Дело всей жизни

      — Нам обязательно нужно завести такую штуку, — сосредоточенно заявил Шэй и оттолкнулся еще раз.       Кресло на загнутых «полозьях» мерно покачивалось, в руке у мистера Кормака был стакан отличного хереса, а за окном расстилался прекрасный вид на желтеющие и краснеющие клены. Хэйтем, расположившийся у бюро с чашечкой «турецкого напитка под названием кофе», усмехнулся:       — К хорошему быстро привыкаешь.       — Конечно, — не остался в долгу Шэй. — В прошлый раз я тут жил в гостинце «Шахматная доска», где даже у блох были клопы. Здесь мне нравится куда больше.       Гостиница «Пушка»* была, возможно, не самым фешенебельным заведением в Лондоне, но сюда съезжались многие прославленные так или иначе иностранцы, и хозяин, мистер Руэль, старался держать марку. На первом этаже располагалась кофейня, предлагающая не только кофе, чай и горячий шоколад по грабительским ценам, но и огромный выбор вин, а напротив гостиницы, рядом со сквером, притаился магазин сыров, на который сразу положил глаз мистер Кенуэй.       — Возможно, тебе здесь нравится только пока, — философски заметил Хэйтем.       — Почему ты не назвался любым вымышленным именем?       Шэй давно хотел задать этот вопрос, но на людях сделать это было немыслимо.       — Потому что наше появление в Лондоне в любом случае не пройдет незамеченным, — терпеливо объяснил ему мистер Кенуэй. — Узнать настоящее имя — дело времени, а я не хочу множить те неприятные вопросы, которые мне могут задать.       Мистер Кормак поразмыслил немного и уточнил:       — А зачем мы тогда причаливали в десятках миль отсюда, а потом пробирались чуть ли не по бездорожью?       — Чтобы это мы встречали возможных визитеров, а не они нас, — несколько хищно пояснил Хэйтем. — Впрочем, я склонен думать, что нас никто не побеспокоит, пока мы не начнем действовать.       — Ты мне сразу скажи, убивать или нет? — требовательно поинтересовался Шэй.       — По обстановке, — на миг задумавшись, откликнулся мистер Кенуэй. — Скорее нет, чем да, но случаи разные бывают.       — Хорошо, — обреченно кивнул мистер Кормак. — Если что, пусть не обижаются. Какие у нас планы?       Хэйтем со вкусом допил кофе и с легким сожалением отставил опустевшую чашечку на полированную поверхность бюро.       — Этот вопрос следовало бы адресовать Коннору, — произнес он с неудовольствием и, вытащив из нагрудного кармана часы, щелкнул крышкой. — Полагаю, он с мистером Фолкнером уже успел представиться местному Братству. Если, конечно, ничего не изменилось со времен, когда Фолкнер тут бывал. А вот куда его понесет дальше...       — Пусть играется, — отмахнулся Шэй и снова с удовольствием качнулся в кресле. — Ему впервые настоящее Братство досталось. Не будем же мы ждать, пока ассасины соизволят что-нибудь выдумать? Я знаю, на что они способны.       — Все гораздо хуже, — фыркнул мистер Кенуэй. — Это английские ассасины. Они даже в театры ходят, я там одного убил...       — А я что говорил? — с искренней убежденностью воскликнул Шэй. — Вообще без руля и ветрил.       — В одном ты прав, — озабоченно перешел к серьезному тону Хэйтем. — Ждать, пока ассасины начнут действовать, небезопасно. Причем для нас небезопасно вдвойне. Если пустить дело на самотек, мы подставимся не только сами, но и подставим Коннора — хотя бы потому, что Грегори... Армитеджу не понравится, что на его территории действует посторонний ассасин. Здесь уже не имеют значения цели его, наши и Армитеджа. Будет достаточно того, что никто не противостоит инициативе Братства, а это само по себе недопустимо.       Шэй долго цедил херес, всесторонне обдумывая, и осторожно предложил:       — Почему бы не обратиться к самому Армитеджу? Он неприятный тип, верно, и ты с ним не ладишь, но это лучше, чем действовать на свой страх и риск. В прошлый раз я уже наломал тут дров, сорвал долгосрочную операцию, вляпался в разборки... У Коннора есть фора, так что мы вполне можем пойти официальным путем.       — От кого я это слышу, — губы Хэйтема искривились. — Я бы, несомненно, так и поступил, если бы знал хотя бы примерный «курс» ложи Армитеджа. Но меня давно не ставят в известность о том, что происходит на этих берегах, а потому я не знаю, какой позиции держаться. Подать наши замыслы можно очень по-разному, а что сказать о Конноре — еще больший вопрос.       — Ты ждешь сведений от Коннора? — прямо спросил Шэй.       Мистер Кенуэй поднялся и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Лицо его отражало напряженную работу мысли и — почему-то — легкую брезгливость. Наконец он остановился и резко развернулся на каблуках:       — И да, и нет. Стратегически это было бы лучше всего, но я закономерно опасаюсь, что Коннора могут подтолкнуть к чему-то... Чего я не ожидаю. На данный момент я ничего не знаю об английских ассасинах, и мне сложно предугадать, что они могут ему наплести. Я верю, что Коннор не станет напрямую действовать против нас, но его могут ввести в заблуждение, и он натворит еще больше глупостей, чем ты здесь в прошлый раз.       Шэй поднял взгляд, но по позе да и выражению лица мистера Кенуэя ничего нельзя было сказать — он был задумчив, но и только. И все-таки прямой взгляд он поймал.       — Ты спрашивал, какие у нас планы, но вернее будет сказать, что планы есть у меня. Я бы хотел... то есть не очень хотел, но планирую... побеседовать с мистером Брауном, если он еще жив.       — Кто это? — настороженно спросил Шэй, потому что раньше такого имени от любовника не слышал.       — Тамплиер... — начал было Хэйтем и осекся. — Можно сказать, что он больше тамплиер, чем мы с тобой, поскольку всю жизнь был священником. Правда, проливать кровь ему это не мешало. Теперь, надо думать, он совсем уже стар.       Мистер Кормак думал недолго — потому что ничего не знал о предполагаемом собеседнике.       — Почему именно он? Чем он отличается от Армитеджа и остальных?       Хэйтем пожал плечами:       — Только тем, что — сообразно жизненному пути — придерживался умеренных взглядов. Еще он неплохо относился ко мне... Одно время был мне почти наставником. И если он еще жив, то вряд ли способен влиять на политику английского Ордена, однако знать может очень немало. Но, Шэй, это будет не просто беседа двух старых знакомых. Сам факт того, что я не обращаюсь к отлично мне знакомому великому магистру, а ищу кого-то стороннего, может... негативно сказаться на моей репутации. Мне не хочется вовлекать в это тебя.       — Ерунда, — отмахнулся Шэй. — Мы приехали вместе. Более того, мы приехали с ассасином. Я помню мистера Армитеджа, он еще в разговоре со мной ничуть не сомневался в том, какие отношения нас связывают. Надо думать, про Коннора он тоже прекрасно знает. Я пойду с тобой, и это не обсуждается.       — А если тебе прикажет великий магистр? — поддел его мистер Кенуэй.       — Который? — в тон отозвался мистер Кормак. — Многовато в Лондоне магистров на квадратную милю.       — Хорошо, — Хэйтем сдался. — Наймем кэб и доберемся до церкви, где раньше служил отец Браун. Здесь не слишком далеко, а я надеюсь успеть до появления Коннора в гостинице.       — Тогда идем? — Шэй с легким сожалением вылез из удобного качающегося кресла. — На обратном пути купим сыра. Можно даже того, омерзительно воняющего.       Хэйтем, уже повернувшийся к двери, только дернул плечом. Шэй запер дверь и, сбегая по лестнице, заранее готовился к выходу «в общество» — проходил уже такое.       Кэбы на Джермин-стрит были явлением частым. Здесь располагалось несколько гостиниц, было полно комнат, сдаваемых внаем; здесь обитало множество иностранцев, не знакомых с городом, но готовых платить, так что ждать пришлось недолго. Мистер Кенуэй вскинул руку, отбрасывая плащ, и взмахом остановил громыхающую повозку, на козлах которой сидел неопрятный тип с густыми бакенбардами и как будто приклеенной к лицу ухмылкой.       — Майкл Купер, сэр. Куда изволите?       — Церковь Сент-Джонс, — коротко бросил Хэйтем. — Это недалеко.       — Я отлично знаю Лондон, — хвастливо откликнулся кэбмен. — Шиллинг, сэр.       Мистер Кенуэй кивнул и жестом велел спутнику забраться внутрь. По мнению Шэя, «недалеко» можно было доехать и за пару-тройку пенсов, но спорить он не стал.       До этого ездить в кэбах Шэю не доводилась. Его легенда в Лондоне под именем пирата Джея Ло не предполагала катания на дорогостоящих наемных экипажах, и Шэй был искренне разочарован, выяснив, что знаменитые лондонские кэбы кошмарно неудобные и тесные. Хэйтем неудовольствия никак не проявлял. Поджал длинные ноги, хлопнул дверцей — и повозка поехала. Шэй думал, что с тяжестью двоих пассажиров она станет меньше греметь, но надежды не оправдались, только звук стал глуше.       Мимо проносились довольно чистые улицы с кучей лавок, лавочек, кофеен и прочего, и Шэй глядел с любопытством — «приличная» сторона жизни Лондона ранее была ему незнакома. Мистер Кенуэй тоже уставился в окно, но вид имел столь печальный, что мистер Кормак, мельком обернувшись, стал посматривать на него чаще, а потом и тронул за локоть:       — Хэйтем?..       Мистер Кенуэй стряхнул оцепенение и со вздохом пояснил:       — Все в порядке, Шэй. Просто это город, где я родился, здесь прошли мои детство и существенная часть молодости. Странно, что почти ничего не изменилось.       — Это же Англия, — с неуверенной улыбкой ответил Шэй. — Здесь и во времена Предтеч, наверное, было так же.       — А тебе тут нравится? — Хэйтем окончательно отвлекся от окна.       — Пока не знаю, — Шэй пожал плечами. — В прошлый раз я жил за Темзой, так что тут — королевские условия. И хозяин гостиницы вежливый, без этого «а деньги-то есть, грязный пэдди?».*       Хэйтем фыркнул, но комментировать не стал, да и кэб начал притормаживать, а потом и вовсе остановился.       — Пожалуйте, сэр, — проорал возница с козел, и Хэйтем поспешно распахнул дверцу и спрыгнул с подножки.       Шэй с нескрываемым облегчением выбрался на твердую землю и огляделся. Район был тихим и пристойным, как и положено в «старой, доброй, порядочной» Англии. Чистенькая мостовая, палисадники и цветочки на окнах — значит, весь мусор и грязища с другой стороны. Перед небольшой площадью, на которой торчала унылая стража — аккуратная церковь со свежепокрашенными стенами. Перед крыльцом церкви наблюдалось несколько человек — в основном, женщин в строгих платьях и с убранными под чепцы волосами.       Хэйтем прошел через небольшую толпу, Шэй тоже постарался ни в кого не врезаться по пути, и шагнул за любовником под своды церкви. Тут было тихо и довольно гулко, служба не велась, только горели свечи и несколько человек сидели на лавках — каждый со своими мыслями.       Мистер Кенуэй уверенно пересек длинный зал и обратился к молоденькому служителю. Вопроса Шэй не услышал, но паренек кивнул и устремился куда-то в недра церкви, а потом вывел оттуда грузного старика в одеждах священнослужителя. Старик подслеповато щурился, но посетителя, очевидно, узнал, потому что запавшие губы растянулись в улыбке:       — Рад видеть, Хэйтем. Значит, все же вернулся в наши пенаты?       — Увы, Энтони, только по делу.       — Дела, дела, — судя по тону, мистер Браун ясности ума не утратил. — Ну, раз так, то проходи, побеседуем о делах. Ты ведь не просто так пришел проведать старого пастора? А это мистер Кормак, я полагаю?       — Будем знакомы, мистер Браун, — Шэй на всякий случай был сама вежливость.       Ему никогда не доводилось бывать в служебных помещениях церквей — по крайней мере, действующих, но оглядеться особенно не удалось. Не потому что времени не было — старик ходил очень медленно, а потому что темно тут было, как под мышкой у негра.       Личная комната священника оказалось тесной и очень простой. Кровать, стул, стол, полки с книгами. Мистер Браун тяжело опустился на застеленную постель, гостям пришлось стоять — стул был только один. Старик оглядел Хэйтема еще раз и заметил:       — А ты изменился, Хэйтем. Я бы сказал, в лучшую сторону. Надо думать, ты уже не тот задиристый мальчишка?       Шэй глянул на пастора с интересом, а мистер Кенуэй — с усмешкой, но довольно доброй:       — А ты наконец-то стал именно пастырем, а не карающим мечом правосудия?       — Всегда об этом мечтал, — парировал отец Браун, и Шэй окончательно убедился, что тот — неплохой человек. — Кое-что я про тебя слышал последние годы. Ничего особо хорошего, но, учитывая, что сведения поступали от Грегори, я бы удивился, если бы услышал хорошее. Ты развязал войну в Америке... Это бывает. А завязывать-то ты ее собираешься?       — За тем и приехал, — неожиданно откровенно отозвался Хэйтем.       — И потому пришел ко мне? — проницательно сощурился старик, закашлялся и с трудом выдавил: — Чем смогу, Хэйтем. Сам-то я уже давно от дел отошел. Так, прихожу иногда к нашим, молодежь наставить, да разговоры слушаю.       — Расскажи, — попросил мистер Кенуэй и поправился. — Что можешь, конечно.       Шэй привалился бедром к столу. Заранее был уверен, что ни черта не поймет, но упрямо желал услышать, что скажут. Мистер Браун поразмыслил немного и сообщил:       — У нас тут не слишком спокойно последнее время. Про колонии в Америке говорят много, но и другие вопросы есть. Впрочем, если ты хочешь узнать про Армитеджа — то сразу тебе скажу, лучше уезжай. Он от колоний не отступится. Его правая рука, мистер Кэролл, давно пытается привлечь внимание к парижскому Ордену, но не слишком успешно.       — Это меня не слишком утешает, потому что в Париже я... — Хэйтем запнулся. — Мы. Тоже успели отметиться.       — Мистер Кормак? — Браун усмехнулся. — Да, про него тоже говорили. Мол, ирландцы — это проклятие Божье, а твой так и вовсе везде успел.       Шэй не удержался:       — Надо думать, лондонский Орден состоит исключительно из коренных англичан?       — Почти, — неожиданно серьезно посмотрел на него пастор. — И большинство — аристократы.       Шэй картинно прижал руку ко лбу и обратился к любовнику:       — Хэйтем, наше знакомство будет тебя компрометировать. Может быть, мне стоит поселиться за Темзой?       — Ты только не добавляй, — хмуро бросил мистер Кенуэй и обратился к Брауну. — Полагаю, про меня в этом плане тоже отзываются нелестно?       — А как же, — опустил морщинистые веки тот. — Живешь на диких берегах, прижил сына от дикарки, спутался с ирландцем. Что о тебе хорошего можно сказать?       — Что я следую идеям Ордена? — невесело хмыкнул Хэйтем.       Мистер Браун тяжело вздохнул:       — Я не знаю, зачем ты приехал, да и не хочу знать. Армитедж помешался на идее объединить весь мир — под британским флагом, разумеется. Но под наклонным крестом проглядывает другой крест.       — Это невозможно, — веско уронил мистер Кенуэй. — Армитедж хотя бы пытался узнать, что происходит по другую сторону океана? Он презирает ирландцев, французов и испанцев, а мысль о том, что индейцы в Америке делятся на разные племена, наверное, для него вообще выглядит бредом умалишенного. Но как можно кем-то управлять, когда ты не знаешь вообще ничего о том, кем управляешь? Сила — дурной помощник в этом. Толпа всегда сильнее, а для того, чтобы направить ее, нужно знание.       — Я — пастор, — в тон отозвался мистер Браун. — И о своем приходе я знаю все. И о благовоспитанных леди и джентльменах, и о мелких жуликах с девицами из веселого дома на Бонд-стрит. Но все это слова, Хэйтем. Если ты приехал затем, чтобы остановить войну у вас в Америке, для этого нужно договариваться с Грегори. Но он не станет тебя слушать.       