Дело всей жизни

      — А Шарик где?       — А вон он, с охоты возвращается. Охотничек! Наверно, добычу тащит.       — Делать мне нечего! Только вот разных собак из воды вытаскивать.       «Каникулы в Простоквашино»

             Шэй очнулся ото сна от неясных звуков, но открывать глаза не спешил. Веки склеились, во рту было горько и сухо, а слюна была вязкой, и никак не получалось сглотнуть. Шэй машинально потянулся обнять Хэйтема, но рука нащупала только пустоту и прохладные простыни. Покрывало, наверное, сбилось, а Хэйтем поднялся куда раньше — он же с вечера не пил... Или, если и пил, то явно не столько.       Шэй почувствовал, что ему не по себе. Память еще не прояснилась, но под ребрами уже появилось неприятное чувство, и мистер Кормак, все больше беспокоясь, начал вспоминать, что было вчера.       Четко помнилось, что Хэйтем не возражал, когда Шэй изъявил желание набраться в городе; попросил только выбрать место поприличнее — и капитан Кормак отправился в лучшую портовую таверну под названием «Черный дьявол». Там быстро свел знакомство с парнями с «Доблестного», потом с ними пил, слушал байки и обычные разговоры... Потом...       Потом появился Коннор. Сын рассказывал про артефакт и пытался расспрашивать про Шкатулку; делился откровениями. Сам Шэй тоже приоткрыл завесу тайны над своей многолетней миссией, но не рассказал ничего лишнего — при этих воспоминаниях подсознание молчало и не тревожилось.       Значит, что-то было и позже. Шэй смутно помнил, какие истории из юности рассказывал сыну, и был почти благодарен за то, что память милостиво затуманилась, отказываясь воскрешать детали. Но дальше? Он помнил, что по лестнице с Коннором спускались, поддерживая друг друга, и на свежем воздухе должно было стать полегче, но... Но, видимо, свежий воздух впрок не пошел, и вспоминались только какие-то обрывки, которые никак не складывались в общую картину. И все-таки что-то мучило, волновало...       — Хэйтем, — хрипло позвал Шэй наудачу — ведь слышал же вроде чьи-то шаги. — Хэйтем...       Совсем рядом раздался гулкий стук, и голос Коннора произнес:       — Отца здесь нет. Я принес тебе воды, Шэй. Тебе наверняка сейчас хочется.       Слабо сказано! Шэй усилием воли подтянулся на локте и разлепил ресницы. И вздрогнул. Эта комната... Как будто время повернулось вспять. В этой комнате Шэй когда-то жил — когда еще не имел права делить с мистером Кенуэем постель. Когда его допускали в спальню хозяина дома исключительно «для дела».       Руки и без того дрожали, а сейчас Шэй с трудом справился с тем, чтобы налить воды из графина в стакан. Горлышко брякало и звенело о край, и воду Шэй, конечно, расплескал. От первого же глотка стало полегче, зато появилось чувство, что он все еще пьян — как будто лишний спирт внутри подсох, а от воды «распустился» и заново начал проникать в кровь.       — Коннор, — все еще хрипло произнес Шэй. — Почему я здесь?       Голос окончательно осел, и в нем появились несчастные нотки. Сын со вздохом опустился в изножье кровати и ответил:       — Отец тебя сюда отнес. На руках, потому что на ногах ты уже не стоял.       — А почему сюда? — Шэй уселся и вперился в Коннора умоляющим взглядом, желая и не желая услышать ответ. — Почему не... не к нам? Это из-за того, что я перебрал?       — Не только.       Коннор отвел взгляд, и мистер Кормак только сейчас отметил, что тот выглядит еще хуже, чем вчера. Вчера он выглядел просто смертельно уставшим. Сейчас усталости вроде бы не было — видимо, отоспался, зато общий вид был так себе. Лицо бледное, губы бескровные и сухие, под глазами уже не тени, а мешки. Волосы перехвачены кое-как, но неизменная косичка над ухом никуда не делась; из одежды — только простые портки и рубаха, да еще кольцо Предтеч на пальце.       