Дело всей жизни

      Мистер Кенуэй отложил палитру, критически оглядел холст и резким движением снял очки.       Шэй сразу заинтересованно приподнял голову. До того он с интересом наблюдал, как спят внуки — сидя, почти в обнимку. Умаялись, конечно. Если бы они целый день топали по дому, и то бы, наверное, так не вымотались. Подолгу сидеть и по возможности не вертеться было для них куда тяжелее.       Коннор и Анэдэхи, приехавшие с детьми в Нью-Йорк в самый вечер Сочельника, очевидно, тоже были уставшими и вымотанными. На рождественском ужине надолго не задержались, а следующие три дня только и делали, что отсыпались, пользуясь тем, что в Кенуэй-холле за Патриком и Дженнифер было кому присмотреть. Анэдэхи не будила Коннора, чтобы, как в прошлое посещение Нью-Йорка, потянуть мужа по лавкам или на прогулку по городу; в отличие от того раза, перестала надевать дома платья, приличествующие британской леди, и ходила в чем-то индейском. Впрочем, никого в доме, где вырос Коннор, это не смущало.       Сам Коннор приходил в себя еще дольше. Шэй знал — по невольным оговоркам Анэдэхи, что ее муж прибыл в поместье Дэвенпорт на «Аквиле» всего за несколько часов до того, как нужно было отправляться в путь, и отдохнуть с дороги не успел. Шэя интересовало, что за делами сейчас занимается сын, но тот, конечно, теперь не скажет...       Коннор, негромко беседующий с супругой, заметил, что отец прервал свое занятие, замолчал и тоже поднял взгляд. Анэдэхи заинтересованно блеснула глазами, но поскольку остальные молчали, тоже не проронила ни слова. И даже Честер, растянувшийся на ковре, приоткрыл изумрудно-зеленые щелочки глаз и дернул хвостом.       Шэй не выдержал первым:       — Глаза устают? — осведомился он тихо.       — Нет, — нормальным голосом откликнулся Хэйтем и усмехнулся. — Просто без очков мне куда больше нравится... дело рук своих. Я все равно вижу множество огрехов, но вроде не так страшно.       Коннор вопросительно глянул на Шэя, и все трое, не сговариваясь, поднялись: Шэй — с кресла, молодые супруги — с дивана.       Холст влажно поблескивал свежими мазками, и Хэйтем негромко распорядился:       — Надо будет натянуть подрамник и поставить на ночь к камину. Кота заберем к себе.       — А разве он обычно спит не у вас? — удивился Коннор и наконец-то добрался до мольберта.       — У нас, — пояснил Шэй. — Но не тогда, когда в гостиной так интересно — можно опрокинуть рисунок свежей краской на ковер.       — Очень красиво, — заметила Анэдэхи. — И похоже. У нас не умеют так рисовать, скорее...       — Стилизованно, — помог ей подобрать слово мистер Кенуэй. — Хорошо, что вам нравится, мисс Анэдэхи, потому что сам я категорически недоволен собой.       — Мне тоже нравится, — кивнул Коннор. — И это... лучший подарок. На память.       — Краски еще потускнеют, — предупредил мистер Кенуэй. — И вам придется прожить здесь еще хотя бы несколько дней, иначе не просушить.       — А копия? — брякнул Шэй. — Для мисс Скотт?       — С ней будет проще, — отмахнулся Хэйтем. — Во-первых, копия будет много меньше. Во-вторых, сушить можно сколько угодно, я могу сам отослать посылку Дженнифер.       — Теперь вам нужен еще портрет вдвоем — и будете считаться добропорядочной английской семьей, — пошутил Шэй, обращаясь к сыну.       Коннор с Анэдэхи переглянулись, и мистер Кенуэй-младший улыбнулся отцу:       — Наверное, уже в следующий раз. Позировать довольно долго, а ведь еще сохнет...       — С вами будет быстрее, — усмехнулся Хэйтем. — Вы способны, надеюсь, несколько часов провести на месте. И с пропорциями взрослых людей у меня много лучше, так что можно не связываться с маслом, которое позволяет поправлять огрехи, а воспользоваться... скажем, темперой. Она сохнет настолько быстро, что не прощает неверных штрихов.       — У белых принято сначала скромно отказываться от подарков, прежде чем принять, — улыбнулась Анэдэхи. — А я не откажусь. И мне интересно, какой меня видят другие.       — Точно не сегодня, — Хэйтем отступил и жестом указал на диван, где посапывали младшие из рода Кенуэй. — Наверное, детей следует унести, пока не проснулись.       — И кота, — Шэй повернулся к сыну. — Их трое, нас трое. Идем?       Мистер Кормак знал, что масляные краски, палитру и кучу баночек, скляночек и прочую ерунду ни в коем случае нельзя бросать на ночь, а потому Хэйтем в ближайшее время будет занят. Зато потом...       — Коннор, не посидите с нами немного перед сном? — полушепотом спросил Шэй, когда Коннор осторожно подхватил Патрика на руки.       — Без меня, — Анэдэхи так же бережно подняла дочь и помотала головой. — У меня глаза закрываются. Да и стоит быть рядом, если опять зубы начнут резаться.       Шэй чувствовал себя слегка по-дурацки, когда подхватил с ковра кота — Честер, хоть и отъелся, все равно весил меньше любого из внуков. И можно было бы предложить свою помощь Анэдэхи, но она куда лучше управляется с детьми, а сам Шэй опасался разбудить юную Дженнифер. Проснется одна — проснется и второй. А если заревут, то в гостевых покоях на первом этаже есть шанс разбудить и юного мистера Мура — и тогда любые посиделки перед сном окажутся недостижимой мечтой.       Кота Шэй закинул в спальню в рекордные сроки. Честер попытался выскользнуть обратно за дверь, очевидно, из исключительной вредности. Шэй прекрасно знал, что по возвращению застанет эту скотину прямо по центру кровати, да еще и не согнать будет.       Коннор вернулся в гостиную через добрых полчаса, когда мистер Кенуэй уже успел скрупулезно собрать все свое художественное барахло и аккуратно разместил мольберт перед камином, установив картину почти вертикально и точно параллельно каминной доске. Жаль, полюбоваться не удастся... Но Шэй утешился тем, что у Хэйтема в любом случае останется несколько набросков-эскизов.       Коннор плюхнулся в угол дивана, зевнул, прикрывая рот ладонью, а на предложение Хэйтема выпить бокал вина категорически отказался:       — Я просто засну. Дети устали, а мы с Анэдэхи — кажется, еще больше. И потом, вчера...       — Вчера вы с мистером Кормаком до ночи болтали и безбожно набрались, — безжалостно констатировал мистер Кенуэй. — Что обсуждали-то?       — Котов, — начал перечислять Коннор, — детей... Еще всякие... тонкости семейной жизни...       Шэй поспешно вклинился:       — Надо же нам было чем-то заняться, пока вы с Анэдэхи делали бесконечные наброски и выбирали лучший!       — Заняться чем-то более созидательным? — предложил Хэйтем, но глаза его смеялись.       — Перекрыть крышу? — снова зевнул Коннор. — Или переложить сарай? Я бы мог, но сейчас зима.       — Дров нарубить, — язвительно предложил ему отец.       — И здесь тоже? — Коннор явно понимал, что его провоцируют, и поглядел мрачно. — Иногда мне кажется, что это я лесоруб, а не Годфри и Терри.       — Можно еще мистеру Ли, — фыркнул Хэйтем. — Он твоими стараниями теперь калека, ему трудно управиться с хозяйством.       — Раксота мне то же самое говорил, — вздохнул Коннор. — Но у мистера Ли есть деньги, так что может нанять лесорубов. Кстати, как он? Джейми говорил, что его уже месяц не беспокоили.       — Идет на поправку, — ответно вздохнул мистер Кенуэй. — Собирался на Рождество попробовать сделать первые шаги. В деревне есть фельдшер, так что, надеюсь, ничего страшного не приключилось.       — Я оплатил Джейми новый саквояж, — вдруг ляпнул Коннор. — Потому что тот уже в дороге в Нью-Йорк по запаху понял, что... что не понравился собакам.       Шэй не сразу понял, а вот Хэйтем усмехнулся:       — Ничего страшного. Мы уже ковер меняли.       — Дважды, — счел справедливым вмешаться мистер Кормак. — Один раз из-за «пуговок», а еще один раз, потому что Честер опрокинул на ковер картину. Маслом вниз.       — А так всегда падает, — задумчиво брякнул Коннор. — У нас тоже все на пол летит. Хорошо, что у нас есть Лежащий Поперек, ему с пола интереснее. Без него куда больше уборки бы было.       — Тогда вам бы лучше собаку, — деловито посоветовал Шэй. — Кошки едят, когда голодные, а собаки — всегда.       — Лежащий Поперек? — Коннор поглядел на него удивленным взглядом. — Да ты что, Шэй, он так лопает! Знает, что если не успеет, то дети раньше него съедят.       — Я смотрю, вы образцовые родители, — съязвил Хэйтем.       Коннор не ответил, только очень, очень внимательно на него поглядел. Мистер Кенуэй не нашелся с ответом на этот взгляд.       Шэй потянулся за трубкой и машинально спросил:       — Никто не против?       — Я против, но меня ты слушать не станешь, — Хэйтем сощурился. — Несмотря на то, что окно открывать нельзя — и холодно станет, и влажность повысится, а масляные краски реагируют на влажность.       — Я чуть-чуть, — рассеянно бросил мистер Кормак и, набив трубку, с наслаждением прикурил.       Хэйтем проводил взглядом облачко дыма и вдруг поинтересовался:       — Чем ты сейчас занимаешься, Коннор? Я имею в виду, до того, как привез сюда свою супругу с детьми?       