Дело всей жизни

      «М-р О’Райли!       Полагаю, вам будет приятно узнать, что трудности, преследующие меня последние несколько месяцев, удалось разрешить. Не все так, как мне бы того хотелось, однако некоторыми результатами я определенно удовлетворен.       Надеюсь, ваши дела идут не хуже, и если это действительно так, то вы знаете, какие действия вам следует предпринять в ближайшее время.       Это были хорошие новости, но я так же спешу сообщить вам о более тревожных событиях. Политическая обстановка в Нью-Йорке и — особенно — в Бостоне нестабильна. Diablement dangereux*, если вам сейчас так привычнее. Во фронтире участились стычки между Патриотами и солдатами Короны, и это уже нельзя назвать бандитизмом. Это — боевые действия, и мне становится трудно соблюдать нейтралитет и еще труднее не навредить своим вмешательством обеим сторонам, ни одну из которых поддержать я не могу ввиду того, что их цели идут вразрез с необходимостью. Однако горячие головы не знают сомнений.       От себя мне хотелось бы добавить, что если ваш траур, который вы объявили почти год назад, позволит вам отрешиться от мыслей о погоне за вечным, я был бы благодарен вам за участие.              Да направит нас Отец Понимания.       Х.К., 16 апреля 1775».                     Шэй знал, что это письмо желательно — и даже необходимо — сжечь. Пусть в нем нет ни одного четкого указания, одна подпись могла бы привлечь внимание неугодных лиц, если бы письмо попало в чужие руки.       И не мог. Хэйтем писал редко, это была вторая весточка за девять месяцев ожидания, и рука не поднималась. В первом письме мистер Кенуэй так же кратко и расплывчато сообщал, что непосредственной опасности удалось избежать, а дальше «все зависит от действий и настроений». Шэй терялся в догадках: опасности — для кого? И только твердая уверенность в том, что Хэйтем бы сообщил, если бы что-то пошло не так, вселяла капельку уверенности в измученную душу. Раньше мистер Кенуэй писал куда свободнее, но теперь, когда международная обстановка накалилась, все больше проявлял осторожность, не доверял бумаге, опасался, что письма могут перехватить. Черт возьми, Шэй и сам когда-то таким занимался, пользуясь тем, что почтовая система Братства была ему отлично знакома. Перехватить письмо, расстроить планы врага... Но даже тогда крупицы информации, попадавшие к Шэю из подметных писем, не позволяли сделать значимых выводов. Очевидно, что магистру ложи следует осмотрительней относиться к бумагам. И все-таки...       Все-таки Хэйтем — не только магистр. Шэй бы дорого дал за пару личных, совсем личных строк. И ему было бы откровенно плевать, если бы о нем кто-то сделал соответствующие выводы, однако даже это было опасно. Для Хэйтема — слишком явным обозначением того, что ему дорого. Для самого Шэя — поставило бы под удар легенду о неотесанном ирландце-пирате, любовнике обеспеченной француженки. Впрочем, эта легенда и так явно доживала последние недели, если не дни.       — Сегодня вы очень задумчивы, Шэй, — проницательно обратилась к нему Женевьева. Она сидела перед прелестным бюро красного дерева и перемеряла сережки. Наедине они разговаривали на английском, и Женевьева всегда называла его настоящим именем — словно желая разграничить игру и реальность.       Шэй поймал ее взгляд через зеркальное стекло — и решился.       — Да, мадемуазель, — он кивнул. — Я думаю, что нам скоро настанет пора прощаться.       — Собираетесь отправиться в Америку и посетить вашего cher ami? — голос девушки прозвучал игриво, и она даже улыбалась, но глаза ее были серьезны.       — И это тоже, — Шэй прошелся по гостиной съемного особняка, служащей «любовным гнездышком» напарникам, и резко повернулся. — Но еще я думаю, что наше сотрудничество подошло к концу. Игра ведется слишком высоко, вы больше не сможете помочь. А вот навредить...       