом и шаги. — У меня нет времени на представления! Идите к себе, я объясню, что вы ни при чем. Да отойди же, не мешай!       — Легок на помине, — немного расслабился Хэйтем. — Месяц его не было, а теперь ворвался, горничную перепугал...       Шэй ответил недоверчивым взглядом:       — Я бы не расслаблялся. Это ты считаешь, что у Коннора один ветер в голове. Но иногда он у него попутный. Что-то явно случилось. Иначе бы он весело влез в окно, перепугал бы нас и шумно этому радовался.       — Понятно, что что-то случилось, — буркнул мистер Кенуэй. — Но судя по голосу — жив и здоров, с остальным как-нибудь разберемся. А в...       Дверь распахнулась, с оглушительным грохотом ударив в стену, и на пороге возник Коннор. Но в каком виде! Шэй изумленно уставился на юношу — лохматый, косичка набекрень, на скуле свежая царапина, а на ассасинских одежках видны расплывшиеся брызги крови. И по лицу видно — то ли в ярости, то ли в отчаянии. Или все вместе.       Коннор даже дверь не закрыл, когда наставил грязный указующий палец на мистера Кенуэя и отчаянно воскликнул:       — Ты! Ты обманул меня!       Шэй и хотел бы выяснить, что стоит за этими словами, но не мог. Воспоминания нахлынули слишком неожиданно и слишком ярко. Когда-то он сам, такой же растрепанный, так же ворвался к Ахиллесу и обвинял. Восклицал что-то, чего уже никогда не сможет вспомнить. А потом... В следующий раз, через пару часов, Шэй Патрик Кормак пришел в поместье Дэвенпорт не как верный член Братства... И чем это кончилось?       А Коннор, пользуясь тем, что Хэйтем непонимающе нахмурился, продолжал восклицать:       — Ты обещал! Ты говорил, что твой чертов Орден не участвует в этом! Тамплиер! А я еще поверил тебе!       Шэй не понимал, о чем толкует сын, но точно знал одно — надо поговорить. Он не может повести себя так же, как повел Ахиллес, хотя больше всего сейчас самому хотелось вспылить и потребовать объяснений. И Хэйтем вполне может сейчас поступить не лучше Ахиллеса — указать щенку, возомнившему себя обвинителем, его место. И тогда Коннор больше никогда не поверит. Ни ему, ни Шэю, ни тем, кто, возможно, попытаются до него донести что-то. Он будет верить только себе... Как думал сам Шэй, пока ему не встретился мистер Монро. И у Коннора не останется дороги назад. Этого нельзя было допустить.       А Хэйтем тем временем поднялся с места:       — Стой, Коннор, — произнес он повелительно, оправдывая все страхи Шэя. — Что ты несешь?       Коннор рванулся вперед, лицо его исказилось:       — Ты мне солгал! Что я несу? Может, мне сказать спасибо за то, что мне пришлось сделать?! Это все ты!       Шэй бесстрашно встал между отцом и сыном, хотя видел прекрасно, что Коннор не только в отчаянии, не только зол — но еще и прекрасно вооружен. Скрытые клинки — подарок Ахиллеса; кинжал — подарок самого Шэя; и пистолеты — подарок Хэйтема, оружие ассасина Эдварда Кенуэя. В таком состоянии Коннор вполне может наделать глупостей...       — Коннор, — Шэй обхватил парня за плечи и встряхнул. — Мы... Я хочу с тобой поговорить. Мы выслушаем тебя, и если ты будешь прав, то мы сделаем все, чтобы поправить то, что случилось. Но мы не знаем о том, что произошло. Даю тебе слово! Еще утром мы занимались любовью, планировали провести время вместе и не строили никаких тамплиерских планов!       — Отпусти! — Коннор стряхнул руки с плеч и отступил в сторону.       Шэй видел, что сына буквально трясет, но безумный взгляд скользнул по фривольным по утреннему времени одеждам, по отметинам на шее Хэйтема... И Коннор сбавил тон, только отступал все дальше:       — Видимо, совесть у вас чиста, если вы трахались, когда Уильям Джонсон убивал моих соплеменников!       Шэй опешил. Не только от грубости Коннора, еще и от несправедливых обвинений. То есть... Шэй еще не понимал, кто кого убивал, но это никак не было связано с Хэйтемом и утренним эпизодом.       — Ничего не понимаю, — раздраженно бросил мистер Кенуэй. — Если уж пришел обвинять, говори. И говори внятно! Джонсон кого-то убил? Зачем? А если убил, то чего добился?       Коннор горделиво и яростно вскинул голову и с доведенной до абсурда вежливостью бросил:       — Какое тебе дело до тех, кого убил он? Но, может, тебе будет дело до того, что его убил я? Тамплиера. Твоего соратника.       Шэй почувствовал, что колени слабеют. Он мельком видел бледное и обескураженное лицо возлюбленного, но все-таки успел раньше — потому что понимал, что Хэйтем ничего хорошего не скажет:       — Полагаю, ты сделал это не без причины? Нам тем более следует поговорить. Мы с твоим отцом не потерпим предательства в Ордене, но нам ничего не известно о... Я даже не знаю, о чем.       — Один раз я уже это слышал, — угрюмо отозвался Коннор. — И я пришел только затем, чтобы сказать, что больше вы не будете действовать так, как... Я не позволю такому случиться еще раз! Я ухожу, мне больше не о чем с вами говорить. Я ненавижу вас. Обоих.       Шэй мог бы рвануться вперед и захлопнуть дверь перед носом у Коннора, не допустить того, чтобы тот вышел. Но воспоминания не позволили. Когда-то он сам бросил все это в лицо Ахиллесу, а потом удирал по ночному зимнему лесу с Манускриптом за пазухой.       — Ты можешь идти, — выдохнул Шэй и прикрыл глаза рукой — нервы не выдерживали. — Раз не хочешь говорить с нами, сходи к Ахиллесу. Может, он сможет что-то тебе подсказать, у него есть опыт. Если остынешь и захочешь поговорить — придешь или напишешь.       — Нет, — тут вклинился Хэйтем. — Я не отпущу тебя... вот так. Я не понимаю, что случилось, но должен понять. Я хочу узнать, что случилось между тобой и Джонсоном. С его этой сделкой что-то явно было неладно. Шэй, неужели ты готов его отпустить?       Мистер Кормак попытался перевести дух и отрешиться от воспоминаний, а то даже руки начинали дрожать.       — Пусть идет. Я не хочу, чтобы Коннор стал таким же, как я, когда сбежал из Дэвенпорта — ожесточенным, не верящим никому. Я лучше сдохну, чем допущу это... с ним.       Коннор как-то странно-недоверчиво осмотрел и безнадежную позу Шэя, и замершего у стола отца... И шагнул к двери. Шэй ждал, что тот хлопнет дверью, а по лестнице раздастся знакомый топот, но Коннор закрыл дверь с другой стороны. Он остался в комнате и много тише проговорил:       — Только из-за тебя, Шэй. Ты был ассасином и знаешь, каково это, пусть даже потом ты Братство предал. Я... могу попробовать выслушать. Только знай, что я сразу уйду, как только услышу ложь.       — Я даже не знаю, в чем лгать, — нервно усмехнулся мистер Кенуэй. — Потому что чтобы лгать, надо понимать, зачем и почему. Но пока у меня просто не укладывается в голове, что ты, Коннор, убил моего соратника. Зачем? Ведь не просто потому, что тамплиеров положено убивать?       Шэй укоризненно глянул на любовника и проговорил веско, переведя взгляд на Коннора:       — Ты же знаешь, чувство юмора у твоего отца своеобразное. Я, Коннор... Когда-то тоже был в такой же ситуации. Ворвался, обвинял... Но меня не захотели выслушать. Ахиллес отдал приказ вышвырнуть меня из дома. И меня вышвырнули. Через пару часов я туда вернулся. И может быть, если бы он тогда меня выслушал, я сейчас был бы ассасином.       Коннор устало шагнул к столу и напился чаю — прямо из чайника. Шумно выдохнул и обратил упрямый взгляд на отца:       — Я был в Дэвенпорте, когда в дом пришел Ганадогон.       — Что-то он перестает мне нравиться, — внезапно перебил Хэйтем и уселся за стол, жестом приглашая остальных присоединиться. — От него одни неприятности.       — Хэйтем! — раздраженно глянул на него Шэй. — Этот парень, конечно, вестник проблем, но именно его письмо поставило нас в известность, что Джонсон действует... весьма своеобразно.       Коннор хмуро посмотрел на Шэя:       — Отец говорил, что Джонсон больше не будет угрожать моему племени. Но он не только вернулся... Он уже не просил землю. Требовал! Ганадогон сказал, что пытался уговорить старейшин не поддаваться ему, но что мое племя может против мушкетов? У нас их называют огненными палками. Как ты думаешь, отец, много могут мои соплеменники против огненных палок? Джонсон обманом вызвал к себе старейшин и взял их в заложники. Держал на прицеле и еще говорил, что это — переговоры! Ганадогон сказал мне, где его дом, и я немедля отправился туда. Когда добрался, Джонсон уже не скрывал, что угрожает племени. Он сказал это прямо. И он попытался убить Наганигабо, предводителя воинов. Старика! В то время, как остальные сидели на земле под прицелом! Это — переговоры?! Я спрыгнул с крыши в тот самый миг, когда он замахнулся на Наганигабо ножом. Не сразу убил, трудно было точно попасть в прыжке. И он успел сказать... что ты велел отыскать пещеру Предтеч, которая якобы находится на нашей земле. Говори, отец, правда это или ложь. Потому что я все равно узнаю правду.       Шэй был абсолютно уверен, что Хэйтем начнет отрицать странное обвинение, однако тот задумался и очень медленно произнес:       — Я не знаю, как ответить на твой вопрос так, чтобы это была правда и чтобы у тебя хватило терпения меня выслушать. Когда-то я действительно отдавал ему приказ найти пещеру Предтеч. И, может статься, эта пещера действительно находится на земле ганьягэха. Кхм... — он откашлялся и вымученно поглядел на Шэя. — Собственно говоря, если бы не эта пещера, которая якобы существует, но никто не знает, где, не было бы и тебя, Коннор. Однако я давно отозвал этот приказ, потому что существовали гораздо более первоочередные задачи. В первую очередь, не допустить войны между колонистами и местным населением. Война на руку кому угодно, но только не колонистам и не индейцам.       — Ты лжешь, — угрюмо бросил Коннор и уставился прямо перед собой — на подсохшее пятно от пролитого чая. — Я верю, что ты познакомился с моей мамой в поисках наследия Предтеч. Она мне тоже говорила что-то подобное, но, наверное, я был слишком мал, чтобы это понять. А может, она не хотела рассказывать больше про тебя. И ты наверняка облазил всю деревню и ее окрестности, где жила мама, но там ничего не оказалось. А то племя, куда я попал после ее гибели, как раз поблизости, но не рядом. И у Матери Рода был артефакт. И стоило мне его применить, как уже через год Джонсон начал танцы шонноункоретси вокруг племени.       — Звучит логично, — заметил Шэй и тоже уселся. Да еще и, слабо понимая, что делает, закинул ногу на соседний стул — мысли слишком занимали.       — Нет, Шэй, — мистер Кенуэй был бледен и серьезен. — Я — как раз наоборот — отдал приказ прекратить поиски пещеры, как только узнал про существование Коннора. Артефактов Предтеч хватает, тебе ли не знать. И я уж точно предпочитаю сначала думать, а потом делать. А не как Ахиллес — сначала что-нибудь развалить, а потом исследовать, что получилось. И тогда я, конечно, не знал ни про какой камень, который заставляет летать орлом. Я опасался, что там отыщется такая же милая вещица, как в Лиссабоне, и от Массачусетса останется одна воронка.       Коннор испытующе поглядел на отца, на удобно устроившегося в неприличной позе Шэя, и нахмурился:       — Если ты не приказывал ему выкупать землю, то зачем он это сделал? Разве он не должен был слушаться магистра?       Хэйтем раздраженно вскинулся, с неудовольствием оглядел Шэя, потом — с таким же неудовольствием — грязного и всклокоченного сына. И бросил язвительно:       — Я не Таронхиавакон, не Господь Бог и даже не Отец Понимания. Мои соратники могут иметь собственные выгоды и делать собственные выводы. И мне думается... Шэй...       — Наверняка, — тот кивнул. — Видимо, отыскал какие-то следы и — одному Богу известно, зачем — стал пытаться добыть артефакт в одиночку. Может, подозревал тебя в саботаже. А может, хотел отличиться, кто его знает. Хотя первое вероятнее — тогда становится понятно, почему он предпочел действовать жесткими методами, когда выяснил, что у тебя, Хэйтем, сын-ассасин. Если бы ему удалось добиться своего, то он бы убил двух птиц одним камнем: поддержал бы деятельность Ордена и проявил бы себя в лучшем виде. Возможно, надеялся и получить доказательства твоего предательства... И тогда смог бы стать магистром — при очевидном условии, разумеется.       Коннор недоверчиво поглядел на отца и веско бросил:       — Эти предположения ни на чем не основаны. Одни домыслы. А вот то, что Джонсон хотел силой отнять у ганьягэха землю и жизни — факт. И то, что вы заверяли меня, что поработаете над этим — тоже. И еще факт в том, что ты, отец, отправил договариваться с Советом шести человека, который презирал и унижал мой народ.       — С чего ты это взял? — устало поинтересовался Хэйтем. — То, что он не был вежлив...       — Вежлив?! — Коннор снова вскочил, при этом едва не опрокинув стул. — Он называл нас дикарями! Говорил, как о полуразумных зверях! Плевать хотел на наши обычаи и наших богов, как будто его душа дороже наших аверьяса, как будто из-за его бледнолицего бога не проливались моря крови!       Шэй вдруг снова почувствовал что-то... знакомое. Не мог определиться, что, но ухватил мысль за хвост и коротко спросил:       — Он сказал тебе это вчера?       — Нет, — зло откликнулся Коннор. — Вчера мы не могли заговорить раньше, чем мой клинок оказался в его груди. У нас не было времени дискутировать о народах и обычаях.       Хэйтем тревожно поглядел на Шэя и продолжил начатую мысль:       — Но мистер Джонсон не был частым гостем в нашем доме. Он почти все время был в разъездах. Почему ты решил, что он...       — Потому что я слышал ваш разговор! — яростно выпалил Коннор. — Тогда, в «Зеленом драконе»! Вы еще смеялись, что ассасину рядом с вами не место. Вы не принимали меня всерьез, а я хотел знать, что вы замышляете.       Хэйтем раздраженно воззрился на Шэя:       — Ты же говорил, что все проверил?       — А я и проверил, — мистер Кормак нахмурился. — Окна, дверь, подступы к крыше...       Коннор самодовольно вскинул голову:       — Я же понимал, что вы все проверите... А потому не стал рисковать. Дождался, когда к вам придет четвертый, это был Джонсон. После этого вы бы точно уже не стали проверять. Я предпочел не услышать часть разговора, чем быть обнаруженным.       