Коннор свел брови и уточнил:       — А какое это имеет значение, отец?       — Так, интересуюсь, — усмехнулся мистер Кенуэй. — Например, ты не можешь не знать, что в Филадельфию доставили первую редакцию мирного договора.       — Это я уже в Нью-Йорке узнал, — откликнулся сын. — Как раз позавчера, когда вы меня спрашивали, куда это я один собрался. Но здесь, пожалуй, ничего не нужно делать. Только, разве что, поторопить Конгресс с согласованием, но ведь с этим и мистер Рутледж справится, не так ли? Это в его интересах. Чем дольше Конгресс будет возиться с этим, тем больше вероятность, что кого-нибудь опять что-нибудь не устроит.       — Да, полагаю, с этим Эдвард справится, — невозмутимо кивнул Хэйтем. — Но меня интересует, что собираешься предпринять ты?       Коннор проигнорировал вопрос и задал свой:       — Меня больше интересует, почему великим магистром стал не он? Я был уверен...       Хэйтем пожал плечами:       — Я бы мог сделать вид, что мне это не известно, но не буду лгать. Решение о лидерстве в Ордене решалось голосованием, а почему и как избрали Роберта... Затрудняюсь сказать.       Коннор помолчал, а потом уверенно проговорил:       — Я уверен, что ты говоришь правду — про голосование. Но еще я уверен, что ты прекрасно знаешь, почему так вышло. Но я даже немного... рад этому, что ли. Блессингтон — не такой проныра, чтобы без мыла... Он был бы честным военным, если бы ты не завербовал его в тамплиеры.       — Если бы я не завербовал его в тамплиеры, он, вероятнее всего, рано или поздно оказался на виселице, — возразил мистер Кенуэй. — Потому что сочувствие к колониальным войскам награждалось не орденами.       — Надеюсь, ему хватит ума не связываться со мной, — бросил Коннор. — Мне не хотелось бы его убивать. Если я его убью, то на его место точно встанет Рутледж, а его я убью еще быстрее. Кстати, в ночь перед Рождеством мне сообщили, что один из моих агентов в «Кольце Калпера» бесследно исчез. Но я понимаю, отец, ты, конечно, не в курсе об этом и затрудняешься сказать, где сейчас мистер Тёрнер.       — Именно так, — невозмутимо отозвался мистер Кенуэй. — Он при мне высказывал такую идею, но где он сейчас, я не имею ни малейшего понятия. А кроме того... Это все-таки твоя организация, тебе должно быть виднее.       — Я отправил по его следу шпионов, — засопел Коннор. — И они прочесали весь город. Мистер Тёрнер успешно добрался до конной станции на Баярд-лэйн, а дальше его след затерялся. Но я почти стопроцентно уверен, что из города он не выезжал, скрывается где-то здесь. И понятия не имею, каких сюрпризов от него ждать. Но если ты так хочешь знать, отец, то я не планирую... Ничего такого. По крайней мере, в ближайшее время. Мне нужно проследить за тем, чтобы мирное соглашение было принято, а после — убедиться в том, что мистер Вашингтон помнит об обещании отказаться от власти после победы. Возможно, дальше что-то изменится, но пока...       — А чем занимается наш уважаемый главнокомандующий? — полюбопытствовал Хэйтем. — Признаться, я несколько упустил его из виду. Громких заявлений он не делал, в Конгрессе появлялся редко...       Коннор еще больше нахмурился:       — Мистер Вашингтон всецело занят разбирательствами с военнопленными. Это мне не кажется первоочередной задачей, но я считаю, что лучше пусть будет занят этим. Он до сих пор... не слишком верит в возможность мира, и я... Честно, я опасался, что он сам начнет призывать к войне до последнего солдата. Его бы послушали. Но он... Как будто заранее сложил с себя обязательства.       — А он их на себя брал? — скривился Хэйтем. — Еще на Втором Конгрессе он торжественно заявил, что ответственность за назначение его главнокомандующим несут те, кто назначил.       Шэй задумчиво выдохнул дым. Ну что, теперь можно сказать, что заявление Вашингтона аукнулось ему спустя десять лет. Впрочем, никакого сожаления Шэй не испытывал. И даже, пожалуй, был снисходительно настроен по отношению к Вашингтону. Войну можно было бы закончить быстрее, но на свой лад Вашингтон свою задачу все-таки выполнил — взял врага измором. Остается только проследить, чтобы ни он, ни кто-то еще ничего не испортил до подписания окончательного договора.       Коннор поглядел на Шэя и сдался:       — Отец, ты говорил про вино?       — Проснулся? — почти ласково спросил его Хэйтем, но отказывать не стал, неторопливо достал бутылку и бокалы, разлил по чуть-чуть.       — Не думал, что пойдет такой серьезный разговор, — парировал сын. Бокал он принял и с благодарностью кивнул. — Но раз уж ты спрашиваешь меня, отец, то спрошу и я. Англо-американский договор — твоя работа? А англо-французский? Лафайет мне кое-что писал!       — Это — моя, — спокойно откликнулся Хэйтем. — Я не мог допустить, чтобы испанские амбиции и довольно бестолковые требования влияли на то, чего мы с таким трудом добились. А что, ты знаешь что-то, чего не знаю я?       — Откуда мне знать, что ты знаешь, — пробурчал Коннор. — Жильбер писал, что после заключения англо-американского соглашения Франция изъявила желание заключить союз хотя бы и против Испании, и Испания ограничила аппетиты. Отказалась от Гибралтара и сосредоточила внимание на Ньюфаундленде и рыболовстве вокруг него. Вся эта... комбинация, отец, выглядела... некрасиво. Я бы даже сказал, подло. Испанский флот помог нам.       — А потом едва не отправил на дно, — фыркнул Хэйтем. — Это абсолютно неважно, Коннор, политические конфликты неизбежны. Важно то, чего мы добились. Когда-то ты планировал, кажется, раздать им памятные ленточки? В качестве глубокой благодарности за помощь?       Коннор несколько смешался и покачал головой:       — Тогда я не видел... людей. Тогда это была безликая «помощь», которой мы даже не получили.       Хэйтем приподнял уголок губ:       — Так вот это абсолютно одно и то же, Коннор. Нельзя судить по-разному за глаза и в глаза. Не уподобляйся Вашингтону. Это он мог отдавать приказы уничтожить индейские деревни, а потом не мог смотреть в глаза единственному в своем окружении индейцу.       Коннор довольно долго молчал, а потом вздохнул, но не ответил.       Шэй посмотрел на него с грустной улыбкой:       — Это то, о чем тебе говорили в форте Хилл, Коннор.       — Именно так, — веско добавил Хэйтем. — Я говорил, что как только закончится война, начнутся раздоры. Они уже начались.       — Просто это... — Коннор помотал головой. — Испанцы не могут знать, как мы жили здесь. Они хотели ослабить собственного врага.       — Значит, ты признаешь, что раздоры не «начались», — хмыкнул Хэйтем. — Они и не прекращались.       Коннор хмуро поглядел на Шэя и возразил:       — Зато британские солдаты уходят. Это самое главное. Толмедж докладывал, что они уходят из Чарльстона и из Саванны.       Шэй вздохнул. Наверняка дело рук Блессингтона, но Коннору об этом знать не обязательно, если он сам не в курсе, где нынешний магистр Ордена. Однако оказалось, что все несколько не так.       Коннор еще немного помолчал и добавил:       — Я знаю, что Блессингтон повел туда свою часть армии. Только не могу понять, делает ли он это... как американец или как тамплиер?       — Какая разница? — Хэйтем пожал плечами. — Это приближает тебя, Братство, жителей Америки к тому, чего все вы добивались. Об этом я тоже когда-то говорил тебе, Коннор. Какую цель ты ставишь перед собой сейчас? Нет, я не спрашиваю тебя про твои ассасинские дела. Какую цель ты изберешь, когда в Америке не останется британских солдат?       — Я тоже уже говорил тебе, — возразил Коннор. — Свободу. Когда уйдут британцы, здесь останутся тысячи людей, которые смогут построить такую жизнь, какой они заслуживают. Не в рабстве у Британии. Мы можем построить республику. Как в древнем Риме. Помнишь, ты заставлял меня читать?       — Главное — не закончите пуническими войнами, — несколько нервно хмыкнул Хэйтем. — Догадываешься, кто выступит в роли финикийцев?       — Отец! — Коннор явно досадовал. — Это было... просто сравнение. Времена несколько изменились.       — А люди — нет, — серьезно произнес мистер Кенуэй, но после усмехнулся. — Впрочем, кто я такой, чтобы разрушать твои иллюзии.       — Это не... — начал было Коннор, но шумно выдохнул и улыбнулся. — Нет, отец, я этого не допущу. Мне с самого начала было понятно, что этот план — с созданием огражденных индейских территорий — был создан тобой только для того, чтобы Испания отказалась от своих притязаний.       — Не совсем так, — возразил Хэйтем. — Он был создан, когда тебе восьми лет не исполнилось. И не мной. Я просто... так скажем, напомнил уважаемым союзникам, что жадность не доводит до добра. Хотя, на самом деле, разделение территорий — не такой уж плохой план.       — То есть ты тоже считаешь, что наши племена — это дикари, которые не способны жить в соседстве с белыми? — Коннор произнес это не запальчиво, а, скорее, с сомнением.       — Отчасти, — раздумчиво откликнулся мистер Кенуэй. — А с другой стороны, я считаю, что это белые не способны жить в соседстве с кем-то, кого так соблазнительно победить. Впрочем, если ты уверен, что тебе под силу наладить связи между индейцами и Конгрессом — дерзай, даже любопытно, что у тебя получится.       — Индейцам я нужен еще больше, чем раньше, — кивнул Коннор. — Могавкам — особенно.       — Потому что это твое племя? — рассеянно поинтересовался Хэйтем. — Тогда почему ты не называешь их нормально — ганьягэха?       — Потому что... Потому что я нужен могавкам, — насупился Коннор. — Не только потому, что оттуда была моя мать. Еще потому, что они встали на сторону британцев, а лидером этого движения стал один из наших вождей. Когда будут искать виноватых, виноватее не найдется.       Шэй отметил, что рассуждение крайне здравое. Коннор наконец-то научился оценивать не лично, а отвлеченно и стратегически, и это наполняло душу законной отцовской гордостью.       Хэйтем улыбнулся:       — В этом ты прав. Что ж, тебе следует заранее ознакомиться с предполагаемыми картами Соединенных Штатов и — честно и без прикрас — оценить, на что ты можешь рассчитывать. Только не обманывайся тем, что конгрессмены выполнят свои обещания. Любая власть...       — Здесь будет народная власть, — перебил Коннор. — И решать будут все.       Хэйтем даже не дрогнул:       — И многими индейцами представлен Союз Шести в Конгрессе? Брось, Коннор. Любая власть не исполняет обещаний не потому, что сама по себе плоха. Это происходит потому, что в погоне за поддержкой любая власть обещает больше, чем может выполнить в принципе.       Коннор явно пришел к каким-то выводам, но не озвучил их, а махнул рукой с бокалом:       — Для начала мне нужно будет оценить все то, что пришло на мое имя, а то я только самое важное прочел, торопился. Может, завтра схожу. Вы присмотрите, чтобы Анэдэхи не скучала?       — Дать время лидеру ассасинов спокойно поработать? — фыркнул Шэй. — Почему бы и нет?       — А мы в это время попробуем привить Патрику и Дженнифер правильное мировоззрение, — в тон фыркнул Хэйтем.       Коннор даже осекся, а потом ляпнул:       — Я пока не думал об этом. Ну, что они будущие ассасины. В смысле... Ну, они же маленькие совсем.       — Я о тебе тоже так думал, — кивнул Хэйтем.       — Но мне было четырнадцать...       — Посмотрим, насколько взрослыми ты будешь считать своих детей, когда им будет четырнадцать, — заметил Хэйтем.       — Коннор, — Шэй улыбнулся. — Ты и сейчас для нас — бестолочь.       — А если бы я вошел в Орден? — сощурился Коннор. — Тоже был бы бестолочью?       — Был бы, но меньше, — смешливо отрезал мистер Кенуэй.       Коннор с шутливым негодованием оглядел обоих отцов и мотнул головой:       — Удивительно! Неделю уже отсыпаюсь — и все мало. Если бы можно было бросить все и отдохнуть... Ну, хотя бы на месяц! Но... Британцы, Конгресс, племена, тамплиеры, шпионы... Пойду, наверное, спать. Завтра нужно много чего сделать, а потом... Потом я хотел показать детям Нью-Йорк. И тянучек куплю, такие никто в Дэвенпорте делать не умеет. А с тех пор как я женился, тянучек надо покупать вдвое больше — Анэдэхи их тоже полюбила.       Шэй проводил сына взглядом и поднялся, собираясь выбить трубку в камин, но к камину было неудобно подбираться из-за мольберта и подрамника. Шэй перевел взгляд на окно, но вспомнил, что его тоже нельзя открывать. И позвал:       — Идем в спальню?       Хэйтем допил шабли, поставил опустевший бокал на столик и тоже поднялся. И напомнил:       — Учти, это полосатое чудовище из-за двери вырваться не должно.       Шэй легко поднялся наверх и прислушался под дверью. Никто не скребся и не орал, но впечатление могло быть обманчиво. Уверенности, что никто не торчит под дверью на низком старте, тоже не было.       Мистер Кормак слегка приоткрыл дверь и даже выставил вперед ногу, однако все по-прежнему было тихо. Шэй заглянул, кота не узрел и поспешно ворвался в спальню, оставляя для любовника открытый проход.       Честер, дремлющий на застеленной кровати, приподнял голову и посмотрел на уловки хозяев удивленно. Настолько ненатурально удивленно, что Шэю казалось, что он видит ухмылку на нахальной кошачьей морде.       Хэйтем плотно закрыл за собой дверь и даже ключом щелкнул, после чего надменно потребовал:       — В кресло, мистер Честер. Мы постараемся не мешать вашему сну, проявите и вы к нам уважение.       