Женевьева не торопясь отложила серьги в резную деревянную шкатулочку, повернулась на круглом пуфике и обожгла Шэя острым взглядом:       — Вы хотите сказать, что я знаю слишком много, мсье Кормак? — она сохранила достоинство, но глаза ее сощурились. — И как же вы полагаете «завершить» сотрудничество? Мне кажется, я была достаточно полезна вам и вашему другу.       Шэй знал, что этот разговор рано или поздно случится. Знал он и то, что легким он точно не будет, но почему-то оказался к нему не готов. Наверное, как бы он ни собирался с силами, к такому разговору он бы никогда не был готов.       — Полагаете, что я собираюсь вас убить? — утвердительно произнес он. — Вы не так уж далеки от истины, потому что оставлять дело в нынешнем положении я просто не имею права. И вы верно подметили, что слишком опасны. Я искренне расположен к вам, и мне вовсе не хочется этого делать, однако... Женевьева, вы должны понимать и то, что само ваше присутствие во Франции опасно — и для вас, и для моей миссии. Пока мы с вами вращались среди парижских аристократов средней руки, шанс того, что вас узнают, был невелик. Но дальше... Дальше дело будет происходить в Версале. А я, прошу меня простить, слышал, что граф де Бузетёр узнал вас перед смертью. Я предполагал возможность того, что такое рано или поздно произойдет, и тщательно ограничивал ваше общение с высшим обществом.       — Де Бузотэ, — раздраженно поправила его Женевьева. — Что вы хотели сказать вашей речью, Шэй? Имейте в виду, без боя я не сдамся, хотя успела оценить ваши навыки... и трезво оцениваю свои шансы.       Шэй постарался дышать потише — очередные воспоминания нахлынули слишком ярко. Сколько их еще будет?       — Вы уже знаете, конечно, что имеете дело с некой тайной организацией, — он не спрашивал, он утверждал. — И знаете, что и граф де ла Серр, и его супруга, и его ближайшие соратники вошли в этот круг. Но вам в нем не нашлось места — простите, из-за вашей истории здесь. Я ни в коем случае не сужу вас, у меня своя история. Но дальше так продолжаться не может. Вы не можете работать на Орден, знать его секреты — и не быть одной из нас. Вы так же не можете вступить в Орден — он существует не для мести из личных побуждений.       Женевьева легко и грациозно поднялась с пуфика и отступила к платяному шкафу. Шэй невольно отметил, что движения ее стали знакомо-опасными, как у зверя. Точнее, как у очаровательного зверька, который вцепится в руку в самом уязвимом месте в тот миг, когда от него ничего подобного не ждешь.       — Вы сказали еще очень много слов, — она заговорила медленней — ведь Шэй сам учил ее правильно дышать! — Но по-прежнему храните vilain secret* о том, как вы собираетесь распорядиться моей жизнью.       Шэй почти устыдился, но прежде чем обнадежить, должен был спросить:       — Сколько имен осталось в вашем списке?       Девушка явно, настолько очевидно удивилась, что даже настороженно ответила:       — Два.       Шэй отрицательно покачал головой и с нажимом повторил:       — Нет, в полном списке.       — Четыре, — нехотя ответила уже почти бывшая напарница. — Какое это имеет значение именно теперь?       — Я выполню это за вас, — он галантно поклонился. — Если захотите, сделаю это так, чтобы успеть сообщить, за что они умирают. Мне обычно это неплохо удавалось. Но вы должны будете согласиться на мои условия. Дайте закончить, — он взмахнул рукой. — Во-первых, не сейчас, а в следующий мой визит в Париж. Уверен, у вас найдутся способы узнать, что я не солгал. Во-вторых, вы вступите в Орден и поклянетесь хранить все те секреты, что сейчас храните по договоренности с мистером Кенуэем. И в-третьих, вы покинете Францию. Это — цена вашей жизни, Женевьева. Должен заметить, немалая цена.       Девушка, придя к выводу, что именно сейчас убивать ее никто не собирается, снова приняла кокетливо-игривый вид. Она уселась на кровать, разметав пышные юбки, и с интересом спросила:       — И куда же вы вольны теперь меня отправить... магистр? Или как вас там по-настоящему следует называть?       — Я не магистр, — поморщился Шэй — ведь знает же, мерзавка, как ударить по больному! — А куда — не имею ни малейшего понятия. Мир велик. Я надеюсь на помощь графа де ла Серра и другие ложи, подальше отсюда.       