Впрочем, все эти наблюдения заняли Шэя разве что на миг. Он не помнил, чтобы его кто-то сюда нес, а по словам Коннора...       — Что еще? — Шэй постарался собраться, чтобы встретить новости лицом к лицу.       — А ты совсем ничего не помнишь? — сын, кажется, несколько смутился. — Может быть, лучше тебе поговорить сразу с отцом?       — Не лучше, — отрезал Шэй. — Я... Я должен знать.       — Ладно, — Коннор опустил глаза и твердо, даже как будто ожесточенно проговорил. — Я не собирался вообще-то проводить ночь в отцовском доме, но когда мы вышли из таверны, я почувствовал себя лучше, а вот тебя... Шэй, тебя окончательно развезло. Мне пришлось помочь тебе дойти до дома, и ни о какой маскировке речи не шло, так что если кто-то из Ордена или Братства следил за нами или за домом, то они могли наблюдать, как пьяный мастер-ассасин тащит пьяного мастера-тамплиера.       — Надеюсь, никто не следил, — вздохнул Шэй.       — Я тоже надеюсь, хотя причины быть могли, — безжалостно отрезал Коннор. — Ты впервые выбрался в город, а я как раз вчера прибыл. Но все это ерунда по сравнению с тем, что было в доме. Я хотел сдать тебя отцу и навестить вас в более подходящее время, но...       — Но? — Шэй чувствовал, что тот подбирается к самой неприятной части рассказа и вроде бы даже испытывает неловкость. За него. Уже от этого было стыдно. Что уж говорить про Хэйтема, для которого соблюдение приличий значит куда больше.       Коннор прикусил губу и выпалил:       — Отец увидел нас и начал ругаться. Говорил, что «в стаксель» — это «в стаксель», а не до состояния Дэйви Джонса. Ругался он большей частью на меня, потому что я был трезвее и мог воспринимать, а ты с трудом стоял на ногах. Но, видимо, как раз это заставило тебя взять себя в руки... Если это можно так назвать.       Тут Шэй что-то смутно припомнил и выдохнул:       — Я просто услышал голос Хэйтема, а он всегда действует на меня отрезвляюще.       — Лучше бы не слышал! — в сердцах выдохнул Коннор и поднял взгляд, глядя прямо и откровенно. — Потому что ты громко заявил, что я — в смысле, я, а не ты — ни при чем, что вина исключительно на тебе...       — И что в этом такого плохого? — ляпнул было Шэй, но Коннор не остановился:       — А потом предложил... Ох, да простит меня Атаэнсик... отсосать в качестве извинения. И упал на колени перед отцом. Я не знаю, был это жест мольбы или... ты собирался воплотить свои намерения в жизнь немедленно, но отец был в ярости. Он отвесил тебе пощечину и велел мне немедленно убираться к себе в комнату.       — Всемилостивый Боже, — выдохнул Шэй и прижал ладонь к лицу.       Что-то такое действительно вспоминалось, а прикосновение собственной ладони крайне чувствительно отозвалось на левой скуле. Рука у Хэйтема тяжелая, но Шэй вовсе не считал, что получил незаслуженно. Вот только что теперь делать?!       — Я решил, что в такой ситуации перечить отцу небезопасно, и постарался убраться побыстрее, — хмуро закончил Коннор. — Потом услышал шаги и подумал, что возможно, понадобится помощь, чтобы дотащить тебя до спальни, и выглянул, но отец так на меня посмотрел, что я предпочел переждать у себя. Очень хотелось прилечь, и я подумал, что так даже лучше — немного подремать, пока отец не ляжет. Подремал... Проснулся час назад. И нет, Шэй, я не знаю, где отец. В спальне его нет, а в кабинете заперто, но там всегда заперто.       