Дело всей жизни

      Мистер Кенуэй первым расположился на кровати, откинув покрывало и безжалостно заминая нижние штаны и рубаху. Шэй минутой позже вытянулся рядом, устроился на его плече и успокоенно вздохнул. А потом и заговорил, глядя в грязный и закопченный потолок:       — Когда я приехал, мне предоставили целый список Шарлей. Не так много там было имен, но всех людей, которые в нем были, можно было — и не без оснований — подозревать в сотрудничестве с Братством или в сочувствии ему. Нам с графом де ла Серром пришлось немало поездить по Франции. Ездили вчетвером: чета де ла Серр и мы с Женевьевой. Чета де ла Серр отвечала за дипломатию, а мы с Женевьевой — за методы, которые приходилось использовать, когда дипломатия оказывалась неэффективной. Всего мы объездили четыре провинции и убили девять человек. Не считая всяких охранников, разумеется. Некоторые Шарли отпадали сразу, парочка вызывала серьезные подозрения, которые впоследствии не оправдались. Это было трудно — в первую очередь, потому, что на территории Версаля, где живет большинство людей из списка, мы с Женевьевой действовать не могли, а проверки были таковы, что нельзя было отправить заниматься этим только чету де ла Серр.       Хэйтем потянул за алую ленту в волосах у Шэя, распустил сухие от морской воды волосы и небрежно поинтересовался:       — Де ла Серры скверны в бою? Помнится, ты говорил, что мадам очень даже хороша?       — Да, все так, — Шэй кивнул и зажмурился, когда рука любовника начала ласково перебирать слегка поседевшие пряди. — Они оба неплохи и умеют действовать и открыто, и скрытно. Я учил мсье и мадам дополнительно, и они вполне овладели нужными навыками, однако следует учитывать, что граф в первую очередь рассчитывает на язык, а не на меч. Я почти уверен, что им бы удалось справиться в любой ситуации, но позволить себе рискнуть не мог. Я веду работу во Франции уже несколько лет. Случись что — и Шкатулка опять ускользнет, и все придется начинать заново. Нет, так рисковать я не мог.       Хэйтем теплыми пальцами приподнял его голову за подбородок и на миг заглянул в глаза:       — И что же? Чего вы достигли после того, как объехали половину Франции и истребили столько же?       Шэй шумно вздохнул и прикрыл глаза. Не видел ничего, когда ответил:       — В нашем списке осталось только два Шарля. Один — Шарль Дориан, аристократ и точно ассасин. Второй — Шарль де Блуа, про которого достоверно неизвестно, входит ли он в Братство, но он близко общался с Этьенном Шуазёлем и не раз служил его доверенным лицом, пока Этьенн был в ссылке.       Хэйтем дернулся, перестал перебирать волосы, и Шэй огорченно вздохнул. Но вопрос любовника был вполне логичным:       — Был в ссылке? То есть теперь он не?..       Шэй теснее прижался к возлюбленному, благо на довольно узкой кровати сделать это было нетрудно, и кивнул, проехавшись щекой по скрытому тонким батистом плечу:       — Да. Король Людовик Пятнадцатый благополучно почил от оспы. Граф де ла Серр говорил о том, что виной всему невоздержанность короля, потому что оспу ему прислала мадам Дюбарри — в комплекте с новенькой юной любовницей. На престол взошел его величество Людовик Шестнадцатый, а его королева, Мария-Антуанетта, оказалась весьма снисходительна к Этьенну, который всегда поддерживал Австрию. Ее величество родилась в Вене, у нее к такой политике слабость.       — Как же сложно с этими французами, — страдальчески протянул Хэйтем, но почесывать продолжил, и Шэй довольно мурлыкнул:       — А я там работаю. Представляешь, каково мне! Итак, у нас оставалось два Шарля, и с этим мы вернулись в Париж. Де ла Серр начал подробную разработку обоих, а мы с Женевьевой обеспечили поддержку. Теперь сомнений почти что нет. Де ла Серр пошел на колоссальные затраты, и устроил в своем парижском особняке несколько приемов подряд, а на нужный были приглашены и мы с Женевьевой. Это было удачно во всех смыслах: во-первых, мы практически убедились в том, что де Блуа ни при чем... Женевьева секретничала с ним и выяснила, что он безответно влюблен в Этьенна. А во-вторых, нам с мадемуазель де Плюсси повезло — среди гостей был один из ее злейших врагов, де Бузотёр, так что все сложилось крайне удачно. Правда, Франсуа был недоволен тем, что мы с Женевьевой перепачкали кровью оттоманку в будуаре при гостевой зале, но это уже частности.       — Похоже, вы составили на редкость удачный... дуэт, — подумав, брякнул Хэйтем. — Друг друга стоите! Так кого вы в результате подозреваете?       — Шарль Дориан, — пропустив мимо ушей остальное, ясно проговорил мистер Кормак. — Ассасин, близкий друг Мирабо. Трудно сказать, какой политики он придерживается при дворе. Похоже, что политики невмешательства. Аристократ до мозга кости, безукоризненный кавалер и отец маленького сына, брошенный собственной женой, но хранящий ей верность. Надо сказать, таких очень мало при французском дворе.       — Действительно, удивительное дело, — хмыкнул мистер Кенуэй. — И что ты планируешь делать дальше? И... как ты собираешься поступить с мадемуазель, что нам помогла?       Шэй улыбнулся, хотя знал, что возлюбленный улыбки видеть не может:       — Я уже с ней поступил. Мне было трудно. Ее нельзя было...       Теперь настала пора Хэйтема дернуться и приподняться:       — Ты хочешь сказать, что ты ее...       — Нет, не убил, — перебил Шэй. — Я принял ее в Орден. Но понимал, что во Франции ее оставлять нельзя. Так что я дал слово, что закончу за нее дело ее жизни — четыре цели. А де ла Серр пошел мне навстречу и пообещал, что найдет для нее дело. Он при мне написал письмо какому-то русскому графу, который принимал участие в Семилетней войне на стороне Ордена. Или не графу, в России очень странные понятия об аристократах. Так или иначе, но мадемуазель ждет прием в Петербурге, где вроде бы к французам относятся очень неплохо. По крайней мере, на французском там говорит едва ли не все высшее общество, а императрица Екатерина имеет любовника-француза, ибо свободная женщина и очень почитает Вольтера. А еще де ла Серр говорил, что в России сейчас легкая смута из-за восстания — пу-га-чев-щи-ны. Думаю, Женевьеве там будет, где развернуться.       — Это больше, чем я ожидал услышать, — Хэйтем в задумчивости откинулся обратно. — И как же ты собираешься добывать Шкатулку? Надо полагать, мсье Дориан живет в Версале, а тебе туда хода нет. Или граф де ла Серр нашел решение для этой задачи?       — Не нашел, — вздохнул Шэй. — И с отъездом Женевьевы в этом плане мне станет только хуже, потому что меня с Версалем не объединяет вообще ничто. Франсуа говорил, что мог бы попробовать протащить меня под каким-нибудь соусом, но тут в дело вступают иные факторы. Политика Людовика Пятнадцатого привела к народному возмущению. Политика Людовика Шестнадцатого не только не улучшила дело, но и уверенно ведет экономику Франции в бездну, а стало быть, народных волнений станет больше. Как реагирует на это привилегированная верхушка? Правильно, начинает бояться мстителей и старается себя обезопасить. Я бы, может, даже «нанялся» к де ла Серру хоть бы и конюхом, но теперь у меня другая проблема — меня там тоже знают в лицо. Вот уж страннее и быть не может — бывший любовник аристократки в конюхи пошел! Де ла Серр сказал, что может устроить мне приглашение на один прием — но только один, пока никто не успел ничего про меня выяснить. Но какой смысл? Шарль Дориан наверняка не гуляет со Шкатулкой в кармане. Надо что-то придумать.       — Я так понимаю, у тебя уже есть план, — проницательно заметил Хэйтем.       — Ну... Планом это не назвать, — мистер Кормак поморщился. — Я думаю, что в какой-то момент надо вызвать у мсье Дориана подозрения, что местонахождение Шкатулки раскрыто. И взять ее в тот момент, когда он захочет ее передать кому-нибудь из своих соратников. Но это риск. И я пока не знаю, как просчитать свои и его действия, чтобы он пошел куда нужно мне, а не придумал какую-нибудь подлость. Единственную умную мысль пока высказала только мадам де ла Серр. Она предложила в нужный момент обвинить мсье Дориана в чем-нибудь... да хоть бы и в измене. Тогда у него не будет возможности покинуть Версаль — это сразу сочтут лучшим доказательством. И тогда ему будет жизненно важно передать Шкатулку — на тот случай, если избавиться от обвинений не удастся. Но его трудно обвинить, ибо его путь — это путь честного военного, теперь уже немолодого. Франсуа обещал подумать и нащупать нужные ниточки.       Хэйтем зарылся носом в волосы Шэя и щекотно фыркнул:       — Видимо, во Франции есть только два пути: через постель и через интриги. Спасибо, что выбрал второй путь.       Шэй рассеянно отозвался:       — Первый путь мне не подходит. По словам Франсуа, Дориан не прельстился десятками юных придворных прелестниц — какие у меня в мои сорок шансы?.. Кстати, Женевьева просила передать тебе ее благодарность. Не сказала, за что, но я думаю, за то, что ты показал ей тот путь, на котором она сама себе сможет доказать, что чего-то стоит. А еще Женевьева сказала, что тебе нравится моя невоспитанность.       — После Парижа не можешь жить без комплиментов? — поддел его мистер Кенуэй, а потом продолжил довольно резко. — Что ж, Шэй, я скажу тебе это. Но в первый и последний раз, больше ты от меня этого не услышишь... Да, мне нравится твоя невоспитанность, твое нахальство и твой ужасный ирландский акцент, который проявляется у тебя, когда ты пьян «в стаксель», как ты говоришь. А еще мне нравится слушать твои морские истории; и меня восхищает, как ты ругаешься. Я жалею, что никогда не видел, как ты орудуешь гарпуном, и вряд ли увижу. А еще мне нравится твоя бесцеремонность, когда дело доходит до постели. И даже то, что ты норовишь оставить на мне синяки, мне тоже нравится, — Хэйтем сделал паузу и как-то недоверчиво произнес: — Неужели я действительно все это сказал?..       — О Боже, — Шэй блаженно прикрыл глаза. — Стоило дожить почти до сорока пяти, чтобы это услышать! Я никогда в жизни этого не забуду! Кстати, если тебе нравится бесцеремонность...       — Позже, — совсем другим, металлическим тоном произнес Хэйтем. — Нужно договорить.       — Так и быть, — откликнулся Шэй. — От Бостона до северных льдов Атлантики не так уж далеко. Возьму тебя на китобойную охоту.       — Ты в своем уме? — возмущенно процедил мистер Кенуэй. — Из меня китобой — как из тебя учитель этикета.       — Так тебе и не обязательно участвовать, — легкомысленно махнул рукой капитан Кормак. — Просто посидишь в вельботе. Все, о чем тебе надо будет позаботиться — чтобы не снесло в воду.       — Ты сейчас... серьезно, Шэй? — обреченно спросил Хэйтем.       — Абсолютно, — заверил его мистер Кормак. — Ну, или тебе если не хочется принять ванну со льдом, можешь понаблюдать с борта «Морриган», у Гиста есть отличный бинокль. Почти как в театре, только в море. А, кстати! Я же в театре был!       — О Господи, — Шэй почувствовал, как сотрясается тело любовника, и понял, что тот беззастенчиво ржет. — А в театр-то тебя зачем понесло?!       — Супруги де ла Серр отправили нам с Женевьевой приглашение, невежливо было отказать, — не раздумывая, отозвался Шэй. — К тому же, нам было что обсудить, и я счел, что в театре — так в театре. Но знаешь, Хэйтем, наш нью-йоркский театр и вот то, что я там увидел — это вообще разные вещи. Я понятия не имел, где этот «Комеди Франсез» находится, но извозчик нас доставил точно. Я вышел, подал руку Женевьеве — и... опешил, скажем так. Представь, огромная площадь — и вся набита дорогими повозками. Посередине площади — арка из ниоткуда в никуда. С нее, наверное, было бы удобно в окна стрелять. А само здание театра — длиннющее и довольно низенькое, как галеас. И только по центру купол. Квадратный.       — Шэй... — Хэйтем постанывал от смеха и удовольствия. — Я был в известнейшем по всему миру «Французском Театре», но тогда он располагался на Фоссе-Сен-Жермен-де-Пре. Но ты продолжай, продолжай, где я еще такое услышу...       — Как ты это вообще произносишь... — мистер Кормак слегка огорчился. — А я как раз хотел тебе еще рассказать, что наверху арки — две тетки, по двум сторонам от четырех лошадок. Снизу кажутся крохотными, но я еще тогда подумал, интересно, а в седло к этой статуе можно влезть?       Хэйтем ласково потрепал его за ухо:       — По твоему описанию я полагаю, что ныне театр располагается во дворце Тюильри. Никогда не слышал столь красочного описания. А что ставили?       — Вольтера, — с готовностью отозвался Шэй. — «Кандида» Вольтера. Это история про одного такого парня... Поначалу я мало что понимал, все на французском, да еще и актеры с таким надрывом читали... А потом втянулся. Этот парень, Кандид, кого-то мне напомнил. Когда дело дошло до землетрясения в Португалии, мне стало очень не по себе. Но потом я увидел, какой этот Кандид непроходимый тупица — и успокоился.       Хэйтем слегка улыбнулся и заметил:       — Я читал Вольтера. И, если не ошибаюсь, любая постановка «Кандида» идет не менее трех часов. Как же ты вытерпел?       — Да все было нормально, — Шэй улыбнулся. — Там удобные кресла, мягкие. Де ла Серр пригласил нас в целую ложу, так что я в середине спектакля немножко подремал. Когда проснулся, понял, что ничего не потерял. И задницу не отсидел, и не дует, и не капает.       Мистер Кенуэй тоскливо произнес:       — Я бы с удовольствием сходил туда сам. И с удовольствием повел бы в подобное место тебя, но здесь, увы, ничего подобного нет. А скверные представления со скверными актерами можно посмотреть в Конгрессе.       — Но я же выдержал, — возразил Шэй. — Не опозорил Женевьеву и де ла Серров, вел себя прилично. Твоя школа, Хэйтем! Можем сходить в тот театр, где мы были, когда будем в Нью-Йорке. Шекспир мне вроде больше понравился.       — На Шекспире спать не тянуло? — съязвил Хэйтем, а потом едва уловимо пожал плечами. — Пока что колониальная сцена — здесь, и мне приходится торчать в Бостоне. И не только мне. Мне пришлось призвать и Питкэрна, и Ли, хотя Чарльз... Шэй, тебе следует это знать. Миссис Ли скончалась, и Чарльз тяжело перенес ее уход. Это случилось, когда я был в Нью-Йорке, и после похорон я неделю жил у него в доме — ему требовалась постоянная поддержка, и я счел, что не имею права отказать в таком. Я тянул, сколько мог, не желая нагружать его делами Ордена, но дело приняло нелегкий оборот. Воодушевившись так называемой победой в Конкорде, господа Патриоты сочли, что самые умные, и решили созвать Конгресс. Для большей безопасности Конгресс собирается в Филадельфии.       — Собирается? — Шэй вскинулся. — А когда собирается?       — М-м-м... Сегодня, — просветил его мистер Кенуэй. — Но я не сомневаюсь, что за день они ничего не решат. Всем же надо поорать и высказать мнение? Дай Бог, через пару дней...       Шэй несколько напрягся — слишком резким был переход от легкой беседы к таким нелегким событиям.       — Я, конечно, не оспариваю решения магистра Ордена, — произнес он осторожно. — Но разве тебе не нужно присутствовать там? Филадельфия, Филадельфия... Это вроде бы залив Дэлавер? Если отправимся сейчас же, то как раз через пару дней можем быть там. Или даже раньше, если погода позволит.       — Тише, — Хэйтем вряд ли осознанно снова принялся поглаживать его по растрепавшимся волосам. — Не надо никуда срываться на ночь глядя. В Филадельфию я отправил Чарльза. По двум причинам... Во-первых, основное место событий все-таки здесь. Громкие слова Патриотов весьма красивы и пафосны, но бессмысленны, а пытаться воплотить их в жизнь все равно придется здесь. Во-вторых, мне не хочется мелькать среди этого общества. Нас не так много, я оставляю себе возможность действовать тайно. И есть и... третья причина. Наверняка на Конгрессе зайдет речь об армии, потому что даже они понимают, что дисциплина и слаженность необходимы. А вот кто встанет во главе... Я отдал приказ Чарльзу попытаться возглавить армию, если она будет создана. Это осложняется тем, что у Патриотов уже есть икона — Вашингтон. Я не слишком обольщаюсь, но немного рассчитываю на трусость Вашингтона. Одно дело — действовать неофициально, когда любую победу легко присвоить, а любое поражение объявить неудачным стечением обстоятельств. Другое дело — принять на себя ответственность. Но шансы, на мой взгляд, невелики. Однако Чарльзу я своих соображений не выкладывал, чтобы он заранее не махнул на это рукой, он все еще... немного не в себе после потери.       Шэй удовлетворенно потерся о руку любовника ухом и гораздо спокойнее уточнил:       — А Питкэрн? Зачем тебе Питкэрн здесь? Он служит в британской армии.       — Именно так, — припечатал Хэйтем. — Но он все-таки служит не Короне, а Ордену. Думаю, что Конгресс — весьма удачный повод сделать что-нибудь полезное, пока вся эта свора из «сынов-Патриотов» вдохновляет друг друга на подвиги подальше отсюда. Пришлось похлопотать, чтобы выбить назначение для полка Питкэрна. Но я рассчитываю как раз на репутацию и харизму Джона. Его любят его солдаты, его уважают колонисты. Уже хотя бы за то, что он дотошно добивается справедливости, честен со своими и снисходителен к поверженному врагу. Если кто и может добиться переговоров — то только он. Возможно, нам и нужна армия — это куда лучше разъяренных банд, не подчиняющихся никому. Но вооруженный конфликт нам не нужен, и лучше бы было уладить это до того, как настоящие боевые действия станут неизбежными. В свете последних событий для меня это было бы оптимальным: добиться переговоров между непосредственными участниками конфликта с одной стороны, и возглавить колониальную армию — с другой.       Шэй напрягся еще больше:       — А Коннор? Ведь Коннор на противоположной стороне. Наверняка он где-то поблизости. Идея о переговорах может кончиться плохо.       Мистер Кенуэй был серьезен, но в голосе его звучала легкая неуверенность:       — Коннора никто не должен допустить к переговорам. Да даже если... Он и сам не пойдет, ибо действует во мраке. С учетом тех методов, что он использует, он не может себе позволить стать публичным лицом — уже хотя бы потому, что будет ограничен в средствах, будет на виду. Соответственно, и Конгресс, и переговоры должны пройти без него. Может быть, и он услышит голос разума, когда увидит, что никто его драгоценных Патриотов истреблять не собирается.       Шэй повернулся на живот и заглянул в лицо Хэйтему:       — Тебя что-то тревожит?       — Да, — мистер Кенуэй кивнул. — Среди друзей Коннора теперь есть не только «сыны свободы».       — А кто еще? — Шэй буквально чувствовал, что воздух звенит от напряжения.       — Думаю, ты догадываешься, кто, — Хэйтем глядел прямо. — Когда мы встретились в одной из гостиниц Нью-Йорка — впервые за долгое время, — я в первую очередь поинтересовался, не было ли за ним слежки. Охота на Коннора к тому моменту начала закономерно сходить на нет — у Ордена нет достаточного количества людей, которых я бы мог отправить на задание на неопределенный срок... М-м-м... В общем, охота начала сходить на нет, но положение все еще было слишком шатким, и слежки я опасался вполне обоснованно. Однако Коннор возразил, что если возникнет опасность, его предупредят. Я, конечно, не спрашивал, кто должен предупредить, однако сам проследил за ним, когда он ушел через окно. И видел на крыше с ним еще одну фигуру. В капюшоне.       Шэй почувствовал, что сердце екнуло. Не то чтобы это было неожиданно, конечно... Мистер Кормак понимал, что и сам бы действовал схожим образом: заручиться поддержкой близких по духу людей, выбрать среди них наиболее надежных... Как, собственно, произошло во Франции.       — Остается надеяться, что Коннор будет действовать человечнее, чем Ахиллес, — брякнул Шэй. — Без ядов и массовых убийств. Чему-то же я должен был его научить? Жаль немного, конечно... Такая работа — и псу под хвост. Но с другой стороны, Хэйтем, не нам нарушать мироустройство. Если где есть тамплиеры, там будут и ассасины. И хорошо хоть, ассасины местные, а не миссионерская помощь из Британии.       — Ну, с этой стороны, конечно... — Хэйтем фыркнул. — Весь мир наблюдает, чем тут все кончится, а потом, конечно, прочие ложи тоже захотят вмешаться. Но и тогда у нас будет преимущество: пока остальные — с любой стороны — будут разбираться в специфике, мы сможем посвятить время поискам наследия Предтеч. Если доживем, конечно. Я получал письмо от магистра Армитеджа из Лондона. Он интересовался, что у нас тут происходит. В ответ я посоветовал ему попробовать самому месяц-другой пожить по «невыносимым законам». А о том, что происходит, толком ничего не сказал. Если он очень хочет, пусть сам приезжает и оценит. И я лично позабочусь о том, чтобы он оценил всю прелесть своего аристократического происхождения в этих землях.       Шэй немного поразмыслил, постарался оценить непредвзято...       — Если Коннор начал набирать людей в Братство... — он посомневался, но все-таки сформулировал мысль, — это и есть та работа, которой он планировал заняться в Нью-Йорке? И если да, то есть ли у него здесь такие... рекруты?       — Понятия не имею, — раздраженно откликнулся Хэйтем. — То есть я знаю, с кем он тут якшается, но вот посвящены ли они в борьбу? Думается мне, ни Адамс, ни Хэнкок об этом ничего не знают. Весь интеллект... точнее, его отсутствие... написан у них на лицах. А по Адамсу еще и видно, что первостатейный пройдоха, который и родного отца продаст ради выгоды. Надеюсь, Коннор хоть чему-то выучился, когда изредка бывал со мной на приемах. И должен понимать, кто ему друг, а кто...       — Хвост собачий, — подсказал Шэй, потому что любовник запнулся. — Если у него есть друзья-ассасины здесь, то они могут влезть в переговоры.       — Думаешь, я это не проверял? — высокомерно бросил Хэйтем. — Проверял, и еще как. Но Коннор еще так высоко не прыгнул. Предполагаемые члены комитета по переговорам — прихлебатели Вашингтона, а Вашингтон давно мне поперек горла. Придушил бы его уже кто-нибудь, неужели нет желающих?.. Я себе этого позволить не могу. Если Орден уничтожит символ свободы, то в наше желание уладить конфликт точно никто не поверит. На Коннора, что ли, это свалить...       — Он не станет, — резонно заметил Шэй. — Вашингтона надо было убирать до того, как он заделался символом свободы. И лучше не заикаться об этом, иначе противником свободы тебя сочтет собственный сын. Почему ты до сих пор не рассказал ему, чего добиваешься?       — Потому что он ассасин, — раздраженно откликнулся Хэйтем. — И с этой информацией он сможет играть не только за или против колонистов или британцев. С этой информацией он сможет играть против Ордена, а этого допустить нельзя, иначе мне действительно придется его собственными руками убить. А убрать Вашингтона раньше я не мог — мне до него просто не дотянуться было. Если ты помнишь, я прибыл сюда с двенадцатью фунтами в кармане, и у меня не было ни друзей, ни возможностей. Как ни печально, но это как раз тот случай, когда прочие варианты еще хуже, чем сам Вашингтон, которого я почитаю неумелым и слабохарактерным. Придется работать с тем, что есть. Надеюсь, переговоры пройдут успешно.       Шэй с сомнением покачал головой, и Хэйтем поправился:       — Надеюсь, что они хотя бы не провалятся.       — Будем надеяться, — вздохнул Шэй, а потом спросил. — Еще какие-то новости?       Мистер Кенуэй поразмыслил и вздохнул:       — Фрэнк, старый Фрэнк умер. Я этого не застал, приехал, когда Питкэрн уже распорядился о надгробной плите. Жаль, что меня не было рядом, когда Фрэнк... захворал. Энни сказала, что после смерти миссис Стэмптон он сильно сдал — очень скучал по ней. Работать уже не мог, да никто и не заставлял. И умер он тихо — в кресле, с ее шалью на коленях. Теперь его место занял Руджеро Галлиани, итальянец. Хороший работник, хотя Фрэнк всегда его ругал. Что еще? Пожалуй, ничего. Хотя... А! На имя Коннора из Дэвенпорта приходило письмо. Я, разумеется, его вскрыл... Но там не было ничего особо секретного — отчет какого-то Джозефа Майлза о проданных и закупленных в Бостоне товарах. Письмо я запечатал и переслал по тому адресу, что Коннор мне оставил, но для себя сделал вывод, что доходы у Коннора уже не столь плохи.       — Пара хороших конвоев — и не пришлось бы неделями торговать какой-то ерундой, — не задумываясь, откликнулся Шэй.       — Наш сын — не пират, — веско заметил Хэйтем. — Мне докладывали, что «Аквила» участвовала в стычке с британскими судами на входе в бостонский залив. Довольно успешно поучаствовала, хотя в плане обогащения Коннору это вряд ли пошло на пользу: во-первых, корабли были военные, во-вторых, все три затонули.       — Эх, — капитан Кормак даже поморщился. — Вот почему ты не позволил мне его учить? Я бы рассказал, как правильно бомбить корабль, чтобы он не пошел ко дну. Если уж все равно дерется на море, то чего добру пропадать?       — Шэй! — Хэйтем даже приподнялся на локте. — У Коннора и так дурная наследственность моего отца! Если бы ты его учил, кто знает, не пошел бы он бомбить кого попало только потому, что на борту что-то ценное? Пусть уж лучше проредит британский флот. Может, поостерегутся к нам свои армады отправлять лишний раз.       — Я бы с ним поработал, — мечтательно вздохнул Шэй. — Коннор неплохой капитан. Представляешь, «Морриган» и «Аквила» вместе против кого-нибудь? Я и в одиночку неплохо справлялся, а тут... У врага бы ни шанса не осталось. А вот если бы еще линейный корабль захватить...       — Так, — мистер Кенуэй заговорил резко и отрывисто. — Крамольные речи прекратить, тамплиер Шэй Патрик Кормак.       — Помечтать уже нельзя, — посмеиваясь, откликнулся Шэй. — И потом, тебе же нравится, сам сказал!       — Да что вы говорите? — Хэйтем приподнял бровь. — Не помню такого, а значит — не было.       — А вот я все запомнил, — Шэй подтянулся выше и лукаво сощурился. — И то, что тебе нравится, что я к тебе пристаю, когда ты упираешься, я тоже запомнил.       Мистер Кенуэй изумленно вскинулся, попытался вывернуться, но Шэй держал крепко и почти смеялся.       — Я такого точно не говорил! — в голосе Хэйтема прозвучало возмущение.       — Да ты же вообще ничего не говорил, — позволил себе шпильку Шэй. — По крайней мере, ты это утверждаешь. Вот только попробуй сказать, что не нравится.       С этими словами он навалился сверху, провел языком по линии подбородка, но с поцелуями решил обождать — чтобы услышать ответ. И услышал:       — Я так понимаю, ты уже сделал выводы, так что мой ответ тут вряд ли что-то решает, — Хэйтем говорил насмешливо и гордо. — А ты по натуре твоей пиратской — «что добыл, то мое».       — Оплакиваешь утраченную честь? — нарочито невинно осведомился мистер Кормак.       Мистер Кенуэй аж захлебнулся воздухом и вырываться прекратил:       — Что ты несешь?! Я как-то не слишком верю в благородных пиратов. Такие же бандиты, только на море.       — В море все иначе, — горячо выдохнул Шэй. — Там жизнь стоит гораздо дешевле, а вероятность погибнуть есть у абсолютно любого — от юнги до капитана, от адмирала до богатого пассажира. Потому-то капитаны в море и не подчиняются законам. Каждый сам себе закон, а любая схватка в море — это война в миниатюре. Ведь ты не считаешь неправильным заключенный мир с условием контрибуции? Я никогда не топил корабли зазря.       — А как это противоречит постулату «что добыл — то моё»? — хмыкнул Хэйтем. — Ты либо делай уже что-нибудь, либо брысь в сторону. В тебе, небось, под двести фунтов будет.       — Канат выдерживает, — усмехнулся Шэй и, разумеется, никуда не собирался.       Однако призыв воспринял, пока Хэйтем его не стряхнул. Веса своего Шэй не знал, но догадывался, что силы у любовника хватит. Вот теперь уже целовать можно было свободно — и мистер Кормак возможностью воспользовался. Памятуя о недавно услышанном, он не слишком церемонился, но Хэйтем этот порыв, можно сказать, поддержал. По крайней мере, Шэю пришлось придавить любовника за плечо к постели, когда тот довольно чувствительно прикусил за губу.       Во всем остальном Шэй с энтузиазмом Хэйтема поддержал, и со стоном подался вперед, когда ладонь любовника коснулась плоти — пока еще через ткань. Вот лучше бы было раздеться сразу... Так нет, Хэйтем же «собирается спать в приличном виде»! Не нужно было быть магистром Ордена тамплиеров, чтобы предположить, что до «спать» дело не сразу дойдет...       Раздеваться было неудобно. Шэй урывками целовал обнаженную кожу любовника под расстегнутым воротом и мучился от того, что собственная рубаха сбилась и давила на шею. Со штанами дело обстояло еще хуже — Шэй мельком глянул вниз, приподнявшись на локте, чтобы высвободить рубаху, и пришел к выводу, что со штанов можно рисовать фок-мачту. По крайней мере, парус натягивался похоже.       Хэйтем выпутался из рубахи, изрядно растрепав хвост, и даже успел плюхнуться обратно, принимая ласки, но любовником он был внимательным. Шэй не успел даже воспротивиться, когда мистер Кенуэй вывернулся из-под руки и обрывисто произнес:       — Шэй... Если хочешь, я перевернусь.       Мистер Кормак предложение оценил. В общем-то, он и к этим не слишком удобным узким кроватям привык, а точнее — помнил. Однако так, конечно, будет много проще. Немного жаль, что не удастся увидеть лицо любовника, Шэю нравилось наблюдать, но перспектива сократить мучения была привлекательной. А в лицо можно будет смотреть на удобном ложе, когда гостиница и этот холостяцкий номер останутся в прошлом. В любом мало-мальски приличном особняке непременно найдется спальня для двоих...       Вот только рубаха продолжала впиваться, хотя Шэй вроде бы ее уже два раза поправлял, и не было от этого никакого облегчения. Помощь пришла неожиданно.       