Шэй припомнил рассказы де ла Серра про короля Людовика и вдруг понял...       — Дело не в убеждениях, — произнес он вслух, вмешиваясь в разговор. — Дело уже только в том, что на эту войну потрачено столько, что для великого магистра остановка означает падение. На него сейчас смотрит весь мир: и Англия, и Америка, и Франция, и Испания, и еще черт знает кто. Он не сможет признать, что все это было зря. У него вообще нет выбора. Если он продолжит, то неизвестно, сколько это еще продлится, он рискует все больше с каждым днем. Если бросит эту затею, в него перестанут верить. Хэйтем...       — Твой друг прав, Кенуэй, — грустно кивнул мистер Браун. — Но это не вчера началось. Это начал еще Реджинальд Берч. Он лежит в могиле уже много лет, но мы все по-прежнему маршируем под его барабан. Я стар, но мой разум ясен, и я бы не стал отходить от дел... если бы мог повлиять. Но мне хочется умереть в своей постели.       Хэйтем прикрыл глаза:       — Берч заслужил свою смерть. Уже тем, что он действовал жестоко, неаккуратно и халтурно. Армитедж не такой, хоть и упрям, как осел. Я не знаю, как мне его убедить. Шэй прав, расписаться в собственном бессилии Армитедж не может. Но даже если он добьется своего, эта победа не будет стоить ничего, потому что Америка уступит только номинально. Кому нужны рабы, которые только и ждут момента, чтобы прирезать хозяина во сне?       — При всем этом они остаются рабами, — напомнил Браун. — И каждый день приносят хозяину благоденствие, а их мечта может остаться только мечтой. Что ж, поговори с ним, Хэйтем. Быть может, тебе удастся.       Мистер Кенуэй обреченно кивнул:       — Я попробую, Энтони. Армитедж должен понимать, что не всем нравится идея объединения под британским флагом. И если американскими фермерами можно пренебречь, то магистры прочих лож наверняка не согласятся с ним.       — Аминь, — подвел итог мистер Браун. — Да направит тебя Отец Понимания, Хэйтем. Ты... действительно вырос.       Обратный путь проделали в молчании, и только на улице, где уже начинал собираться народ к вечерней службе, мистер Кенуэй произнес:       — Наверное, ты зря отправился со мной, Шэй. То, что я думаю...       Но мистер Кормак знал возлюбленного слишком хорошо, а потому перебил:       — Ты думаешь о том, что миром дела не решить? Ты несколько раз убеждал меня — и себя — в том, что наконец развязался со старым делом, но знаешь, Хэйтем... Вот я развязался со старым делом, когда убил Шарля Дориана и одолел Этьенна де Шуазёля. И после этого я чувствовал облегчение и покой, а не тревогу и сомнения. Ваша вражда с Армитеджем слишком затянулась, и выход из этого только один.       Мистер Кенуэй посмотрел на него исподлобья, и жестко, цинично проговорил, акцентируя каждое слово:       — Словам одного человека нельзя доверять, Шэй. Когда-то я доверял мистеру Брауну, да и сейчас склонен ему поверить, но пока я не получу подтверждения тому, что это именно мистер Армитедж... так скажем, хочет завоевать мир под британским флагом... никаких действий предпринимать нельзя.       — Если это так, то Коннор тоже наверняка узнает об этом, — напомнил Шэй. — Английское Братство не может не знать, на чем концентрируется деятельность Ордена, тем более что это не вчера началось. А Коннору никакие подтверждения будут не нужны — пойдет убивать.       Хэйтем кивнул и уголки его губ слегка приподнялись:       — Я не солгал, я попробую убедить Грегори. И тогда, быть может, тоже почувствую облегчение и покой. Мне знакома обстановка в Америке. Вдруг он прислушается к мнению более сведущего в этом человека?       Шэй возразил:       — Но если ты оставляешь возможность того, что он не прислушается, нам не следует видеться с ним. Иначе все повторится, как с Берчем! Тебя опять обвинят свои же!       — Я не повторяю своих ошибок, Шэй, — рассеянно возразил Хэйтем. — Более того, я предупрежу Армитеджа о том, что по его душу приехал ассасин из Америки.       — Что? — Шэй встревожился. — Думаешь, он из благодарности за предупреждение оставит свою деятельность? Ты готов рискнуть Коннором? Нашим сыном?       Мистер Кенуэй глянул насмешливо, а губы его искривились:       — Шэй, ты не понимаешь. Если нам удастся договориться, я увезу Коннора. Сумею убедить его, что вопрос решен. Если же нет, английское Братство будет точно знать, где и когда магистр Армитедж окажется один и без охраны.       — О Боже, Хэйтем, — Шэй даже не знал, что и сказать. — Я и не думал, что ты настолько...       — Бездушный интриган? — без улыбки спросил мистер Кенуэй.       — Да нет, ты... — Шэй осекся и вздохнул. — Ты прав. Просто я так не умею, наверное.       — Ты умеешь другое, — Хэйтем огляделся, собираясь найти наемный экипаж. — Вернемся в гостиницу, дождемся Коннора. Посмотрим, что ему сообщили местные ассасины. Надеюсь, он будет достаточно откровенен.       — И за сыром надо зайти, — заметил Шэй.       Хэйтем благодарно кивнул:       — Спасибо, что напомнил.                            Шэй открыл окно пошире — сыр смердел так, что чуть ли не глаза резало. Пожалуй, такого ядреного амбре не было и в опиумокурильне ласкара, где мистер Кормак бывал во время своего предыдущего визита в Лондон.       Хэйтем расслабленно разместился в качающемся кресле, цедил по каплям портвейн и явно наслаждался жизнью. Шэй втянул носом свежий воздух и услышал тихий свист откуда-то с крыши. Машинально посторонился — как в молодости, понимая, что сейчас сюда нагрянут соратники-ассасины — и зажмурился, помотав головой. Интересно, кто научил Коннора таким сигналам?       Откуда именно свалился Коннор, Шэй заметить не успел, зато сам Коннор успел зацепиться за подоконник и нахально перекинул ногу в комнату.       Но стоило сыну спрыгнуть на дощатый пол, как он приостановился и настороженно поинтересовался:       — Шэй? Чем здесь так... пахнет? Мы прибыли только вчера, даже мертвое тело не успело бы дойти до такого состояния.       — Да, наверное, — рассеянно ляпнул Шэй. — Мне это не трупным запахом кажется, а скорее... Когда я в юности с отцом на торговом клипере ходил, там на сорок моряков был один кубрик, считай. Сорок мужиков на двадцати квадратных ярдах, Коннор. Можешь себе представить?       — Да уж... — Коннор заметно поморщился. — Пахло, наверное, как здесь, только еще сорок мужиков.       Шэй оглядел Коннора, который наконец появился в комнате полностью и скинул капюшон. Похоже, ничего опасного и непредвиденного с ним за это время не произошло — темные волосы аккуратно собраны алой лентой, неизменная косичка с бусинами не растрепалась, а новый ассасинский наряд «для Англии», пошитый еще в Бостоне и украшенный индейскими перьями весьма умеренно, был в порядке.       Хэйтем тоже внимательно оглядел сына, попробовал распрямиться, но качающееся кресло на это не было рассчитано, а потому он откинулся обратно на спинку и вежливо поприветствовал гостя:       — Добрый вечер, Коннор. Желаешь попробовать? Это сыр.       — Сыр? — недоверчиво спросил сын. — У нас в Кенуэй-холле сыр был какой-то другой. Пах сливками и еще чем-то...       — В Нью-Йорке трудно достать изысканные сыры, — парировал Хэйтем. — Этот сорт называется «Зловонный епископ», оценить его могут только утонченные джентльмены. Вы, господа пираты, к ним не относитесь.       — Похоже, этот «епископ» никогда не мылся, — глубокомысленно заключил Шэй.       — Хорошо, что я остановился не с вами, — не менее глубокомысленно отозвался Коннор. — Я-то уйду, а вот тебе, Шэй, тут еще спать.       — Ничего, — фыркнул Хэйтем из кресла. — Я же мирюсь с трубкой и «корабельным» табаком мистера Кормака? Коннор, довольно обсуждать чужие... предпочтения. Я говорил тебе, что это неприлично. Может быть, расскажешь что-то более важное?       Коннор уселся на подоконник, отклонился — видимо, подышать — и поболтал ногами в воздухе. А потом воодушевленно проговорил:       — Я познакомился с местными ребятами.       — И как? — искренне заинтересовался Шэй. — Надеюсь, они там не сплошь аристократы?       Коннор глянул с легким недоумением, но яркая его улыбка не погасла:       — Разные люди. Есть и из высших английских сословий. Имен не назову, конечно, но ко мне... если и отнеслись с опаской, то разве что потому, что ничего обо мне не знают. То, что во мне течет кровь ганьягэха, здесь никого не смутило.       — Возможно, потому, что ты здесь временно, — бросил Хэйтем.       — Может быть, — Коннор пожал плечами. — Но я действительно здесь временно, поэтому меня это тоже не волнует. В Братстве Англии считают, что я начал войну за независимость Америки. Мастер-ассасин сказал, что это смело... Я не стал ему говорить о тебе.       — Почему же? — хмыкнул Хэйтем. — Честолюбие одолело?       — Нет, — нахмурился Коннор. — Просто подумал, что не стоит привлекать внимание к нашей деятельности. В конце концов, цели у нас действительно разные, но объяснить это будет труднее, чем вашему Дербиширу — основы навигации.       Хэйтем все-таки вылез из кресла — оттуда смотреть грозно было трудно — и уселся на кровать, вытянув ноги. Столик с бутылкой и тарелкой с сыром он подтянул к себе поближе, и завоняло сильней.       — Что ж, это разумный ход, — объявил мистер Кенуэй. — Братству незачем слишком много знать. А вот мне интересно, что ты успел выяснить про Орден.       Шэй поймал взгляд сына и заметил в нем сомнение, однако Коннор медленно протянул:       — Наверное, ничего такого, чего бы ни знал ты, отец. Британский Орден желает добиться власти, причем не только в Англии. И... — он запнулся и замолчал.       Однако Шэй неплохо знал сына, а потому продолжил за него:       — Настолько хотят власти во всем мире, что не замечают ассасинов под собственным носом?       — Есть такое, — через силу выдавил Коннор. — Но ничего подробнее вы от меня не услышите.       — Я и не рассчитывал, — усмехнулся мистер Кенуэй. — Во-первых, это проблемы местного Ордена, я на власть во всем мире не претендую. Во-вторых, мне и этого будет довольно. По крайней мере, пока. Коннор, осведомленность ассасинов о действиях тамплиеров... м-м-м... действительно так высока?       Коннор немного помялся:       — Наверное, так можно сказать. Но действовать им трудно, потому что... Король Георг поддерживает консерваторов, тори. И большинство тамплиеров — из них. Раньше, насколько я понял, было не так.       — Да, не так, — кивнул Хэйтем. — Когда я действовал в Лондоне, на престоле был Его Величество Георг Второй, а он симпатизировал либералам.       — В общем, — неловко закончил Коннор, — осведомленность действительно достаточно высока, но воспользоваться этим довольно трудно.       Хэйтем поразмыслил немного, отпил портвейна, отломил кусочек мягкого сыра...       — То есть твои друзья не могут тебе помочь?       — Пока не знаю, — Коннор дернулся и снова отклонился подышать. Шэй ему даже завидовал. — Высокопоставленных личностей, кто бы имел влияние на короля и его кабинет министров, среди ассасинов нет. Я спросил, почему они не действуют... привычными методами, но мне объяснили, что обстановка слишком... взрывоопасная. Если устранить, например, даже короля, то возникнет смута. Это не так уж плохо, но не в условиях войны. Погибнет много людей — ни за что. Можно убрать одного или нескольких членов Ордена, но до нужных сейчас не дотянуться. Мне рассказали, что это тамплиеры взяли под контроль премьер-министра Норта, который отдал приказ ужесточить финансовую политику в отношении колоний, а потом сами же убрали статс-секретаря Тауншенда, который и стал составителем и глашатаем «невыносимых законов».       Имя «Тауншенд» показалось Шэю знакомым, но кто это, он вспомнил только после слов Хэйтема.       — Значит, имя у «лихорадки» есть... — пробормотал мистер Кенуэй едва слышно.       Шэй припомнил тот день, когда для него стало открытием, что его любовник убил магистра тамплиеров. Коннор тогда был еще ребенком... В тот день они все втроем ездили стрелять из лука. А вечером в Кенуэй-холле их ждал Чарльз и рассказывал что-то про Армитеджа... Как давно это было! Как ни старался Шэй, никаких подробностей вспомнить не мог.       Коннор с подозрением поглядел на отца:       — Мне назвали имя какого-то герцога Графтона. Братство пыталось с его помощью добиться снисхождения к колониям, но герцог не выдержал давления со стороны тори и Ордена — и ушел в отставку.       Хэйтем вздохнул:       — Это любопытный экскурс в историю, но он нам мало чем поможет. От себя я могу добавить только то, что когда ассасины тешили себя надеждами на какого-то несчастного герцога, Орден действовал куда продуманнее. Премьер-министр Норт, которого ты так небрежно упомянул, был воспитателем и наставником Его Величества Георга Третьего во времена Регенства, когда я тут еще жил. Если это всё... То позволь предложить тебе сыру. Портвейна не предлагаю, не заработал.       — Я тебе не агент, — обозлился Коннор и вдруг торжествующе поглядел на Шэя, что никак не вязалось с полученной от отца отповедью. — Я узнал и про Армитеджа. Ведь это он тебя интересует, отец?       Шэй отхлебнул виски, запахом которого глушил запах сыра, но вмешиваться не стал. Оба мистера Кенуэя занялись излюбленным делом — сцепились, а значит, следовало понаблюдать, пока выдохнутся.       — Интересует, — сдержанно отозвался Хэйтем.       — А портвейн? — нахально потребовал сын. — В вопросе сыра я солидарен с Шэем.       — Еще неизвестно, что ты расскажешь, — резонно возразил мистер Кенуэй-старший. — Если это будет такой же экскурс в историю, то, уверяю тебя, я осведомлен об этом лучше.       Коннор снова поболтал ногами, и Шэй буквально видел, как тот размышляет, чем бы ответить магистру тамплиеров, чтобы вышло достойно. И вышло достойно.       — Даже я больше плачу за информацию, — заявил Коннор, весело поблескивая глазами. — Вне зависимости от того, пригодится она мне или нет. Не знаю, сколько стоит хороший портвейн в Британии, но не думал, что Орден так скупится платить за сведения.       Шэй не выдержал — рассмеялся, искренне и от души. Такого, наверное, великому магистру никто и никогда не говорил. Хэйтем яростно взглянул на ржущего любовника, а потом перевел на отпрыска взгляд, не предвещающий ничего хорошего. И презрительно бросил:       — Пей, ассасин, если уж твоя цена — бутылка. Я действительно не плачу агентам портвейном, потому что люди, работающие на Орден, ставят себя выше.       — Мистер Дербишир? — нарочито удивленно поинтересовался Коннор. — Или его «протеже»?..       — Хэйтем, — Шэй все еще посмеивался, но счел нужным вмешаться. — Оставь парня. Нашел, с кем равняться. Ты же его сам воспитывал, неужели рассчитывал, что он вырастет иным? Он на тебя похож.       Мистер Кормак припомнил, что отец Браун назвал Хэйтема — в прошлом — «задиристым мальчишкой», и сразу понял, каким был Хэйтем в юности. С поправкой на окружение, разумеется...       — Я в его возрасте был разумнее и сдержаннее, — раздраженно откликнулся Хэйтем, словно ответил на незаданный вопрос. — Рассказывай уже, Коннор. И пей, если так хочется. Лучше с нами, чем с какими-то сомнительными ассасинами.       — Да, в общем, хорошие ребята... — рассеянно ляпнул Коннор. — А посуда какая-нибудь есть? Чистая?       — Для агента, работающего за бутылку, вы слишком придирчивы, мистер Кенуэй, — фыркнул Хэйтем. — Пей так, неужто непривычен?       — На Тортуге... — начал было Коннор и, смущенно поглядев на Шэя, закончил. — На Тортуге я один раз пил из бочонка. Весь облился. И меня обзывали краснокожим.       — Уволь меня от этих рассказов, — поморщился мистер Кенуэй.       — А зачем ты пил из бочонка? — поинтересовался Шэй. — На спор?       — Нет, в карты Фолкнеру проиграл, — пояснил сын.       — Хорошо еще, что ему, — дернул плечом Хэйтем.       — А никто другой меня не обыграл бы, — бесхитростно объяснил Коннор. — У меня пять тузов было, а у него шесть.       Мистер Кормак чувствовал на себе тяжелый взгляд любовника, но не смеяться не мог. Сам когда-то Коннора учил — и вот результат!       Коннор смущенно улыбнулся, деликатно отпил из бутылки — и вернул ее на стол, обтерев горлышко рукавом. И посмотрел на отца серьезно, так что и суровое выражение лица Хэйтема, и смех Шэя уступили внимательности.       — Мне рассказали, что мистер Армитедж вступил в конфронтацию с некоторыми тамплиерами, — веско проговорил сын. — Ресурсы Англии велики, но не бесконечны. На войну уходит львиная доля доходов от индийских колоний. Многие недовольны тем, что средства от одних колоний идут на другие колонии — и в среднем Британии сейчас было бы дешевле отказаться от Америки. Еще немного, отец!       Хэйтем выслушал это, сохраняя абсолютную невозмутимость, однако Шэй — да и Коннор наверняка тоже — не могли не отметить проявившейся краски на скулах и непривычно ускорившейся речи:       — А Братство? Что думает на этот счет Братство?       Коннор довольно долго молчал, опасливо поглядел за окно, а потом внятно и четко произнес:       — Братство ждет, пока магистр Ордена совершит ошибку. Мистер Армитедж прекрасно знает, что стоит ему победить — и он будет почти неуязвим, насколько это вообще возможно. Но пока он не доверяет никому и никогда не выходит в одиночку. Возможно, тебе стоит уехать, отец.       — Нет, — ясно выразил свое мнение мистер Кенуэй. — Если я и уеду, то не теперь. Пока... Пока мне нечего тебе рассказать, Коннор, но определенные справки я навел. Тебе не стоит приходить больше сюда. Ты ведь тоже опасаешься своих же коллег?       Коннор задумался, а потом поморщился, точно так же, как Хэйтем. Но все же невольно прислушался, не ходит ли кто по крыше.       — Я никогда не делал ничего против Братства, — медленно проговорил Коннор. — Сегодня меня пытались расспрашивать о тебе, отец — как ты бы сказал, очень деликатно. Я понимал, что эти ребята, конечно, знают про вас обоих. Я ничего не сказал, но если мне придется объясняться, это будет очень нелегко. Поэтому мне ничего серьезного сегодня и не рассказывали, хоть и восхищались моими успехами в Америке. Нас мало, Орден здесь организован куда лучше. В лондонском Братстве очень разные люди, но у многих политика Британии отняла что-то — близких, деньги, имя. Шэй, если увидишь, что тут становится слишком опасно для вас, увези отца. Обещай... Как я обещал тебе, что уведу «Аквилу» на Гудзоне, даже если буду видеть, что ты погибаешь.       — Мне приходится учитывать мнение великого магистра, — серьезно отозвался Шэй. — Поэтому я не могу дать тебе слова. Но учту. И если все пойдет как-нибудь не так — встретимся в Нью-Йорке.       — Очень мило слышать, как вы договариваетесь, не спрашивая меня, — язвительно процедил мистер Кенуэй и, не дав никому слова вставить, продолжил. — Коннор, если тебе нужно будет что-то мне передать, отправь сюда посыльного. Как мне найти тебя, если ты будешь нужен?       — Братство предлагало мне убежище, но я предпочел сам, — неуверенно произнес Коннор. — Снял какие-то меблированные комнаты на Ганновер-стрит. Ой, то есть на Ганновер-сквер. Звучит красиво, но на самом деле это две комнатушки под самой крышей. Оттуда прекрасный вид, но на окна постоянно гадят птицы. И галдят. И чем-то громыхают на крыше, не понимаю, чем.       — С крыши можно прийти и лично, — практично заметил Шэй. — А что за дом?       — А черт его знает, — пожал плечами Коннор. — Я шел, шел... и увидел объявление. Там адрес не указан был, там было написано — «в этом доме». Там прямо под домом — сарай, а на сарае чья-то морда намалевана.       — Найдем, — уверенно заявил Шэй. — Ты только сообщи, если морду закрасят.       — Ты вообще ужинал сегодня? — с неудовольствием осведомился Хэйтем. — Или пьешь натощак?       — Всего разок и отпил! — возмутился Коннор. — В до... В убежище Братства мне предложили перекусить, но я отказался. А до этого днем ел в таверне, тоже не знаю, где. Попросил мяса, а мне принесли... э-э-э... они назвали это chop, котлета. Перемолотое мясо с жилами и жиром. У нас в племени такое шло на приманку для хищников.       — Коннор! — Хэйтем почти простонал. — Не ходи в то, что называется «chop». Более приличные заведения называются «бифштексными». А еще лучше — ищи нормальные таверны и требуй «чистую комнату». Тебя проводят в отдельный кабинет, где можно будет поесть без свидетелей и с чистой посуды.       — Зачем все это? — это был не вопрос, Коннор недовольно засопел. — В Америке все понятнее. А тут котлеты какие-то, чистые комнаты...       — Значит, Лондон тебе не понравился?       Шэю показалось, что в голосе возлюбленного звучит... то ли печаль, то ли разочарование. Но Коннор покачал головой:       — Не знаю. Тут все... странное. Я видел сегодня город с высоты. Он огромен, много всего... Красивый город. Но пока для меня слишком уж большой. Когда я в детстве впервые оказался в Нью-Йорке, мне казалось, что он безграничен! Но здесь... Лондон гораздо больше. Здесь так много народу, и все как-то живут. Ты говорил, отец, что это другая страна, другие нравы, и это действительно так. Мальчишки на улице, где я проходил, дразнили всех, а меня — нет. Только с удивлением смотрели. Наверное, они просто не знали, что для меня будет обидно услышать. А еще те самые лорды и леди! Отец, я понимаю, это звучит глупо, но я понял, что из себя пытались изобразить некоторые наши соседи в Нью-Йорке! Не все. Ты ничего не пытался изобразить, ты такой и есть. И супруги Блэкуотер тоже. И покойная миссис Дэллоуэй... Я раньше не видел разницы. А теперь вижу.       — Коннор, многие англичане переехали в Америку, — несколько удивленно отозвался Шэй. — Они от этого англичанами быть не перестали. Некоторые даже остались лордами и леди, если вообще таковыми были.       — А многие захотели ими стать, переехав в Америку, — заметил Хэйтем. — Там ведь конкуренция куда меньше. Наверное, в чем-то так можно сказать и про меня.       — Нет, — решительно покачал головой Коннор. — Они хотели стать больше лордами и леди, чем настоящие лорды и леди. Это ведь видно, отец. У меня... у меня тоже так было. Я хотел быть ганьягэха больше, чем принадлежал к ним. А ты не хотел быть больше, чем был.       Хэйтем внезапно опустил взгляд и коротко кивнул, словно соглашаясь со словами сына. Не подтвердил, но и не возразил. Шэй следил за странным для него диалогом с интересом. Где-то в душе начало зарождаться некое противоречие, но пока Шэй не думал об этом.       — Это все не столь уж важно, Коннор, — наконец раздумчиво произнес Хэйтем. — Тамплиером, как и ассасином, может стать любой. Кто ты, какой была твоя жизнь, как ты пришел к соответствующим идеям...       — Да, — подтвердил Коннор. Он помолчал еще немного, вглядываясь за окно. — Красивый город, и здесь есть хорошие люди. Но я скучаю по Америке. Я буду рад вернуться.       Шэй невольно улыбнулся — вспомнил, как сам впервые ощутил, что скучает по Нью-Йорку. Воспоминания были давними, тогда он рассчитывал увидеть на пристани знакомую фигуру Хэйтема и тонкую, еще мальчишескую фигурку Коннора.       