Хэйтем наморщил лоб, с явным трудом припоминая события трехлетней давности, а потом и обреченно вздохнул:       — А потому ты, Коннор, конечно, пропустил ту часть, где я собирал отчеты и отдавал приказы, и появился только тогда, когда двое подвыпивших — не считая нас с Шэем — тамплиеров судачили о неблагодарной работе, которая никак не хочет ладиться. Возможно, Джонсон был невоздержан на язык. Возможно, даже несправедлив. Но обычно за это не убивают.       — А я и не убивал, пока он не пришел на нашу землю, — парировал Коннор. — Я просто знал, что это мерзкий человек, и не стремился увидеться с ним.       Шэй слушал перепалку рассеянно — какое-то воспоминание не давало покоя. То самое, которое с самого начала позволило заподозрить, что в восклицаниях сына не все гладко. Вспоминался вечер в гостинице, не слишком ему понятные тогда разговоры, потом... Потом, когда соратники ушли, разговоры про Орден и его будущее, а еще про... личное и прошлое... И тут мистера Кормака осенило.       — Коннор! — Шэй произносил это и не мог понять, чего в душе больше — возмущения или растерянности. — Я понимаю, тебе, ассасину, хотелось подслушать разговоры коварных тамплиеров. Но зачем ты слушал дальше, когда все ушли? И, прости, но я хочу это знать: до которого момента ты наслаждался услышанным и увиденным?       Юноша вздрогнул, даже на отца поглядел растерянно, а потом осторожно, как на охоте, спросил:       — А что было дальше?       Шэй даже ногу со стула убрал. И не скрывал укоризненного взгляда:       — Можешь не пытаться меня обмануть. И не такие пытались. Когда я по твоей просьбе рассказал тебе, как у нас с Хэйтемом все только начиналось, ты спросил меня, как к этому отнеслись Гист и команда. Лично я про «Морриган» тебе ничего не говорил. Я вообще стремился избежать подробностей. Почему именно Гист и команда? Почему не мистер Монро, например?       Коннор прикусил губу, и Шэй видел, как по его лицу разливается краска стыда и досады.       — Я... — Коннор отвел глаза. — Я не знаю, почему остался подслушивать. Сначала было интересно, что вы скажете про свои планы, когда эти мерзавцы уйдут. А потом... Не смог. Было любопытно и, может, немного завидно. Сейчас бы я так уже не поступил. Правда, сейчас я бы уже так глупо не выдал себя. И... Ты можешь не волноваться, Шэй. Я слышал, что вы отправились к себе, и не пошел за вами. Наверное, мне все-таки было страшно.       — И какие выводы ты сделал из услышанного? — устало осведомился Хэйтем. — Не зря же подслушивал.       Коннор немного поразмыслил:       — Особенно никаких. Убедился, что Ли и Джонсон — негодяи. А если про... остальное, то... Мне стало легче, потому что кхеноронкхва нельзя подделать. В сказании о Тадодахо говорится, что и злой колдун, который мог убивать даже на расстоянии, был способен к исцелению, потому что в душе его жила кхеноронкхва, любовь к душе. Или душа любви, не знаю, как правильно. Гайавата и Примиритель очистили его разум, и он стал одним из тех, кто создал Кайанерекова, великий закон.       Шэй выслушал все это, но понял, что смысл теряется, и почти несчастно попросил:       — Хэйтем, переведи.       Мистер Кенуэй хмыкнул:       — Коннор поведал нам легенду о том, что злой колдун, Опутанный, который мог как-то по-хитрому убивать, исцелился от безумия, что застилало ему глаза, потому что в душе его жила любовь. Кстати, я уже слышал это сказание. После исцеления тирания Тадодахо пала, и будущий Совет Шести создал свой Великий Закон и то, что мы теперь называем Конфедерацией ирокезов. Полагаю, это нам намек: если будем чаще любить друг друга, то исцелимся от влияния Ордена и... м-м-м... поверим в Кредо, например?       Коннор раздраженно уперся локтями в стол и мрачно посмотрел и на одного, и на второго:       — Я имел в виду только то, что понял — вы искренне друг друга любите. Хотел проявить тактичность, как ты учил, отец, но что-то не получается. Могу еще хуже сказать, надо?       — Нет, спасибо, — вежливо отказался Шэй. — Ничего нового мы не услышим.       Хэйтем немного помолчал, а потом проговорил:       — Я почти примирился с мыслью, что ты... убил одного из наших. И не могу не признать, что у тебя были причины. Конечно, я бы предпочел действовать иначе, и тогда, возможно, убивать бы не пришлось, но... Тебе всего восемнадцать лет, Коннор, и ты, наверное, действительно не видел другого пути. А может, и пришел слишком поздно. Но я говорил, что не смогу следить за Джонсоном, так что не смей обвинять в этом меня.       Шэй поерзал, а потом решился. И пусть Хэйтем не оценит — зато оценит Коннор.       — А мне, признаться, немного полегче стало, — он пожал плечами. — Ты говорил с Джонсоном об индейцах, но он все равно предпочел действовать за твоей спиной. Я считаю, что лучше работать одному, чем с дрянным соратником.       Коннор тоже помолчал и признал — уже не зло, а горько:       — Перед смертью Джонсон сказал, что хотел защитить мой народ. Что он купил бы землю — и тогда никто другой не покусился бы на нее. И я бы, возможно, испугался, что убил зря... Но вспоминаю его слова о моем народе — и понимаю, не зря. Если бы он уважал тех, кого собрался защищать, он бы создал кусочек мира там, куда придет война. Но он хотел создать клетку с дикими животными, которых можно дрессировать, чтобы выпустить, когда это будет нужно ему. Если война придет, она придет, и это неизбежно. И мой народ будет гибнуть. Но он будет гибнуть за себя, а не потому, что так сказал тамплиер.       Хэйтем скептически приподнял бровь:       — Если будут гибнуть, то уже не так уж важно, сказал это тамплиер или нет. На мой взгляд, тебе бы стоило озаботиться тем, чтобы не гибли. В тебе — европейская и индейская кровь, ты мог бы объединить народы.       Коннор глянул хмуро:       — Ты предлагаешь мне занять место Джонсона?       — Не обязательно так радикально, — Шэй даже слабо улыбнулся.       Колоссальное напряжение начало спадать, но мистер Кормак пока опасался поверить, что острый момент пройден. Коннор мог вспылить на ровном месте, но... Но хотелось надеяться, что до самого страшного уже не дойдет.       — А как? — юный ассасин сощурился.       — Ты мог бы накопить денег и выкупить земли сам, — оценивающе оглядел сына Хэйтем. — А еще ты можешь заняться объединением не в качестве тамплиера, а в качестве ассасина-миротворца. Ну, в качестве исключения.       — Отец... — Коннор воззрился непонимающе, отчаянно. — Не понимаю, как ты можешь иронизировать, когда я... убил твоего друга. Я, честное слово, был так зол на тебя, что...       — Не удивлюсь, если когда-нибудь этим закончится, — так же язвительно буркнул мистер Кенуэй. — Надеюсь, в этом случае у тебя проснется совесть — вы же в Братстве по имя света действуете, должны тяготиться содеянным.       Шэй чувствовал себя несколько неловко, но все-таки это сказал:       — Хэйтем, насчет совести... Знаешь, не всегда. Гист как-то упрекнул меня, что я, когда еще был ассасином, убил его лучшего собутыльника. И мне было стыдно. Но вот до этого как-то не очень стыдно было...       — Как вы можете шутить? — Коннор непонимающе перевел взгляд на мистера Кормака. — Это же был ваш друг! Если бы кто-то убил Раксота, я бы...       — Я даже знаю, кто мог бы это сделать, — заметил Хэйтем, а потом смягчился. — Ну что ж, Коннор, раз ты так желаешь порицания, то я категорически тобой недоволен. Ты поступил отвратительно, и знаешь это сам. Действительно знаешь, потому что мог бы подумать головой и захватить Джонсона живьем. И тогда и ассасины были бы сыты, и тамплиеры целы.       — Да не мог я! — воскликнул Коннор. — Там же пол-гарнизона с мушкетами собралось! Если бы я ранил Джонсона, они бы от меня мокрого места не оставили, и заложники бы погибли. А так — все остолбенели, я крикнул своим на нашем языке, чтобы скорее убирались отсюда, а сам остался их прикрывать. Дрался с солдатами, но понимал, что долго не выдержу. Так что когда все заложники убежали в лес, я оттуда и сам смылся. Спрыгнул с обрыва — и не хуже орла полетел, только в воду. А потом еще под водой плыл, пока из мушкетов озеро обстреливали. Думал, лопну.       — Главное, жив, — повторил мистер Кенуэй те же слова, которые говорил еще до встречи, и тягостно вздохнул. — Коннор, ты должен сразу уяснить несколько вещей. Во-первых, твоя жизнь уже никогда не станет прежней. Ты шагнул на скользкий путь, и неизвестно, куда он тебя приведет. Но мы были к этому готовы, а вот готов ли ты?       Шэй поймал взгляд Коннора и кивнул:       — Все так. И дело не в том, что когда начинаешь убивать кого-то из противоборствующего ордена, нельзя остановиться. Например, я уже несколько лет добиваюсь своих целей без этого. Иногда приходится сталкиваться с солдатами или с пиратами, но ни одного ассасина за последние годы от моих рук не погибло. Дело в том, что ты нарушил равновесие — как тогда, на «Октавиусе». До этого мы с Хэйтемом могли закрывать глаза на твою деятельность и прикрывать тебя. Теперь — нет.       Хэйтем благодарно кивнул Шэю и перехватил инициативу:       — Коннор, в моем доме в Нью-Йорке ты больше не живешь. Назовешь адрес — и я найду способ безопасно переправить туда твои вещи. Либо заберешь их сам, но, опять же, так, чтобы никто ни о чем не догадался, даже если за домом будут следить.       