Дело всей жизни

      Шэй тревожно огляделся. Место, куда призвала их с любовником короткая записка на полупрозрачной бумаге, было небезопасным. Для всех — и ото всех. Это на приличных улицах города сохранялось подобие пристойной жизни, а британцы как-то пытались наводить порядок, как в своем чертовом Лондоне. Но на окраинах Нью-Йорка те же британские солдаты порой вели себя хуже бандитов. Впрочем, настоящих бандитов тут тоже хватало, а в последнее время, после оскудевшего заработка на верфях и в доках, еще и прибавилось.       Но Шэя волновали вовсе не солдаты. И не бандиты, большинство из которых были в недавнем прошлом приличными мастеровыми и ремесленниками, потерявшими заработок. А то, что призыв Коннора был крайне неконкретным — в нем был названа только дорога на выезд и несколько примет, но мистер Кормак осознавал, что с такими, с позволения сказать, приметами крайне легко ошибиться.       Мистер Кенуэй воспринимал «приключение» еще более остро, и настороженно спросил:       — Думаешь, это здесь?       — Думаю, что мы могли ошибиться на пару миль, — с досадой бросил в ответ Шэй.       И тут откуда-то неподалеку раздался знакомый тихий свист. Хэйтем дернулся:       — А вот и ассасины. Некогда мои наставники учили меня, что, заслышав такой свист, лучше вооружиться — или удрать, если нет уверенности в своих силах.       — Но при этом сами умели так свистеть, раз тебе демонстрировали, — улыбнулся мистер Кормак. — Пойдем искать ассасинов.       «Ассасины» в единственном числе «нашлись» во дворе у полуразрушенного дома, среди нагромождений ломаных ящиков, ветхих бочек и еще чего-то, что с трудом поддавалось опознаванию.       — Сюда, — свистящим шепотом выдохнул Коннор и исчез под сводами полуразрушенного дома, минуя двери и окна через пролом в стене.       Шэй первым отправился следом. Издалека дом не выглядел совсем развалюхой, так что вскоре обнаружилось и что-то целое — почти неповрежденная комната, даже с дверью. В комнате нашлись две продавленных кровати, стол с табуретками и печь, но печью пользоваться было нельзя — из-за того, что дом просел и перекосился, каменная кладка печи растрескалась, и зажечь там огонь означало не только заполнить всю комнату дымом, но еще и рискнуть спалить тут все дотла.       Впрочем, несмотря на суровую и снежную зиму 1780-го, сейчас погода стояла хорошая, летняя. В середине июля не было невыносимой иссушающей жары, когда дышать трудно, а воздух плывет и струится от зноя — напротив, было тепло и немного ветрено.       Хэйтем, зашедший последним, недовольно огляделся и без разрешения разместился за пустым столом. В своем безукоризненном костюме, с грудой оружия и нарочито небрежно стянутым плащом он даже на табурете умудрился расположиться, как на королевском троне. Поднял бровь, вскинул идеально выбритый подбородок и изрек:       — Итак?       Коннор — как хозяин собрания — устроился во главе стола, небрежно подтянув ногой табуретку. Шэй сел напротив Хэйтема и уперся локтями в столешницу. Немного сомневался — несмотря на убогую обстановку, все равно можно было дождаться безапелляционного требования: «Мистер Кормак, уберите локти со стола».       Однако на этот раз Хэйтем промолчал. Возможно, потому, что стол назвать обеденным было трудно. Как, впрочем, и письменным. Просто нечто грубо сколоченное, на что можно сгрузить или поставить что-нибудь.       Коннор огляделся, прищурившись, как будто изо всех щелей ожидал неведомых врагов, и скомканно выпалил:       — Простите, что позвал вас сюда. Но мне больше не к кому обратиться. Это... перевалочный пункт. На крайний случай, если негде переночевать. Здесь нет ничего, даже еды, поэтому не угощаю.       Мистер Кенуэй недовольно поморщился:       — В такой обстановке я и не ожидал, что ты позовешь дворецкого и горничную с подносом креветок и шабли. К делу, Коннор.       Шэй сочувственно поглядел на сына. Тот даже не огрызнулся в ответ и вообще выглядел несколько подавленным.       — Я сейчас не самый безопасный собеседник, — он виновато пожал плечами. — Мои... соратники в Нью-Йорке докладывали, что замечали движение вокруг себя. Что-то происходит, но я не знаю, с чем это связано. Либо с моей деятельностью в Братстве, либо с моей деятельностью в «Кольце Калпера». Скорее, второе, но, опять же, я не уверен. Либо нас кто-то обнаружил и раскрыл, либо среди нас есть кто-то, кто... Кто не столь лоялен к нам, как говорит.       Шэй обеспокоенно поглядел на любовника. Тот нахмурился:       — Раньше речь шла про предателей среди армии Вашингтона. Это не может быть один и тот же человек?       Коннор энергично помотал головой:       — Так, как ты говоришь, отец, нет, быть не может. Я строго слежу за тем, чтобы агенты «Кольца» не были связаны с армией и наоборот. Исключение — мистер Толмедж, он нужен мне как связной с Вашингтоном и его армией.       — Полагаю, ты его избрал на эту роль из-за Бенджамина Толмеджа-старшего, — проницательно усмехнулся Хэйтем. — Бенджамин-младший — для тебя оптимальный вариант. Он не ассасин, но сын ассасина — прекрасно знает, что такое Братство, и лоялен к нему. Он военный, но не обязан присутствовать в регулярной армии. А еще он, по моим сведениям, так скажем... твой агент, знающий обе стороны медали. Ведь Вашингтон не знает, кому обязан столь поразительными достижениями своей разведки?       — Все так, — хмуро подтвердил Коннор. — Он полагает, что Толмеджу. Пусть полагает.       Хэйтем удовлетворенно бросил:       — Растешь, Коннор. Очень разумно.       Несмотря на хмурый и озабоченный вид, Коннор слабо улыбнулся и даже поглядел на Шэя... Можно было бы сказать, победно, если бы не снедавшая его тревога, написанная у него на лице.       — Но я позвал вас не из-за этого, — торопливо продолжил Коннор, переведя взгляд на отца.       Шэй чуть не поежился, столько в этом взгляде было отчаяния.       Это явно увидел и мистер Кенуэй, потому что вполне спокойно и деловито проговорил:       — А из-за чего же? Хочешь попросить помощи?       — Н-не знаю, — сразу осекся сын и сразу поправился. — Может, и хотел бы, но не знаю, о чем просить. Дослушайте меня, пожалуйста. Я же не просто так вас вытащил из города. Сейчас, когда на фронте разведки неспокойно, а Вашингтон отправил войска на юг, ситуация складывается так, что я... Я не могу остаться в Нью-Йорке. Мне срочно нужно уехать, но тягостно даже думать, что может случиться в мое отсутствие. Но если я не уеду... То мне страшно подумать, что может случиться там, где меня не окажется.       Шэй заволновался, хоть и старался этого не показывать. Но все-таки сбивчивая речь вызвала у него легкое непонимание, и он спросил прямо:       — Почему? Я имею в виду, что страшного в том, если ты оставишь на время здесь своих ассасинов и твою разведку? Ты ведь и раньше уезжал — в Бостон, в Дэвенпорт, во фронтир, да хоть с нами в Англию. Или отлучка предстоит долгая?       Коннор перевел взгляд на него, и Шэй только теперь увидел, что белки глаз у сына розоватые, а глаза опухли от недосыпа — видно, последние дни или недели выдались нелегкими, нервное напряжение сказывается.       — Я не знаю, насколько долгая, — Коннор отвернулся, поймав слишком понимающий взгляд. — Но дело не в этом.       — Тогда в чем же? — поинтересовался Хэйтем. — Твоих ассасинов я знаю поименно, и знаю, где их искать. Но пока у нас с тобой действует договоренность, их никто не тронет, Коннор. Конечно, пока они сами не начнут делать глупости. Если ты волнуешься за своих соратников, можем договориться о чем-то... более конкретном.       — Дело не в этом, но спасибо, — Коннор кивнул. — Это равно тому, что я не пытаюсь нападать даже на Чарльза Ли. Мои ребята занимаются... каждый своим делом. Но сейчас я собираюсь уехать... не как в Англию. Я не знаю, чем все это может закончиться.       А вот теперь Хэйтем встревожился всерьез:       — Ты полагаешь, что можешь не вернуться из своей отлучки?       Коннор неожиданно улыбнулся:       — Такое всегда может быть, отец. И раньше со мной тоже могло такое случиться, ты же понимаешь. Но нет, я не думаю такого. Я думаю о том, что именно теперь, когда положение стало...       — Нестабильным, — несколько нервно подсказал мистер Кенуэй-старший, потому что молчание затягивалось.       — Да! — выпалил Коннор. — Я боюсь, что именно теперь враги могут воспользоваться этим. Но речь не о Братстве. Речь о войне за независимость. Боевые действия ведутся на юге, но все решается здесь. Здесь, в Нью-Йорке, где торчит Клинтон и его прихвостни из лоялистов. Они не должны обрести влияния!       Шэй распрямил плечи и посмотрел на любовника. Как бы то ни было, сыну нужно помочь. Но мистер Кенуэй, похоже, и не имел чего-то против. Он тяжело вздохнул и покачал головой:       — Так не пойдет, — и, видя усталое огорчение на лице сына, пояснил: — Я согласен с тобой, влияние британцам отдавать нельзя. Но я не могу действовать вслепую, Коннор. А ты даже не в состоянии сформулировать, чего хочешь от нас. Я не могу воздействовать на твоих соратников, твоих друзей, твои организации и твои дела. Если хочешь помощи, давай начистоту. Расскажи нам, что происходит, и мы попробуем договориться. Может, от этого выиграют все.       — Я даже чаю не могу предложить... — Коннор вздохнул. — А рассказать сложно, очень много всего.       Шэй не выдержал, вмешался:       — Мы уже поняли, что есть какая-то крыса, которая работает на Корону. Хорошо, пусть так. То есть ничего хорошего, конечно... Но мы по-прежнему ничего не знаем о том, что тебя сейчас гонит из Нью-Йорка. Или это секрет?       — Не секрет, — Коннор опустил плечи. — Я же не зря занимаюсь разведкой. Вот вы знаете, что «монстр Брант» в апреле разгромил селения в Харперсфилд?       Шэй про это знал. И знал, что и возлюбленный об этом знает, однако Хэйтем натянуто проговорил:       — Да, слышал. И что?       Коннор вскинулся и заговорил горячо, почти зло:       — Я больше не мог закрывать на это глаза! Еще в мае я написал Анэдэхи, и она дала мне слово, что выследит Бранта. И выследила.       — Та-а-ак, — протянул Шэй, не ожидая ничего хорошего. — С ней все в порядке?       Коннор посмотрел ему прямо в глаза, как будто забыв, что рядом сидит отец, и выдохнул:       — С ней — да. Она сдержала слово — не только выследила, но еще и отбила со своим отрядом тех рабов, что Брант хотел вывезти из долины Мохок к себе. А в июне написала мне, что Брант узнал обереги и раскраску — и обещал отомстить онейда. Кто-то из охотников ее племени ранил его в плечо, и Брант приказал своим готовить нападение на Канонвалохале.       Шэй молчал, закусив губу. А Коннор совсем уж горько закончил:       — Это деревня Анэдэхи. А я уже знаю, что обычно остается после нападений Бранта. Обломки, гарь и запах гниющих тел.       Мистер Кормак решительно заявил:       — Поедешь и защитишь. А мы постараемся удержать позиции колонистской разведки в Нью-Йорке.       Однако мистер Кенуэй вскинул руку:       — Подожди с выводами, Шэй. На этот счет у меня есть сведения, которыми стоит поделиться. Возможно, что-то из этого, Коннор, тебе пригодится.       Сын сразу распрямился и глянул с надеждой. С неуверенной, не слишком ясной, но все-таки надеждой. Хэйтем делился данными нечасто, но всегда по делу. А еще Шэй чувствовал, что тоже услышит что-то новое — хотя бы потому, что сам не обладал какой-то пригодной для Коннора информацией.       Мистер Кенуэй убедился, что его внимательно слушают, и заговорил властно, уверенно:       — С тех пор, как мне стало понятно, что тебя, Коннор, беспокоит мистер Брант, я приложил усилия, чтобы выяснить, кто или что за ним стоит. И неприятно удивлен, что ты этого не сделал.       Коннор нахмурился:       — А что не так, отец? Тайенданегеа — уважаемый лидер ганьягэха. Точнее, он не смог бы стать — как это в английском называется? — сахем? Сагем? Сахэма, в общем. Но он принадлежит к клану Волка, а это весьма уважаемый клан.       — Это то, что знают все, — фыркнул Хэйтем и сразу поправился. — Я имею в виду, все, кто хоть как-то причастен к этому. Сколько раз я говорил тебе, сначала все выяснить — и только потом что-то делать! Джозеф Брант столь нахально действует не потому, что своим аверьяса предан Короне. Все гораздо проще. Год назад мистер Брант ездил в Квебек на переговоры с губернатором. Надо сказать, что в Квебеке колонистов очень не любят, особенно после удара мистера Арнольда по Канаде. Впрочем, это дело прошлое. Мистер Брант добился от губернатора Квебека снабжения для индейцев и лоялистов, а также обещания земель, если война будет выиграна англичанами. И теперь, конечно, готов на британский флаг разорваться, чтобы сделка вступила в силу. Он не отступится, Коннор.       Сын упрямо помотал головой:       — Тогда мне придется его убить.       — Нет, — неожиданно властно возразил Хэйтем. — Ты можешь, конечно, попробовать, но совершишь ошибку. Мистер Брант привлек слишком много внимания к своей персоне. В свое время я по этой же причине не убил Вашингтона. У нас, Коннор, связаны руки. Убийство Бранта припишут колонистам, и обязательно будут звучать слова о том, что бедного индейца убили те, кто претендует на их земли. Ты что, не помнишь, с чего все начиналось? Для того, чтобы убить, нужно иметь веские доказательства, что именно он, а не кто-то еще убивал мирное население. Но и это теперь не поможет, потому что мистер Салливан устроил показательную акцию. Придется придумать какой-то иной выход.       Коннор раздраженно вскинулся:       — И что? Ждать, пока он разрушит Канонвалохале? Пока убьет еще десятки людей?       — Стой, — осадил его Хэйтем. — Вот поэтому я расскажу тебе то, что мне удалось выяснить. Мистер Брант, чтобы ты знал, с детства... м-м-м... дружил с мистером Джонсоном. Да, тем самым тамплиером, которого ты отправил на тот свет. Дружил — не очень точное слово. С Джонсоном дружил отчим Джозефа, а сестра Джозефа даже вышла замуж за мистера Джонсона. Ее младшего брата забрали в Нью-Йорк... он был примерно в том же возрасте, что и ты, Коннор, когда переехал в город. Может, немного постарше. Правда, в отличие от тебя, Джозеф Брант этого хотел и сам к этому стремился. В Нью-Йорке он получил английское образование и полезные знакомства. Настолько полезные, — мистер Кенуэй усмехнулся, — что когда мистер Брант в Лондоне вступал в масонскую ложу, традиционный передник ему вручил лично Георг Третий.       Коннор на этом моменте даже безнадежно махнул рукой — раз уж Бранта настолько высоко оценили в Британии, то нет никакой надежды, что его удастся переубедить чем бы то ни было.       Шэй, с интересом слушавший рассказ, не мог не заметить, что детство Коннора и некого Тайенданегеа оказалось даже в чем-то схожим, но людьми они выросли очень разными. Может быть, если бы в юности на пути Коннора не попался артефакт Предтеч и с ним не заговорила «Атаэнсик», сходства было бы еще больше? Пожелай Коннор вступить в Орден, Хэйтем бы предоставил ему не только отличное образование и английское воспитание, но и связи, знакомства; Коннору не пришлось бы учиться на ошибках, Хэйтем бы куда мягче его направлял... Но тут Шэй сам себя оборвал. Даже если бы Коннор стал тамплиером, вряд ли бы куда-то делись его порой болезненная справедливость, замкнутость и отстраненность. Шэй знал, что Коннор может быть смешливым, ироничным, даже язвительным, может быть откровенен и открыт, но все это только с самыми близкими ему людьми — с ним и с Хэйтемом. Еще с друзьями — такое Шэй видел в детстве Коннора, и позже — в его общении с Фолкнером. Может, такое было еще и с его соратниками-ассасинами, но этого Шэй не видел.       И тут Шэй с удивлением подумал, что Коннор унаследовал не так уж мало черт характера своего отца.       — В Лондоне мистер Брант произвел блестящее впечатление, — безжалостно продолжил мистер Кенуэй. — Он продемонстрировал, что он не только отличный боец, но и весьма неплохой политик. По крайней мере, на приемах он одевался исключительно в традиционную одежду племени, хотя в «неприемное» время носит обычные домашние вещи. При этом он отлично танцевал, проявил безукоризненные манеры и, разумеется, пленил половину двора своей необычностью в сочетании с хорошим воспитанием. Если бы ты, Коннор, больше внимания в детстве уделял этикету, то тоже бы так умел.       