Дело всей жизни

      — Странная тенденция, — мистер Кенуэй прочел очередной короткий отчет и поднял голову, привлекая к себе внимание Шэя.       Мистер Кормак обычно отчетов не читал. Он сочетал в себе должности советника и завхоза одновременно, оставив любовнику право единолично заниматься стратегией и политикой. Но Хэйтем нередко советовался — хотя бы потому, что Шэй обычно смотрел на положение вещей совершенно с другой стороны.       — Что не так? — поинтересовался Шэй, отвлекаясь от подсчета прибывших грузов от союзной Испании.       — Я наблюдаю за всеми друзьями Коннора... — пробормотал Хэйтем и уточнил. — За всеми его друзьями, чье мнение для него имеет значение, и кто при этом способен действовать, а не только шнырять по городу. И мне докладывают о том, что все трое ближайших подручных Коннора покинули город. Это не может быть совпадением.       — Возможно, Коннору где-то требуется помощь Братства? — предположил Шэй. — Вашингтон планирует наступление, но может чего-то не знать.       Хэйтем кивнул:       — Мне известно о том, что планируется нападение на Паулус-Хук, Вашингтон объявил об этом в Мидлбруке еще десять дней назад. Вполне возможно, что и собрался. Но Коннор не склонен помогать ему явно.       — А местные ребята и не склонны работать явно, — парировал Шэй. — Настоящие ассасины, работают в тени. Вполне вероятно, что Коннор тоже удрал.       — Вот это меня и беспокоит... — пробормотал Хэйтем. — Должно быть, планирует что-то масштабное.       В дверь постучали, и Хэйтем торопливо сжег распечатанное послание на подставке подсвечника, а остальные запер под ключ. И прошел к двери кабинета, встречая того, кто осмелился нарушить покой.       Шэй тоже поднялся с места. Он прекрасно знал, что в доме не принято беспокоить хозяев, если те работают, а раз кто-то позволил себе стучать, то на то должны быть веские причины.       — Мистер Кенуэй, — Энни пришла сама, не доверила кому-то из горничных. — Меньше пяти минут назад Руджеро, к сожалению, спугнул кого-то, кто пытался проникнуть на территорию поместья. Сбежалась охрана, но — по его словам — скорее, стоит ждать мастера Коннора. Руджеро узнал его чудные одежки. Подать ли чаю?       — Подайте, — кивнул Хэйтем, а глянув на часы, показывавшие половину восьмого вечера, добавил. — И будьте готовы накрыть ужин на троих.       Экономка, не говоря ни слова, поклонилась и ушла, а Хэйтем повернулся к Шэю:       — Я был прав. Что-то затевается.       Шэй вздохнул. Коннору сейчас, конечно, достанется. Хотя бы за то, что действовал грубо и был неосторожен.       Мистер Кенуэй спустился на первый этаж, распахнул настежь окна гостиной и столовой и насмешливо бросил:       — Ловушки расставлены, ждем.       — Как минимум нужно дождаться, пока охрана успокоится, — мистер Кормак выглянул в окно и презрительно поглядел на бестолково таскающихся по саду охранничков. — Хэйтем, на кой нам вообще нужны эти неумехи? Одни расходы от них.       Но мистер Кенуэй неожиданно остался серьезен:       — Примерно так и рассуждал в свое время мой отец. Он почти не держал охраны, полагаясь на бдительность псов и свои умения. И много позже, когда я перечитывал собственный дневник, я думал, что если бы охраны было больше, то это дало бы отцу время и преимущества. Серьезным противникам эти неумехи не могут противопоставить ничего, ты прав. Кроме жизни, которые могут спасти жизнь другим.       Шэй принял упрек. У него никогда не было своего дома, который нужно было бы защищать. Когда отец был жив, семья Кормак никому была не нужна — накоплений не было, дорогих вещей тоже. Позже домом Шэя стало поместье Дэвенпорт, но там охраной распоряжался Ахиллес. Позже была «Морриган», которая, конечно, была ему домом, но все же... А когда Шэй получил возможность осесть там, где хочется, у него не было необходимости налаживать быт — Хэйтем сделал это давно и на совесть. И, конечно, он куда больше знал о том, как и зачем охранять родной дом.       Охранники потихоньку успокаивались и занимали свои посты, а в кустах под окнами раздался с трудом уловимый звук. Шэй услышал только потому, что ждал, и позвал:       — Залезай.       Шуршание послышалось громче, и Шэй подал руку сыну, чтобы тот побыстрей перевалился через подоконник.       — А откуда вы знали, что я здесь? — полюбопытствовал Коннор, скидывая капюшон.       Хэйтему этого хватило.       — Откуда? — он сощурился. — Оттуда, что вы, мистер Кенуэй, работаете небрежно. Вы позволили себя увидеть, более того — узнать! Взбаламутили охрану, позволили противнику подготовиться к вашему визиту. А потом пришли в заранее заготовленный капкан. Неужели мистер Дэвенпорт, ваш наставник из Братства, учил вас действовать именно так?       — Если бы я шел к противнику, все было бы совсем иначе, — парировал Коннор. — К тому же, вы оба тоже были моими наставниками. Шэй, это просто нечестно.       Шэй открыл было рот, чтобы защитить сына, но тут пришла Энни с подносом и охнула:       — А вы уже тут, мастер Коннор! Прошу вас, господа. Если хотите, я к утру яблочный пирог заведу, уже свежие созревают.       — Боюсь, не пригодится, мисс Энни, — как-то даже грустно откликнулся Коннор. — Но спасибо. Не говорите, пожалуйста, что видели меня.       — Как скажете, — экономка пожала плечами. — Каждый раз, как вы появляетесь, вокруг что-то таинственное происходит. Тайна — так тайна, вы, главное, кушайте.       Мистер Кенуэй захлопнул окно и запер за Энни дверь. К былой теме он больше не возвращался, спросил куда серьезнее:       — С чем пожаловал, Коннор? Верно, не затем, чтобы проведать отца? Садись, не стой.       Шэй уселся за стол последним и сразу заметил, что Коннор, хоть и взялся за чашку, почти не пьет. И не ест.       — Я пришел предупредить, — глухо и четко проговорил Коннор, не глядя в глаза. — Если у вас есть возможность, из Нью-Йорка лучше уехать. Срочно.       — Вот как? — мистер Кенуэй приподнял бровь и откинулся на стуле.       Шэй машинально потянул из кармана трубку. Разговор предстоит долгий — Хэйтем не отпустит сына, пока не выяснит все, что сочтет нужным. И уж точно неприятный — ни о чем хорошем таким тоном не сообщают.       — Завтра будет поздно, — добавил Коннор. — Завтра, наоборот, будет лучше оставаться здесь.       — А вот с этого места поподробнее, — Хэйтем сцепил пальцы и бросил возлюбленному: — Курить в закрытом помещении — замечательная идея.       — Да пусть курит, — теперь уже Коннор заступился за Шэя. А потом вздохнул и опустил плечи. — Нынешней ночью планируется операция в ставке на Паулус-Хук.       — И что? — мистер Кенуэй остро поглядел на сына. — Что такого в этой операции? Чем она отличается от остальных? Что, в конце концов, угрожает тем, кто останется в городе? И почему это «что-то» грозит только до завтра, а завтра — уже нет?       — Хорошо, я расскажу, — сдался Коннор и так же, как отец, зеркально откинулся на спинку стула. — Исключительно ради вашей безопасности.       Шэй набил трубку, чиркнул спичкой и прикурил, стараясь, чтобы дым шел не в сторону Хэйтема. Напрасно. В таких случаях, вне зависимости от ветра почему-то действовало правило, что с подветренной стороны обязательно будет тот, кому неприятен дым. Однако Хэйтем даже не сделал замечания, настолько внимательно приготовился слушать.       — Вашингтон давно планировал что-нибудь сделать, — нехотя проговорил Коннор. — Его популярность в народе падает в обратной пропорции его действиям. Я не знаю, почему его планы не принимались. Возможно, они были не слишком... удачными. Но после того, как ему удалось избежать ловушки на Верпланке, он исполнился уверенности. Ну и немалую долю в его решении заняло то, что генерал Клинтон занял еще несколько удобных позиций. Было решено атаковать Паулус-Хук.       Хэйтем все-таки не выдержал:       — Почему именно его?! Мне доставили сведения из Конгресса, и я сразу подумал, что это твоих рук дело.       — Это не совсем так, — помотал головой Коннор. — Паулус-Хук действительно был в докладах, но там было только количество бойцов и вооружения. Вашингтон выбрал этот пост, потому что при успешном захвате этим можно здорово утереть нос Клинтону. Но... Чуть позже, отец. Я управляю добычей информации, и в моих силах было не допустить того, чтобы некоторые сведения достигли ушей Вашингтона, но на его решения я повлиять не могу. И когда я понял, что он туда собрался абсолютно всерьез, что он не отступится от своего... Нам пришлось действовать быстро, а потому... не очень аккуратно. Вот как сегодня я действовал в саду. Я достал информацию обо всем чем только можно, чтобы избежать потерь среди колониальной армии, но все равно сомневался в возможности выполнить план с той легкостью, на которую рассчитывает Вашингтон. И я понял, что мне придется вмешаться. Вашингтон планирует провернуть ночную операцию: незаметно наступить, быстро провести захват людей и припасов — и отступить. Я не знаю, насколько подготовлена армия, ведь это непросто. Так что... Действовать во мраке — мой... Почти долг.       Шэй случал всю эту довольно сбивчивую речь и молча курил. Действия сына выглядели логичными, но все это не объясняло необходимости срочно бежать.       — Хорошо, пусть так, — проговорил он сосредоточенно и пыхнул дымом. — Поможешь. А дальше что?       Коннор досадливо поморщился, но в глаза не глядел, только выпалил сердито:       — У меня был план лагеря и еще всякие интересные штуки, но когда я попробовал наметить стратегию своих действий, то понял одну вещь: Клинтон не может не сложить два и два. У Вашингтона слишком много сведений, которые он узнать никак не мог. Особенно за десять дней. Если операция пройдет неудачно, колониальная армия потеряет солдат. Если удачно, то Клинтон догадается, что его кто-то сдал. Кто-то из Нью-Йорка — ведь Паулус-Хук совсем рядом, а еще в городе хватает людей, которые даже не скрывают того, что они сочувствуют... не лоялистам. И ты, отец, в их числе. Ты общаешься с колонистами, а Шэй...       Мистер Кормак заметил:       — Официально меня в городе нет. Капитан Кормак, владелец каперского патента, в Нью-Йорк легальным путем не прибывал.       — Но ты здесь, — возразил Коннор. — И, в общем-то, не скрываешь имени. Я не знаю, что может вызвать у лоялистов подозрения. Все мои товарищи, которые по моему совету убрались из города, здесь живут... только де-факто, так скажем. И если среди ваших друзей есть такие, которым есть что терять, если в их дом постучатся солдаты Короны, им тоже лучше покинуть Нью-Йорк. Завтра тут может начаться все что угодно.       Мистер Кенуэй не выдержал, поднялся и начал мерить шагами комнату — ему это помогало думать.       — Так... — протянул он вслух не слишком громко, словно размышляя вслух. — Вашингтон выбрал самый близкий к Нью-Йорку пост, разумеется, из-за расположения. Дурацкая бравада! Показать противнику, что у него под носом можно повытащить из-под его охраны все что угодно. В плане популярности это, конечно, поможет. Правда, не поможет в плане поставок по Гудзону и может сильно навредить каналам связи, но это такие мелочи, право...       — Может, это не так уж плохо, — бросил Шэй. — Показать противнику, что он уязвим, бывает полезно.       — Это только в том случае, когда есть уверенность, что ты владеешь ситуацией, — возразил Хэйтем. — А когда этим ты подставляешь своих же собственных агентов... Так себе решение. Но дело сделано, Вашингтон не отступится. Полагаю, Коннор вполне способен обеспечить успешное выполнение.       — Я постараюсь, — устало отозвался сын. — Но это трудно. Я даже не могу просчитать, что может пойти не так.       — Все всегда идет не так, — слегка улыбнулся ему мистер Кенуэй. — Рассчитывай на это. Шэй... Тебе действительно, пожалуй, стоит покинуть город.       — Не понял, — мистер Кормак свел брови и вынул изо рта трубку. — А ты останешься?       — Да, — кивнул Хэйтем. — Мне очень трудно что-либо предъявить. Общение с колонистами обвинением выступать не может. Со шпионами я напрямую не общаюсь, только с Тёрнером, но мистер Тёрнер прекрасно понимает, в чем сила и слабость его позиций, а потому я не сомневаюсь, что у него найдутся свидетели на любое время.       — Я тоже ни с кем не общаюсь, — нахмурился мистер Кормак. — Более того, последние десять дней я покидал Кенуэй-холл только для того, чтобы прогуляться с тобой и купить вина.       — Достаточно чуть глубже копнуть — и выяснится, кто ты и что, — фыркнул Хэйтем. — Но дело, в общем-то, даже не в этом, поскольку в заговоре тебя тоже действительно обвинить трудно. Дело в том, что тебе следует позаботиться, чтобы мистер Ли и мистер Блессингтон безопасно покинули Нью-Йорк. Объяснишь все Роберту... Его семья все равно не могла бы прибыть в Нью-Йорк, пусть дождется своих... к примеру, в Бостоне. А мистеру Ли давно бы неплохо занять свой пост, срок его отстранения от службы подошел к концу, пусть едет к Вашингтону и налаживает с ним отношения.       — О, он будет в восторге, — фыркнул Шэй. — А когда мне возвращаться? И как?       — Там видно будет, — пожал плечами Хэйтем.       — Если хочешь, Шэй, можешь отправиться в Паулус-Хук со мной, — подал голос Коннор. — Или ты не успеешь?       — Не уверен... — мистер Кормак задумался. — Откуда планируется наступление?       — С северо-запада, — откликнулся Коннор. — Больше неоткуда, потому что наступать со стороны Нью-Йорка... самоубийство.       — Логично, — так же задумчиво кивнул Шэй. — По Гудзону — не больше мили. Или немногим больше... А это мысль! Ворота, разумеется, под контролем британцев, а вот взять лодку... Вот только коней на лодке не перевезешь.       — Там чуть дальше по Гудзону есть деревня, — сообщил Коннор. — Я же разведывал, знаю. Лошадь и телегу можно будет купить, только учти, что британцы, когда расположились на пристани, неплохо в этой деревне пошуровали, так что обойдется дорого.       — Меня больше волнует, как я в лодке «пуговок» Чарльза повезу, — ляпнул Шэй. — Они же неуправляемы. Но это мои проблемы. Хорошо, Коннор, я приду к полуночи на северо-запад от лагеря. Если не появлюсь, можешь считать, что у меня что-то пошло не так.       — Там есть старый маяк, — сообщил Коннор. — Немного обрушился, и света на нем нет, но найти можно. Буду ждать тебя до полуночи. Если придешь, а меня там нет, значит, что-то не так пошло у Вашингтона.                            2 сентября 1779, Нью-Йорк              Шэй расслабленно полулежал в кресле, вытянув ноги в домашних туфлях. Летняя жара наконец-то пошла на убыль, и вечера стали приятными и какими-то... ленивыми. Мисс Энни уже распорядилась хорошенько прочистить каминные трубы — готовилась к зиме, но пока трудно было представить, что скоро пойдут дожди, улицы размякнут, а к ночи захочется прикрыться пледом и устроиться у огня.       Хэйтем по-прежнему много работал, однако любовника к работе не припрягал. Разумеется, это только пока — пока мистер Кормак законно отдыхал от двух с блеском провернутых операций. Шэй даже прикрыл глаза, щурясь на темнеющий золотистый свет из-за занавески. Оба начинания закончились столь успешно, что приятно было вспомнить.       — Шэй, — окликнул его мистер Кенуэй.       — М? — вопросительно приоткрыл глаз мистер Кормак. — Помочь?       — Да нет, я уже заканчиваю, — Хэйтем даже слегка улыбнулся. — Просто ты так соблазнительно лежишь... Может, подать тебе вина?       