Хэйтем прервал наступившее молчание и внятно, четко проговорил:       — Прежде чем вернуться, нам необходимо закончить дела здесь. Мне нужно время, Коннор. Как раз сейчас, когда мистеру Армитеджу, несомненно, доложили о нашем прибытии, он может допустить ошибку, но я прошу... Настоятельно прошу тебя повременить и никого не убивать.       Шэй припомнил молодость и вмешался:       — Почти уверен, английское Братство охотно попытается свалить эту обязанность на тебя. Думай своей головой, постарайся выполнить просьбу отца.       — Мне не сказали, где найти Армитеджа, — задумчиво откликнулся Коннор. — Но кое-что я уловил. Он достаточно близок королю Георгу, так что было бы логично предположить, что он живет поблизости от него и прячется под королевским крылом.       — То есть по соседству, — меланхолично бросил Хэйтем.       Коннор даже осекся:       — Что значит — по соседству?       Мистер Кенуэй вынырнул из задумчивости и пояснил:       — В конце улицы — сквер, а за ним — дворец Сент-Джеймс, где — раньше, по крайней мере — жили Их Величества. Ее Величество Каролина и юный Георг.       — О, — Шэй оживился. — То есть у нас в соседях сам Георг Третий? Можно заглянуть за спичками или солью.       — Я же не просто так выбрал место для проживания, — с неудовольствием ответил ему любовник. — Насколько мне известно, Его Величество приобрел у герцога Букингемского дворец для новой резиденции, но там пока ведутся ремонтные работы.       — Мне попробовать выследить его? — поинтересовался Коннор. — Армитеджа, не короля.       — Нет, — строго ответил Хэйтем. — Слишком велик риск, что он заметит наблюдение. А если он заметит наблюдение, то тебе придется вступить с ним в борьбу, потому что великий магистр не потерпит, чтобы за ним таскались ассасины.       — Чем мне тогда заняться? — требовательно вопросил сын. — Раз заниматься Армитеджем ты мне запрещаешь?       — Погуляй по городу, — посоветовал мистер Кенуэй. — Загляни в хорошие рестораны, узнай афишу «Ковент-Гарден» на ближайший месяц, полюбуйся достопримечательностями... Буквально через пару дней станет понятно, как действовать, а пока ты можешь — для разнообразия — побыть приличным человеком.       — Тогда пойду, — Коннор спрыгнул с подоконника и шмыгнул носом. — У меня в комнатах пахнет пылью и мышами, но там, по крайней мере, нет такого сыра. Сочувствую, Шэй.       — Иди уже, — сердечно посоветовал мистер Кормак, а стоило ловкой фигуре сына исчезнуть на крыше, как вздохнул. — Я бы поспешил, пока у Коннора терпение не кончилось. А то у него такой простор, чтобы наломать дров, что я просто теряюсь, куда его понесет в первую очередь.       — Сегодня мы уже ничего не успеем, — красноречиво кивнул Хэйтем на окно, где лучи заходящего лондонского солнца освещали опадающие деревья. — А завтра я полагаю отправиться к великому магистру. Ты можешь со мной не ходить.       Шэй нахмурился и потянулся за трубкой — разбавить сырный запашок и подумать. Ему вдруг показалось, что в этом разрешении не ходить — больше просьбы, чем непосредственно освобождения от обязанностей.       — Почему? — коротко спросил мистер Кормак, когда трубка разгорелась.       Мистер Кенуэй медленно повел подбородком, но ответил честно:       — Я почти уверен, что наш с Грегори разговор не ограничится войной в Америке. У нас хватает взаимных обид, а интересы расходятся. Так что обвинений, боюсь, не избежать.       — Хэйтем... — Шэй не приблизился, чтобы не дымить на возлюбленного, но в глаза посмотрел открыто. — Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя туда одного? Что бы вы там ни наговорили друг другу, я не стану думать о тебе хуже. И потом, вдруг по морде дать будет нужно? Ты слишком вежливый: либо молчишь, либо сразу убиваешь, а иногда достаточно хорошей зуботычины, чтобы собеседник проявил ответную вежливость.       — Прийти с личным телохранителем? — приподнял бровь мистер Кенуэй и фыркнул. — Я не король, чтобы везде ходить со свитой.       — Думаешь, у Армитеджа нет охраны? — парировал Шэй. — Судя по словам Коннора, наш друг прекрасно знает, что многим поперек горла.       Хэйтем кивнул:       — И это меня тоже тревожит. Война войной, Шэй, и великому магистру Англии ни к чему отчитываться передо мной, но Франсуа де ла Серр писал об усилении напряжения между его ложей и ложей Британии, а это не может не наводить на мысли, что с остальными нашими коллегами мистер Армитедж не советуется тоже. Это неразумно. Даже ассасины не действуют против своих, хотя у них-то как раз границы дозволенного весьма размыты. Но... Завтра, Шэй. Мне еще будет нужно это обдумать.       — Хорошо, — Шэй легко согласился. По опыту знал, что мыслям нужно дать улечься, «провариться». — Пожалуй, спущусь за бутылочкой виски. Фляги мне не хватит.       — Захватишь остатки корочки, — потребовал Хэйтем. — И выбросишь. Желательно подальше. Без корки запах уйдет.       — До сырной лавки добегу, — хищно согласился Шэй. — Здесь не больше сотни ярдов, пусть лавочник сам это нюхает. В окно ему, что ли, закинуть?..       Мистер Кенуэй рассмеялся и собрал в хрусткую бумагу откромсанные скрытым клинком корки сыра, плотно их завернув. В тарелке осталось только несколько ломтиков, выглядящих вполне безобидно.       Надежда до ночи проветрить комнату вселила в Шэя новые силы, и по лестнице он сбежал, перепрыгивая через ступеньку. Хозяин гостиницы, деликатно пытающийся зевать с закрытым ртом — небось, вставал ни свет ни заря — охотно продал постояльцу бутылку. Шэй расплатился шиллингами и смутно почувствовал, что его явно надули по цене, но спорить не стал.       Остатки сыра тоже в окно закидывать не стал, разумеется. Впрочем, бочка с отходами позади сырной лавочки воняла так, что мистер Кормак поспешил поскорее убраться подальше.       Ночь вступала в свои права, жизнь на улице начинала стихать, и когда Шэй возвращался, мистер Руэль, должно быть, уже ушел спать, да и прочие постояльцы не казали носу.       Хэйтем к приходу любовника успел почти дожевать свой сыр, и даже амбре в комнате стало полегче.       Мистер Кенуэй отсалютовал любовнику стаканом и позвал:       — Садись, Шэй. Не зря же виски покупал? И вытащи бутылку из кармана, а то выглядишь, как последний пьянчуга. И не вздумай набраться. Не годится прийти к великому магистру, благоухая вчерашним.       — Я же грязный пэдди, — хмыкнул Шэй. — Мне можно. Я еще могу покачиваться и делать каменное лицо, как на балах с Женевьевой.       — Чтобы я мог небрежно заявить, что мой спутник, конечно, неотесан, но зато отличный любовник? — хмыкнул мистер Кенуэй.       Шэй собирался было ответить в тон, но промолчал. Хэйтем... флиртует? Должно быть, обстановка родной Англии на него действует бодряще.       Мистер Кормак плюхнулся на кровать рядом, не заботясь о том, как выглядит, и откровенно оглядел возлюбленного. Мог поклясться, что тот прекрасно чувствует взгляд, но на лице Хэйтема при этом ничего не отражалось, кроме легкой усмешки и заметного удовольствия от хорошего пойла.       Шэй перевел взгляд на стол, убедился, что его будет достаточно легко отодвинуть, если будет мешать, и молча стянул сначала сюртук, а потом и рубаху. По плечам сразу повеяло прохладным воздухом от окна, но закрыть его сейчас было немыслимо — запах еще только начал выветриваться.       — Решил сразу продемонстрировать? — осведомился Хэйтем. Кажется, его это абсолютно устраивало.       Шэй не нашелся с ответом. Да и что на это ответишь? И так все понятно. Поэтому он поднялся, забрал из руки Хэйтема стакан, отпихнул стол и произнес, глядя сверху вниз:       — Лучше сейчас, пока я не набрался.       — Романтично, — скептически заметил мистер Кенуэй, но смотрел все равно с интересом.       — Раздевайся, — в ответ усмехнулся Шэй. — Иначе я, дикий кельт, в порыве страсти...       — Что ты несешь... — Хэйтем даже глаза прикрыл, хотя в его голосе и звучали смешливые нотки, но раздеваться действительно начал — приподнялся и стянул верхние тряпки, оставшись в рубахе и нижних штанах.       Шэй галантно отступил, чтобы не мешать любовнику. Да и самому о сапогах и портках позаботиться не мешало, потом-то времени не будет. Мистер Кормак тоже отдаленно скучал по Кенуэй-холлу, но уж лучше гостиница, чем капитанская каюта — ночью, а днем — невозмутимая рожа старпома Куинна, который за лишние часы на руле получал повышенное довольствие рома и делал вид, что так и должно быть.       За то время, что Шэй раздевался, Хэйтем успел опуститься обратно на постель и смотрел оценивающе — но уже не в глаза. На скулах его проявилась краска, а во взгляде — нетерпение. Шэй чуть не оступился, пока стягивал штанину — Хэйтем мог бы и подождать с такими взглядами. Но стоило нависнуть над любовником — и в нижних штанах сразу стало тесно.       Губы любовника приоткрылись, и Шэй склонился для поцелуя, хотя в голове мелькнуло, что стоит сейчас надавить на них пальцами — и Хэйтем уступит. Но тогда до поцелуев дело не дойдет, да и вообще все слишком быстро и начнется, и закончится. Хотя последнее время упреков в несдержанности мистер Кормак не получал.       Хэйтем охотно позволил себя целовать, и Шэй привычно ощутил, как в голове мутится. Дразнящие прикосновения языка, умелые ласки... Мистер Кормак опустился коленом на постель, придавил любовника собой и потерся о его бедро. Хэйтем попытался было отстраниться, но Шэй позволил ему только глубоко и судорожно вздохнуть, а потом с силой обхватил за затылок и снова прижал.       Мистер Кенуэй выгнулся ему навстречу, Шэй чувствовал его желание через ткань. Пришлось отпустить — дыхания не хватало. Грудь Хэйтема часто вздымалась, и Шэй припал к коже губами, терзая воротник, чтобы расстегнуть пониже. Наверняка оставлял следы, но... Это же Англия, октябрь, кто увидит-то?       Ниже воротника опуститься было нельзя, и Шэй задрал рубаху, но отвлекся на ощущение горячей кожи под ладонью. Теперь уже не казалось, что в комнате холодно. А коснувшись кожи, удержаться Шэй уже не мог и потянул за завязки на штанах. И полез, конечно, как только ткань разошлась. Обхватил ладонью, приласкал — коротко, потому что штаны стали мешать, избавить любовника от них следовало побыстрей.       Хэйтем приподнялся на локте, позволил со сдавленной руганью стянуть с себя портки и попытался что-то сказать, но Шэй все-таки выполнил то, что хотел — вошел пальцами в рот и с восторгом ощутил, как плотно сжимаются губы. Хэйтем всегда брал пальцы в рот горячо и многообещающе, даже если ничего другого делать не собирался. Просто умел сосать и в любом деле проявлял скрупулезность и неукоснительно следовал собственным правилам.       Свободной рукой Шэй притянул к себе любовника за бедро, и на это Хэйтем тоже не возразил. Напротив, по пальцам скользнул язык, словно в поощрение. Веки мистер Кенуэй опустил, но Шэй все равно видел, что тот, не отрываясь, смотрит на вбитый под кожу предплечья рисунок парусника. Шэй припомнил, как любовник стонет, если его, стоящего на коленях, прижать разрисованной рукой за затылок — и понял, что больше терпеть не в состоянии.       Пальцами Шэй выскользнул и с нескрываемым удовольствием оглядел потемневшие губы. Хэйтем взгляд поймал и сощурился:       — Как ты сказал? Дикий ирландец?       — Дикий кельт, — поправил его Шэй и не остался в долгу. — Помнится, когда-то ты говорил мне, что абордаж и близость — вещи разные, но знаешь, Хэйтем, по-моему, тебе нравится совмещать.       — Так это смотря какой абордаж, — фыркнул Хэйтем. — И какая близость. Пожалуй, чему-то ты выучился, капитан Кормак.       На это можно было бы много чего сказать, но Шэй предпочитал доказывать не словом, а делом, а потому придавил любовника за плечо и склонился ниже. Не глядя пошарил в кармане сюртука, с умыслом отброшенного на кровать, и подбросил на ладони хорошо знакомый пузырек. Машинально прикинул — пожалуй, можно и без утомительной подготовки. С момента, когда «Морриган» причалила в Портсмуте, минуло всего два дня...       Мистер Кенуэй, вероятно, считал так же, ничем иным объяснить его действия было нельзя. Хэйтем потянулся рукой к гульфику нижних штанов Шэя и расстегнул пуговицы, а потом и требовательно скользнул рукой под ткань. Если бы считал, что сначала стоит подготовиться к близости, дразнить чувствительную плоть было вовсе ни к чему.       Шэй шумно перевел дыхание — это Хэйтем тоже делать умел. Ладонь плотно обхватила ствол, а большой палец скользнул по головке. Мистер Кормак безотчетно подался бедрами вперед и услышал, как тяжело дышит любовник.       — Как в юности, — ляпнул Шэй, не подумав. — Еще и потом несет. Потными носками, как в кубрике.       — Не потом, а сыром, — поморщился Хэйтем и руку убрал. — Моя юность была лишена столь... изысканных эпизодов, но когда я был здесь в последний раз... мне было двадцать восемь тогда... Я смотрел на... одного из соратников по Ордену.       Шэй смутно подумал, что слышать это неприятно — наверное, примерно так же, как Хэйтему слушать в такой момент воспоминания о кубрике, поэтому Шэй любовника отпустил и поцеловал, как будто извинялся. Ответил Хэйтем не сразу, но все-таки ответил, и Шэй куда аккуратнее его передвинул — чтобы потом опрокинуть было проще.       — Шэй... — Хэйтем вырвался и вскинул голову. — Давай уже, иначе я воспользуюсь тобой сам.       — Это как? — мистер Кормак даже приостановился.       — Как-как... — буркнул мистер Кенуэй. — Примерно так.       Шэй почувствовал, что тот сильным движением притягивает ближе. Бедра Хэйтема раскрылись, а на пояснице сомкнулись щиколотки. Угроза была вполне реальной — сейчас ведь и в самом деле воспользуется. И Шэй сработал на опережение — уложил любовника на постель и поспешно плеснул на ладонь маслом.       — Уже лучше, — расслабленно оценил мистер Кенуэй. Железная хватка на плече немного ослабла. — Уверен, в британском Ордене большинство считает, что я посвятил тебя в тамплиеры исключительно для того, чтобы ты исполнял мои нескромные прихоти. Ну, так исполняй. Зря я, что ли, тебя себе завел?       Шэй смешливо фыркнул, но приказ магистра выполнил — и действовал вовсе не так, как полагалось бы грубому матросу-ирландцу. Как бы Хэйтема ни вдохновляло подобное отношение, в вопросах тела он был ценителем более чуткого подхода.       Хэйтем знакомо прикусил губу, когда Шэй надавил скользким от масла членом, и охнул, стоило войти сильней. Шэй усилием воли заставил себя переждать, а когда продолжил, начал ласкать естество любовника такой же скользкой ладонью. Хэйтем свел брови, негромко простонал, но подался навстречу, и мистер Кормак остановился уже только тогда, когда овладел им полностью. Плоть в ладони оставалась твердой, но первое время Шэй любовника щадил: входил медленно, выскальзывал еще медленнее и осторожнее, — но позже сдержанность начала уступать желанию наконец расслабиться, отпустить себя и со вкусом Хэйтема отыметь.       И, кажется, Хэйтем это желание оценил. Губы его приоткрылись, ресницы подрагивали... Шэй усилил натиск и добился негромкого стона. Хэйтему явно было не слишком удобно, упора у него не было, а потому мистер Кормак решил проблему просто — развел колени любовника шире и прижал за бедра. В таком положении было много удобнее, и Шэй быстро набрал темп. Хэйтем часто дышал и, хотя не стонал больше и двигаться навстречу не мог, настолько сильно сжал пальцы на смявшемся покрывале, что сомневаться в том, что ему нравится, не приходилось.       