Хэйтем приподнялся, обхватив за шею, подарил глубокий и откровенный поцелуй, а потом совершенно не соответствующим этому командным тоном произнес:       — Твоя внезапность делает тебе честь в борьбе с врагами, но сейчас это, пожалуй, помеха. Будь любезен, встань и возьми в моем саквояже масло от расстройства... всякого. Когда я отправлялся сюда, так далеко не загадывал, ничего лучше у меня нет.       — У меня есть, — рассеянно брякнул Шэй. — Французское, для интимной гигиены.       — А зачем тебе во Франции интимная гигиена? — вопросительно приподнял бровь Хэйтем.       — Так перед отъездом купил, к тебе же ехал, — так же задумчиво ответил мистер Кормак. — Кстати, оно еще запаковано. Интересно, сандал — это что?       — Вроде бы дерево, — редкий случай, мистер Кенуэй не был уверен в своих словах. — Кажется, его масло называют «жидкое золото».       — По цене — точно золото, — Шэй поднялся и взялся обшаривать многочисленные карманы своего костюма. — Женевьева на нашей последней пьянке что-то такое сказала, мол, возбуждает и еще чего-то... Не помню. Но наутро у меня раскалывалась голова, и я взял в парфюмерной лавке его, а еще кучу совершенно ненужных вещей. Должно быть, ром еще не выветрился.       Хэйтем все еще хмурился, да еще и процедил:       — Мадемуазель де Плюсси трудно назвать наивной, но все-таки она молодая дама, а предлагать даме ром... Или близость знакомства уже позволяла?       — Хэйтем, — Шэй глубоко вздохнул, — мы спали в одной кровати, как ты думаешь? И попрошу заметить, что этим близость знакомства ограничилась. Я почти год проводил ночи в постели с очаровательной француженкой — и при этом только спал, даже когда бывал пьян. По-моему, это и называется... верностью.       — А по-моему, это называется чудом, — в своей манере отозвался мистер Кенуэй, но голос его потеплел. — Ты идешь или нет?       — Сейчас, — Шэй покрутил в руках флакон, но ногтем крышку сковырнуть не удавалось, запечатано было на совесть. — Только кинжал найду.       — Мне следует опасаться? — в голосе Хэйтема послышались смешливые нотки.       Шэй наконец вытащил оружие из кожаных ножен, подцепил крышку и фыркнул:       — Того кинжала, который острый и из стали — нет.       — Да я ни одного, в общем-то, не опасаюсь... — теперь уже Хэйтем откровенно смеялся. — В «Ковент-Гарден» о начале... кхм... действия возвещают трубы. Когда соберешься, не забудь протрубить.       — В «Комеди Франсез» никто не трубит, — не преминул продемонстрировать осведомленность Шэй. — Там в фойе выходит служитель и стучит жезлом. Мне... м-м-м... жезлом постучать?       — Туше! — мистер Кенуэй картинно поклонился, что выглядело довольно провокационно, учитывая обнаженный торс и отметины на шее.       Шэй жест оценил, решив, что поход в театр был не совсем бесполезным. По запертой комнате с наглухо затворенным окном уже начал разливаться теплый и немного сладковатый запах масла, который был столь уютным и ненавязчивым, что не казался неуместным даже в дешевой гостинице с криво заштопанными покрывалами. И Шэй негромко обратился к любовнику:       — Разденься.       Наверное, было в его голосе что-то такое, что Хэйтем, явно порывавшийся съязвить, смолчал и, откинувшись на спину, расстегнул исподние штаны, а потом и стянул их, негромко чертыхаясь. Шэй не удержался от мстительной мысли о том, что чертыхаться бы не пришлось, если бы Хэйтем не настаивал на нижнем белье в кровати.       Но тут мистер Кенуэй, как обещал, сильным движением перевернулся на живот — и лишние мысли Шэя покинули. Хэйтем приподнялся на коленях, тяжело уперся в спинку кровати и требовательно обернулся.       Мистер Кормак только теперь сообразил, что сам даже портков не снял, не говоря уже о рубахе. Но в руке был открытый флакон, а пробку Шэй недальновидно отбросил. Впрочем, расстегиваться одной рукой ему было вполне привычно — когда погода на море ненастная, во время оправления естественных нужд лучше держаться за борт.       Решив, что обойдется и так, Шэй оперся коленом о кровать и толчком поднялся, даже содержимое флакона не расплескал. Подвинулся, невольно прижавшись к любовнику пахом и с сожалением отстранился.       Сразу выяснил, что масло очень густое, расплескать его из стекла было бы нетривиальной задачей, однако на пальцах оно мгновенно размазывалось. Шэй привычно провел по горячей нежной коже любовника, ощутив, как тот вздрагивает под ним, добавил еще масла и попытался войти. Флакон пока оставлял себе — не был уверен, что хватит.       Однако крошечный пузырек своих денег определенно стоил. Шэй чувствовал, что палец скользит легко, а потому осторожно надавил двумя — и потянулся к прикроватной тумбе, чтобы поставить ценный флакон. О том, что сильное движение вперед повлечет и дополнительный эффект, не подумал, конечно... Хэйтем уперся лбом в согнутый локоть и процедил:       — Дальше можешь не щадить — бессмысленно.       Шэй виновато подвинулся назад и постарался лаской загладить невольную грубость. Слепо коснулся бедра любовника, нащупал несколько поникшее естество и сжал ладонь. Хэйтем глубоко вздохнул, но умелые движения возымели действие, и Шэй ощутил, как тот прогибается в спине и толкается отвердевшей плотью в руку.       