В первый, наверное, раз в жизни Шэй испытал разочарование, когда ему предложили выпить! Но отказываться, когда Хэйтем сам предлагает, было слишком расточительно, так что Шэй кивнул:       — Давай.       Мистер Кенуэй поднялся, оставив незаконченное письмо, и достал из бюро бутылку и бокал. Долго со скрипом завинчивал штопор, а потом собственноручно наполнил бокал и протянул любовнику:       — Пей, герой.       — А ты? — Шэй подтянулся на локте и поднял голову.       — А я сейчас допишу и составлю тебе компанию.       Мистер Кормак стек по креслу обратно. Разумеется, шабли. Что же еще мог предложить Хэйтем, если предлагал составить компанию? Утешало то, что таких бутылок в бюро еще штук... несколько, так что можно расслабиться и наслаждаться уютным вечером. У Шэя еще оставалось около четверти часа, так что можно было со вкусом припомнить события минувших дней.       Ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа выдалась жаркой, несмотря на то, что было прохладно и очень темно. Поужинать Шэй тогда не успел, и это, может, было и к лучшему, потому что действовать пришлось быстро. После разговора в столовой Коннор растворился на нью-йоркских улицах, а сам Шэй немедленно отправился в дом к Чарльзу, где сразу после его прихода поднялась суматоха.       Надо отдать должное мистеру Ли, собрался он очень быстро, но с собаками, разумеется, расставаться не пожелал. «Куда же я без моих пуговок? — сурово сказал он тогда. — Я лучше без сорочек поеду».       Шэй предпочел бы сорочки, потому что они не будут лаять, скакать, выворачиваться из рук и устраивать диверсии, но спорить не стал. Мистер Блессингтон собрался еще быстрее — у него из вещей было только то, что одолжил и купил ему Чарльз, поскольку кроме рваной рубахи, частей гардероба охранника из Брайдуэлла и тамплиерского кольца у Блессингтона ничего не осталось.       Путешествие до пристани оказалось кошмарным, но это Шэй потому так думал, что не знал тогда, насколько кошмарной будет переправа в лодке. Генрих, Екатерина и Анна с восторгом восприняли долгую прогулку, а в лодке метались по дну и подвывали. Шэй сидел на веслах, подпираемый сзади дорожным сундуком, и мысленно молился всем святым, чтобы это поскорее закончилось.       В деревне пеструю компанию приняли довольно враждебно, но лошадь продали. Цена действительно оказалась круглой, за такие деньги можно было купить отличного рысака, а не меланхоличную кобылу средних лет. Нормальной телеги не нашлось (а те, что были, местные продавать отказались), поэтому пришлось купить тачку на двух колесах, в которую поместился сундук и притихшие от впечатлений шпицы. Бедная лошадь аж присела, когда на нее, груженую не слишком тяжелой тачкой, забрались двое мужчин, но послушно побрела... в никуда. Шэй не мог подсказать, куда отправиться, но у мистера Ли были деньги, хорошо подвешенный язык и героическая решимость устроить своих «пуговок» в приличных условиях, поэтому мистер Кормак не волновался.       Волновался он за другое. Борьба с непослушными собаками заняла немало времени, торги и сборы — тоже, а потому к месту встречи с Коннором пришлось мчаться не разбирая дороги. В прямом смысле: ночь была темная, безлунная, Шэй не видел, куда ступает, и только особое зрение помогло добраться до места, не повалявшись в овраге или в луже.       Мистер Кормак не знал, сколько времени. Чтобы посмотреть на часы, нужно было зажечь огонь, а делать это он закономерно опасался. И никогда бы в жизни не нашел этот маяк, если бы не обострившееся чутье. И — немного — одинокий огонек дозорного в лагере.       Коннор первым тихо свистнул, обнаруживая себя, и Шэй остановился. Гонка подошла к концу, можно было расслабиться... на пару минут, потому что сын сразу начал торопливым шепотом докладывать обстановку. До начала штурма оставалось четырнадцать минут, отряд некоего Генри Ли уже собрался в кромешной темноте и был готов к наступлению.       Операцию провернули в два счета. Коннор больше ругался, когда объяснял рекогносцировку, но так Шэй понимал даже лучше, а потому взялись вдвоем и дружно. Дозорных «сняли» издалека, тут очень помогла усыпляющая граната. Отряд майора Ли ворвался в редут, и развернулось одно из самых запомнившихся Шэю в жизни сражений.       В темноте метались десятки солдат, кто-то с кем-то дрался, кто-то пытался бежать, кто-то вылезал из палаток, очумело пытаясь понять, что происходит. Если где-то вспыхивал свет, то он только слепил и быстро гас. Сначала Шэй был вынужден пользоваться особым зрением, позже глаза привыкли, и он наловчился определять британцев и без орлиного зрения — по форме, по треуголкам и по выкрикам. Зато можно было не сомневаться — никому из отряда майора Ли и в голову не могло прийти, что за них, в темноте и неразберихе, бьются двое — ассасин и тамплиер.       В четвертом часу начало светать, и битва, вопреки здравому смыслу, пошла на убыль. Молодой Генри Ли прекрасно понимал, что как только в Нью-Йорке станет известно о нападении — пиши пропало, а потому притязания на Паулус-Хук пришлось свернуть.       