Неожиданно Женевьева задумалась, и лицо ее приобрело странное выражение — растерянное, но упрямое. Шэй прекрасно понимал, что она должна — обязана! — согласиться на условия, но ход мыслей этой женщины, несмотря на месяцы и годы совместной работы, для него оставался загадкой. И тут она заговорила — не как с нанимателем, не как с мнимым любовником, не как с напарником и даже не так, как с тамплиером. Она заговорила... как с другом:       — Я не знаю, что мне делать, Шэй, — кажется, мистер Кормак впервые слышал от Женевьевы подобную откровенность. Даже тогда, когда она с яростью рассказывала о том, как ей приходилось платить собой, чтобы добраться в Америку, в ее голосе не было такой обезоруживающей честности. — Я не знаю. Я никогда не задумывалась о том, как я буду жить, когда мне некому будет мстить.       Это был нелегкий удар, но на сей раз Женевьева не желала ударить, это Шэй понимал. Просто все подобные истории, наверное, в чем-то одинаковы.       — Как вы будете жить? — он криво улыбнулся. — Если согласитесь на поставленные условия, то будете служить Ордену так, как сочтете возможным. Не думайте, что это позволит капризничать... Впрочем, вы ведь и не склонны к капризам? Но вы сможете обозначить свои умения и амплуа. А еще вы будете просто жить — счастливо или не очень, долго или... тоже не очень. Возможно, встретите того человека, что будет вам по душе, или найдете то дело, которым захотите заниматься... Обычно у Ордена достаточно большие возможности. Перестанете красить волосы и определитесь, наконец, что вам нравится больше — роскошные платья или костюмы для верховой езды. Или не определитесь, и будете пользоваться и тем, и другим.       Женевьева слушала его внимательно и сосредоточенно, а потом вздохнула:       — Не думайте, что я не была готова к такому повороту событий. И к тому, что вы захотите меня убить, я тоже... готовилась. Но я не была готова к тому, что вы разорвете сотрудничество до того, как я доберусь до всех, и не хотела умирать раньше. Ваша... щедрость заставляет меня думать. Впрочем, неважно. Я готова дать необходимые клятвы и служить вашему Ордену. Чему-то же нужно служить? Очевидно, что не монархии, но и не тем, кто громко кричит о свободе, принуждая... кого-то другого к чему-то. Я верю вам, Шэй. Не знаю, что у вас за душой, да и не хочу знать, но чувствую, что мы с вами похожи. Если не верить вам, то впору броситься в Сену.       — Пусть в Сену бросаются другие, — Шэй улыбнулся в ответ. — Я приму ваши клятвы, Женевьева, но там, где вы будете, вам еще придется доказывать, что вы им верны. Я и сам... Нелегкое бремя, но всяко лучше того, что могло бы быть, сложись жизнь иначе. Вы бы стали супругой мешка с деньгами, а я бы напоролся на нож еще лет в девятнадцать.       Женевьева фыркнула:       — Или наоборот. Не обижайтесь, мсье Кормак, я шучу. А что, вы в самом деле нашли того Шарля? Почему же не обратились ко мне, чтобы я... помогла вам?       — Его мало убить, — веско проговорил Шэй. — Более того, у меня нет цели его убить, хотя в таких случаях редко обходится без этого. Мне нужно получить у него то, что многие ценят выше собственной жизни, а это значит, что за ним придется кропотливо и долго следить, а потом действовать чрезвычайно тонко, потому что по доброй воле он не расстанется с этим. Здесь де ла Серр сможет больше, чем вы и я. Я надеюсь, что это именно тот Шарль. Потому что если нет... Мне уже сорок три, мадемуазель, и я почти пятнадцать лет гоняюсь за солнечными бликами. Если я и теперь поймаю пустоту...       — Вы его убьете, — уверенно заявила Женевьева. — И добудете то, что вам нужно. Вашему... нашему Ордену нужно. Но куда бы вы меня ни отправили, я буду ждать от вас четыре подробных письма. Очень подробных.       Шэй склонил голову:       — Я не мастер писать письма, но постараюсь...       — Когда мы с вами пили ром, а я делилась с вами тем, чем, несомненно, делиться не следовало, вы были более чем красноречивы, рассказывая о пиратах, мсье, — Женевьева картинно поклонилась — сидя, как особа августейших кровей. — Не стесняйтесь, пишите всё. Всё-всё! Чтобы я как будто увидела это собственными глазами. И можете даже теми же самыми словами, которыми рассказывали о пиратах, вам идет. С вами было приятно работать, мсье Кормак. И, когда увидите мсье Кенуэя, передайте ему мою благодарность.       Шэй устало вздохнул. Неужели этот разговор все-таки закончился благополучно?       — Мистер Кенуэй не считает, что мне идет. Но я передам. И... С вами, Женевьева, тоже было очень приятно работать. Если бы вы еще не рвались убивать...       — Может быть, это пройдет, — сосредоточенно заявила мадемуазель. — Но не уверена. А мсье Кенуэй, несомненно, тоже считает, что вам идет. Не спрашивайте, почему я так думаю. Считайте это женской интуицией.       — Возможно, — Шэй прикрыл глаза. — Но даже если так, он этого никогда не скажет. Достаточно того, что... Перестаньте! Я предлагаю вам выпить рома... ну, или чего-нибудь другого, не рома... за наше успешное сотрудничество и ваши дальнейшие успехи. С вами, Женевьева, я начал разговаривать, как старая дуэнья.       — А вот это мсье Кенуэй может и оценить, — Женевьева наконец рассмеялась. — И я охотно выпью с вами рома. Только вы меня потом в кровать отнесите.       — Непременно, — чуть улыбнулся Шэй, чувствуя, что на душе становится легче. — Ну, или вы меня дотащите, как в прошлый раз.       — Хорошо, — кивнула Женевьева. — Тогда на сегодняшний вечер пока еще буду считать себя вашей напарницей и обещаю вам взаимную поддержку. А завтра — или в ближайшие дни — полагаю, что стану вам уже соратницей.                            12 июня 1775, Бостон              Шэй проходил знакомыми улицами Бостона, но оглядывался с недоумением. Хэйтем не преувеличил, когда описал обстановку в городе как напряженную. Пожалуй, можно было бы сказать, что преуменьшил, однако мистер Кормак справедливо полагал, что возлюбленный был вполне себе точен, это обстановка ухудшилась.       Английских солдат было множество. Шэй старался не привлекать к себе внимания, однако стоило ему покинуть зону видимости одного отряда, как ему встречался другой — и это никак не заканчивалось, хотя порт давно остался позади. А стоило мистеру Кормаку пересечь длиннющую Принсез-стрит, отрезающую Корпс Хилл от остального города, как один из солдат двинулся ему навстречу и, вытянувшись и щелкнув каблуками, обратился — казалось бы, вполне вежливо:       — Доброго вечера, сэр. Назовите свое имя и принадлежность.       Шэй нахмурился, но сразу в бутылку не полез:       — Принадлежность? Вы это о чем?       — Вы не из британцев, сэр, — тот явно напрягся. — Из сочувствующих? Назовите имя или сдайте оружие.       Шэй попятился, спиной сворачивая в грязный проулок между домами. И тянул время:       — Постойте, господа. Здесь, вероятно, какая-то ошибка? Я прибыл из Старого Света меньше часа назад. Почему я не могу ходить с оружием? Мой друг писал мне, что в городе опасно, я не собираюсь лишаться защиты.       Небольшой отряд из троих солдат неуклонно последовал за ним, а говоривший извлек из-за пазухи сложенную бумагу и развернул ее текстом к Шэю, однако мистер Кормак ни слова не разобрал в сереющем вечернем свете, успел увидеть только размашистую подпись.       — Предписание генерала Гейджа гласит, что проверке должен подвергаться каждый обитатель Бостона, кто носит оружие. Либо вы добровольно отдадите пистолеты, саблю и ружье, сэр, либо мы будем вынуждены препроводить вас в форт как военного преступника, и там вы сможете подискутировать о свободе с генералом.       — Лучше слово «свобода» не употреблять, — хмыкнул второй солдат. — Генерал на него реагирует похлеще, чем пьяница на бутылку.       Шэй пожал плечами:       — Меня зовут Патрик О’Райли, я прибыл в Бостон на своем корабле навестить друга, который живет здесь. Никаких товаров не привозил, никакого отношения к Британии или к местным не имею.       — Не принимается, сэр, — первый солдат хмуро покачал головой. — Нормальные люди сюда давно уже не прибывают. С начала осады — точно.       — Какой еще осады? — Шэй почувствовал раздражение. — Я прошел через залив Массачусетс мимо Чарльзтауна, и никто не попытался меня задержать.       — Осада исключительно сухопутная, — снова влез второй солдат.       Мистер Кормак все-таки не выдержал, вспылил:       — А какой смысл имеет сухопутная осада, когда город омывается почти со всех сторон?!       Солдаты переглянулись, и старший из них заключил:       — Вы, очевидно, не понимаете. В Бостоне действует военное положение, и мы задаем вопросы не из прихоти, сэр. Извольте проследовать с нами.       Шэй глубоко вздохнул. Долгожданная встреча его влекла как-то больше, чем поход в сомнительный форт для сомнительной беседы с сомнительным генералом. К тому же, неизвестно, что у генерала на уме, а с фортом справиться будет всяко сложнее, чем с тремя недоумками, которые в недобрый час решили прицепиться к хорошо одетому господину, увешанному оружием.       — Ну, раз вы так настаиваете...       Солдаты повернулись, готовясь конвоировать несговорчивого прохожего, и в ту же секунду Шэй всадил в двоих из них скрытые клинки. Третий резко обернулся на хрип, но успел только в изумлении открыть рот, глядя на медленно оседающих товарищей, когда Шэй, оттолкнувшись, сильным движением рванулся вперед, зажал ему рот и перерезал горло. По рукаву плеснуло кровью, и Шэй торопливо стряхнул что успел, пока не впиталось. Эта стычка, может, и первая, но неизвестно, последняя ли. Но если к арсеналу оружия добавятся кровавые пятна на одежде, то тут за ним полгорода гоняться будет. Хэйтем этого явно не оценит.       На улице раздался барабанный бой, и Шэй оценил место схватки. Вроде с улицы особо не видно, но местные солдаты — не ленивые глупцы, которые мечтают побыстрее сдать смену и прикатиться под бочок к рыхлой Энни или тощей Мэри. Они вполне могут и заглянуть, и тогда... Шэй оценил проулок, попятился в густую тень двора и взобрался сначала на пристройку для дров, а потом и на крышу. Он не сомневался, что по пути будут встречаться стрелки, но с ними справиться проще, чем улепетывать по городу от толпы солдат.       На Сент-Энн-стрит ему пришлось спуститься вниз — мостов через Уотер-Милл было всего два, и преодолеть их по верхам было нельзя. Но оказавшись на земле и покрутив головой, Шэй пришел к выводу, что настолько нервные солдаты только близ форта. По крайней мере, мост ему удалось преодолеть быстро, и никто не привязался. Да и до «Зеленого дракона» отсюда было рукой подать — гораздо ближе, чем от моста на Миддл-стрит.       Хэйтем не писал, где его можно разыскать. Более того, о том, что он ждет встречи, можно было понять по его крайне обтекаемым выражениям, недоступным стороннему наблюдателю. Единственная зацепка, которая была у Шэя — это указание, откуда отправлено письмо, и он искренне надеялся, что Хэйтем ждет его там. Где же еще можно было встретиться?       На всякий случай, через дверь Шэй не пошел. Взобрался по стене к привычному окну, как последний ассасин, и всей душой надеялся, что не натолкнется в комнате на незнакомую пьяную компанию. Или — того хуже — знакомую пьяную компанию.       Окно было приоткрыто, и Шэй влез почти неслышно, но стоило ступить на пол полутемной, и, на первый взгляд, пустой комнаты, как он сразу ощутил у горла острый клинок. Шэй замер и обреченно произнес:       — Опять ты меня так встречаешь...       — А, это ты, — хмыкнул Хэйтем и отступил. — Я услышал, что кто-то забирается по стене, и решил подстраховаться.       — А кого ты еще мог ждать? — Шэй одернул манжеты и вызывающе скрестил руки на груди.       — Одного такого... ассасина, — парировал Хэйтем. — Только вы шастаете в окна, а обычно мои гости приходят через дверь. Кстати, у тебя рукав в крови, ты в курсе? Где успел, Шэй? Еще в обед «Морриган» у причала не было.       