Но действовать так было неудобно, и мистер Кормак ладонь убрал, вызвав разочарованный вздох. Впрочем, теперь уже Шэй знал, как заставить любовника отвлечься. Пальцы скользили внутри легко, и на мерное массирующее движение Хэйтем отзывался так... Шэй усилием воли напомнил себе, что у любовника тоже давно ничего не было, так что форсировать события никак нельзя, даже если Хэйтем шире раздвигает ноги и подается навстречу.       — Господи, Шэй... — слова проникали в сознание с заметной задержкой. — Я же сказал... Где там твой «жезл»?       Мистер Кормак смутно осознавал, что все еще может причинить боль, но не мог не среагировать на столь откровенный призыв. Он и сам чувствовал, что напряжение ниже пояса становится мучительным, хотя штаны расстегнуты, ничто не давит. К тому же Хэйтем сам говорил про грубость и бесцеремонность... Слишком яркое воспоминание о словах любовника было болезненно-острым, и Шэй признал поражение. Только старался не слишком гнать, когда с шумным выдохом притиснул Хэйтема к себе.       До флакона, конечно, теперь было не дотянуться, и Шэй воспользовался слюной, надеясь, что дорогостоящее масло и в разбавленном виде окажется неплохим. И коснувшись рукой собственной плоти, прикусил губу. Голова кружилась, а тут еще и Хэйтем... Вид раскрытого любовника, изогнувшегося в напряженном ожидании, воли и терпения не добавлял.       Шэй низко опустил голову, когда впервые надавил головкой на поддающиеся мышцы. Сердце стиснуло, и не только сердце... Шэй чувствовал, что тонкая рубаха, которую он так и не снял, промокла от пота — напряжение сказывалось, да и в комнате становилось жарко. Хэйтем принимал его с трудом, и мистер Кормак не осознавал, что впивается в бедра любовника пальцами, стараясь сдерживаться.       Шэю было чертовски хорошо — и настолько же плохо. Он шумно сопел, поминутно переводил дыхание и облизывал пересыхающие губы, когда наконец мистер Кенуэй замер, облегченно вздохнул — и требовательно повел бедрами.       Приказа магистра ослушаться было нельзя. Может, в иной ситуации Шэй бы и думал иначе, но только не теперь. Теперь он только аккуратно оттолкнулся назад, качнулся вперед и снова назад, чутко ловя каждый вздох, каждое едва уловимое движение любовника, и облегченно простонал, когда наконец вошел так, как хотелось — сильно и чертовски чувствительно.       Мистер Кенуэй охнул, крепче вцепился в изголовье кровати — и больше Шэй уже не думал ни о чем. Двигался резко и почти грубо, наслаждался узким, но знакомым телом, добился едва слышных отрывистых стонов и опустился ниже, прикусывая любовника за лопатку. Хэйтем не выдержал веса, а может, ему так больше нравилось, но Шэю пришлось упереться в постель рукой, и он перехватил любовника за пояс, ощущая каменно-напряженные мышцы и литой рельеф. Шэй еще только собирался перехватить любовника удобнее, чтобы суметь сдвинуть точку упора — в свою очередь, для того, чтобы дотянуться до члена, но это не понадобилось. Хэйтем вдруг резко замолчал, даже дыхания не было слышно, а потом дернулся всем телом, вздрагивая в руках.       Шэй зажмурился и горячо выдохнул ему в шею. Еще мгновение назад был готов терпеть и сдерживаться, но стоило Хэйтему зажаться и выгнуться — и вся выдержка отправилась прямиком к Дэйви Джонсу. Шэй кончал долго, а едва в голове прояснилось, он с трудом отлепился от любовника и, слабо соображая, что произносит, ляпнул:       — Я настолько хорош, что тебе и этого хватило?       Хэйтем подвинулся, высвобождая место, чтобы можно было улечься, и снисходительно бросил — он-то уже почти смог восстановить дыхание:       — Не столько ты, сколько простыня... Но и твой вклад в это есть.       Шэй не сразу нашелся с ответом, а когда сообразил, голос уже звучал ровно, хоть и немного хрипло:       — Значит, ждал?       И получил неожиданно мирный ответ. Хэйтем слегка улыбнулся, вытянулся и махнул рукой, призывая улечься рядом:       — Конечно, ждал. По борделям не ходил; вдов, как некоторые, не соблазнял; под заезжих капитанов не укладывался.       Шэй все-таки стянул штаны, чтобы не мешали, неловко переступая коленями, а улегшись, рассеянно подумал о том, что с утра придется отмываться от семени, но счел это честным — Хэйтему тоже придется. И улыбнулся в ответ:       — Подумаешь, дрянная гостиница, политика и война... Еще пара таких раз — и я для тебя любую революцию сам устрою.       — Не сомневаюсь, — хмыкнул Хэйтем и подтянул покрывало, оставив, однако, обнаженным одно плечо — для него, для Шэя. — Устраивать ты умеешь отлично. Теперь все уже завтра, Шэй. Ситуация большей частью под контролем, а сейчас... Ложись и спи.       Мистер Кормак послушался. Этот день начался для него еще затемно, а... Дальше додумать Шэй не сумел, и последнее, что успел осознать — это ровное и успокаивающее дыхание Хэйтема.