Коннор свел брови, словно такого результата своей деятельности не ожидал, а потом кивнул:       — Ты прав, отец. Мое присутствие будет тебя компрометировать.       — Слабо сказано, — Хэйтем скривился. — Если тебе некуда пойти, могу помочь деньгами, но не более.       Коннор смущенно отвернулся:       — Мне действительно некуда пойти в Нью-Йорке, но я решу это сам. Иначе это просто нечестно. Я выбрал путь и теперь сам отвечаю за себя.       — Достойно, — согласился Шэй. — Но если все-таки понадобится, ты знаешь, что умирать в канаве не обязательно.       — Я не повторю твоего... опыта, — Коннор посмотрел в глаза смело. — В конце концов, я могу жить и в поместье Дэвенпорт, и на «Аквиле». Так что до канавы не дойдет. А еще у меня есть цель, которая поможет мне преодолеть трудности.       — Утопия, — нейтрально заметил Хэйтем, но заострять на этом внимания не стал. — Какие бы цели ни преследовал Джонсон, доказать его предательство или даже ненадежность я не могу. Особенно, когда он был убит человеком в одеянии ассасина. Если я правильно понял, Коннор, то тебя видели десятки людей, которые, конечно, молчать не будут. Они могут не понимать ровным счетом ни черта, но те, кто работали с Джонсоном, несомненно, поймут, откуда ветер дует. А потому будь готов, что за тобой начнется охота, Коннор. Настоящая. Как четверо охотников загоняют рохвари. Более того... Я не только не ограничу эту охоту, я объявлю награду за твою голову.       — Хэйтем... — осторожно вклинился Шэй и наткнулся на взгляд возлюбленного, в котором горела боль.       — Именно так, — ровно подтвердил мистер Кенуэй. — В нью-йоркском доме тебе больше появляться нельзя. В этом доме тоже — да и мы сегодня же его покинем. Шэй сейчас принесет бумаги и чернил, и ты напишешь письмо, в котором отречешься от меня — от отца-тамплиера. Датируешь вчерашним числом, а местом укажешь любую деревню во фронтире.       — Отец, — Коннор отъехал от стола на стуле и засопел, — но...       — Без «но», — четко и обрывисто приказал Хэйтем. — Если ты хочешь оставить себе возможность видеться со мной или с Шэем, то сядешь и напишешь. Если нет...       — Отец! — Коннор воскликнул это так отчаянно, как будто пытался проломить стену лбом. — Если это нужно, я напишу. Под твою диктовку.       — О, это нет, — мистер Кенуэй хмыкнул. — Мне и в голову не придет, что может написать восемнадцатилетний ассасин. Так что вспомнишь все то, что чувствовал вчера — и напишешь. Как сочинение.       — Я помогу, — добавил Шэй, слегка улыбнувшись Коннору. — Мы ведь так уже делали.       — Не сомневался, — усмехнулся Хэйтем. — Остается только надеяться, что это письмо послужит мне достаточным оправданием в том, что погиб тамплиер, член Ордена. Тайны хранить ты умеешь. Не допускай больше сомнительных оговорок — в конце концов, тебе уже не четырнадцать лет. Кстати, Коннор, где «Аквила»?       Парень поглядел на отца внимательно, но ответил:       — В Дэвенпорте. А что?       — Ну, по крайней мере, твоего корабля никто не увидел в доках Бостона рядом с «Морриган», — Хэйтем повернулся к Шэю, и тот послушно отправился за письменными принадлежностями.       Уходя, слышал, как дотошно Хэйтем допытывается, кто мог видеть Коннора в доме, во дворе и на улице, а возвращаясь, услышал, как мистер Кенуэй тем же неприязненным тоном втолковывает сыну:       — ...и поменьше пей. Это лишает взгляд внимания, а руку — точности. И уж точно не пей с Фолкнером. И лучше держаться подальше от молодых вдов, танцовщиц и прочих, кто не в состоянии себя защитить, зато легко может выдать.       — Держи, — Шэй положил на стол лист бумаги, не позаботившись о том, чтобы не заляпать ее чаем — в конце концов, чем грязнее и потрепанней будет письмо, тем лучше. И пусть уж это будет естественно. — Кстати, Хэйтем прав. Если ты встретишь кого-то, кто станет тебе дорог, то подставишь этого человека под удар. И тебе придется защищать, а значит — лишний раз рисковать.       — Спасибо, Шэй, — раздраженно откликнулся Коннор. — Сам бы я ни за что не догадался, даже после подробных объяснений отца. Только мне нужно сосредоточиться, чтобы написать. Это... трудно.       — А должно быть легко, — Хэйтем вздохнул. — Если ты не помнишь, когда ты сюда ворвался, то говорил, что ненавидишь нас обоих. И мне показалось, что даже пытался угрожать.       — Это... — Коннор запнулся. — Это не так. Я не хотел и не смог бы, наверное, кому-то из вас навредить. И я не ненавижу... Прости, отец, я сказал это под властью гнева.       Мистер Кенуэй отвернулся и странным тоном произнес:       — Ты очень вырос, Коннор. И в чем-то точно пошел в меня.       