Коннор немедленно рассердился и дернул плечом:       — Может, я и не умею себя продавать, но даже в одеждах охотника ганьягэха вполне способен проявить, как ты говоришь, манеры, отец. И вообще, никто не жаловался... Даже дамы.       — Оно и видно, — тихо фыркнул Шэй, вспомнив про многочисленных дам всех возрастов и общественных положений, что весьма интересовались юношей, который был скромен по природному характеру, обходителен по лучшим английским манерам и уважителен по отношению к любой женщине по усвоенным еще в детстве обычаям племени ганьягэха. Вот только с Анэдэхи ничто из этого помочь Коннору не могло.       А Коннор явно все понял и обиделся еще больше, даже отвечать не пожелал.       Мистер Кенуэй призвал собравшихся к серьезности и веско проговорил:       — Я не закончил.       Возмущенный Коннор взбрыкнул:       — И что мне все это дает? Может быть, Брант уже напал на Канонвалохале, а я сижу и слушаю, как он обольщал придворных дам Георга!       Хэйтем возвысил голос:       — Это поможет тебе лучше понять твоего врага! Убить его ты не можешь, по крайней мере — сразу. Значит, тебе нужно знать его сильные и слабые стороны, так что сиди и слушай. Если уже напал, то ты сейчас ничем не поможешь.       Коннор сразу сник. Видно, представил, что будет, если Брант и впрямь успел напасть... Шэй понимал, чем это грозит. Возлюбленная Коннора — воин племени онейда, а значит, при нападении не убежит в лес, а будет сражаться до победы или до смерти. И Коннор тоже это понимает.       — Когда мистер Брант возвращался в Америку, — как ни в чем ни бывало продолжил Хэйтем, — на его фрегат напали два каперских брига. Насколько мне известно, их нанял мистер Вашингтон, но доказательств нет, потому что любые доказательства утонули. Пираты не справились с подготовкой английской охраны, а мистер Брант потом шутил, что возвращаясь из благополучной Англии к американским берегам, было неплохо потренировать свои снайперские навыки.       — Неумехи какие-то действовали, — недовольно высказался Шэй, дождавшись паузы в рассказе. — Были бы там два других брига, остались бы от этого фрегата несколько дощечек. Кстати, Хэйтем, откуда такие... пикантные сведения?       — Все вместе? — нарочито услужливо спросил Хэйтем. — Это выжимки из того, что сообщили мне миссис Джонсон, мистер Питер Джонсон, пара британских капитанов и еще один крайне неоднозначный персонаж.       — Кто? — хмуро спросил Коннор. — Миссис Джонсон я смутно помню. Питер... Ее сын, от Уильяма Джонсона? А капитаны, наверное, рассказали, что ты от них хотел, и теперь мирно гниют в какой-нибудь канаве.       Шэй вскинул взгляд, и Хэйтем едва заметно кивнул. Значит, действительно гниют в канаве. Это было почти обидно: мистер Кенуэй на боевую операцию любовника с собой не взял. У Шэя мелькнула мысль, что за это надо будет отомстить. Возможно, ночью, если всё так или иначе уляжется. Но Коннор ждал ответа, и на лице мистера Кенуэя-старшего отразилась работа мысли, после чего он не очень уверенно проговорил:       — Мне будет трудно объяснить, как жизнь свела меня с этим человеком. Я даже не уверен, стоит ли вообще о нем говорить.       — Раз уж начал — говори, — хмуро бросил Коннор, от которого «игра в гляделки» между отцами не укрылась.       — Его зовут Сайенкерата, — старательно произнес Хэйтем и запнулся. — Если я, конечно, правильно произношу.       — Вернее будет — Сайенгарата, — мстительно поправил Коннор. — Имя можно перевести как... «Исчезающий Дым», так, наверное, будет точнее всего. Но я слышал про него. Это сахэма клана Черепахи. И я думал, что он уже умер, потому что ему, наверное, лет сто.       — Не сто, а всего семьдесят три, — возразил Хэйтем.       — И он из племени Людей Большого Холма, — не обратил внимания на ремарку Коннор. — А сенека заняли сторону британцев. Как же так вышло, отец?       — Что они заняли сторону британцев? — Хэйтем вздохнул. — Тут все просто. Когда индейцам угрожали французы, именно британцы помогли им справиться. Это было во время франко-индейской войны. Шэя спроси, он тебе про эту войну много чего может рассказать. И когда развернулась война за независимость колоний, многим индейцам казалось и сейчас кажется, что британцы — друзья. Этим людям, Коннор, с рождения и до смерти живущим среди своих, не знающим, что такое промышленная революция, непонятно, что политические друзья — это не друзья. Когда в Новый Свет пришли мореплаватели из Старого Света, они меняли дешевые товары и безделушки на золото, пользуясь тем, что для индейцев это было невиданное чудо. С тех пор мало что изменилось. Но индейцы, выкурив трубку мира, искренне считали, что заветы дружбы нерушимы. Сколько еще раз их нужно предать, чтобы они поняли, что нельзя играть в боулз на поле для гольфа?       Коннор устало покачал головой:       — Ты не все понимаешь, отец. Я, конечно, не застал тех времен, когда здесь еще не было колонистов, но слышал рассказы и предания. Многие племена воевали между собой годами и даже, наверное, веками. Здесь до прихода колонистов была своя политика, свои интриги и свои ценности. Ценностью было не золото. А трубка мира — это не договор о заключении перемирия, это просто немного другое. Людям Союза Шести... бывшего Союза Шести... непонятно, за что борются и французы, и британцы. Они представляют земли за морем такими же, как тут, в Америке, и король Георг для них — это военный вождь, а королева Шарлотта — Мать Рода. Меня воспитывал ты, отец, и я еще помню, как в детстве вся привычная для меня картина мира... сначала дрогнула, а потом... Это было как раз тогда, когда ты пригласил в дом для меня учителя истории и географии.       — Я ведь и до этого тебе много чего рассказывал, — нахмурился Хэйтем.       — Да, но это звучало сказками, — откровенно высказался Коннор. — Когда мы с тобой и Шэем приехали в Лондон, этот город поразил меня. А ведь я представлял себе, что такое Старый Свет — хотя бы по рассказам и гравюрам... Но вообще-то, отец, я хотел знать, как так вышло, что ты познакомился с Сайенгарата.       — Если коротко... — Хэйтем задумался. — Если коротко, то он искал меня, когда стало понятно, что война между колонистами и британцами неизбежна. Мистер Джонсон к тому моменту погиб от твоей руки, и я сам приехал, потому что... Потому что в племени остались его дети. Сайенгарата говорил, что хочет занять нейтральную позицию, но было уже поздно. Уже состоялась битва за Лексингтон и Конкорд, и противостояние обрело те формы, когда можно было только вступить в борьбу — или бежать. Оставлять свои земли сенека, конечно, не захотели.       Коннор мрачно кивнул. О том, что индейцы крайне неохотно покидают свои земли, ему было известно лучше, чем любому из присутствующих.       — Сайенгарата потерял на этой войне единственного сына, — продолжил Хэйтем. — Он отдал на алтарь войны всё, что имел — и не получил в ответ ничего. Он открыто ненавидит Бранта, потому что считает, что сделал для Британии не меньше, хотя не проливал морей крови.       — И именно поэтому его заслуг никто, конечно, не заметил, — не выдержал Шэй.       — Сайенгарата много пьет, — Хэйтем посмотрел на сына. — И скоро не сможет предоставлять информацию, поскольку стар и разум его угасает. Но сейчас он смог мне сообщить, что Брант, за успехами и поражениями которого он ревностно следит, имеет мало слабостей. По факту, единственное, чем он дорожит — это его семья.       Коннор сразу замотал головой:       — Я не стану. Про его семью я ничего не знаю, но я не буду действовать, как он. Иначе чем я лучше него?       Хэйтем поглядел на сына с упреком:       — Я все еще не договорил. В прошлом году мистер Брант овдовел, но быстро утешился и вступил в связь с мисс Кэтрин Кроган, более известной как Адовенти. Впрочем, полагаю, когда вернется в свое имение, вступит и в законный брак, потому что мисс Кэтрин беременна. Но я говорил не об этой семье. Я говорил о его клане, его родне в племени. Если они вступят в союз с колонистами, вполне вероятно, это умерит пыл Бранта.       