В сереющем туманном мареве майор Ли приказал уводить пленных и уносить все, что можно унести — и отряд отступил. Раненых увозили в телегах, не слишком с ними церемонясь. Убитых, как успел оценить Шэй, было несколько десятков, и среди них почти не попадалось разномастной колонистской формы. Шэй задумчиво обыскал одного из погибших британцев — сразу видно, по форме, непростой был человек — и присвистнул, призывая Коннора. И тот пришел — перемазанный кровью, но чертовски довольный.       — Спасибо, — выдохнул Коннор тогда. — Ну и ночка.       — Надо валить отсюда, — поддержал его Шэй. — А то сюда сейчас с другого берега понабьются.       И когда разоренный лагерь уже остался позади, Шэй видел, что на Гудзоне полным-полно канонерок. Да, это была маленькая, но победа.       Потом еще была долгая дорога в предрассветном тумане, а когда туман начал рассеиваться — ночевка в чьем-то сарае для сена. Шэй к тому моменту уже настолько вымотался, что сразу плюхнулся в кучу сена, а сил хватило только на то, чтобы зарыться поглубже. Коннор выразил надежду, что хозяину сарая не придет в голову поворошить сено вилами, и упал где-то рядом. Шэй провалился в сон почти сразу под шуршание сена и сопение Коннора.       Коннор проснулся первым — ближе к полудню. И поделился с приемным отцом сухим пайком и водой из кожаного бурдюка.       Домой Шэй вернулся только через несколько дней, когда от Коннора условленным образом прилетела весть о том, что «круги на воде» поутихли, и приехать в Нью-Йорк можно без опасений. Дома Хэйтем первым делом сообщил, что получил письмо от мистера Ли и что британская армия приостановила свое продвижение. И даже сдержанно похвалил за мастерски выполненную миссию. Так что отдыхом Шэй наслаждался абсолютно заслуженно.       Мистер Кенуэй широким росчерком подписал письмо, сложил, подержал брусок сургуча под свечой и запечатал послание перстнем. Долго разглядывал сложенную бумагу, словно сомневался, отправлять или нет, но все-таки поднялся, подошел к двери и, призвав кого-то из охраны, наказал:       — Баркли-стрит, мистеру Тёрнеру.       Ответа Шэй не слышал — он уже предвкушал уютный вечер, а потому почти не обратил на это внимания. Хэйтем вернулся и достал второй бокал — для себя.       Еще на столе были яблоки, Энни не соврала, их в этом году было множество, но Шэю было лень тянуться, а потому мистер Кенуэй впихнул ему в руки и яблоко. Шэй откусил, прожевал и спросил:       — Ну что?       Хэйтем вздохнул:       — Ты так изумительно формулируешь вопросы, что я теряюсь с ответом. Армия Вашингтона оставила лагерь на Мидлбрук и ушла к Вест-Поинту. И это тот редкий случай, когда колонисты именно «ушли», а не «отступили». Уже немало.       — Это ведь выше под Гудзону? — на всякий случай уточнил Шэй.       — Да, — Хэйтем прищурился, как будто что-то представлял, и добавил. — И это решение я считаю очень удачным. Поставки идут с северо-востока, а это значит, что британцы не могут перекрыть снабжение. По крайней мере, пока, у них на это просто не хватит сил.       — Стало быть, сейчас британцы будут абсолютно зря охранять Верпланк-Поинт? — улыбнулся Шэй.       Однако Хэйтем отрицательно покачал головой:       — Вряд ли. Передвижение армии скрыть затруднительно, а еще мне кажется...       Но что ему кажется, мистер Кенуэй договорить не успел. Оконная рама приоткрытого окна грохнула, раздался шум. Шэй даже не дернулся — знал, кто приходит в их дом таким образом. Разве что слегка удивился — обычно Коннор либо предупреждал о визитах, либо хотя бы вел себя приличнее. Смутное сожаление о тихом уютном вечере уступило место тревоге.       Мистер Кенуэй повернулся и отрывисто произнес:       — Окно за собой закрыть. Что случилось?       — Отец! — Коннор грохнул рамой еще раз, только теперь изнутри, и, рванувшись вперед, замер посреди кабинета. — Отец, я...       Шэй выпрямился, сел устойчивее и решительно отложил яблоко. Что-то случилось. И, кажется, страшное. Коннор не был ранен, не был перепачкан чужой кровью и даже ни в чем не обвинял, но его было лицо бледно, а глаза широко распахнуты.       — Отец, — повторил он и замолчал.       Хэйтем поднялся и вытащил из бюро уже не легкое шабли и не тонкий бокал, а что-то крепкое и низкий стакан. Налил примерно на треть и протянул сыну:       — Выпей. И расскажи.       Коннор залпом отхлебнул что-то ало-золотистое, поперхнулся, сам себя стукнул в грудь и выдавил:       — Вашингтон...       — Убит? — попытался угадать Хэйтем.       — Если бы! — Коннор замотал головой.       — А ну-ка, сядь, — Хэйтем подтолкнул его к стулу «для посетителей». — Мы не сможем помочь, если не будем знать, что произошло.       — Тут уже никто не поможет, — горько бросил Коннор, но послушно уселся.       Шэй видел, как сын оперся локтем о стол, обхватил голову и уткнулся невидящим взглядом в блестящую поверхность столешницы. Что, черт возьми, вообще могло довести его до такого состояния?       — Еще весной, — угрюмо проговорил Коннор, не поднимая головы, — мистер Вашингтон возмутился действиями «монстра Бранта» в Коблскилле, Вайоминге и Черри-Вэлли. Он осудил его только на словах, и все уже думали, что больше за этим ничего не последует. Но два дня назад... экспедиция генерала Салливана...       