Коннор проследил за отцом вопросительно и жадно, но к нему Хэйтем больше не обращался. Шэй почувствовал взгляд и приподнял подбородок, готовясь услышать.       — Шэй, — ровно и твердо проговорил Хэйтем. — К тебе это тоже относится. Я имею в виду то, что ты сегодня же поднимешь паруса и уйдешь из Бостона. Во Францию, в Британию, да хоть к черту на рога — там и то будет безопаснее. Для тебя. И для меня — тоже.       Шэй возмущенно вскинулся. Уехать сейчас? Оставить Орден в тяжелый момент? Оставить Хэйтема в одиночку справляться со всем, что на него в одночасье свалилось?!       — Не спорь, — властно перебил мистер Кенуэй, хотя Шэй даже не успел возразить. — Тебе не следует сейчас появляться рядом со мной. И твоей «Морриган» вовсе незачем болтаться в порту. Твоя миссия еще не окончена, и если ты не хочешь унизительно оправдываться и с риском для себя доказывать, что ты торчишь здесь вовсе не потому, что тебя с годами потянуло к Ахиллесу и старым делам.       Шэй и хотел бы поспорить, но аргументы выглядели бы неубедительно, он и сам это понимал. А потому с губ сорвалось только безнадежное:       — Ты сегодня сказал, что я слишком пресытился мирной жизнью. В недобрый час.       Теперь мистер Кормак в глаза любовнику не смотрел. Понимал, что тот прав, но это было одним из самых потаенных страхов — не иметь возможности повлиять или хотя бы просто знать, что происходит. Бессилие будет убивать больше всего остального.       Шэй с тоской взглянул в окно. День действительно наступил жаркий, рубаха давно просохла, а вот волосы были еще немного влажными. Но легкие беседы, что велись полутора часами ранее, простые и приятные мечты сейчас были так же далеко, как американские колонии от Франции. Казалось, они находились в разных мирах.       Шэй слышал, как скрипнул стул, раздались шаги, но поднять голову в себе сил не находил. Дернулся только, когда почувствовал, что плечи — поверх тонкой рубахи — обнимают горячие ладони.       Коннор резко уткнулся в чистый лист, посопел и наконец заскрипел пером. Он писал размашисто и с сильным нажимом, а оттого звук был похож на взмахи клинка. Шэй не стал за ним наблюдать, повернулся к Хэйтему и постарался улыбнуться, но вышло не слишком:       — Я выжду приличествующий год «траура» — и вернусь.       — Только по моему письму, — не терпящим возражений тоном отозвался мистер Кенуэй, но ладони его сжались крепче. — Шэй, я выходил из множества передряг, и не всегда они были... однозначными, так что врагов у меня хватает.       — Слабое утешение, — заметил Шэй, а потом резко развернулся. — Мне предстоит уехать сегодня? Не дожидаясь вечера?       — Счет идет на часы, — Хэйтем кивнул, но объятий не разрывал, хотя это становилось неприличным. Одно дело — проявить поддержку в нужный момент, а другое — обниматься на глазах у сына. — Я не знаю, с какой скоростью весть о гибели Джонсона долетит до... заинтересованных лиц. Надеюсь, Коннор ехал сюда быстро, потому что мне жизненно важно предъявить письмо раньше, чем мне зададут первые вопросы. Но предъявить письмо я смогу только тогда, когда буду уверен, что вы оба покинули Бостон.       — Тогда мне пора, — с сожалением выдохнул Шэй. — Мне еще нужно уложить вещи, забрать Гиста от его вышивальщицы и команду собрать... По возможности, старую и проверенную.       — Я закончил, — раздался несколько неуверенный голос Коннора.       Хэйтем на миг сжал пальцы, прежде чем отстранился и шагнул к столу, выдергивая из-под руки отпрыска лист.       — Чернила же не высохли, — запротестовал Коннор. — Размажутся.       — И это тоже неплохо, — рассеянно отозвался Хэйтем, поглощенный письмом. — Ну что ж... Достаточно... экспрессивно. Да еще и бумагу прорвал. Если бы я получил подобное... послание, так скажем... во всех смыслах... немедленно бы преисполнился желания уничтожить то, что сам породил. Неужели это именно то, что ты думал вчера?!       — Нет, — Коннор опустил глаза. — Примерно наполовину. Еще то, что думает Фолкнер про тамплиеров. И немного — один мой приятель, но уже не про тамплиеров, а про англичан.       — Серьезный подход, — фыркнул Шэй и вопросительно поглядел на любовника. — Позволь, я прочту?       — Читай, — Хэйтем протянул ему бумагу. — Прошу отметить, что определение «выродок» не вполне ко мне подходит. Я родился в приличной семье. Почти.       — Неплохо, неплохо, — Шэй даже слегка пришел в себя, читая гневные строки. — Полагаю, что мистер Ли непременно бы сказал тебе, Хэйтем, что ты, конечно, пытался вырастить из дикаря человека, но... не удалось.       — Всегда знал, что он мерзавец, — подал голос Коннор.       — Начинается, — шикнул на него отец. — Мистер Ли не сделал тебе ничего плохого, оставь его в покое!       — Если ты доволен мной, отец... — Коннор даже спорить не стал, — то, может, скажешь, как я могу связаться с тобой? Конечно, я всегда могу проникнуть в дом незамеченным, но ведь это риск...       — Пока не знаю, — отрезал мистер Кенуэй, но в его голосе не было суровости, только задумчивость. — Слишком многое поставлено на карту. Слишком непредсказуемо могут развернуться события. Я сам тебя разыщу. А теперь уходи. И помни, Коннор, на тебя будут охотиться. Шэй тебя научил всяким глупостям, а я скажу так: ты больше сумеешь сделать для ассасинов живой, а не мертвый. За тобой будут охотиться, а потому забудь про милосердие. Если ты позволишь жалости взять верх, то тебе в спину прилетит пуля — и ее некому будет остановить. Береги себя, Коннор... Мы больше не сможем тебе помочь.       Юный ассасин кивнул и вдруг попросил:       — А можно мне поесть? Прошлый раз я ел вчера утром, а потом времени не было. Ты можешь быть уверен, отец, в Бостоне ты узнал обо всем первым. И я... не отказываюсь от своего слова. Тебе достаточно меня позвать, чтобы я пришел тебя защищать. Ну, если твои друзья пойдут против тебя.       — Ешь, — Хэйтем махнул рукой, указывая на стол. — Сыр, буженина, булочки. Сейчас принесу чаю. Сам, на всякий случай. А ты, Шэй, не теряй времени, собирайся.       Мистер Кормак отправился в спальню, где хранились его вещи и оружие. Он старался не смотреть на смятую постель, которую лентяйка-горничная даже не подумала убрать; на аккуратно расправленный сюртук Хэйтема и его же белье, небрежно сброшенное вчера перед сном; на кучу мелочей, что всегда накапливаются, когда живешь с кем-то бок о бок. В этот раз в Бостоне Шэй провел полгода. Что ж, за это тоже стоило быть благодарным. И не в последнюю очередь Джонсону.       Шэй спустился с небольшой сумкой в столовую как раз тогда, когда Коннор отказывался от булочек:       — Спасибо, отец, но мне хватит. Иначе будет тяжело двигаться. Я готов уйти.       — Я тоже готов, — глухо произнес Шэй у них за спинами.       — Шэй, — Коннор поднялся из-за стола и повернулся — рядом с Хэйтемом, совсем как Хэйтем. — Прости, я... не хотел, чтобы тебе пришлось уезжать.       — Нет, все правильно, — теперь мистер Кормак был настроен, скорее, философски — это не раз его выручало. — Мирная жизнь — не для ассасинов и не для тамплиеров. У меня есть дело, у тебя тоже есть дела. И у мистера Кенуэя их теперь по горло. На имя Патрика О’Райли во Францию ты можешь писать почти без опаски. О’Райли не тамплиер, он всего лишь любовник богатой дамы.       — Я буду писать, — обещал Коннор. — Вряд ли часто, но буду. Ты собираешься в порт? «Аквила» осталась в Дэвенпорте. Наверное, мне стоит нанять любое судно, которое доставит меня в залив у фронтира.       — Я не подвезу, — фыркнул Шэй. — Лучше способа показать, что ты здесь был, пожалуй, не существует.       — Нет, я не о том... — Коннор помотал головой. — Может, дойдем вместе? Ты ведь тоже умеешь смешиваться с толпой.       — Быть невидимым в толпе, — поправил его Шэй. — Учить тебя еще и учить.       — Проводи его, капитан Кормак, — вдруг попросил Хэйтем. — И проследи, чтобы не вляпался по дороге.       — Это бессмысленно, — заметил Шэй. — Скоро такая прогулка ему будет казаться приятным отдыхом. Но я провожу. Исключительно для того, чтобы убедиться, что наш сын покинул город, а не остался тут.       — Я и вернуться могу, — буркнул Коннор. — Но не собираюсь. По крайней мере, пока. Отец прав, мне нужно в Нью-Йорк. Там проще затеряться. И там для меня найдется занятие.       Он первым шагнул к отцу и несмело протянул ему руку — видно, раньше так не прощался. И Хэйтем, на миг поколебавшись, руку крепко пожал. А потом и порывисто обнял сына — но объятия продолжались недолго.       Шэй часто прощался с возлюбленным именно так — почти на пороге, но никогда — в присутствии Коннора. А потому ничего не оставалось, кроме как тоже протянуть руку.       И тут Хэйтем его удивил. Руку он отверг, зато приблизился и склонился к лицу. Шэй ощутил его дыхание за миг до того, как губ знакомо коснулись губы — тонкие и сухие. Мистер Кенуэй пренебрег даже тем, что их мог видеть не только Коннор, но и наемные слуги, о надежности которых не шло и речи.       А когда Хэйтем отступил, Шэй увидел на его губах подобие улыбки.       — Я сожалею, что нам пришлось изменить планы, — безукоризненно-вежливо произнес мистер Кенуэй. — Но не в моих правилах нарушать слово. Я надеюсь, Шэй, что эта история окончится благополучно и мне удастся все наладить. В этом случае я обязуюсь исполнить обещанное по твоему возвращению. И возьми за правило писать мне чаще. Кто знает, как повернется жизнь.