Мистер Кормак чувствовал, что сердце в груди колотится быстро и гулко. Давно позабытое ощущение даже не страха, а ужаса и растерянности всколыхнулось в душе, и от этого становилось трудно дышать и мыслить. Для Хэйтема достаточно было бы того, что его любовник не мог добраться до дома своими ногами. То, что споил Коннора — могло бы послужить отягчающим обстоятельством. Но сцена в холле, которую Шэй помнил весьма смутно — неприемлема ни при каких условиях. И в этот логический ряд абсолютно вписывалось всё: и то, что Хэйтем не сдержался от того, чтобы ударить; и то, что не допустил в общую спальню; и то, что бесследно исчез, явно не желая объяснений и бесед. Оставалось только проверить, не дожидается ли капитана Кормака собранный кофр с вещами. Впрочем, как раз этим Хэйтем вполне мог пренебречь и просто выделить время на сборы.       — Спасибо, Коннор, — выдохнул Шэй. — Спасибо, что рассказал. Поступай так, как сочтешь нужным — можешь остаться или отправиться к своим... И, если что... меня всегда можно найти через «Морриган».       Коннор поднялся, но не ушел, а поглядел грустно и серьезно:       — Отец, конечно, злится, но он любит тебя. Я не буду мешать, но останусь здесь. Вдруг... Ну, мало ли? Что ты сейчас собираешься делать?       Шэй пожал плечами:       — Приведу себя в порядок и пойду искать Хэйтема. От опасности я никогда не бежал.       — Если что, тебя всегда примут в Братстве, — кисло пошутил Коннор и вскинул руку. — Я шучу, хотя, конечно, не время для шуток. Я буду у себя. Если встретишь Марту или Дороти, попроси принести мне кофе.       Дом как будто вымер. Шэй, наскоро ополоснувшись холодной водой (еще из таза попил), прошелся по дому, но не нашел не только Хэйтема, но и горничных, и экономки. Девушки, очевидно, попрятались, а Хэйтем... Поскольку жеребец по кличке Гефест был в деннике, никуда не делся, магистра Кенуэя можно было найти только в одном месте — в кабинете.       Шэй поймал себя на том, что нервно одергивает манжеты рубахи, и усилием воли взял себя в руки. Остановился на миг перед запертой дверью, медленно выдохнул и постучал.       Ответом ему была тишина, и Шэй даже засомневался, что внутри кто-то есть. Быть может, Хэйтем решил проветрить голову и прогуляться пешком? Шэй уже собирался было постучать еще раз для очистки совести, когда услышал ровный голос:       — Не заперто.       Мистер Кормак осторожно толкнул дверь — и та поддалась, отворилась почти неслышно. Шэй решительно шагнул в кабинет и захлопнул ее за собой.       Мистер Кенуэй в домашнем халате поверх рубашки (в комнате было нежарко) сидел за столом и явно что-то писал. Шэй хотел посмотреть ему в лицо, но не хватило духу — и взгляд упал на исписанный лист. Судя по всему, это был длинный список чего-то, и мистер Кенуэй составлял его не один час.       Молчание затягивалось, и тут Хэйтем резко отставил перо в чернильницу и вскинулся:       — Вы пришли помолчать, мистер Кормак?       — Хэйтем... — Шэй не знал, что сказать. Извинения здесь не помогут, а никаких оправданий у него не было. — А Коннор сказал, что у тебя заперто.       Мистер Кенуэй откинулся на спинку кресла и посмотрел на своего визави с интересом:       — Это единственное, что тебя интересует? Да, кто-то — полагаю, что именно Коннор — пытался стучать около часа назад, но корреспонденция, которую я читал, не для Братства. Я открыл дверь, когда сжег письмо.       Шэй кивнул, хотя объяснение интересовало его крайне опосредованно.       — Позволишь мне сесть?       Мистер Кенуэй приподнял бровь и выверенным жестом указал на стул:       — Если нужно, пожалуйста, — тут он слегка усмехнулся и насмешливо продолжил: — Должно быть, стоять тебе еще трудно, хотя я вижу, что ты даже брился.       — Да, я... — Шэй прошел вперед, тяжело опустился на стул и вздохнул. — Хэйтем, мне, наверное, стоит принести извинения. Я знаю, что вчера я... превысил лимит твоего терпения.       Реакция любовника была неожиданной. Хэйтем склонил голову, оглядел его, словно неизвестное науке явление, и сдержанно уточнил:       — Сам вспомнил или Коннор рассказал?       Мистер Кормак вздохнул:       — Коннор рассказал — и я вспомнил. Хэйтем... Я больше не буду так пить.       Хэйтем поморщился:       — Не стоит давать неисполнимых обещаний, капитан Кормак.       Шэй вздрогнул. Хэйтем ему не верит — и, надо сказать, вполне закономерно не верит. Шэй и сам бы себе не слишком поверил.       — Ты злишься? — произнес он почти утвердительно. — Сильно?       Мистер Кенуэй задумчиво поглядел на часы и бросил:       — Скажем, так: по сравнению с тем, что было вчера, я почти спокоен.       Надежда блеснула в душе и мгновенно залила душу светом. Шэй неуверенно посмотрел на любовника и осторожно спросил:       — Я могу остаться в доме?       Хэйтем тяжело вздохнул:       — Еще раз так наберешься, спать будешь на полу. Или где свалишься — там и будешь. В кровать я тебя больше не потащу, а если попытаешься прорваться в нашу спальню, вышвырну вон. От тебя вчера разило так, как будто тебя в сивухе вымачивали, а храпеть ты начал еще тогда, когда я тебя нес на второй этаж. Класть это рядом с собой я отказываюсь наотрез.       Шэй даже слегка улыбнулся, но оказалось, что Хэйтем еще не закончил. Он прервал еще не успевшего ничего сказать любовника взмахом руки, а потом раздраженно бросил:       — Это ладно. У меня другой вопрос. Мистер Кормак, как вы могли набраться до такого состояния, чтобы сказать... вот это?! При сыне! Мне сначала показалось, что я ослышался.       Радость Шэя сразу утихла, и он запнулся:       — Мы вчера встретились почти случайно. Коннор прибыл в порт, увидел «Морриган», заинтересовался — и моряки ему указали, где меня найти. Мы обсуждали... сначала дела, а потом... Вчера мне казалось, что Коннора этим вряд ли можно удивить, он же все равно знает...       — Знать и видеть — вещи абсолютно разные, — отрезал Хэйтем. — Ты вел себя настолько безобразно, что... Мне до сих пор интересно, ты пытался расстегнуть на мне штаны или просто старался удержаться, чтобы не рухнуть?       — Не знаю, — Шэй отвернулся. — Надеюсь, что старался удержаться. Коннор этого вроде бы не видел. Наверное, ему было неловко смотреть.       Хэйтем поглядел на него одновременно устало и презрительно:       — Я был... вне себя. Мне нужно было остановить тебя любым путем, и надо сказать, что мне стало легче, когда я залепил тебе оплеуху. И я ни капли не раскаиваюсь.       — Ты все правильно сделал, — Шэй кивнул. — И деликатно — даже синяка не осталось.       — А жаль, — неожиданно кровожадно бросил мистер Кенуэй.       — Можешь добавить сегодня, — предложил Шэй.       — Увы, — Хэйтем развел руками. — Сегодня я уже вполне способен ясно мыслить, до рукоприкладства не опущусь. И спрашивать, что вы вчера обсуждали с Коннором, не буду. Что ж, раз мы все выяснили, то... Я жду извинений.       Шэй непонимающе нахмурился. Ведь просил уже прощения... Но решительности мистеру Кормаку было не занимать, а потому он кивнул:       — Что ты хочешь услышать? Я действительно раскаиваюсь.       — Услышать? — Хэйтем покачал головой. — Я уже услышал все, что хотел. Но вчера ты предлагал извинения? Можешь продемонстрировать, насколько глубоко раскаиваешься.       Шэй уставился на любовника, как будто тот заявил о желании перейти в ряды Братства ассасинов, и оторопело помотал головой.       — Хэйтем... — ему все еще казалось, что он что-то понял неправильно. — Ты предлагаешь мне... здесь?       — Нет, конечно, — мистер Кенуэй поднялся. — Мы уже выяснили, что здесь — неудобно. Предпочитаю спальню, а не кабинет и не конюшню, как ты.       — А ты меня туда насовсем приглашаешь? — не удержался мистер Кормак. — Или на время?       — Сомневаюсь, что ты способен проводить в кровати двадцать четыре часа в сутки, как невольница-одалиска, — хмыкнул Хэйтем и кивнул на дверь. — Идем, а то отзову приглашение.       — Не думал, что ты можешь быть таким меркантильным, — Шэй нагнал его уже в коридоре и позволил себе шутить.       — Разве это меркантильность? — парировал Хэйтем. — Скорее, контрибуция.       — Обычно наложение контрибуции вызывает протест... — подумав, сообщил Шэй. — А я — только за.       Он иронично подумал о том, что, собираясь навстречу судьбе, подумывал одеться, как приличный джентльмен, чтобы смягчить гнев любовника, но счел, что это будет слишком бросаться в глаза. Хорошо, что не оделся; судя по решительности Хэйтема, на снисхождение рассчитывать не стоит.       Путь до спальни был недолгим, и ответить Хэйтем не успел. Или не захотел — что куда вероятнее, поскольку язвительные слова у него обычно находились всегда. Когда за спиной захлопнулась дверь и щелкнул замок, Шэй машинально облизнул губы и пришел к выводу, что легким процесс точно не будет — хотя бы из-за сушняка.       Хэйтем обернулся, несколько высокомерно оценил этот жест и бросил в никуда:       — Воды здесь нет. Правда, у меня осталось с вечера около половины бутылки вина... Надо же мне было успокоиться! Но я сомневаюсь, что позволять тебе опохмеляться — благоразумно.       Мысль была такой привлекательной, что Шэй несмело возразил:       — Что мне будет от половины бутылки вина?       Справедливости ради стоило признать, что набирался до такого свинского состояния мистер Кормак нечасто, да и привычки опохмеляться не имел. Однако Хэйтем все еще сомневался:       — С утра? Поверх вчерашнего?       Поскольку Шэй пристыженно промолчал, мистер Кенуэй принял решение самостоятельно:       — Ладно. Сегодня тебе уже ничто не поможет и вряд ли повредит. Надеюсь, ты сумеешь остановиться, потому как я не для того шестнадцать лет ждал тебя из морей, чтобы в зрелом возрасте начать счастливую семейную жизнь с запойным пьяницей.       Ответить на это было нечего, и Шэй без слов принял из рук Хэйтема бутылку, в которой плескалось чуть меньше половины содержимого. Вытянув небрежно вставленную пробку, Шэй даже поморщился — настолько резким показался ему запах ароматного и легкого вина. Пить хотелось нестерпимо, но Шэй проявил завидное здравомыслие, отпил совсем чуть-чуть, только чтобы губы смочить.       Хэйтем за ним не наблюдал. Он деловито сбросил туфли и стянул домашние штаны, оставшись в нательной рубахе и халате. Когда он опустился на еще расстеленную кровать, Шэй машинально отметил, что несмотря на то, что эту ночь Хэйтем провел в одиночестве, спал он так, словно оставлял место для любовника. Половина постели осталась несмятой и почти нетронутой.       Поймав требовательный взгляд, Шэй рассеянно провел рекогносцировку. Раздеться ему не предлагали, да и времени на это не осталось, и бутылка в руке мешала, так что мистер Кормак мысленно махнул на все рукой и тяжело опустился на колени перед кроватью. Похмельное утро наводило на фаталистический лад.       