Шэй скорбно оглядел перепачканный рукав и признал:       — У вас тут все какие-то слишком нервные. Прицепились по пути: «кто такой», «откуда», «зачем столько оружия»... На последний вопрос у меня был ответ.       — Станешь тут нервным, когда неуважаемые «сыны свободы» затеяли бунт, — с неудовольствием откликнулся Хэйтем. — Правда, я могу их понять. В ответ на милую прогулку нашего ассасина, которую уже весь мир знает как «бостонское чаепитие», британский Парламент принял ряд «Невыносимых законов». И надо сказать, законы действительно... так себе. У местного населения просто не было столько денег, чтобы жить по этим законам. Однако вместо дипломатии они предпочли схватиться за ружья, а громче всех горло драли приятели Коннора — Адамс и Хэнкок.       Шэй пока плохо понимал, что происходит вокруг, но самое важное уловил:       — Ты уже знаешь приятелей Коннора?       — Их трудно не узнать, — Хэйтем скривился, выглянул в окно и плотно захлопнул створку, словно опасался, что разговор могут подслушать. — Кто громче всех орет про свободу, с теми Коннор и дружит. Но я, конечно, сделал выводы не по этому, а по тому, что в донесениях наших была информация о том, что рядом с Адамсом видели некую таинственную личность, которая как раз горло не дерет. Действует во тьме, так сказать, как Ахиллес, собака, завещал.       Шэй рассеянно помотал головой:       — Это не Ахиллес завещал. Вроде бы заветы ассасинов впервые сформулировал Альтаир. Был такой хрен с Востока веке, кажется, в двенадцатом.       — Его звали Альтаир ибн Ла-Ахад, — Хэйтем прижал ладонь ко лбу. — Шэй, тебя Ахиллес истории ассасинов что, не учил?       — Учил, — мистер Кормак глянул недовольно. — Но меня больше интересовали практические умения.       — Даже я знаю больше, хотя мой отец Эдвард Кенуэй не успел меня ничему научить, — вздохнул Хэйтем. — И, кстати, эти принципы существовали и до Альтаира... Но черт с ним, с Альтаиром, будто других дел сейчас нет.       — Есть, — с энтузиазмом поддержал его Шэй, но больше ни слова сказать не дал.       Черт возьми, целуя любовника и прижимая его к стене, Шэй чувствовал, что на душе становится легче. Незавершенность, которая терзала его почти год, отступила, и мистер Кормак даже нашел в себе силы оторваться от тонких раскрывшихся губ.       — Перестань, — Хэйтем поглядел в сторону, поверх плеча Шэя. — Иначе мы даже поговорить не успеем.       — Я не против, — приказу мистер Кормак не подчинился.       — А я против, — мистер Кенуэй перевел взгляд и теперь смотрел в глаза. — Сначала дело — потом все остальное. И руку с бедра убери. И не тянись никуда. Лучше скажи, кого ты только что успел убить и не следует ли нам немедленно сменить... место пребывания.       — Обижаешь, — Шэй потерся носом о его висок и нехотя отпустил. — Я уже не юный ассасин, таких оплошностей не допускаю. Убил троих британских солдат, но судя по их количеству в городе, большой потерей это не станет. Потом ушел верхами... И нет, больше никого не убивал, дротиков со снотворным хватило. Разве что сами свалились, за этим я не следил.       — Тогда садись, — Хэйтем кивнул на кровать. — Выпить не предлагаю, потому что нечего. Да и не стоит здесь вообще пить. Я бы поостерегся жить в этой гостинице, слишком многие знают, что я здесь часто бывал, но я не знал, как иначе тебе передать, где меня искать. Завтра же снимем какой-нибудь дом. Хоть собачью конуру.       — А почему не сегодня? — поинтересовался Шэй.       — Поздно, — отрезал Хэйтем. — В темное время суток количество патрулей увеличивают, а арендодатели отнесутся к нам с куда большим подозрением. И правильно сделают, потому что в десятом часу приличные люди съемом жилья не озадачены.       — А тот дом, где мы жили? — припомнил Шэй и опустился на кровать, поджав под себя одну ногу. — Он больше не сдается?       — Не проверял, — откликнулся Хэйтем, усевшись напротив. — Но туда мы в любом случае не пойдем.       