Дело всей жизни

      — По-моему, мы заблудились, — уныло выдохнул Шэй вместе с облачком пара.       — По-моему, мы опоздаем, — скептически поддержал его Хэйтем. — Но одно я знаю точно: озера остались позади, а значит, нам наверх, — он махнул рукой в нужном направлении.       Начинало темнеть. Склон был крутым, а еще в лесах раздавались подозрительные звуки, и вроде бы кто-то выл. Шэй догадывался, кто. Рохвакор, черт бы их побрал.       — Интересно, как сюда остальные добираются, — буркнул Шэй и пнул уставшего коня. — Шевелись. Раньше доедем — раньше отдохнем.       Хэйтем вскоре вырвался вперед, хотя назвать это вялое передвижение гордым словом «вырвался» было трудно. Шэй прижал к груди озябшую руку в перчатке, удерживая поводья второй, и подумал, что в китобойных рукавицах было бы получше.       Зима в этом году наступила быстро и рано, да еще оказалась суровой и многоснежной. Дули крепкие ветра, как в северной Атлантике, превращая снегопады в метели и вьюги. Лошади тяжело преодолевали заносы на едва угадывающейся дороге, и Шэй уже сомневался, что под этими заносами, собственно, есть дорога.       Правда, вскоре убедился. Едва склон стал более пологим, в вечерних сумерках блеснул яркий огонек, и Шэй невольно направил коня в его сторону. Бедная животина сразу провалилась по брюхо и жалобно заржала. Мистер Кенуэй, который с дороги не сворачивал, притормозил, обернулся и укоризненно проговорил:       — Если бы я желал приобрести мерина, взял бы мерина.       Шэй с усилием выправил коня на дорогу и отозвался:       — Я в ледяных водах плавал — и ничего.       — Нашел, чем гордиться, — фыркнул Хэйтем. — Надеюсь, это и есть особняк Форд, потому что если нет...       — Если нет, наши кони сдохнут прямо там, чтобы дальше не идти, — угрюмо предрек Шэй и сжал конские бока. — Что-то нам этот званый ужин уже заранее боком выходит.       — И это еще учитывая, что нам там не все будут рады, — в тон добавил мистер Кенуэй. — Я получил приглашение от французской стороны, но, думаю, Вашингтон не обрадуется, увидев меня.       — Тебе хотя бы такая обстановка нравится, — попенял ему мистер Кормак. — Игристое вино, интриги и лучшее общество. А вот что я там делать буду...       — Есть, — усмехнулся Хэйтем. — В таких местах всегда неплохо кормят.       — А в армии опять не хватает снабжения, — тонко намекнул Шэй. — Не хватает еды, одежды, боеприпасов...       — А ты не путай личное снабжение главнокомандующего со снабжением армии, — фыркнул мистер Кенуэй.       — А колониальные билеты по стоимости наконец достигли той планки, когда дешевле ими подтереться, чем купить газету, — закончил мысль мистер Кормак.       — Справедливости ради, они с самого начала не многим дороже были, — вздохнул Хэйтем. — Сейчас послушаем, что на этот счет думает наш уважаемый главнокомандующий.       В сумерках крепкий, но не слишком большой особняк миссис Форд казался почти сказочным. Он был беленький, аккуратный, а под снежной шапкой выглядел довольно таинственно. А еще в окнах было полно огней. И легко было представить, как там светло и тепло. Шэй сменил руку на поводьях и грел теперь под мышкой вторую.       Подъездная дорога к дому оказалась расчищена, а у предполагаемой конюшни шевелились темные тени. Мелькнул фонарь, и кто-то вышел гостям навстречу.       В первый момент Шэй едва не шарахнулся в сторону — на него из сумерек вышел человек без лица, но мигом позже на темном провале обнажились два ряда белых зубов, и густой голос произнес:       — По приглашению, господа? Позвольте ваших лошадок.       Мистер Кенуэй спешился первым и отдал поводья рабу. Шэй последовал его примеру и поинтересовался:       — Нас встретит миссис Форд?       — Хозяйка занята, сэр, — слегка поклонился негр. — Вас встретит горничная, Адель, или мисс Бетси, молодая хозяйка.       — Спасибо, — суховато проговорил Хэйтем и направился ко входу в дом — тут перепутать было нельзя. Как в большинстве подобных особняков, уличная дверь находилась точно по центру.       Проходя по двору, Шэй отметил, что здесь просто огромное количество охраны. Кто-то мерз под деревом или у забора, некоторые бродили, утаптывая снег... У двери тоже торчали двое, но они посторонились, стоило Хэйтему властно назвать свое имя. Имени Шэя после такого «представления» даже не спросили.       Оказавшись в гостиной, Шэй отметил, что дом вообще какой-то уж очень симметричный. Но это быстро отошло на второй план, потому что даже в холле было натоплено, и мистер Кормак только сейчас почувствовал, как расслабляются окоченевшие пальцы.       Навстречу новоприбывшим гостям тут же вышли молодая девушка в чепце и переднике и юноша лет шестнадцати-семнадцати на вид. Девушка приняла пальто и шляпы, а юноша поспешно представился:       — Тимоти Форд.       — Хэйтем Кенуэй, — повторил Хэйтем.       — Шэй Кормак, — машинально назвался Шэй.       Юноша очень стремился походить на взрослого, но... Слишком хилый, костюм сидит, как будто с чужого плеча. Дело осложнялось яркими прыщами и жидкими усиками. Шэй невольно подумал, что в его возрасте уже хлебнул столько дерьма, что ему бы и в голову не пришло лелеять на своей роже это... недоразумение.       — Все уже собрались, — информировал юнец. — Я провожу вас в салон.       Проводить — проводил, но с гостями не остался. Видимо, хозяева дома скромно укрылись по своим спальням, пока сильные мира сего решают проблемы мирового уровня.       Салонное помещение было довольно обширным. Пожалуй, на более «камерном» вечере здесь можно было бы устраивать даже танцы, но народу собралось немало. Все говорили и говорили, а Шэй, вместо того, чтобы провести рекогносцировку, отметить знакомых людей или, наоборот, подозрительных, только рассеянно заметил, что камин, конечно, пылает, но — дабы избежать духоты — окно чуть-чуть приоткрыто. Почти незаметно, но оттуда немилосердно сквозит ледяным ветром.       На вошедших повернулись все, и только теперь Шэй успел заметить, как недовольно исказилось лицо Вашингтона. Недовольно, но не удивленно. Мистер Кормак машинально просчитал: знал, что мистер Кенуэй должен прибыть, но, не дождавшись его к условленному часу, вознадеялся, что тот не появится. А вот хрен.       Вслед за Вашингтоном Шэй начал узнавать и другие знакомые лица. В самой глубине комнаты, у клавесина — Блессингтон. В новой форме, выглядит немного встревоженным и смущенным, общается с какой-то незнакомой супружеской четой. Недалеко от камина, с бокалом чего-то красного — мистер Штойбен. Усы лихо подкручены, круглая немецкая рожа раскраснелась от жара. На самых удобных местах — нескольких диванчиках — небольшая кучка французов. Шэй узнал их не только по синим мундирам, но еще и по... Да по всему! После долгих лет работы во Франции он эти рожи научился отличать так же ясно, как негров от белых. А среди кучки французов... Сюрприз. Вот только Шэй не знал, приятный или неприятный.       — О-ла-ла! — нарушил наступившую тишину незнакомый француз. — Мсье Кенуэй, я вас узнал! Мне о вас говорил наш общий друг Франсуа де ла Серр. Я — женераль ла Люзерн, а это мои друзья, дипломатические персоны. И ваш соотечественник, мсье Рутледж, вы вроде бы тоже знакомы?       — Знакомы, — невольно сорвалось с губ у Шэя.       — Мсье Кормак? — француз произносил фамилию Шэя с неправильным ударением. — Про вас я слышал тоже, вы герой... э-э-э... Семилетней войны.       Мистер Кормак подавил желание фыркнуть. Дипломат, мать его. Мог бы и честно сказать: франко-индейской.       — Доброго вечера, господа, — ровно произнес Хэйтем. — Мсье ла Люзерн, рад познакомиться с вами... Надеюсь, Франсуа в добром здравии. Мистер Вашингтон, мое... почтение.       — Рад, что вы почтили этот дом своим присутствием, — не менее ровно отозвался главнокомандующий. — Правда, вы припозднились...       — Прошу прощения, — невозмутимо откликнулся мистер Кенуэй. — Мы несколько сбились с пути.       — О! — сразу включился в разговор ла Люзерн. — Это неудивительно. Нас сопровождали солдаты, а то мы бы в жизни не добрались в эту глушь. Я пока не понял, в чем стратегическая ценность этого места, но премилая пастораль!..       Шэй наконец захлопнул за собой дверь, а Вашингтон куда мягче проговорил, обращаясь к французским делегатам:       — Вы и сами видите, уважаемые господа, что сюда трудно добраться, не зная дорог. А я и мои подручные их знают. Отсюда можно быстро добраться и до Нью-Йорка, и до Филадельфии, удобно переписываться с Конгрессом и присматривать за врагами.       — Но ваше снабжение идет по Гудзону, основной жиле Америки, — энергично возразил француз. — Мы добирались как раз от одной из гаваней — и это долго и неудобно.       — Простите мне мою прямоту, но это неудобно именно вам, — благодушно и терпеливо парировал Вашингтон. — Не сравнивайте Францию и Америку, мсье посол. У вас дороги, холмы и пейзане. У нас бездорожье, скалы и дикие племена.       Шэй вздрогнул. Вспомнил, как Коннор оплакивал гибель ни в чем не повинных «диких» людей — и мрачно поглядел на главнокомандующего. А тот, проигнорировав взгляд, радушно предложил:       — Вина, господа? Порвейн, херес, мадера? Или желаете что покрепче? Знаю-знаю, эта обязанность обычно за хозяйкой вечера, но Марта не любит шумные вечера, она просила ее извинить.       Хэйтем вежливо кивнул и непринужденно влился в собравшееся общество. Шэю ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Это был как раз тот случай, когда пить не хотелось — а какая в этом радость, когда нужно держаться прилично, соблюдать этикет и строго следить, чтобы не ляпнуть что-то лишнее?.. Да еще и закуски были мистеру Кормаку не по душе. Вот, например, то ли гусиные, то ли индюшачьи крылья. Как их вообще есть в приличном обществе? Хватать зубами, а потом вытирать уши салфеткой? Проще воздержаться.       — Роберт! — выбрав бокал с хересом, Хэйтем устремился к клавесину и извинился перед супружеской парой: — Вы позволите ненадолго отвлечь мистера Блессингтона?       — Конечно, мистер... Кенуэй, — проговорил мужчина. — Мистер Блессингтон как раз рассказывал о том, что много лет сотрудничал с вами, а вы — близки главнокомандующему.       — Простите, — гораздо мягче проговорил Хэйтем. — А с кем имею честь?       — Это вы простите, — сразу встрепенулась женщина. — Мистер МакГенри, адъютант, а я — его жена.       — Благодарю вас, леди, — Хэйтем слегка поклонился и произнес, как только пара отдалилась, и его мог слышать только мистер Блессингтон. — Как твои дела, Роберт?       Бывший английский военный кинул настороженный взгляд на общество и очень тихо произнес:       — Неплохо. Лучше, чем могло бы. Мистер Вашингтон приблизил меня к себе. Возможно, это временное явление, поскольку я сейчас немало знаю про британскую армию. Да, мне не доверяли серьезных дел, но разговоры среди солдат тоже чего-то стоят. И это я не говорю про конкретных людей, о которых я немало знаю. Жизнь в лагере Вашингтона, конечно, куда хуже. Солдатам порой просто нечего жрать. Простите, магистр...       — Незачем извиняться, это факт, — поморщился Хэйтем.       — А ведь зима только началась, — добавил Блессингтон. — Вы, наверное, и так знаете, что всего не хватает. Правда, у меня и крыша над головой есть, и еда, и одежда. Я все-таки майор колониальной армии, — он слегка улыбнулся.       — С повышением, мистер Блессингтон, — позволил себе полуулыбку мистер Кенуэй.       — Я был в Бостоне в ноябре, — Роберт вздохнул. — Увольнительную дали на две недели, а у меня четыре дня только на дорогу ушли. Но я не жалуюсь — обнял своих стариков и Пигалицу.       — Это ваша сестра? — уточнил мистер Кенуэй.       — Да, — кивнул мистер Блессингтон. — Не хочу звать ее тем именем, которое она получила в браке. Бог даст, помрет этот ее муженек — и тогда она спокойно выйдет замуж, если захочет.       Шэй уточнил:       — Муж остался в Англии?       Роберт сразу поморщился:       — Вот еще, всякий ветхий хлам сюда везти. Остался на своих мешках с золотом. Магистр Коуэлл помог обналичить мои британские счета, так что семья теперь не будет знать нищеты. Спасибо за то, что так много сделали для меня. И за то, что вытащили меня, магистр. И... вашему сыну тоже передайте мою благодарность. И его другу-доктору.       — Вас там не обижали? — слегка улыбнулся Хэйтем. — В вашем первом убежище?       — Н-нет, — запнулся Блессингтон. — Смотрели с интересом, но при мне почти не разговаривали. Так что я знаю только имена — как они мне представились, возможно, и не настоящие — и могу описать внешность. Больше ничего.       — Не пригодится, — покачал головой Хэйтем. — Мне, Роберт, понадобится ваша помощь, но прежде мне нужно пообщаться с остальными приглашенными и сделать кое-какие выводы. Скажите, пожалуйста, кто из адъютантов главнокомандующего, на ваш взгляд, более всего... может нам пригодиться? Я имею в виду их личную верность Вашингтону и уровень интеллекта.       Мистер Блессингтон задумчиво оглядел зал и сделал безапелляционный вывод:       — Никто.       — Хорошие дела, — усмехнулся мистер Кенуэй.       — Это не голословное обвинение, — Роберт запнулся, но продолжил. — Мистер Харрисон служит главнокомандующему «устами», он флигель-адъютант. Мистер Тилмен — скорее, секретарь. Он, в отличие от Вашингтона, владеет французским языком — и занимается коммуникацией с союзниками. Мистер МакГенри — доктор. Он, кажется, довольно умный человек, но Вашингтон — тот, кто назначил его главным врачом континентальной армии после мистера Черча, так что МакГенри предан Вашингтону душой и телом. Мистер Гамильтон... О, это крайне перспективный военный, с блестящим умом и обаянием, но он ненадежен, поскольку... имеет слабость к мистеру Лоуренсу. А мистер Лоуренс верит в Вашингтона так, что эта вера подобна вере в Бога, и любого за него порвет на части. Причем, возможно, не фигурально.       — Это четыре, — задумчиво уронил Хэйтем. — А адъютантов — пять.       — Еще есть мистер Мид, — послушно отозвался Блессингтон. — Просто дурак. И повеса. Я в колониальной армии всего несколько месяцев, но уже знаю, что он совмещает эти свои две ипостаси, и несколько раз был вызван на дуэль за чьих-то жен. Меня больше удивляет, что женщины по-прежнему весьма благосклонны к нему. А вот чем он ценен Вашингтону — не знаю.       Хэйтем опустил голову, огорченно вздохнул и почти безнадежно спросил:       — А из остальных? Приближенных, так скажем?       Блессингтон развел руками, как будто извинялся:       — Я и об этих могу чего-то не знать, хотя стараюсь следить. Еще главнокомандующий благоволит мистеру Штойбену... И еще я слышал, что безоговорочно доверяет мистеру Лафайету, но самого Лафайета тут нет, он во Франции.       Хэйтем не любил раскрывать свои планы заранее, так что цели этих расспросов Шэй не знал, однако догадывался — по разговорам и размышлениям, которыми возлюбленный делился с ним. Вашингтон — если, конечно, война все-таки будет выиграна — самый вероятный кандидат на роль будущего «короля» Америки. А стало быть, должен быть кто-то, кто будет его направлять и подсказывать нужные решения. Мистер Ли, вернувшийся после отстранения в лагерь, таким человеком быть не мог. Вашингтон больше не станет ему доверять. Как говорится, единожды солгавши... Блессингтон таким человеком тоже стать не может, лимит доверия перебежчикам ограничен.       — И оба иностранцы, — с досадой добавил мистер Кенуэй, косвенно подтвердив догадки Шэя. — Как все печально. Что ж, мы с вами побеседуем позже, мистер Блессингтон. Если не случится чего-то неожиданного, дождитесь нас, пожалуйста, после окончания вечера.       Хэйтем отошел в сторону и отпил из бокала, наблюдая за залом. Шэй негромко спросил:       — Что дальше?       — Мистер Рутледж смотрит так, как будто очень хочет что-то сказать, — задумчиво отозвался мистер Кенуэй. — Но подойти к нему сейчас означает угодить в лапы французам, а это слегка преждевременно.       — Почему? — несчастно спросил мистер Кормак.       