Шэй проявил к коту куда меньше уважения. Просто подхватил обвисшую тушу под мышки — тот слишком отяжелел, чтобы его таскать за шкирку — и небрежно плюхнул в кресло. Прямо на собственный сюртук.       Кот недовольно завозился, потоптался (небось, еще и зацепок мстительно понаставил) и улегся, свесив хвост. Теперь на его морде явственно читалось «я уступлю, но проигран бой, а не война». Хэйтем на недовольство кота внимания не обратил и устало потянулся к домашней мягкой куртке, которую носил вместо неудобного сюртука. Стянув куртку и расстегнув рубаху, он удалился в ванную, а вернулся оттуда в одних нижних штанах. Шэй зря времени не терял — тоже разделся, выбил трубку и успел расстелить постель. Обычно Энни подкладывала в кровать грелку незадолго до сна, но сегодня, предупрежденная, не стала соваться в «кошачью темницу».       Под тяжелым взглядом любовника Шэй тоже отправился в уборную, но больше гремел рукомойником, чем ополаскивался. Вода была холодной по той же причине, что и постель, а потому и после короткого купания волосы в прямом смысле вставали дыбом. А стоило подумать о прохладной постели, как пришлось сжать зубы, чтобы челюсть не подрагивала.       Обратно Шэй вернулся мрачным и даже подумывал по-тихому положить ледяную руку любовнику... куда-нибудь, но Хэйтем так уютно устроился под одеялом, что не хватило совести. Да и согреваться Шэй начал.       — Свечи, — напомнил Хэйтем железным тоном.       В первый миг Шэй испытал раздражение, что на пути к кровати появилось препятствие, однако сразу представил, как улегся бы, а потом, подрагивая, со стоном вылезал бы обратно — и раздражение улеглось. Почти улеглось. Пробираться по темноте к кровати не хотелось тоже, а напрягаться ради орлиного зрения — тем более. Однако, как только желтоватый свет свечей погас, глаза быстро привыкли, и стало понятно, что в спальне вовсе не темно. Во дворе и на деревьях лежал чистый пока белый снег, а луна светила ярко. Наверное, полнолуние или близко к тому... Шэй даже попытался выглянуть в окно, но луны не увидел, а от окна дуло, поэтому он поспешил нырнуть к теплому любовнику под бок. Тот развернулся на спину и обнял горячей рукой — аж мурашки пробежали.       Шэй плотнее натянул одеяло, полежал несколько секунд, отчетливо ощущая, как расслабляются, согреваясь, мышцы, а потом и заинтересованно приподнял голову. Для Хэйтема было не свойственно предупреждать желания любовника, так что вывод напрашивался единственный.       Шэй провел большим пальцем свободной правой руки по губам любовника и успел даже подумать, что все понял правильно, когда Хэйтем вдруг абсолютно четко произнес:       — Нет. Я же говорил, что против твоего табака? Говорил. Даже не рассчитывай на то, что я стану глотать, вкусовые качества табак не улучшает.       — Можешь сплюнуть, — фыркнул Шэй. — И потом, не обязательно же доводить до результата, м?       — То есть мне остановиться и заснуть? — хмыкнул мистер Кенуэй. — Я жесток, но не настолько.       Шэй не успел подобрать пару убийственных аргументов в защиту своей позиции. Не понадобилось — Хэйтем сильным движением опрокинул его на спину. Одеяло, разумеется, сразу сползло, но Шэй был абсолютно всем доволен. Горячие поцелуи на шее и на груди... В губы Хэйтем не целовал. То ли спешил спуститься, то ли побрезговал табачным запахом, хотя мистер Кормак рот ополаскивал — да так, что зубы от ледяной воды ломило.       Хэйтем спешил, и это говорило в пользу первого предположения. Шэй лениво устроился поудобнее и даже руку за голову закинул. Вторую он опустил на затылок любовника, со всей ясностью демонстрируя, что долгосрочные прелюдии не требуются. Шэй, может, и не мог похвастаться, что вставало, как в юности — по два раза в час, но нескольких поцелуев вполне хватало.       Хэйтем все понял правильно и уверенно расстегнул на любовнике штаны. Шэй облегченно выдохнул, но сразу едва не подавился воздухом, когда ощутил влажные губы. Теперь Хэйтем никуда не спешил: кружил языком вокруг головки, немного щекотно ласкал щелочку, временами охватывал член плотнее. Шэй умиротворенно вздохнул, запустив пальцы в волосы любовника, но с каждым новым движением все больше росло напряжение, и теперь этих ласк было мало. Шэй безотчетно надавил Хэйтему на затылок, и мистер Кенуэй послушался, принял глубже, но облегчение дарить не спешил.       