Шэя несколько удивил лаконичный ответ и сухой тон, а потому он склонил голову и с все возрастающим подозрением уточнил:       — А что не так? Я всегда платил вперед. И когда нам пришлось оттуда уйти, у нас оставалось еще две оплаченных недели. Или дело в том, что там бывал Коннор?       Ему показалось, что мистер Кенуэй не слишком рад вопросу, однако тот ответил — с убийственной честностью:       — Пожалуй, и Коннора бы хватило. Но главная причина — в том, что когда я последним оттуда уходил, то позаботился о том, чтобы никто не смог рассказать ничего о жильцах.       Шэй не сразу понял, а когда понял...       — Ты... убил всех? — голос почему-то осел. — Горничную, кухарку...       — И лакея, — невозмутимо подтвердил Хэйтем. — Возможно, и хозяина бы тоже предпочел убрать, но времени не было, чтобы его разыскать.       Шэй распахнул глаза и возмущенно воскликнул:       — Я снимал дом на свое имя, Хэйтем! Пусть вымышленное, но я сегодня воспользовался им, и если бы солдаты не оказались столь глупы, то они бы уже доложили, что в город прибыл капитан Патрик О’Райли... которого, надо полагать, теперь разыскивают за тройное убийство?       — Никакого тройного убийства, — поморщился Хэйтем. — Я не столь глуп, чтобы оставить в доме три трупа. Слуги просто пропали. Но подобные сведения расходятся быстро, и я думаю, нам лучше не иметь ничего общего с этим домом.       — Хэйтем, — Шэй опустился обратно на кровать и постарался говорить аккуратно. — Вовсе незачем было убивать слуг. Они ничего про нас не знали и едва ли могли помочь в поисках, особенно учитывая то, что и я, и Коннор покинули город, а ты отправился в Нью-Йорк немногим позже. Кстати, может, расскажешь, как ты снова оказался здесь? Но сначала ответь, зачем ты убил... всех.       — Я не мог рисковать, — бросил мистер Кенуэй. — Эти, — он выделил слово голосом, — знали немало. Они видели нас, хорошо запомнили лица. Они видели Коннора в крови, когда он ворвался к нам в тот день. Они могли слышать наши разговоры. Ничья жизнь не заставила бы меня рискнуть собой, тобой или Коннором.       Шэй поджал губы:       — Стало быть, если мы теперь снимем другой дом, то мне следует готовиться к тому, что все, кто будет там работать, отправятся на тот свет, едва мы его покинем?       Хэйтем высокомерно бросил:       — Нет. Теперь мы будем более осторожны. Никаких имен, даже вымышленных. Денег будет достаточно. Но самое главное — никаких разговоров, если нас хотя бы теоретически могут подслушать. А остальное зависит от Коннора. Если ему вновь вздумается ворваться и кричать о том, где и когда он кого-то убил, то у нас не останется иного выбора.       Шэй взглянул на любовника. Мистер Кормак действительно его любил, но его циничность и жестокость порой удивляли. Однако сейчас Шэй не мог не признать, что тот прав. Мистер Кормак и сам схватился за оружие тогда, когда можно было попробовать избежать схватки и попробовать убежать. Но не сделал этого, потому что уже успел назвать имя и не хотел привести за собой «хвост». Если Коннор и впредь будет столь неосторожен...       — Надо ему об этом сказать, — глухо проговорил Шэй.       — Он знает, — мистер Кенуэй прикрыл глаза — очевидно, вспоминал. — Я не мог тебе этого написать, но когда я приехал в Нью-Йорк, вещей Коннора в доме уже не было, но никто из слуг и охраны не имел понятия о том, что в доме кто-то побывал. Сам же знаешь, горничные не приучены заглядывать в шкафы. А на полках в комнате Коннора все осталось на месте. Он забрал только пару моих и твоих подарков, и... И когда я вошел в спальню, то увидел на прикроватном столике Рохвако. Это... Это было больно.       — Он оставил Рохвако тебе? — каким-то чужим голосом спросил Шэй, хотя ответ был очевиден.       — Да, — Хэйтем кивнул. — Но проникнуть в дом — это было безрассудно и опасно! Ему ли не знать, что в свое отсутствие я увеличиваю количество охраны.       — Но ведь ему бы никто ничего не сделал, — неуверенно произнес Шэй — кто знает, какие приказы оставил Хэйтем?       — Но любой, кто видел бы его, смог бы рассказать о его визите! — мистер Кенуэй посмотрел болезненно-остро. — Он рискнул и мной, и собой! Ассасин... Потом мы с Коннором долго не могли увидеться, и только спустя полгода я смог ему высказать все, что думаю, о его легкомыслии. И сказал о том, что для своей и его безопасности мне пришлось убить троих невинных людей.       — И... как Коннор? — осторожно поинтересовался Шэй.       — Сначала был в ужасе, потом в ярости, — удовлетворенно кивнул Хэйтем. — Но то, что я хотел до него донести, кажется, воспринял... Шестнадцатого апреля я написал тебе. Еще, помню, с трудом удерживался, чтобы не написать, что наш личный ассасин отметил свой день рождения крайне своеобразно — вляпался в противоборство между Патриотами и британцами. А уже через три дня мне доложили о сражении... или, вернее, о свалке в Лексингтоне, где Коннор умудрился не только продемонстрировать всем символ Братства, но еще и пострелял, и войсками успел покомандовать. Мальчишка! Как его вообще допустили до командования?! Неужели никого лучше не нашлось? Коннор никогда не был солдатом, имеет очень слабое понятие о воинской дисциплине и ни разу не принимал участия в сражениях. Но как бы то ни было, свои позиции он удержал, и его лелеемые Патриоты получили шанс, потому как скрылись со своими припасами из Конкорда. Захвати припасы и оружие британская армия — и на революции можно было бы поставить крест.       Шэй долго думал, прежде чем ответить. И только спустя долгую тягостную минуту уточнил:       — Почему ты не пресечешь эту деятельность? Ты не раз говорил о том, что действовать следует дипломатическим путем, однако я не верю, что тебе было бы не по силам уничтожить припасы и оружие бунтующих бостонцев и кого там они еще набрали. Я так понимаю, это очень важно для них?       Хэйтем втянул воздух носом:       — Конечно, важно. Ведь сами «бунтующие» — это толпа недовольных, у которых за душой нет ни черта, прошу прощения за грубость. У них нет пороха, нет оружия, нет провианта. Почему? Потому что они не умеют производить ни порох, ни оружие, а на то, чтобы создать пополняемые источники провианта, нужно время. Которого у них тоже нет. И я понимаю твой вопрос. Почему я не пресекаю деятельность «сынов свободы»? О да, я мог бы. Чарльз в свое время неплохо постарался, я знаю имена большинства предводителей и заводил. Знаю и отдельные их особенности и места пребывания. Но я был вынужден оставлять эту возможность, оставлять их как крайнее средство, потому что если бы не стало их, то Корона могла победить. И создать прецедент. Но если бы не Коннор, то деятельность этих так называемых «патриотов» неизвестно чего была бы управляемой и ручной. Увы, теперь она вышла из-под контроля, и я не знаю, чем это закончится. У меня есть определенные мысли, но... Но сначала я предпочту выслушать твой отчет. Мне нужно знать, на что я могу рассчитывать. Разумеется, получив мое письмо, ты сорвался в Америку. Насколько плохи дела во Франции?       Шэй запрокинул голову, понимая, что разговор, и без того долгий и нелегкий, затянется окончательно, и предложил наудачу:       — Может, разденемся и ляжем? Время довольно позднее, а я встал еще затемно, когда «Морриган» входила в залив. Я все тебе расскажу и обязуюсь... не приставать.       Хэйтем посмотрел на него с усмешкой, но кивнул:       — Ну, раз обязуешься... Я тоже скучал, Шэй. Только позволю себе уточнить, что спать собираюсь, как приличные люди — в нижнем белье, а не так, как ты.       — Идет, — мистер Кормак и на это не надеялся. Видно, мистер Кенуэй и впрямь скучал.       Шэй легко поднялся с места и начал раздеваться. Не зря поднимался ни свет ни заря, чтобы устроить мытье и стирку в бочке — сейчас пригодилось. Белье было хоть и мятым, но вполне чистым, а сюртук надо будет отстирывать отдельно. И желательно не собственноручно.       Краем уха Шэй слышал шуршание — мистер Кенуэй тоже раздевался быстро. Стоило бы открыть окно, иначе за ночь станет душно, но разговор... Шэй героически принял решение о том, что встанет, когда беседа останется позади. Так действительно безопаснее.