Вечер еще только начался, а он уже не понимал, что тут, черт возьми, происходит. Вот разве что последовать совету любовника и не ломать голову, а поесть? Ну вот хотя бы огромных креветок прямо в панцирях или неизвестно чего, завернутого в зеленые листья... тоже неизвестно чего. Шэй бывал на тропических островах и знал, что самое главное — не сожрать что-нибудь ядовитое, а все прочее — можно, вне зависимости от вкуса и внешнего вида.       — Потому что здесь все-таки не бал, — пояснил возлюбленный. Надо же, даже не посмотрел свысока и не дернул плечом. — Здесь что-то вроде военного совета, несмотря на вина и жен. Пока все болтают о погоде и газетах, но стоит мне завести разговор с французами, как всплывут другие темы — и тут же начнутся дебаты, а я пока еще не полностью уверен в том, что следует говорить. Сначала надо все выяснить.       Шэй поймал взгляд мистера Рутледжа и, недолго думая, повел подбородком в сторону, указывая в угол. В любой таверне мира этот жест — «выйдем-поговорим» — понимали без учета языкового барьера, и сейчас тоже сработало. Мистер Рутледж непринужденно покинул общество французской делегации и отправился в указанный угол. Хэйтем одобрительно и слегка удивленно качнул головой.       — Господа, — несколько нервно поприветствовал их соратник, а сам все косился на Шэя. — Какие-то... трудности?       — С чего бы? — явно не понял мистер Кенуэй. — Я тоже рад вас видеть.       Шэй промолчал. «Что ж ты у де ла Серра-то не остался», — смутно подумалось ему. А Хэйтем продолжил:       — Я видел, что вы желаете мне что-то сообщить. Видимо, срочно, раз это не могло подождать? С французским посольством что-то не так?       — Да нет, с ним как раз все в порядке, — улыбнулся мистер Рутледж. — Про то, что интересы Франции... лежат немного в стороне от притязаний американского Конгресса, вы наверняка и без того знаете. Что же касается прочего, то у меня множество самой разнообразной информации, часть из которой обсуждать стоит, несомненно... в более приватной обстановке.       Шэй посмотрел на него хмуро, и дипломат тут же поправился:       — Я имею в виду, не на территории главнокомандующего.       — Обсудим, — нетерпеливо дернул рукой с бокалом Хэйтем. — А сейчас?..       — А сейчас мне показалось... — мистер Рутледж стрельнул взглядом в зал и куда более уверенно продолжил. — Я наблюдал за мистером Вашингтоном с самого начала вечера и обратил внимание на то, что главнокомандующий среагировал на ваше появление. Я немного слышал про ваш конфликт... Индейские деревни или что-то подобное... Так что меня не удивило, что он не обрадовался вашему присутствию. Но он уже не в первый раз предпринимает попытки избавиться от своей свиты. А поскольку начало этого совпало с вашим приходом, то я делаю вывод — он желает с вами поговорить. И не при своих.       — Крайне любопытно, — пробормотал мистер Кенуэй. — Я тоже отметил, что он ведет себя как-то... нервозно, однако думал, что причиной тому — необходимость общаться с французами.       — Нет, — мистер Рутледж снова улыбнулся и отрицательно покачал головой. — Когда мы сюда прибыли, он был весел и довольно любезен. Полагаю, причина любезности — в том, что армии опять не хватает самого необходимого.       Шэй спросил по-деловому:       — Будем пробиваться к Вашингтону?       — Нет, — презрительно фыркнул Хэйтем. — Еще не хватало показывать, что нам интересно его мнение. Пусть сам проявит изобретательность, а до тех пор мы вполне можем вести беседу с более приятным собеседником. Как ваши дела, Эдвард?       Шэй сильно сомневался, кто из собеседников приятнее, но соратник хотя бы выглядел лучше. За эти пару лет он приобрел легкий чисто французский налет, что добавило к его блестящему стилю несколько утонченных деталей: легкую щетину и более свободную жестикуляцию.       — Неплохо, магистр, — мистер Рутледж приподнял бокал, прежде чем отпить. — Я пообщался с магистром де ла Серром, очень приятный человек. Его супруга произвела на меня еще большее впечатление — мадам весьма умна. Я побывал в Лувре, посетил множество постановок Королевской академии музыки и танца, и еще больше — выставок. Это было познавательно. Надеюсь, когда-нибудь и у нас в Америке будет не хуже. Что же касается личной жизни...       Хэйтем отвел взгляд в сторону. После того, как он лично отправил соратника «сопровождать» мистера Адамса, ему, вероятно, было слегка неловко.       — ... то тоже все благополучно, — закончил мысль мистер Рутледж. — Настолько благополучно, что я даже не мог ожидать. В мое отсутствие моя супруга была, разумеется, вынуждена взять заботы о семье на свои плечи и справилась с этим просто блестяще. Даже родила год назад, не потревожив меня необходимостью присутствовать при родах или при зачатии.       Шэй не удержался и изумленно поднял брови. Для него стало неожиданностью даже то, что Рутледж женат, а все прочее вообще не укладывалось в голове.       — И вас это устраивает? — ляпнул он, не подумав. — Такое... э-э-э... положение дел?       — Более чем, — уверенно откликнулся соратник. — Я женился не на леди Генриетте, а на ферме мистера Миддлтона. Сын нам с супругой удался... с некоторым трудом, так что я всецело благодарен Генриетте, что она взяла это нелегкое бремя на себя.       Мистер Кенуэй оценивающе оглядел соратника и позволил себе полуулыбку:       — Рад за вас и вашу уважаемую супругу.       — Извините, передать ей не смогу, — смешливо сощурился тот. — Не собираюсь в родные края, слишком много дел здесь.       — А мистер Адамс? — брякнул Шэй.       — Тоже собирался вернуться, — сообщил мистер Рутледж. — Полагаю, скоро прибудет, ведь я задержался, обсуждая с магистром де ла Серром предстоящее посольство... Но если вы об этом, мистер Кормак, то в последние месяцы мы мало общались с мистером Адамсом, да и я... несколько вышел из круга его интересов, ведь мне уже тридцать.       — Его очень ждет его брат, Сэмюэль, — рассеянно пробормотал мистер Кенуэй. — Массачусетский конвент собрался создать текст конституции, но мистер Сэмюэль желает дождаться кузена.       — Лучше бы он так общеамериканской конституцией горел, — буркнул Шэй. — Конгресс опять увяз в спорах неизвестно о чем.       — Это неизбежно, — деликатно заметил мистер Рутледж. — Но я постараюсь внести в этот хаос немного здравого смысла. Сразу, как только мсье ла Люзерн договорится с мсье Вашингтоном. То есть... Мистером Вашингтоном. Простите, привычка.       Хэйтем только отмахнулся. Его интересовали более практические вопросы.       — А мистер Лафайет? — живо поинтересовался он. — Не были ли вы знакомы с ним?       Мистер Рутледж усмехнулся:       — Разумеется, я слышал про мсье Лафайета. Его прибытие в Париж в феврале вызвало настоящий фурор. Немудрено, он — без капли дотаций со стороны французского двора — великолепно проявил себя в войне за союзников, в то время как французский флот никаких примечательных успехов не достиг. Ее величество Мария-Антуанетта лично хлопотала, чтобы мсье произвели в чин полковника королевских гренадеров. Пустышка, конечно, особенно без содержания, но — красиво. Дворянам его блестящее появление пришлось по вкусу куда меньше, от них-то вообще никакого толку нет...       — Понятно, — мистер Кенуэй вздохнул. — Полагаю, раз его приняли с таким восторгом, сюда он вряд ли вернется в ближайшее время. Что ж, может, это и неплохо.       — Будут ли какие-то поручения, магистр? — мистер Рутледж вопросительно поглядел. — Сегодня или на более позднее время?       Шэй прикусил язык, чтобы не посоветовать Рутледжу не отсвечивать. Угодливый полупоклон и готовность выполнить любое поручение магистра вызывали желание съездить соратнику по морде. Шэй еще раз представил, как бы смотрелась эта смазливая физиономия с фингалом — и снова стало полегче.       Но Хэйтем, казалось, сомнительного двойного смысла не замечал. Стоял и барабанил пальцами по оконной раме, на которую весьма непринужденно опирался.       — Мне трудно сразу сказать, — наконец проговорил он. — Все будет зависеть от переговоров, а они скоро начнутся. Кажется, главнокомандующий не может решиться не только на военные действия, но даже на безобидный разговор со мной. Так вот... Вам, Эдвард, прекрасно знакомы цели Ордена. С нынешними американскими реалиями вы знакомы много хуже, но я верю в вашу наблюдательность и здравый смысл. А еще вы гораздо лучше меня знаете членов посольства, так что я прошу вас внимательно следить за диалогом и вмешаться, если что-то покажется вам подозрительным или нежелательным. Что же касается дальнейших указаний, то варианта — с некоторыми оговорками — всего два. Мне нужен человек в Конгрессе. Очень нужен. Но еще больше мне нужен человек, который имеет влияние на Вашингтона. Мистер Ли в силу обстоятельств утратил возможность влиять.       Хэйтем замолчал, и мистер Рутледж осторожно заметил:       — Влиять можно не напрямую.       — Смотря насколько нужно будет корректировать действия главнокомандующего, — возразил мистер Кенуэй и, бросив настороженный взгляд по сторонам, резко добавил: — Но этот разговор не для этого дома. Быстро пробиться в ближайшее окружение нелегко... если вообще возможно. А для непрямого воздействия у нас не так много возможностей. Сегодня я получил справку об адъютантах главнокомандующего, подходящих фигур нет. По наблюдениям подходит мсье Лафайет, но он ныне во Франции... И мистер Штойбен.       Шэй заметил, что соратник занервничал, и быстро понял, почему.       — Магистр Кенуэй... — с запинкой произнес мистер Рутледж. — Мистера Штойбена отправил в Америку мсье де ла Серр, и мне прекрасно известна подоплека этой истории. Не хотите же вы сказать...       — Не хочу, но возможно, мне придется это сделать, — жестко проговорил Хэйтем и сразу смягчился. — Но я постараюсь всеми силами избежать... вашего близкого знакомства с мистером Штойбеном. Результат может не оправдать средства, в него вложенные, так что... Сначала переберем все остальные пути.       — Хотелось бы, — мистер Рутледж перевел дыхание и вдруг спросил: — А Штойбен — это кто из них?       Шэй почти посочувствовал соратнику и взглядом указал в сторону камина, где бравый генерал на скверном английском вещал что-то про тренировки лошадей. Мистер Рутледж оглядел красную морду и заметное брюшко немца — и поспешно проговорил:       — Я готов приложить все усилия, чтобы у мистера Вашингтона появился другой советник.       Хэйтем согласно прикрыл глаза. Шэй, проникшийся сочувствием, даже попробовал разрядить обстановку:       — Как Франция? Стоит? Я там был несколько лет назад. С тех пор, должно быть, все переменилось?       — Да нет, не думаю, мистер Кормак, — Рутледж действительно отвлекся, но взгляд его стал озабоченным. — Надо признать, что стоит Франция весьма шатко. Настолько, что это даже вызывает у меня тревогу. Конечно, нам помощь французского флота сейчас только на руку, но на это тратятся деньги... А их у короля Людовика и на свою страну не очень хватает. Впрочем, не будем о неприятном. Я вижу, что мистер Вашингтон смотрит на нас, но не подходит. Возможно, его смущаю я? Наверное, мне стоит отойти и проверить.       — Да, пожалуйста, — попросил Хэйтем. — Если нам сегодня больше не удастся переговорить, то я буду ждать от вас записки в Кенуэй-холл.       Рутледж кивнул и отошел, на ходу кому-то улыбаясь, и принялся придирчиво выбирать закуски. К нему тотчас выдвинулся кто-то из соратников Вашингтона — видно, прощупать почву, а сам Вашингтон решительно направился в облюбованный Шэем угол.       — Как вам вечер, господа? — поинтересовался он, едва подошел.       — Весьма мило, — холодно отозвался Хэйтем.       И больше ничего не добавил. Когда мистер Кенуэй не желал, с ним было крайне трудно беседовать, это Шэй знал по себе.       — Мистер ла Люзерн, — старательно выговорил главнокомандующий, — писал, что на встречу с его стороны прибудут двое друзей. Признаться, это стало для меня неожиданностью. У вас потрясающие связи, мистер Кенуэй. Мне иногда кажется, что вы — глава какой-нибудь тайной организации вроде масонов.       Шэй замер, а Хэйтем насмешливо фыркнул:       — Если она столь же тайная, как организация вольных каменщиков, то ее главу знали бы все.       — Верно, но такие мысли все равно появляются, — Вашингтон явно приободрился, добившись более распространенного и эмоционального ответа. — О чем я? А! Мистер Кенуэй, мистер Кормак... Мы с вами имели в прошлом некоторые разногласия, но...       Шэй аж вздрогнул. Некоторые разногласия?!       Но Вашингтон продолжил разливаться соловьем, хотя и его речь стала несколько откровеннее:       — Вы лишили меня ценного союзника — вашего сына, мистер Кенуэй. Впрочем, и я был непозволительно груб с вами... Но, вместе с тем, я не устроил преследования за своих убитых людей, а вы не стали действовать против меня. Наверное, это что-то да значит?       Хэйтем дождался логической точки в речи главнокомандующего и неожиданно спросил в лоб:       — Вы хотите, чтобы я укрыл вас от гнева Коннора после того, как вы руками генерала Салливана сожгли десятки индейских деревень?       Энергичная улыбка сползла с лица главнокомандующего, как платье с плеч гулящей девки — так же быстро и уныло. Но удар мистер Вашингтон выдержал:       — Если вы желаете назвать это так — ваша воля. Меня публично обвиняли в бездействии, и у меня просто не было иного выхода. Вы, конечно, можете возразить, что ответ на действия в Черри-Вэлли неравнозначен, но — по отчету генерала Салливана — из мирного населения погибло не больше людей, чем в Черри-Вэлли и остальных местах, где устраивали погромы индейцы. Что же до масштабности... акции, то мне было просто необходимо продемонстрировать возможности. Чтобы избежать дальнейших смертей среди колонистов. И, как видите, помогло. С сентября ни одного нападения не было.       Шэй с трудом сдерживался. Понимал, что ответить так, как привык, нельзя. Нельзя просто взять этого типа с бокальчиком хорошего вина за грудки и свернуть челюсть хорошим ударом. Нельзя назвать вещи своими именами. Нельзя даже развернуться и уйти. Вашингтон нужен Ордену, а значит, придется и дальше стоять и рассматривать собеседника, словно экзотическое насекомое. Неприятное, но опасное.       — Больше, — уронил Хэйтем.       — Что — больше? — Вашингтону пришлось спрашивать.       — Погибло больше, — конкретизировал мистер Кенуэй. — Генерал Салливан, видимо, скромно преуменьшил свои заслуги. Но, даже учитывая, что он милостиво дозволял индейцам убежать, я невольно думаю над тем, что сейчас — вот прямо сейчас, когда мы с вами беседуем под крышей, у теплого камина, с отличным вином... Кстати, позвольте выразить восхищение, херес очень хорош! Так вот, именно сейчас где-то на севере умирают люди, которых вы оставили без крова. Люди, которые никогда в жизни не имели отношения к этой войне.       Мистер Вашингтон нервно отпил из своего бокала:       — Спасибо. Так вот я хотел сказать, что люди умирают не только на севере. Здесь, совсем рядом, в Морристауне, умирают солдаты. Пока еще не от голода. Пока еще от цинги, диареи и отсутствия лекарств. И эти люди как раз имеют прямое отношение к этой войне! Они — те, кто пойдет на смерть ради свободы Америки. Или вы уже отказались от идеи независимости?       Но мистера Кенуэя такими приемами захватить врасплох было нельзя. Он поморщился и процедил:       — Смотря кто защищает этих людей. А у индейцев есть заступник.       Шэй видел, насколько побледнел Вашингтон. В комнате было натоплено, почти душно, и мертвенная бледность контрастировала с румяными лицами остальных. Немного странно было, что в стороне от «потайного» угла вовсю смеется и рассыпается в комплиментах порозовевший мистер Рутледж; что французы, распробовав портвейн, активно поедают предложенные закуски — судя по лицам, вкус им не слишком знаком; что мило беседуют дамы и ведут громогласные разговоры о войне их кавалеры. Для мистера Вашингтона война сейчас явно отошла на задний план.       — И как раз об этом... заступнике речь, — проговорил он с улыбкой, но та вышла жалкой. — Надеюсь, мистер Кенуэй-младший еще верит в независимость?       Шэй вдруг подумал, что это шанс взять главнокомандующего на крючок, но быстро сообразил, что не выйдет. Даже если сейчас шантажировать его Коннором, то он, возможно, и послушается — до поры до времени, но потом точно нет. А если война завершится победой, то такой шантаж может Коннору и боком выйти. Если Коннора объявят врагом Вашингтона, Конгресса и свободы, то ему потом жизни не будет. Особенно учитывая, что по внешности видно — индеец. С Вашингтоном придется дружить.       — В независимость от Британии? Вполне вероятно, что верит, — тем временем откликнулся Хэйтем.       И опять заткнулся. Шэя уже самого немного раздражала эта манера, а уж зеленому Вашингтону, наверное, совсем не по себе.       — Я думаю, — беспокойно произнес собеседник, — что нам всем стоит дружить. Не могли бы вы донести до мистера Коннора...       Хэйтем перебил:       — Я тоже считаю, что нам нужно дружить. Но я вряд ли могу повлиять на решения Коннора, особенно в таком вопросе. К тому же, я не одобряю ваши действия, и думаю, что это не нуждается в пояснениях. Но, в конце концов, для меня это значит меньше, чем для него.       — А каковы... его настроения? — совсем уж удрученно спросил мистер Вашингтон.       — Последний раз я видел Коннора, когда он как раз об этом узнал, — ровно отозвался Хэйтем — и не соврал, Коннора с тех пор было не видно и не слышно. Он собирался отправиться в Дэвенпорт, чтобы оттуда выслать помощь пострадавшим от действий генерала Салливана племенам — и с тех пор не появлялся в Кенуэй-холле. — Каковы настроения? Что я могу сказать вам с определенностью — так это то, что он был недоволен вашими действиями. А потом мистер Коннор в одиночку набрался до той степени, что разговор пришлось прервать.       — Мне жаль, что так получилось, — вздохнул Вашингтон. — Но надеюсь, что эта жертва была не напрасной и что монстр Брант прекратит свои... зверства.       Шэй с трудом удержался, чтобы не уточнить, существуют ли градации зверства, раз уж у мистера Вашингтона и жертв больше, и отягчающих обстоятельств вроде сожженных полей хватает.       — На это я тоже надеюсь... — Хэйтем отсалютовал ему почти опустевшим бокалом. — Но не рассчитываю.       — Отдыхайте, господа, — мистер Вашингтон даже нашел в себе силы улыбнуться. — Херес и впрямь хорош. Рекомендую также копченый лосось в виноградных листьях. Надеюсь на вашу лояльность, господа. Мистер Кормак, если не нравится херес, то виски тоже неплох. Хотя я лично не проверял, все претензии к мистеру Штойбену.       Шэй проводил главнокомандующего взглядом и безотчетно ляпнул:       — Значит, это были виноградные листья.       — И этот человек вещает и вдохновляет с трибун, — вздохнул мистер Кенуэй. — Пора бы начинать? Всех, кого могли, мы опросили. Даже если есть какие-то дополнительные факторы, больше информации на сегодня не будет, так что не вижу смысла затягивать... И без того наверняка возвращаться за полночь будем.       Шэй уныло кивнул. Мысль о возвращении — в темноте, по сугробам, по крепчающему морозу — не грела. Во всех смыслах.       Хэйтем выдвинулся из своего угла, раскланялся с мистером Штойбеном, сдержанно побеседовал с компанией леди — те единственные, кроме гостей-французов, сидели на кушеточках — и при этом непрямым путем все ближе подбирался к посольству. Наконец, контрольная точка была достигнута — его заметили.       — Мсье Кенуэй, — окликнул его разгоряченный ла Люзерн. — Не найдется ли минутки?       Шэй последовал за любовником, отважно готовясь вникать в разговоры. Мистер Рутледж подтянулся поближе, да и Блессингтон тоже. Вашингтон навострил уши. Словом, пьеса, можно сказать, началась.       — Слушаю вас, — нейтрально-заинтересованно проговорил Хэйтем.       — Мсье Кенуэй, вы человек не военный, — француз говорил по-английски весьма неправильно, но с живейшим интересом. — Как вы оцениваете шансы на победу?       Разговоры начали стихать, а почти все присутствующие стали стягиваться ближе. До того разговоры о войне велись исключительно «по разные стороны», а вполне безобидный вопрос послужил сигналом к началу общего обсуждения. Мистер Кенуэй легко выдержал всеобщее внимание и спокойно ответил:       — Рано ставить ставки, мсье. Но я точно знаю одно: если ничего не делать, то шансы минимальны.       — Нет-нет, вы говорите как политик, — замахал рукой ла Люзерн. — А вот именно вы?..       — Как вы верно отметили, я не военный, — Хэйтем оказался в своей стихии, и Шэй им даже залюбовался. — Что я могу сказать? На мой взгляд, шансы выше, чем год назад, но британцы по-прежнему удерживают множество позиций. И я не имею в виду лагеря и оборонительные сооружения. На их стороне и финансовое превосходство, и, как бы это ни звучало, традиции. Война затянулась, и многие начинают руководствоваться не надеждами на будущее, а принципом наименьшего зла.       — Позвольте, я скажу как дипломат? — мистер Рутледж непринужденно влился в беседу и, получив молчаливое одобрение Хэйтема, проговорил. — Я хотел сказать, что выбора, господа, у нас нет. Мы можем двигаться только вперед, потому что никакая дипломатия в мире не убережет взбунтовавшиеся колонии, если все вернется на круги своя. Более того, мы создадим прецедент. В любом случае: если проиграем, то докажем всему миру, что с британским владычеством бесполезно бороться; если победим — что бороться можно и нужно.       — А вот я как раз военный, господа, — мягко, но непреклонно вмешался Вашингтон. — И с моей стороны дипломатия сейчас почти бесполезна. Для победы нужны реальные средства, а не разговоры и политика. Разговоры и политика будут бесценны, когда британцы уберутся на свои острова.       Шэй оглянулся, но сесть было некуда, а разговор, похоже, предстоял очень долгий.       — Позвольте, — вежливо возразил посол. — Как вы говорите, реальные средства должны идти на реальные дела. Наша миссия здесь как раз и состоит в том, чтобы убедить Его Величество, что затея не безнадежна. Не все советники поддержали Его Величество, когда он принял решение вступить в войну... Прошлая дорого нам обошлась. Больше полугода назад в войну вступили наши союзники по Аранхуэсской конвенции из Испании. И что же... совсем ничего?       Вашингтон тяжело вздохнул и подошел ближе. Хэйтем свое дело сделал, полемика велась между нужными сторонами, что позволило ему отступить к Шэю и с явным удовольствием наблюдать за делом рук своих.       — Мы благодарны за любую помощь, — проговорил Вашингтон внушительно. — И надеемся, что в конечном итоге выиграем не только мы. Если Британия ограничит свои аппетиты, то в выигрыше останутся все, кроме короля Георга. Но раз уж вы задаете справедливые вопросы, то позвольте и мне спросить. Где флот мистера д​’Эстена? Он прибыл почти два года назад, не рискнул выйти против англичан в прямой близости от Нью-Йорка, а когда вышел против адмирала Хоу, обстоятельства оказались столь неудачными, что после этого еще полгода флот ремонтировали в Бостоне. А с тех пор, как мистер д​’Эстен покинул Бостон, в мое распоряжение он более не поступал.       — О, — ла Люзерн явно сдал позиции. — А что же до средств? Мы знаем, что с обеспечением колониальных денежных средств есть трудности, а потому отправляли самую твердую валюту — золото.       — Отчет обо всех тратах может предоставить Конгресс, — парировал мистер Вашингтон. — Я бы и сам с удовольствием изучил эти бумаги, поскольку я не состою на жаловании и вкладываю в войну личные средства, но у меня нет времени на такую масштабную работу. Я знаю только одно: под моим началом несколько тысяч человек, и они хотят есть. Мне же нужно позаботиться еще и о том, чтобы они были в состоянии сражаться. Сейчас, не буду скрывать, дела довольно плачевны, господа. Армия на грани бунта. Именно сейчас, когда мы наконец-то одержали несколько побед!       