Легкая неловкость, вызванная не слишком подходящим ко времени разговором, прошла, и теперь Шэй двигался сильно и ровно. Наслаждался тем, как его принимает любовник, наслаждался податливым телом, доверительной, откровенной позой. Хэйтем потянулся к себе рукой, и Шэй проводил это движение взглядом. И хотел бы помочь, да нечем было.       Теперь Шэй и сам прикрыл глаза. Иногда, приподнимая веки, выхватывал что-то: то, как Хэйтем облизывает пересохшие губы; то, как сжимаются его пальцы на напряженном естестве. Однако ни с чем не сравнимое удовольствие переполняло все сильнее, и вскоре Шэй уже с трудом соображал. Хрипло от долго молчания и сопения рыкнул, врываясь в любовника, крепче придержал, едва ли понимая, что причиняет боль. Но Хэйтему это, кажется, уже не мешало. Шэй мельком видел, как замерла рука мистера Кенуэя, а тело вздрогнуло. Мигом позже пришло осознание — и Шэй в пару движений сорвался, ощутив, как плотно его зажимает Хэйтем.       С трудом отдышался, вышел и только после этого разжал пальцы. Хэйтем почти сразу сдвинул ноги, но мистер Кормак успел заметить красные пятна на коже. К утру это будут уже синяки.       — Спасибо, — невозмутимо бросил Хэйтем, но сразу сменил тон. — Шэй... Абордаж у тебя получается не хуже.       — У тебя тоже, — тактично, но все равно немного неловко заметил мистер Кормак. — Хочешь, принесу полотенце?       — Это просто верх твоей галантности... — покачал головой мистер Кенуэй. — Принеси.       Шэй постарался повести себя как можно предупредительней — и, ополоснув в уборной лицо холодной водой из бочонка, подпихнул любовнику полотенце настолько деликатно, насколько умел. Если вообще умел. И даже отвернулся, чтобы не смотреть.       Мистер Кенуэй успел привести себя в порядок и даже натянуть нижние штаны, когда Шэй, глядя в открытое окно на то, как фонарщик с лестницей доливает масла в фонарь, заметил:       — Мы в Лондоне, Хэйтем. Это твоя родина. Каким ты помнишь Лондон?       — Таким же, — откликнулся тот. — Здесь мало что поменялось, и оттого те изменения, что я вижу, кажутся еще заметнее.       — Если бы я уехал из Нью-Йорка в детстве, — Шэй задумался и повернулся. — Или даже в юности... И попал бы туда сейчас, то, наверное, с трудом бы его узнал.       Хэйтем аккуратно опустился на сбитую постель и неуверенно предложил:       — Может быть, ты захочешь побывать... скажем, в Дублине? Ты говорил, твои родители оттуда родом. Мы вполне можем, когда завершим нашу миссию, так или иначе.       — Нет, — Шэй даже слегка улыбнулся, но улыбка получилась горькой. — Я бывал в Дублине, несколько лет тому назад. Был вынужден отвести «Морриган» в сторону, чтобы не встретиться с одной из британских армад. Строго говоря, мне не нужно было идти до Дублина, но я оказался довольно близко — и решил, что пара дней в запасе у меня есть. А еще мне было интересно.       — Что-то было не так? — тревожно спросил Хэйтем. — У тебя были проблемы и... со своими? Ирландцами?       — Нет, — Шэй устроился рядом с любовником и откинул голову на подушку. — Проблем не было. Я побродил по городу... Зашел в церковь, где мои родители когда-то венчались перед тем, как уехать в Америку. Отец рассказывал... Я даже попробовал молиться, но вдохновения не было. Знаешь, Хэйтем, все это было... отчасти странно, отчасти грустно. В Дублине на меня никто не смотрел косо, а местные моряки в таверне выпили за меня, наверное, несколько бочек эля. Родным моим языком стал английский, но я знаю ирландский — писать, правда, не умею, только говорить. То есть я думал, что знаю. А когда оказался в Дублине, выяснил, что у меня кошмарное английское произношение.       — Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? — коротко спросил Хэйтем. — Я бы понял тебя. Мы могли бы это обсудить.       — Да нечего тут обсуждать, — пожал плечами Шэй, вглядываясь в сероватый отблеск от фонаря на потолке погрузившейся в ночной мрак комнаты. — Моя родина — Нью-Йорк. И здесь, в Лондоне, мне как никогда хочется защищать Америку.       — Иди ко мне, — позвал Хэйтем и, когда Шэй подобрался поближе, укрывшись одеялом, притянул его к себе, подставив плечо. — Я не могу тебе ничего обещать, Шэй, но сделаю все, чтобы эта война закончилась в пользу Америки. Если будет нужно, убью великого магистра. В конце концов, мне не впервой.       — У нас есть Коннор, — усмехнулся Шэй. — Его Кредо убивать тамплиеров не только позволяет, но и одобряет. Кстати, может быть, скажешь, кто этот... тамплиер, на которого ты смотрел? Если вы когда-то были в хороших отношениях, то, может, имеет смысл обратиться к нему?       Мистер Кенуэй покачал головой:       — Я только смотрел, Шэй. Я не лгал, близкие отношения с мужчинами до тебя у меня были только с Анри, и это был один поцелуй, ничего более. То есть я бы, может, и хотел более, но не сложилось. У меня вообще обычно не складывалось. А с тем, про кого ты говоришь, мы не были в хороших отношениях. Впрочем, в плохих — тоже. Мы вообще не были в каких-то отношениях. Он кружил голову многим леди, в том числе и из Ордена. И я, как ни печально это осознавать, тоже пал жертвой его обаяния. Спасибо Отцу Понимания, что к тому моменту я был более рассудочен, чем в юности, а потому не наговорил глупостей и не сделал ничего, о чем бы потом всю жизнь жалел.       — А о том, что не сделал, не жалеешь? — на всякий случай поинтересовался Шэй.       Хэйтем покачал головой, обнимая за плечо:       — Нет, не жалею. Я вообще ни о чем не жалею, Шэй. В конце концов, я и о таком никогда не мог мечтать — что у меня будет сын, которым я смогу гордиться. Что у меня будет... будешь ты. Хотя я, наверное, сам делал все, чтобы у меня не было близких людей.       — Я тоже не думал, что у меня будет семья, — пробормотал Шэй, удобнее устраиваясь на плече. — Ты и сын. Когда-то думал, что буду всю жизнь моряком. Можно, конечно, семью завести... Ну, вот как у Куинна. У него, кажется, девять детей, и он их любит, привозит подарки, возвращаясь из плавания, но путается, кто старше — Лили или Элис. У меня тоже так могло бы быть, но я этого не хотел. У меня с боевыми подругами с детства не задалось. Потом я стал ассасином, и мне даже стало полегче — у большинства ассасинов семей нет. Дети бывают, да, но именно семей обычно нет. А потом ты появился... И знаешь, тогда мне стало наплевать на все, что будет с моей жизнью. А когда Коннор появился в твоем доме, я сразу воспринял его и своим сыном тоже. Не ревновал, как бывает, когда новая жена ревнует мужа к детям от предыдущей.       — Я тогда удивился этому, — тихо проговорил Хэйтем. Он тоже глядел за окно на ночной Лондон. — Я не знал, что у меня есть сын, был в растерянности... Хорошо, что ты был рядом со мной. Боюсь, если бы не это, мы бы с Коннором никогда не нашли общий язык.       — Это верно, — согласился Шэй. — И потом тоже. Вы же с ним всегда ругались так, словно на вас двоих свет клином сошелся.       — Ты всегда умел находить... компромисс, — задумчиво кивнул Хэйтем. — Когда Коннор стал ассасином, я подумал, что, наверное, вы так понимаете друг друга оттого, что ты им тоже был.       — Отчасти — может быть, — согласился Шэй. — Но вообще-то я просто такой человек. Ты — не такой. Но это не значит, что ты чем-то хуже.       — Ты сейчас говоришь, как Коннор, — усмехнулся Хэйтем. — Он всегда, когда волнуется, начинает говорить так, словно английский ему не родной. Спи уже, Шэй. Или тебе еще виски нужно?       — Нет, я и так засну, — отозвался мистер Кормак. — Хотя Коннор прав, в Лондоне птицы действительно как-то уж очень галдят и стучат по крыше.       — Тогда спи.       — И ты тоже, — Шэй закрыл глаза и уткнулся носом в ямочку над ключицей любовника.