Член любовника поднялся, но еще не полностью отвердел, и Шэй склонился, обдавая его горячим дыханием с легким ароматом сивухи. Коснулся губами, четко ощущая, как плоть набирает силу под прикосновением, и хотел было влажно провести по знакомым изгибам вен языком, как вдруг понял, что это будет... затруднительно. Язык был сухим и шершавым, как «стеклянная» бумага, и скользил с большим трудом.       Шэй обескураженно остановился, но быстро сообразил, что следует сделать — и снова отпил из бутылки, которую так и не выпускал из руки. Хэйтем оглядел коленопреклоненного любовника, опрокидывающего вино из горла, и сдержанно заметил:       — По-капитански, мистер Кормак.       Ответить Шэй не мог — слишком берег драгоценную влагу, почти как пресную воду в долгосрочном плавании. Да и определение это, хоть и язвительное, прозвучало для него довольно лестно. Склонившись снова, Шэй обхватил член губами, ощущая, как на языке смешивается шабли и капля секрета, и качнул головой. Первые несколько движений дались легко, но очень скоро влаги опять перестало хватать. Шэй был бы готов примириться с неприятными ощущениями — в конце концов, контрибуция есть контрибуция, но Хэйтему такие ласки тоже вряд ли придутся по душе.       Приложившись к горлышку, Шэй вновь испытал облегчение, но зато появилась другая беда — он почувствовал, что его повело. Простая вода — и то давала подобный эффект, что уж говорить про вино. Зато на второй раз пошло полегче, и Шэй почти увлекся, лаская головку и теребя уздечку. Он даже устроился на коленях удобнее, чтобы свободной рукой коснуться себя — хотя бы через ткань, но стоило склониться ниже — и все повторилось.       В голове мелькнула одинокая мысль о том, что «глубину раскаяния» продемонстрировать просто не удастся. Шэй снова отпил и услышал сверху недовольный голос:       — Шэй, я почти ревную тебя к бутылке.       Мистер Кормак поймал взгляд любовника и вздохнул:       — Прости, Хэйтем. С тобой я по любви, а с ней — по необходимости.       Хэйтем поморщился, но, видно, понимал, что недооценил обстоятельства, а потому возражать не стал, только устало откинулся на руки и перестал прожигать взглядом. Шэй приложился к горлышку в надежде, что удастся сделать что-нибудь полезное до того, как шабли закончится, но, кажется, надежды были тщетны — содержимое бутылки убывало слишком быстро. Это вызвало не только досаду, но и злость, и Шэй в несколько глотков опустошил бутылку до дна. Позориться — так сразу.       Однако уже через пару мгновений он вдруг ощутил, что становится легче. Повело уже совсем не иллюзорно, зато пропало саднящее иссушающее чувство, и даже удалось собрать слюну, чтобы пойти на новый заход. Хэйтем вздрогнул, когда Шэй энергично взялся за дело, и шумно выдохнул, когда тот начал набирать темп.       Уверенности в себе резко прибавилось, и мистер Кормак начал смелеть. Возможно, тому виной, конечно, было еще то, что он заново чувствовал себя пьяным — но хоть не в стаксель, как вчера. Напротив, опьянение окрыляло.       Шэй знал, как доставить любовнику удовольствие, и раз уж обещал, то приложил все усилия для искупления. Героически не обращал внимания на собственный член, хотя хотелось; не стеснялся применять все полученные за годы знания о «сопернике». И добился своего — Хэйтем вздыхал все чаще и громче, а пальцы его сжались на смятом покрывале.       Вот только в горло взять Шэй все-таки не мог. До того, как допил бутылку, чувствовал, что в горле сухо, как в пустыне; после — ощущал смутные опасения, что его начнет тошнить. И тут в голове мелькнула шальная мысль.       Хэйтем, конечно, не позволял себе стонать или подаваться вперед — не теперь. Не стал бы он и поощрять провинившегося любовника, однако наслаждение заставляло его вести себя куда раскованней. Шэй краем глаза оценил, как тот расставляет бедра шире — и решился.       