Шэй отметил, что в голосе главнокомандующего прорвались искренняя досада и боль, и был уверен, что это заметили и французы. По крайней мере, посол ла Люзерн примирительно проговорил:       — Война — дело дорогое, мсье Вашингтон. Его Величество Луи это знал, когда согласился прийти на помощь.       Хэйтем пошевелился и почти одними губами проговорил:       — А этот француз не так прост. «Луи»... Хм...       — Де ла Серр знал, кого сюда направить, — так же тихо буркнул Шэй. — Или наоборот, знал, на кого влиять.       Мистер Вашингтон тоже сбавил тон и улыбнулся — уверенно и обаятельно:       — Я понимаю, Его Величество Людовик много потерял в Семилетней войне, а потому таинственные дела адмирала д​’Эстена принадлежат только французской Короне, никак не Америке. Но все-таки, чтобы наша совместная деятельность была успешной, нужно сосредоточить силы. Силы колониальной армии очень сильно ограничены, уважаемые послы. Мы не можем открыто воевать, пока существует постоянная угроза с моря и рек. Флот — это то, что нужно нам постоянно, наш противник — морская держава. И, конечно, от финансовых вливаний мы бы не отказались. Уже сейчас Конгресс отдал приказ штатам самим выплачивать жалование ополченцам.       Шэй печально осознал, что его бокал опустел. Но упрямо не желал отступать от любовника ни на шаг, когда Хэйтем вдруг довольным тоном произнес:       — Всё. Дальше они будут только обсуждать, куда и сколько денег нужно. Это неинтересно, я и без того знаю, что Вашингтон добьется своего. Пусть не целиком, но добьется, кое в чем он очень дотошен. И разговор ведет... неплохо. Немного грубовато, но он превентивно объявил с самого начала, что военный, а потому ему это только к лицу. И даже если он станет предводителем будущего государства, ему это тоже будет простительно, потому что забыть о своих военных успехах он никому не даст. Что ж, я тоже начинаю руководствоваться принципом наименьшего зла... Шэй, если хочешь выпить еще, пей, потому что задерживаться здесь ни к чему.       Мистер Кормак улыбнулся:       — А как же танцы, партия в вист?..       — С физиономией главнокомандующего на втором плане? Нет, благодарю, — вежливо отозвался мистер Кенуэй. — Я люблю драматические постановки, а не театр одного актера. Или ты желаешь задержаться?       — Вот уж нет, — Шэй фыркнул. — Хотя ехать назад я тоже не хочу. Как представлю, что до ближайшей деревенской гостиницы — несколько часов...       Хэйтем задумался и отошел подальше от места переговоров, где уже звучали конкретные подсчеты и суммы. Мистер Блессингтон, так и державшийся на почтительном расстоянии, поинтересовался:       — Собираетесь уходить?       — Пожалуй, — Хэйтем кивнул. — Может быть, вы, Роберт, подскажете нам, где здесь поблизости можно остановиться? Путь сюда был нелегким.       Мистер Блессингтон обреченно вздохнул:       — Жаль расстраивать вас второй раз за вечер, мистер Кенуэй, но... нигде. Ближайшая деревня, где вас могли бы принять на постой, милях в тридцати, не меньше. Это отчасти и послужило причиной тому, что мистер Вашингтон выбрал это расположение.       Шэй свел брови, припоминая:       — Разве? А мне казалось, когда подъезжали, что на другой стороне холма полно огней. Или это и есть лагерь армии?       — Не совсем, — пояснил соратник. — Лагерь чуть дальше, в низине. Когда размещались, никто не мог знать, что будет столько снега — заботились, чтобы хватало воды. На склоне — дома для командования. Я живу в одном из таких.       Хэйтем промедлил несколько мгновений, а потом спросил:       — А вы не могли бы потерпеть наше присутствие на эту ночь?       Шэй понял, что мистер Кенуэй заботится не о себе, а о нем, о Шэе. Сам бы Хэйтем предпочел добираться пешком, но не стал бы просить. Мистер Блессингтон сокрушенно вздохнул:       — Я бы мог, и с радостью, но... Я живу не один. Видите ли, магистр... В доме миссис Форд, где мы сейчас находимся, четыре господских спальни и три спальни для слуг. И здесь разместились не только мистер и миссис Вашингтон, но и пятеро адъютантов главнокомандующего, и полтора десятка слуг. И это не считая того, что две спальни занимает семья Форд: в одной — леди с дочерью, во второй — трое ее сыновей. В таких условиях даже командование не может себе позволить личных покоев. А уж про меня и говорить нечего. Меня поселили с мистером Ли — не нашим, не Чарльзом, конечно. С мистером Генри Ли. Полагаю, его приставили шпионить за мной, но мне это не мешает. Он отличный парень, только немного храпит... Да и дом больше напоминает барак. Я бы мог договориться с Генри, но для магистра...       Хэйтем снисходительно усмехнулся:       — Роберт, мне случалось ночевать и в более суровых условиях. И в американских болотах посреди туч комарья, и под тонким пологом в жару на Востоке, и в Северной Атлантике на корабле мистера Кормака. Если вам по каким-то причинам неудобно наше появление, скажите об этом прямо, и я не стану даже допытываться, почему так. Если же дело только в условиях жизни, то это, прямо скажем, лучше, чем провести ночь в седле по такой погоде.       — Тогда буду рад пригласить вас к себе, — слегка улыбнулся соратник. — Если условия вас обоих не пугают. Но мне будет нужно вас сопроводить.       — Как только будете уверены, что ваш уход не вызовет излишних мыслей или даже подозрений, — подумав, решил Хэйтем. — Вашингтон в курсе, что мы с вами сотрудничали ранее, так что ваше желание нас приютить не должно выглядеть странным или неуместным.       — Разумеется, — кивнул мистер Блессингтон. — И, магистр, будьте готовы, ночь будет... нежаркой.                            Шэй заранее подготовился к тому, что ночью будет холодно — стянул с одного из столов бутылку хваленого виски. Бутылка была полулитровой, а за пазухой грелась еще и фляга с ромом, так что... Была бы крыша над головой и стены от ветра, а все остальное выдержать можно.       На приеме пришлось провести еще почти час, пока Хэйтем и Роберт сочли, что уйти уже будет достаточно прилично. К тому моменту переговоры кончились, а первые гости — незнакомая Шэю чета — собрались домой. Где уж у них был дом, мистер Кормак не знал, но Блессингтон ехал куда-то во тьму — почти все огни погасли. Наконец, когда вокруг уже проплывали темные тени небольших похожих друг на друга домиков, впереди появился одинокий огонек. Подъехав ближе, Шэй увидел, что огонек этот — фонарь, покачивающийся на ветру у крыльца.       — Сюда, — указал Блессингтон в темноте. — Раз фонарь не затушен, Генри еще не спит. Пойду поговорю с ним. А вы... Мистер Кенуэй, мистер Кормак, простите, что говорю вам это, но по естественным надобностям лучше... сейчас. В доме есть очаг, но греет он плохо, так что дверь лишний раз открывать не рекомендуется.       — А куда предлагается отправиться «по надобностям»? — ухмыльнулся Шэй.       — За дом, — коротко отозвался Роберт. — Дождитесь, пока я вернусь, пожалуйста.       Лошадей пришлось оставить в длинной, скверно промазанной глиной конюшне. Блессингтон исчез в доме, а Шэй философски произнес:       — Ну что, за дом? Хозяева — на то и хозяева, что всю ночь могут бегать, а нам будет неудобно.       — Сначала ты, — фыркнул Хэйтем. — На брудершафт я отказываюсь.       Шэй, чертыхаясь, прошелся вдоль дома по едва угадывающейся тропинке. С неба сыпать перестало, но идти все равно было трудно — ноги утопали чуть ли не по колено. Зато нужное место отыскалось сразу — кто-то заботливо обнес вырытую яму столбиками с веревками. Снега в нее тоже насыпало изрядно — почти до верху, так что если бы позывы тела были серьезнее, мистер Кормак опасался бы, что не зная четких границ, туда свалится. Но поскольку есть на званом вечере он так и не рискнул, то уж малую нужду справить было куда как проще.       Возвращался с чувством выполненного долга — Хэйтему будет проще, сразу видно, куда.       А вот ждать становилось... некомфортно. Блессингтон ушел и пропал. О чем он там толкует с боевым товарищем? Что можно так долго обсуждать?..       