Шэй видел, что сын всерьез задумался. И Коннор наконец уронил:       — Это... Можно попробовать. Но сейчас угроза слишком велика. Я не успею подготовиться. Канонвалохале надо защитить.       — Разумеется, — откликнулся Хэйтем, словно ничего другого не ждал. — Поедем и защитим.       Коннор непонимающе на него поглядел:       — Вместе? А как же Нью-Йорк? Я просил, чтобы вы защитили Нью-Йорк! Чтобы вы защитили Америку!       Мистер Кенуэй высокомерно фыркнул:       — В отличие от тебя, мои соратники знают и умеют больше. Я мобилизую силы, за безопасностью проследят. Ведь своих соратников ты оставишь здесь, не так ли? Ты просто не допустишь, чтобы Братство или шпионская сеть остались без ключевых фигур в опасный момент. А значит, пойдешь один. А я, Коннор, в свою очередь, не допущу, чтобы ты в одиночку сражался с отрядами Бранта. О его боевой силе я был осведомлен в первую очередь, и эта не та угроза, которой можно пренебречь. Иными словами, — он стрельнул взглядом в Шэя, — это не пара британских капитанов, с которыми справиться можно за минуту.       — Я готов в одиночку сражаться с отрядами Бранта, — мрачно ответил Коннор. — Приемы воинов ганьягэха я прекрасно знаю. А вот вы не знаете.       — Да ладно тебе, — не выдержал Шэй. — Кого я только не... Индейцы тоже были.       — Я знаю, — вздохнул Коннор. — Ты рассказывал про Кесеговаасе.       — Не помню, — несколько смутился Шэй. — Это где мы с тобой так пили?       — В «Черном дьяволе», — напомнил Коннор, и тут их прервал Хэйтем:       — Господа, мне кажется, не время сейчас это обсуждать. Коннор, поскольку я намереваюсь отправиться с тобой, мне кажется, было бы разумным дать указания нашим силам сотрудничать. С моей стороны, как ты знаешь, это мистер Тёрнер — военный из колонистской разведки и член вашего «Кольца Калпера».       — И тамплиер, — кивнул Коннор. — Конечно, знаю. Я ведь ему даже сведения подкидывал для тебя, чтоб ты мог вовремя узнать нужную информацию...       — Это взаимно, — усмехнулся Хэйтем. — И работает в обе стороны. Мистер Кормак, полагаю, тоже отправится с нами, если не предпочтет принимать корреспонденцию и следить за домом в мое отсутствие.       — А почему ты спрашиваешь? — удивился Шэй. — Я, конечно, поехал бы.       — Потому что как магистр Ордена я бы и сам остался, — пояснил Хэйтем. — Мое решение во многом продиктовано личными причинами. А потому я не считаю возможным в данном случае приказывать тебе.       — Тогда поеду, — оживился Шэй. — Энни и Руджеро отлично управляются с домом, пока нас нет. Разве что кухню разнесут в порыве ссоры, в первый раз, что ли.       — Вообще-то, — Коннор несколько смешался, глядя на обоих отцов, — я буду рад вашей помощи, хоть и несколько... неожиданной. Я видел вас обоих в бою, и знаю, как вы можете помочь. Но, отец... Что за «личные причины»? Я много раз мог погибнуть. Этот случай ничем не отличается.       — Отличается, Коннор, — коротко ответил Хэйтем. — Раньше ты сражался за себя, за Братство, за свободу Америки. Сейчас ты хочешь спасти не деревню, не индейцев, не Америку — а всего одну девушку. Думаешь, я не понимаю? Шэй рассказал мне все, что ты дозволил ему рассказать. Это уже личное, Коннор. В таком сражении можно легко забыть о себе. Так что я поеду — чтобы позаботиться о тебе, если ты сам позабудешь про то, что ты со своими знаниями и умениями все еще нужен не только Анэдэхи, но и Америке.       — Я... — Коннор как будто устыдился. — Я знаю, что нужен Америке. И знаю, что для меня не должно быть личного. Я же ассасин.       — А я-то думал, мы с Хэйтемом станем для тебя примером, — поддразнил его Шэй. — Отлично совмещаем личное и долг.       Коннор шутки не оценил:       — Вы поставили личное выше. Я тому живой пример. Именно, что живой... Я этого не оценил, когда мне было четырнадцать, но теперь-то понимаю!       — Коннор, шел бы ты... в Канонвалохале, — без запинки выговорил Хэйтем. — Отдай распоряжения своим — и отправимся во фронтир. Встретимся здесь же послезавтра на рассвете.