За это можно было огрести, но — потом. Сейчас Хэйтем вряд ли найдет в себе силы возражать.       Шэй отпихнул опустевшую бутылку подальше и вскинул руку, лаская естество любовника там, где не дотягивался ртом, а, добившись сдержанного шипения, украдкой смочил пальцы. И опустил руку.       Хэйтем, расслабленно принимающий ласки, дернулся, но мистер Кормак удержал его и надавил пальцами на вход в тело. Нет, он не собирался им овладеть, но слабости любовника знал наперечет. Для полноценной подготовки к соитию наспех облизанных пальцев бы не хватило, а вот для того, чтобы войти и надавить где нужно — было довольно.       Хэйтем охнул, едва слышно выругался, но изогнулся навстречу, и Шэй даже слегка отстранился, опасаясь, что тот сейчас просто притиснет за затылок — и ничего не останется, кроме как принять его полностью или опозориться на веки вечные.       Не пришлось. Хэйтем сдал позиции и негромко постанывал, но ни к чему принудить не пытался, и Шэй окончательно расслабился, вольно лаская и ртом, и пальцами... Собственное желание вот только мучило, и пока Шэй боролся с ним, поминутно переступая коленями, едва не пропустил момент, когда любовник затих, а потом и замер в напряженной позе.       Вязкая, чуть горьковатая влага попала на язык, и Шэй смутно подумал, что пить по-прежнему хочется. И пары глотков, конечно, мало.       Хэйтем длинно выдохнул и сел ровнее. Шэй отодвинулся, позволяя ему прикрыться полой халата, и опустил голову. Состояние его оставляло желать лучшего: хотелось кончить, напиться воды и поспать — именно в таком порядке, но сначала нужно было убедиться, что извинения приняты.       Мистер Кенуэй несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание, и довольно ровно произнес:       — Спасибо, Шэй, я принимаю твое искреннее раскаяние. Вид у тебя неважный, тебе лучше еще поспать. Ложись.       Шэй помотал головой. Сначала нужно было попасть в уборную, потом заглянуть за графином с водой и только потом...       Хэйтем приподнял его голову за подбородок, заглянул в глаза и четко проговорил:       — Ложись, Шэй. Я... помогу. И воды принесу. Тебе нужно выспаться.       Хотя Шэй знал, что после близости Хэйтем нередко смягчается, такая щедрость удивляла, и капитан Кормак охотно воспользовался предложением — забрался на кровать, не раздеваясь, перекатился на свою сторону и с невероятным облегчением откинулся на подушки. Перед глазами слегка плыло, и он закрыл глаза. Чувствовал, как Хэйтем вытягивается рядом; слышал, как с досадой ругается — лег на полу своего же халата; а потом ощутил и прикосновение. Ответить взаимностью мистер Кенуэй, разумеется, не возжелал — в воспитательных целях, не иначе, но, как английский благородный рыцарь, был готов великодушно помочь. Шэй отрывисто вздохнул, когда любовник небрежно расстегнул на нем исподнее и накрыл естество горячей ладонью. Действовал, правда, довольно технично, но Шэю сейчас надо было не много, да и общее муторное состояние не позволило бы по достоинству оценить ласки.       А потому, едва испытав разрешение от мучительного напряжения, Шэй приоткрыл глаза и благодарно заглянул Хэйтему в лицо. Тот приподнял уголок губ, принимая благодарность, и поднялся с постели.       — Сейчас принесу воды.       Шэй даже приподнялся на локте, чтобы не вырубиться до его возвращения, а когда Хэйтем принес и графин, и воду, жадно припал к стакану. Перед глазами поплыло сильней.       Мистер Кенуэй помог ему натянуть покрывало и задвинул шторы, и, засыпая, Шэй почти улыбался — прощен.