Вернулся Хэйтем. Разумеется, вернулся недовольным — яма ему понравиться не могла, а тут еще и на сапоги снега налипло... Стряхивать почти бессмысленно, тут же новый налипает. Шэй почувствовал, что руки и лицо окончательно окоченели и спросил, ни на что не надеясь:       — Глоток виски?       — Давай, — буркнул Хэйтем, и это лучше всего говорило, насколько он замерз и как ему все осточертело.       Печать с бутылки Шэй сковырнул скрытым клинком и галантно протянул бутыль Хэйтему. Тот аккуратно примерился, отхлебнул, прикрыл глаза... Явно передернулся и вернул емкость:       — Спасибо.       Шэй приложился сам, почувствовал, как обожгло глотку, резко выдохнул и приложился еще раз. Второй раз пошло лучше, по груди и животу словно живой огонь пробежал, и руки начали согреваться.       Стукнула дверь, Роберт вышел и коротко разъяснил обстановку:       — Все хорошо, мы с Генри договорились. Я буду ночевать с ним, а моя постель свободна. В полном смысле комнат тут нет, но немного уединения есть. Проходите, я вам все покажу.       Он снял фонарь с грубого крюка и шагнул в дом.       Шэй первым последовал за ним, щурясь, чтобы глаза быстрее привыкли. Тусклый фонарь сразу выхватил небольшое помещение с немного странноватой «планировкой». Весь дом представлял собой одну квадратную комнату без окон, до половины разделенную дощатой перегородкой — укрыться от чужого взгляда можно на своих пяти-шести ярдах, но не более того. Напротив импровизированных «комнат» — каменный очаг с трубой. В очаге тлеют поленья, но, несмотря на трубу, воздух все равно слегка горчит от дыма.       Навстречу вошедшим шагнул смутно знакомый Шэю человек — тот самый, что руководил операцией на Паулус-Хук, где Шэй и Коннор успели переубивать немало британцев. Только тогда у мистера Кормака было не больше пары секунд, чтобы увидеть его лицо.       — Генри Ли, — протянул он руку. — Роберт сказал, вы его друзья. Здравствуйте, мистер Кенуэй. Кажется, мы знакомы... вроде бы нас знакомил мистер Бедфорд в Нью-Йорке.       Хэйтем коротко кивнул и пожал руку.       — А вы, мистер...       — Шэй Кормак, — коротко отрекомендовался Шэй.       Рукопожатие вышло крепким, но не сильным, и это мистер Кормак сразу занес майору в плюс. Света было мало, но все же больше, чем на Паулус-Хук, и Шэй только теперь отметил, что майор совсем молод — не больше двадцати пяти.       — Я перенес свои вещи к Генри, — оглянувшись, пояснил Блессингтон. — Вы можете разместиться в моих «покоях». Там есть матрац и белье. На стенке внутри есть крючки для верхней одежды, а под ними — полка для оружия. Если захотите пить, у очага есть ведро, там чистая вода. У матраца — ящик, туда можно мелкие вещи сложить... И там немного припасов, если есть захочется. В общем, все.       — Благодарим вас, Роберт, — Хэйтем склонил голову. — Постараемся вас не обременять.       — И не так ночевали, — озорно сверкнул глазами молодой майор Ли. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома... Так говорит моя маменька, когда у нас гости. Простите, господа, я ужасно хочу спать. Настолько, что Роберту удалось настоять на том, что он спит у стены — у меня просто не было сил сопротивляться, а там холоднее.       Блессингтон все-таки сопроводил гостей в свою клетушку и поставил фонарь на пол, шепотом пояснив:       — Генри — из Вирджинии. Из очень традиционной семьи: рабы, визиты, ужин ровно в семь. Но вы не стесняйтесь, сам он не такой.       — Спасибо, Роберт, — тихо поблагодарил Хэйтем, и соратник ушел, оставив фонарь.       Шэй со вздохом стянул теплый плащ, сапоги и многочисленное оружие. Наручи со скрытыми клинками и один из пистолетов на всякий случай уложил рядом с собой у стены. Подумав, стянул и сюртук, оставаясь в рубашке — собираясь на званый вечер, под суровым взглядом любовника надел узкий, парадный. Теперь боком выходило, спать в таком — невозможно.       Без сюртука сразу стало холодно. Шэй щелкнул зубами и торопливо нырнул под тонкое шерстяное покрывало. Стало получше, но все равно холодом тянуло немилосердно, несмотря на очаг. Тянуло почти отовсюду — из-под тонкого матраца, от стены...       Мистер Кенуэй тоже поспешно разделся и последовал примеру любовника — нырнул рядом под покрывало. Сразу стало тесно, матрац не был рассчитан на двоих. Но что гораздо хуже — сразу стало не хватать покрывала. Тонкая шерстяная ткань натянулась, и Шэй почувствовал, как сбоку испаряется ценное тепло.       Ночь обещала быть нелегкой, и Шэй, подумав, потянулся к открытой бутылке, которую только что пристроил в ящике Блессингтона. До того думал оставить трофей соратнику — точно пригодится, но сейчас слишком велик был соблазн согреться.       Мистер Кенуэй повернулся удобнее и прошипел в ухо:       — Так...       — Глоток виски? — Шэй в ответ коснулся губами его уха.       — Ты в своем уме?       — А я выпью, — так же тихо ответил мистер Кормак. — Теплее будет и заснуть проще.       Мистер Кенуэй замолчал и явно задумался, после чего устало вздохнул:       — Делись.       — Сейчас, переставлю поближе к нам фонарь и поделюсь, — потянулся Шэй. — Не стоит мешать спать соседям.       Надо сказать, что стена, потрескивающий очаг и завывающий в трубе ветер довольно успешно глушили звуки. Шэй не слышал от «соседей» почти ничего, только пару раз что-то глухо стукнуло и уже через несколько минут раздался храп, но не громкий и раскатистый, как у мистера Фолкнера, а гораздо скромней, привыкнуть будет нетрудно. Правда, как раз это волновало Шэя меньше всего. После работы вместе с отцом на торговом клипере, а потом — матросом на «Кречете», Шэй легко мирился с храпом и другими звуками.       После нескольких глотков жить стало повеселее, да и Хэйтем явно расслабился, удобнее устроившись на локте.       — Роберт выглядит много лучше, — очень тихо заметил мистер Кенуэй, передавая бутылку. — Наверное, это результат того, что у него появилась цель.       — А еще того, что он больше не пьет, как лось, — так же тихо поддержал Шэй.       — Пьем сейчас мы, — скорбно произнес Хэйтем. — Главное — не показать этого Роберту, чтобы у него не появилось соблазна так греться каждую ночь.       — Обычно тут спят по одному, под покрывалом согреться проще, — возразил Шэй. — Главное — чтобы виски не начало искать выход, потому что Блессингтон был прав. Стоит подержать дверь открытой, и будет, как на улице.       — А ты пей столько, чтобы не просилось на выход, — фыркнул Хэйтем. — Соизмеряй силы, так сказать.       Шэй даже отвечать на провокацию не стал. Прислушался к похрапыванию из-за дощатой стенки и вдруг спросил:       — А как ты на самом деле оцениваешь шансы на победу?       — Семьдесят к тридцати в нашу пользу, — подумав, откликнулся мистер Кенуэй. — Если, конечно, не случится чего-то такого, что переломит ход войны в одну или в другую сторону. Плюс-минус десять процентов в зависимости от союзной помощи.       — Лягушатники бы обиделись, если бы услышали, что их оценили в десять процентов, — усмехнулся мистер Кормак.       — Потому я этого и не сказал, — вернул ему усмешку любовник. — Пока они и на пять не тянут.       — Зато Вашингтон добился своего, — Шэй почти размышлял вслух. — Лимонники теперь его опасаются, с тех пор как взяли Паулус-Хук.       — По большей части потому, что отчаялись понять, как работает его голова, — съязвил мистер Кенуэй.       — Это тоже тактическое преимущество, — мистер Кормак пожал одним плечом, потому что лежал на втором.       Помолчали. Шэй не знал, о чем думает Хэйтем, но на лице любовника не было напряженного выражения, когда он всерьез что-то обдумывает. Не было глубокой морщины между бровей и поджатых губ. Напротив, Хэйтем, кажется, думал о чем-то хорошем, потому что почти улыбался. Виски потихоньку убывал, и Шэй уже начал подумывать попытаться уснуть. Холодно больше не было, а цель — все-таки не набраться, а согреться.       