Шэй нахмурился. Имя генерала Салливана было ему знакомо, но он не мог припомнить, где его слышал, поскольку за последнее время этого имени среди командующих военными частями колонистов не попадалось.       — Того самого Салливана, которого генерал Хоу отпустил из плена с предложением мирных переговоров? — уточнил Хэйтем.       — Да, его, — Коннор кивнул и встряхнулся. — В общем, Вашингтон отправил Салливана на север.       — Мистер Салливан с вверенной ему армией выступил тридцать первого мая, — продемонстрировал осведомленность мистер Кенуэй. — Насколько мне известно, с целью урегулировать отношения с враждебными индейскими племенами.       — Урегулировать? — Коннор яростно вскинулся. — Это называется урегулировать?! Армия Салливана отлично подготовилась. Они сожгли больше сорока деревень! Убивали детей, женщин и стариков! Сожгли землю и запасы зерна, убили скот и уничтожили дома! И при этом не разбирались, кто там на стороне лоялистов, а кто — за колонистов. Сенека, каюга, онодага, ганьягэха... И даже онейда и тускарора. Те, кто выжили, остались посреди выжженной земли без всего. Многие из них доживут до весны?!       — Подожди, — Хэйтем взмахнул рукой. — Почему онейда? Про тускарора слышал, что не все поддержали колониальную армию.       — Потому что Салливан прошел этой дорогой всего за три дня, — выдохнул Коннор. — Думаешь, он разбирается в «ирокезах»? Думаешь, для него чем-то отличается вампум онейда от вампума сенека?       Шэй пошевелился, залпом допил вино и слабо пробормотал:       — Мощно. Воевать против женщин, детей, стариков и кукурузы — это же не британские укрепления штурмовать.       — И что теперь? — напряженно спросил Хэйтем.       — Салливан сделал, что хотел, и ушел, — хмуро ответил Коннор. — А что теперь будет с ротинонхсонни... Да поможет им Атаэнсик, потому что никто больше помочь не в силах. Ничто не восполнит этих потерь. Отец, как же так? Я даже не могу призвать к ответу того, кто отдал этот приказ!       Мистер Кенуэй налил ему еще и заговорил мягко, успокаивающе:       — Не можешь. Ты переживал за тех, кого погубил мистер Брант, а теперь переживаешь за тех, кто понес ответ за его преступления. Но кое-что сделать ты все-таки в силах. Ты можешь снарядить обозы из Дэвенпорта в пострадавшие земли.       — И что? — Коннор невидящим взглядом уставился на носки своих мокасин. — Я не могу оставить без средств к существованию тех, кому обещал заботу, а излишки... Это не покроет и половины утраченного, не считая того, что выжженная земля больше не будет родить.       — Коннор, — Хэйтем присел напротив сына и накрыл его руку своей ладонью. — Не ты ли мне говорил, что важна каждая жизнь? Кому-то эти «излишки» спасут жизнь.       — Ты прав, — глухо отозвался тот. — И я, конечно, распоряжусь.       — Погиб кто-то, кого ты знал? — Хэйтем наклонился, пытаясь поймать взгляд. — Кто-то, кто был тебе близок?       Коннор устало помотал головой:       — Насколько я знаю, нет. Мне не присылали поименных списков, но ведь моя деревня много ближе и в стороне, до нее генерал Салливан не добрался.       — А откуда ты тогда узнал? — рассеянно спросил Шэй. Услышанное пока в голове не укладывалось.       — Анэдэхи написала, — ляпнул Коннор. — А Раксота немедленно переслал письмо мне в Нью-Йорк.       — Это была ее деревня? — сочувственно уточнил мистер Кормак.       — Нет, — Коннор вздохнул. — В деревне Анэдэхи я был, она не очень далеко от моей. Но к ее клану воззвал родственный клан из сожженной деревни на севере. Я не знаю, как теперь буду смотреть ей в глаза. Ведь для нее я — «человек Вашингтона».       — Она и сама, в общем-то, «человек Вашингтона», — возразил Шэй. — Она участвовала в боях за колонистов и была в лагере Вашингтона, так что...       — Спасибо, отец, Шэй, — Коннор глядел грустно, но постарался слегка улыбнуться. — Я попробую хоть немного исправить то, что натворила армия Салливана.       — Собираешься туда отправиться? — поинтересовался Хэйтем.       — Нет, — Коннор пожал плечами. — Зачем? Люди, которые там живут, никогда не видели меня. Я могу помочь едой и тканями, а от моих слов никому легче не станет.       — Хорошо, что у индейцев есть ты, — Шэй наклонился вперед и ободряюще улыбнулся сыну. — Без тебя им было бы куда хуже.       — У них есть еще и Джозеф Брант, — мрачно откликнулся Коннор и отпил из стакана. — Его за особые заслуги взяла под крыло британская армия. Ходят слухи, что он устраивает вечера, где лоялистам прислуживают белые рабы. Очень пикантно.       — Тем изысканней то, что хозяин таких салонов — индеец, — добавил Хэйтем и отодвинулся, отпустив руку сына. — Вижу, тебе получше? Хочешь узнать, что происходило за последние дни?       — Да я и сам знаю, — Коннор, слегка порозовевший от крепкого, действительно стал чуть больше похож на себя. — Генерал Клинтон ужасно удивился, когда узнал, что колонисты его обошли. При этом присутствовал... один человек, он так и сказал: «Лицо у него было, как будто на его глазах лошадь курицу оседлала». Сразу приказал остановить марши в Коннектикуте и на несколько часов заперся у себя. А потом, когда вышел, велел «прочесать всё частым гребнем и найти гниду».       — Не нашел? — фыркнул Шэй.       — Кого-то нашел... — подумав, ответил Коннор. — Двоих повесили. Мне в донесении написали их имена, но я в жизни о таких не слышал.       — Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, — подумав, проговорил Хэйтем. — Мистер Дербишир докладывал, что английские солдаты приходили в приют на Баярд-Лейн и искали двоих добровольцев для работы, пообещав им по десять фунтов. Умные не пошли, об остальных история умалчивает.       — Вот скоты, — поморщился Коннор. — Наверное, Клинтон своим на хвост накрутил и потребовал немедленных результатов. Были бы тут мои ребята, отбили бы этих бедолаг.       — Зато теперь Клинтон думает, что уничтожил предателей, — Хэйтем не проникся. — И пусть так думает, иначе за ним будет труднее следить. Но меня, кстати, никто не беспокоил.       — Это хорошо, — сосредоточенно объявил Коннор. — Я опасался. Теперь Вашингтон стягивает все силы к Вест-Поинту, и взор генерала Клинтона обратится туда. Это не очень разумно — объединять армию. Если Вашингтона разобьют, войну мы проиграем.       — Как раз это разумно, — не согласился Хэйтем. — Место стратегически выгодное, у Вашингтона теперь есть разведка. Из Вест-Поинта можно отправиться в любом направлении, туда можно доставлять грузы на кораблях.       — Так-то да... — недоверчиво протянул Коннор. — Но это только пока. Клинтон отправил сотни людей на южное побережье, но если он соберет все свои силы здесь, Вест-Поинт не устоит.       — Это повод действовать решительней, — парировал Хэйтем. — Эта вылазка вам с Шэем неплохо удалась.       — Клинтон будет настороже, — возразил Коннор. — Если повторить, он куда внимательнее отнесется к тем, кого вешают. Нужно быть осторожнее.       Шэй только теперь отметил, что сын уже не первый раз подливает себе из пузатой бутылки.       — Коннор, ты ужинал? — нахмурился мистер Кормак.       — Не совсем, — сын удивленно посмотрел на него. — Я как раз ел, когда пришло письмо. Я прочитал — и сразу сорвался к вам. Мне нужно было... поговорить. У меня непростые отношения с племенами, и меня... никто не поймет.       Тут и Хэйтем обратил внимание, что бутыль ополовинена, и аккуратно уточнил:       — Мне, разумеется, не жалко виски, но не хватит ли тебе? Тем более если с ужином не задалось. Есть ты, наверное, теперь откажешься?       — Не хочу, — поморщился Коннор.       — Да пусть пьет, — вздохнул Шэй. — Мне бы тоже хотелось набраться, если бы я узнал, что кто-то захотел повторить «подвиги» Кромвеля.       — Кто про что, а ирландец про Кромвеля, — простонал Хэйтем. — Коннор, если желаешь пить дальше, то уясни, что ночевать ты будешь здесь. Иначе где-нибудь свалишься с дерева или крыши, или еще во что-нибудь вляпаешься.       — Хорошо, переночую здесь, — покладисто согласился Коннор. — А то я... в своем убежище один. Обычно мне это нравится, позволяет подумать и отдохнуть, но сейчас мне было бы там... неуютно.       — Тогда иди и ложись, — посоветовал Шэй. — Бутылку возьми с собой. Тогда тебя не придется нести до постели, если ты не рассчитаешь силы.       — Мистер Кормак у нас эксперт, — съязвил Хэйтем.       — Ладно, пойду... — Коннор допил стакан и поднялся, прихватив бутылку за горлышко. — А в моей комнате белье есть? Хотя плевать, какая разница-то...       — Там всегда есть белье, — сдержанно проговорил мистер Кенуэй. — Как раз на такой случай. Иногда его меняют, чтобы было свежим. Иди уже, а то и до кровати не дойдешь.       — Дойду, — запротестовал Коннор и запнулся о ковер. — Черт. Спасибо. Завтра мне будет стыдно, но это завтра.       Шэй проводил взглядом сгорбившуюся фигуру сына и вздохнул:       — Вашингтону повезло, что Коннор научился... сдержанности.       Мистер Кенуэй поджал губы:       — Надеюсь, он теперь спит с ножом под подушкой и ходит, оглядываясь. Честное слово, Шэй, я уже сам недалек от того, чтобы убить главнокомандующего. Тогда его портреты развесят в гостиных приличных домов, и будут вспоминать как величайшего поборника свободы колоний. И только риск проиграть всё, ради чего я работал последние двадцать лет, заставляет меня смириться.       — Неужели нет никого, кто бы мог подхватить упавшее знамя? — Шэй повернулся к любовнику.       — Нет, — ясно проговорил Хэйтем. — Вашингтон умеет не выпускать из рук инициативы, и Чарльз Ли — отличный пример. Я не осуждаю Вашингтона за это, стремление очернить противника вполне разумно. Но к этому неплохо бы позаботиться не только о чужой репутации, но и о своей. Он политик, и это заставляет меня надеяться, что предводитель страны из него получится лучше, чем предводитель армии. Пойдем в кровать, Шэй. Я планировал провести этот вечер более приятно, но... извини.       — Чего уж там, мне тоже тошно, — Шэй встал, запер окно и задул свечу.       В спальне было темно и тихо, но Шэй нащупал, что хотел, раньше, чем мистер Кенуэй зажег свет. Мягкая шерсть согрела пальцы, и мистер Кормак негромко проговорил:       — Пойду отнесу Коннору Рохвако. Ему не помешает хороший сон.       — Иди, — по голосу было слышно, что Хэйтем улыбается. — Если он уже спит, погаси свечу.       Коннор не спал, но, кажется, был уже близок к этому. Свеча на тумбочке была зажжена, рядом с ней лежали пистолеты и наручи со скрытыми клинками, а лук был устроен с упором в шкаф. Сам Коннор с уже распущенными волосами и в расстегнутой рубашке полулежал в постели. Шэй сделал вид, что не замечает потеков его на щеках и опухших век, подошел ближе и плюхнул игрушечного волка на тумбочку:       — Чтобы тебе снились хорошие сны.       — Спасибо, — Коннор вытер нос, но с бутылкой не расстался. — Может, Анэдэхи приснится. У нас это называется «одиннонк».       — И что это значит? — Шэй улыбнулся и присел на край кровати.       — М-м-м... — Коннор явно напрягся, пытаясь собрать мысли воедино. — Это то, что ты хочешь, чтобы приснилось — и оно тебе снится. Чаще всего — человек, но может быть и вещь, и событие. Но человек — достойнее, потому что желать вещей или достижений — не очень достойно. Их нужно добиваться, а не мечтать. Самый близкий перевод одиннонк — тайное желание души.       — Вот как? — Шэй склонил голову набок. — Тайное?       — Да сам не знаю, — Коннор завозился, выпростал свободную руку из-под одеяла и забрал Рохвако, усадив того себе на бедро и погладив по шкурке. — Я получил от Анэдэхи два письма. В первом она писала... много. Она не очень хорошо пишет, часто ошибается, но это показалось мне... милым. Писала, чего добился ее отряд и как обстоят дела в деревнях. А второе письмо... Оно совсем короткое, Шэй. И было видно, что она плакала, когда писала, буквы кое-где расплываются. Наверное, поэтому Раксота сразу позаботился о том, чтобы переслать. И это... странно.       — Что именно? — мистер Кормак не понимал. — То, что Ахиллес о тебе позаботился?       — Н-нет, — запинаясь, ляпнул Коннор. — Понимаешь, она же воин. Мне странно представить, что она писала — и плакала.       — Ты ей ответил? — подумав, уточнил Шэй. — Или только собираешься?       — Я думаю, что я приеду к ней, — Коннор булькнул бутылкой, отпил и выдохнул. — Это нужно. И даже если онейда будут враждебны ко мне... а они будут... Надеюсь, сумею объяснить, что боль, которую мы чувствуем — общая.       — Ты уверен, что можешь оставить дела? — осторожно спросил мистер Кормак.       — Надеюсь, — сын пожал плечами. — Скоро в Нью-Йорк вернутся мои ребята... Ну, чтобы вам с отцом не было скучно. Мне в любом случае нужно в Дэвенпорт. Как говорят, горчица хороша к обеду, а не после него, так что отправить снабжение нужно как можно скорее. От Дэвенпорта до моей деревни не так уж далеко, а оттуда можно добраться и до деревни Анэдэхи.       — Тогда тебе нужно отдохнуть, — Шэй поглядел на то, как Коннор держит в одной руке бутылку, а в другой — Рохвако, и не удержался. — Завтра проснешься к обеду.       — Да и пусть, — Коннор отмахнулся, еще раз булькнув бутылкой. — Шэй, одолжишь мне завтра пять фунтов? Мне надо будет купить неплохую лошадь, а денег я с собой не взял. Как прочитал, так сразу к вам помчался.       — Деньги-то без проблем, а сменное белье тебе вообще не нужно? — усмехнулся мистер Кормак.       — Пять фунтов и пару рубашек, — сразу поправился сын.       — И расческу? — улыбнулся Шэй.       — И расческу, — задумчиво кивнул Коннор. — В этой комнате, кажется, раньше была расческа, но я не помню, куда ее дел. Может, увез? Хотя вроде нет... Знаешь, Шэй, мне так странно. Что я могу выспаться чуть ли не в тамплиерском штабе.       — Ты в этом тамплиерском штабе десять лет прожил, — усмехнулся Шэй. — А потом, если что случилось — сюда в окно влезаешь, и тебе тут подают пироги и виски.       — Ну, если что случится, вы с отцом тоже можете обратиться за помощью к моим ребятам, — пожал плечами Коннор и снова отпил. — Вы же про них знаете. И они про вас знают.       — А что они знают про нас? — поинтересовался Шэй. — Ну, кроме того, что мы тамплиеры?       — Всё, — просто ответил Коннор. — Кроме личного, конечно. Об этом я никому не говорил. Если кто и догадывается... Но у меня пока никто не рисковал об этом спрашивать. Даже Добби.       — Буду иметь в виду, — фыркнул Шэй. — А твои ребята так легко это восприняли?       — Так они же восприняли это от меня, — возразил Коннор. — И вообще, знаешь, ничто не истинно, все дозволено.       — О, ну всё, тебе точно пора спать, — тихо рассмеялся Шэй. — А вообще странно от тебя это слышать. Живой пример, как широко толкуется Кредо.       — Ну да, — Коннор сонно сполз вниз по подушке. — Прости, я, кажется, уже засыпаю.       Шэй поднялся, забрал у него из рук бутылку и дождался, пока сын устроится и ляжет. В свете свечи было видно, как в разрезе расстегнутого ворота, кроме неизменного «ожерелья охотника», мелькнул и серебряный ассасинский символ — подарок мисс Скотт, побрякушка Эдварда Кенуэя. Коннору всегда нравилось таскать на себе кучу украшений...       Рохвако Коннор обратно на тумбочку сажать не стал, положил себе под бок. И совсем уже заплетающимся языком произнес:       — Спокойной ночи, Шэй. И отцу тоже, если он еще не спит.       — Конечно, не спит, — мистер Кормак поплотнее укрыл сына покрывалом. — Я передам.