Шэй знал, что тот умеет брать в рот и горячо, и ритмично, однако сейчас самыми сильными ощущениями были истома и нарастающее напряжение. Шэй попробовал любовником управлять, но не вышло, Хэйтем упрямо придерживался собственной стратегии.       Теперь Шэй вздохнул мучительно и почти печально. Хэйтем поднял голову, перевел дыхание и усмехнулся:       — Жалеешь о своей опрометчивости?       Шэй отрицательно помотал головой, проехавшись затылком по собственному предплечью:       — Не жалею.       — Очень по-ассасински, — фыркнул мистер Кенуэй и окончательно поднялся на руке, упираясь ладонью в постель. — Поскольку вчера ты дрых после неумеренных возлияний, а позавчера дрых просто так, дальше работать придется тебе.       — Да я не против, — расслабленно протянул Шэй, а сам подумал, что если сказать, что хотел еще поваляться, то Хэйтем может действительно отвернуться и заснуть. Из вредности, как Честер.       Хэйтем откинулся на постели и небрежно бросил:       — Масло — где-то между подушек. Остальное сам найдешь.       — Твою задницу? — фыркнул Шэй. — Да уж как-нибудь не промахнусь.       Мистер Кенуэй не счел нужным даже отвечать. Шэй был уверен, что тот глядит насмешливо, но у самого мистера Кормака были другие трудности. Во-первых, пришлось собрать себя в кучу и повернуться на бок. Во-вторых, шарить в изголовье в поисках флакона. В-третьих, одеяло опять сползло, а без него все-таки было прохладно.       Но у Шэя был богатый опыт, так что с мелкими трудностями он управился почти одновременно, да еще и успел стянуть портки. Правда, вывернув их наизнанку. Флакон с маслом тоже был прохладным, а потому, зажав его в руке, чтобы согреть, Шэй времени терять не стал. Целовал, возможно, небрежно, но Хэйтему явно нравилось, он дышал чаще и мельче, а вот у Шэя была еще одна сложность. Но с ней он тоже справился с честью — не выпуская из руки флакона с маслом, кое-как выпутал любовника из штанов. И даже немного заслуженно погордился собой.       Хэйтем раскинулся на кровати в весьма провокационной позе, и Шэю хотелось... Всего хотелось, но в первую очередь — немножко отомстить.       Он склонился над любовником, рассыпая распущенные волосы по его бедрам, и влажно и медленно прикоснулся языком к твердой плоти. Хэйтем вздрогнул, громко выдохнул, но Шэй вернул нетерпение сторицей — чувственно проскользил языком по выпуклой вене, по нежной уздечке, по открытой головке...       — Шэй! — Хэйтем почти шептал, но шептал гневно.       Мистер Кормак с легким сожалением отстранился и занялся делом: открыл и аккуратно плеснул содержимым нагревшегося пузырька на пальцы. Закрыл зубами — вот и рот свободный пригодился. Впрочем, отбросив пузырек и опустив руку, он вернулся к небрежным ласкам. Хэйтем бессильно выдохнул и раздвинул ноги шире. Шэй подавил удовлетворенное фырканье. Так-то лучше.       С подготовкой мистер Кормак справился быстро. Долго ли умеючи? Мистер Кенуэй окончательно сдал позиции, подавался навстречу, хотя порой явно не мог определиться, куда лучше подаваться. Шэй всегда был снисходителен к поверженному противнику, а потому больше мучить не стал. Подняв голову и поймав в слабом лунном свете смутно различимый взгляд, Шэй подтянулся на локте и накрыл любовника собой. Бедра Хэйтема привычно раскрылись, сжимаясь на боках, но Шэй счел нужным сначала его поцеловать. Тонкие губы дрогнули под властным прикосновением, и сейчас мистер Кенуэй не возмущался запахом крепкого табака. Напротив, охотно целовал в ответ, да еще и ерзал... чувствительно.       Шэй поднял голову, перехватывая воздух, и даже успел предупредительно надавить членом на скользкую от масла кожу ложбинки, как Хэйтем, выпутавшийся из волос, вдруг выдохнул:       — Стой. Убери его.       Кого — его? У Шэя о «нём» была сейчас только одна мысль, но Хэйтем смотрел куда-то в сторону, и Шэй, проследив за взглядом, увидел, что Честер, безошибочно выбрав время для мести, устроился на тумбочке рядом с потушенной свечой. В полутьме зеленые глаза мерцали загадочно.       Мистер Кормак уперся ладонью в кровать, резким движением поднялся, отжимаясь на одной руке, и внятно произнес, глядя прямо в глаза коту:       — Пошел вон.       Честер не только не ушел, но еще и начал невозмутимо умываться.       Шэй шумно выдохнул и произнес громче и жестче:       — Ты, скотина! В подвале запру. Там холодно и крысы. Но сначала оттреплю, как старпома после пьянки.       Кот замер, а потом со звучным оскорбленным мявом спрыгнул на пол, чем-то прошуршал и затих.       — Сволочь, — с глубоким чувством произнес Шэй и даже головой мотнул. — Хэйтем...       — Все потом, — выдохнул мистер Кенуэй.       Шэй не стал спорить. Спорить, когда упираешься любимому мужчине членом в задницу, несколько неразумно. Чтобы вернуть настроение, Шэй снова поцеловал любовника, но теперь уже легко и нежно, и чувствовал, как Хэйтем расслабляется в объятиях.       Однако стоило надавить сильнее, как на плечах сжались пальцы, и пришлось приостановиться. Хэйтем переждал несколько мгновений и окончательно расслабленно откинулся назад.       Шэй знал любовника навылет, а потому расслабился тоже. Теперь уже не нужно было чутко прислушиваться, чтобы не причинить ненароком боли, и Шэй снова поймал губы Хэйтема своими. Только для... Вот только для того, чтобы уловить и всем телом почувствовать этот короткий стон, единственный в своем роде, когда входишь в него до конца.       Теперь уже пальцы не впивались в плечи, как орлиные когти. Хэйтем принимал его легко, успевал ласкать разгоряченную единением кожу, скользил по груди, теребил соски. Щиколотки сомкнулись чуть выше крестца, и Шэй подхватил любовника под плечи, чтобы ему было удобнее. И начал быстро набирать темп.       Где-то под кроватью раздалось подозрительное шуршание, но Шэй не отвлекся и Хэйтему отвлекаться не позволил — вне зависимости от того, слышал он или нет. В голове было редкостно пусто, Шэй наслаждался телом любовника и его ласками, и хотел вернуть сторицей и это тоже. Хэйтем часто дышал, а стоило набрать силу и ритм, как начал едва слышно ритмично постанывать.       Шэй был уверен, что ему, Шэю Патрику Кормаку, уготовано место в аду, но если существовала райская музыка, то вряд ли она была приятней для слуха, чем эти шелестящие, загнанные стоны. Шэй склонился лбом ко лбу, едва не ударив, а потом скользнул губами к виску. Хэйтем крепче прижал его к себе.       Вот теперь пальцы впивались сильнее, но уже не в плечи, а где-то на уровне лопаток. Шэй двигался, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма, и чувствовал, как на каждом движении хватка становится сильнее. Не в силах выдерживать давление, Шэй окончательно прижался к любовнику всем телом и теперь дышал ему в ухо, да еще пытался ловить и ласкать нежную мочку. На коже выступила испарина, тела сплелись. Шэй даже чувствовал, как становится легче скользить от естественной смазки любовника на животе.       Бедра Хэйтема судорожно сжали бока, но сейчас Шэй внимания на это не обратил, потому что член тоже стиснуло крепче, и если в голове оставались какие-то мысли, то они развеялись, как дым над потушенной свечой.       Двигался резко, ласкать пытался нежно, но уже не отвлекался и не пытался сделать что-то еще. Хэйтем тяжело дышал, напряженно замирал под ним, но прошли еще мириады мгновений, как во время прыжка веры, прежде чем Хэйтем приглушенно застонал, явно прикусив губу, и настолько крепко сжал бедра, что... Шэй охнул, несколько раз ворвался в зажимающееся тело рывками — и только тогда ощутил боль на лопатках.       Завтра будет саднить... И наполнять удовлетворением и гордостью, даже под одеждой.       Хэйтем дрогнул и медленно отпустил. Сначала разжались пальцы, потом — судорожно сведенные бедра. Мистер Кенуэй хрипло перевел дыхание и запрокинул голову.       Его грудь часто вздымалась, а на ключицах и впадинке между ними даже в таком свете были видны бисеринки пота.       Шэй осторожно вышел и, оттолкнувшись, улегся рядом. И сбившееся одеяло натянул на обоих... Это сейчас жарко, но скоро станет очень даже холодно.       — Шэй... — выдохнул мистер Кенуэй. — Где кот?       — Да... черт его знает, — мистер Кормак постарался восстановить дыхание и высказаться корректнее. — Где-то здесь. Нагадит в комнате — в окно вышвырну.       — Мы его сами здесь заперли, — все еще задыхаясь, возразил Хэйтем.       — И я оставил дверь в уборную открытой, — не согласился Шэй. — Кстати... Тебе не все ли равно, что он смотрит?       — Не все равно, — Хэйтем наконец отдышался и начал приводить себя в порядок — скомканными штанами. Шэй постарался не смотреть. — Никогда не желал оказаться актером, а не зрителем.       — Надеюсь, я реабилитировал себя за трубку после ужина? — шутливо уточнил Шэй.       — Вполне, мистер Кормак, — Хэйтем отбросил грязную ткань на пол и устроился удобнее под одеялом. — Как вы знаете, иногда я готов мириться с вашей скверной привычкой.