Хэйтему он, однако, оставил возможность выбирать самому и аккуратно сполз по матрацу пониже, чтобы покрывало дотягивалось до подбородка. Мистер Кенуэй тихо плеснул бутылкой и, судя по звуку, отставил ее подальше, чтобы во сне не задеть, а потом погасил фонарь и вытянулся рядом. Комнату окутала непроницаемая темнота.       Шэй попытался нащупать щекой плечо Хэйтема — сам Бог велел, когда так тесно! — и вдруг ощутил ладонь любовника между бедер. В первую секунду Шэй только удивленно хлопнул глазами. Не собирается же Хэйтем... сейчас, здесь? Когда в нескольких ярдах спит посторонний мужик, а соратника вообще не слышно?! Оставалась, правда, еще надежда, что Хэйтем просто греется, но Шэй быстро убедился, что это не так. Не обязательно же об яйца греться, хватило бы бедер.       — Ты в своем уме? — прошипел он Хэйтему на ухо, возвращая его же слова.       — Определенно в своем, — откликнулся тот, но руку и не подумал убрать.       Мистер Кормак только тяжело вздохнул.       — В подсумке — масло в бутыльке́, — проговорил он вслух, не особо рассчитывая, что любовник куда-то пойдет сам.       Однако Хэйтем подтянулся, стягивая собой покрывало, приподнялся на коленях и, стараясь не шуршать, закопался в ящике. Через полминуты тихо, но емко выругался.       — Что? — неконкретно уточнил Шэй.       — О твой дротик поцарапался, — едва слышно прошептал Хэйтем.       — Надеюсь, без снотворного, — фыркнул Шэй.       Он совершенно не волновался — готовые дротики уже были заряжены в духовое ружье, а в сумке только чистые заготовки.       — Сейчас проверим на тебе, — парировал Хэйтем и сполз обратно. — Надеюсь, это именно масло, а не отрава какая-нибудь...       — Угу, страшный индейский яд, — пошутил Шэй. — От знакомого шамана.       Ржать он старался потише, поэтому получалось смешное фырканье. Но Хэйтем долго ржать не позволил, склонился, обдавая запахом виски, коснулся губами губ — и смеяться уже не хотелось. Шэй ответил, но на долгие поцелуи размениваться не стал, обстановка не располагала. И почему Хэйтема так привлекают совершенно не подходящие для этого дела места?.. На мягких перинах в Кенуэй-холле, где было куда теплее и удобнее, желание уложить любовника его посещало нечасто, а вот если выбраться куда-нибудь в более суровые условия и лечь вместе — чуть ли не всякий раз.       Впрочем, Шэй к этому уже почти привык, хотя и каждый раз невольно удивлялся. Но масло в одном из его подсумков заняло свое постоянное место — просто на тот случай, если они с Хэйтемом окажутся в каком-нибудь месте вроде сегодняшнего.       Опустив руку вниз, Шэй убедился, что любовнику обстановка очень даже по вкусу, и бесцеремонно расстегнул на нем штаны. И под штаны сразу влез рукой, чего тянуть-то? Хэйтем явственно вздрогнул, отстранился и движением руки попросил перевернуться. Шэй спорить не стал, хотя стоило стянуть покрывало, как холодным воздухом обдало только так. Раздеваться не хотелось, но тело реагировало на близость, и в штанах — тоже, естественно, «парадных» — стало тесно. Да и Хэйтему, не раздеваясь, неудобно же будет... В общем, Шэй набрался решимости и потянул с себя ткань.       По спине сразу пробежали мурашки, но Хэйтем прижался сзади, накрыл собой — и стало получше. Шэй отчаянно надеялся, что всей этой возни за стенкой не слышно, а Хэйтема это, похоже, волновало куда как меньше. И ведь не пьян вроде... Что такое четыре-пять унций на здорового мужика, да еще по холоду?       Еще Шэй надеялся, что Хэйтем, хоть и прижимается весьма откровенно, пощадит и не станет... сразу. К этому мистер Кормак был не готов, но оставлял и такую возможность.       Мистер Кенуэй как будто услышал мысли. С явным сожалением отстранился и булькнул склянкой. Шэй ожидал ледяного прикосновения, но пальцы Хэйтема оказались почти теплыми, и это сразу заставило изогнуться мягче, чтобы ему было удобнее. Шире раздвинуть ноги Шэй просто не мог, мешали штаны, и он даже успел задаться вопросом, что хуже: мучиться так или раздеться полностью, — когда любовник умело надавил — и думать Шэй просто перестал. Помнил только то, что нельзя шуметь, а потому старался сопеть потише.       А Хэйтем, наоборот, как будто поставил перед собой цель добиться большего — стонов, например. Шэй отзывался на ласки, подавался ему навстречу, а где-то на краю сознания билась мысль, что если уже теперь трудно сдерживаться, то что же будет, когда любовник будет сверху, но... Оставалось только проверить опытным путем.       Шэй провокационно изогнулся, вздохнул чуть громче — и это сработало. Хэйтем выскользнул, зашуршал тканью и еще раз булькнул склянкой. Шэй нетерпеливо оглянулся, хоть и не увидел ничего. Мало того что хотелось, так еще и холодно стало.       По заднице немного щекотно мазнула легкая ткань рубахи, и Шэй замер. Не видно было ни черта, но стоило надеяться, что любовник попадет.       Однако великий магистр предпочитал действовать наверняка. Шэй чувствовал, как на поясницу легла ладонь, а горячий член плотно и скользко провел по пояснице и ниже. «Не попасть» Хэйтем просто не мог.       В первый миг дыхание перехватило, но от стона Шэй удержался, прикусив губу. Хэйтем приостановился, придержал за бедро, выждал — и вошел полностью. Шэй прикусил губу сильнее и качнулся, сразу задавая темп. Хотелось поскорее прогнать соперничающее с удовольствием неприятное ощущение, и Хэйтем послушался, хотя обычно предпочитал в таких случаях контролировать любовника от и до.       С каждым движением становилось легче, и вскоре Шэй склонил голову на скрещенные руки, чтобы приглушить тяжелое дыхание. Если Хэйтем и вел себя громче, Шэй этого просто не слышал — слишком занят был ощущениями. В кромешной темноте ощущения казались острее и ярче, и Шэй чувствовал всё: и властную руку на бедре, и жесткую ткань на ягодицах — ведь Хэйтем так и не разделся, и — самое главное — каждый дюйм плоти внутри.       Движение набирало темп, и вскоре Шэй лишился возможности им управлять. Хэйтем легко перехватил инициативу, а стоило попытаться с ним соперничать, как безошибочно — даже в темноте — перехватил рукой за хвост, который Шэй не стал распускать на ночь, и потянул на себя, заставляя прогнуться и подчиниться. Шэй «прогибался» только под великого магистра — и уступил. Дыхания больше ничто не приглушало, да еще Хэйтем умело давил куда нужно — и с губ сорвался слабый звук, чуть громче дыхания и много тише стонов.       Но Хэйтему этого хватило, и Шэй ощутил, как на губы легла ладонь. В голове помутилось. Шэй окончательно сдал позиции, позволяя себя иметь, и зажмурился, не в силах все это выносить — мучительное наслаждение и жесткую необходимость молчать. А Хэйтем жалости не знал и только резче и чаще входил.       Шэй и хотел бы коснуться себя, но был вынужден удерживаться, а любовник заботы не проявил. Более того, когда Шэй уже чувствовал, что внутри как будто начинает скручиваться тугой узел наслаждения, Хэйтем вдруг вышел и убрал руку с лица. Шэй непонимающе обернулся, но сделать что-либо не успел. На копчик и задницу упали теплые капли, и он догадался, что Хэйтем... закончил. Но почему... Почему не захотел нормально, внутрь?       Пока Шэй пытался сообразить, как спросить или что сделать, почувствовал теплое дыхание любовника на ягодице и окончательно замер, когда ощутил, как кожи касается горячий язык.       И вдруг понял — мистер Кенуэй, конечно, не желает оставлять свидетельств проведенной ночи, а потому это один из немногих способов сокрыть «приключение».       И Хэйтем только подтвердил догадку, когда усилием развернул его на спину и склонился к члену. Шэю хватило нескольких прикосновений языка. Оглушенный, он еще слабо осознавал, что к чему в этом мире, когда Хэйтем устало, но явно довольно подтолкнул его в бок, заставляя подвинуться.       Шэй, извиваясь, подтянул штаны и кое-как застегнулся, после чего победоносно улегся любовнику на плечо и прошептал на ухо:       — Ты сумасшедший, магистр Кенуэй.       — И тебе это нравится, — Хэйтем прижался губами к его виску. — Спи, тамплиер Кормак. Как магистр я тобой доволен.