Дело всей жизни

      Шэй спустился в «салон», который играл в этом доме роль столовой, гостиной и приемной одновременно, поздно, в одиннадцатом часу утра, когда мадам де Лафайет уже успела позавтракать и выйти с детьми на прогулку в сад. Правила в доме не были строгими, и хозяин дома, мсье Жильбер, обнаружился за столом — в домашнем халате и с газетой в руке. Пахло хорошим кофе, но мистер Лафайет вовсе не выглядел бодрым. Он был сонен, но приветлив:       — Доброе утро, мсье Кормак, — он поприветствовал гостя взмахом газеты. — А мсье Кенуэй-старший?       — В ванной, — ляпнул Шэй. — Скоро придет. И вам доброе утро. А младший где?       — Уже успел сбежать, — развел руками хозяин дома. — Адриенна вернется к полудню на второй завтрак, после которого она обещала Коннору сопроводить его в ателье и парочку магазинов. Если он действительно желает принять участие в переговорах в посольстве Британии, стоит выглядеть... более привычно. Хотя ничего не скажу, мне нравится видеть в своем доме его необычные костюмы.       Шэй усмехнулся. Мог бы и не говорить. Дом мистера Лафайета представлял собой странное, хоть и привлекательное зрелище. В первый же день хозяин с гордостью демонстрировал убранство, сделав особый акцент на своем «большом кабинете». Шэй бывал в Париже в самых разных домах, но такого, разумеется, не могло быть больше ни у одного француза.       Сам дом был настолько типичен для Парижа, насколько вообще мог быть типичен. Желтоватые стены, белые полуколонны, излюбленные французской аристократией балконы и фронтоны. Внутри все было куда экзотичнее. Помимо чисто французской мебели (надо сказать, не уступающей по цене обстановке Версаля), тут во всем чувствовался густой американский налет. Цвета, освещение, даже расположение диванчиков в «салоне» — ни в одном французском доме Шэй такого не видел. Особенно причудливо смотрелись охотничьи трофеи на стенах, выставлять которые в Париже было «не комильфо» из-за их очевидной грубости и непривлекательности, и нити вампума онейда, торжественно намотанные на деревянную рогульку на забавном столике-колонне посреди библиотеки. Столик мсье Лафайет ласково называл «геридон», а более всего гордился висевшей на стене кабинета копией Декларации Независимости, словно в насмешку выполненной золотой гравировкой.       — Если бы я знал, что вы такой увлеченный коллекционер, привез бы вам что-нибудь... вроде штурвала британского судна, — пошутил Шэй.       — Привозите, — энергично согласился Лафайет. — Такого точно ни у кого нет, а для любого француза это бальзам на сердце. Присаживайтесь, мсье, кофе немного остыл, но все еще хорош.       Шэй расположился напротив Лафайета, и тот лично наполнил ему чашечку из чистого прибора — а на столе, на всякий случай, была еще парочка таких.       — А завтрак мы проспали, — весело заметил Лафайет. — Впрочем, я с утра смотреть не могу на еду. Позвать Мари, чтобы принесла вам чего-нибудь?       — Нет, спасибо, — Шэю не хотелось его напрягать. — Мы с Хэйтемом все равно наверняка куда-нибудь отправимся, как вчера, так что перекусим по пути.       Вот чем Шэю нравился молодой француз, так это тем, что он не стал настаивать. По-своему утонченный и даже галантный, он не гнался за ритуалами, а смотрел на мир довольно трезво, хоть и чересчур оптимистично.       Шэй отпил кофе, но закурить не решился. Мсье Лафайет не имел этой скверной привычки, и, несмотря на его уверения, что по вечерам тут спокойно курят гости, Шэю не хотелось дымить. Да здесь даже камин не разжигали — дни стояли теплые.       Но нужные слова — про вчера — уже были сказаны, и Шэй глубоко задумался. Лафайет ему не мешал. Возможно, даже испытывал облегчение, что гостя не нужно развлекать, поскольку выглядел все-таки сонным.       Вчера мистер Кенуэй развел бурную деятельность и успел навестить сразу нескольких влиятельных лиц, среди которых были и мистер Франклин, и мистер Джей, которого Шэй раньше не знал, и чета Адамс.       Информации было много. Настолько много, что Шэй просто не успевал всего осознавать и даже поглядывал на треуголку Хэйтема — не воспарит ли над головой. Но мистер Кенуэй спокойно и деловито воспринимал весь поток сведений, делал выводы и даже пару раз сделал какие-то пометки на собственном манжете.       Немудрено, что после такого дня он заснул, едва добравшись до постели, а вот Шэй еще часа два крутился у него под боком, на разные лады обдумывая услышанное. И даже ерзающий любовник мистера Кенуэя не разбудил. Да его даже утром пришлось распихать! Хотя было жалко.       В чем Шэй был уверен, так это в том, что сегодняшний день будет не лучше. Хэйтем еще вчера утром отправил в версальское имение де ла Серр просьбу приехать в парижский особняк. До Версаля от Парижа не больше четырнадцати миль, так что сегодня тот наверняка будет здесь, медлить не станет. Если еще с вечера не приехал.       Единственное, что несколько примирило Шэя с жизнью, так это обед в «лондонской» ресторации, состоящий из бретонской говядины и толстых креветок под соусом бешамель по рецепту повара Людовика XIV, к которому прилагалось молодое вино. Гораздо более скромный ужин у Лафайета, впрочем, тоже был очень вкусным.       От этих размышлений заурчало в животе, и только появление Хэйтема спасло от конфуза. Мистер Кенуэй спустился в салон уже безукоризненно одетым и причесанным, отчего Лафайет рассеянно попытался запахнуть на себе халат без особого успеха — и быстро удрал. Хэйтем даже хозяина дома умудрился «выжить».       На едва теплый кофе не жаловался, но был настолько собран, что Шэй без понуканий со вздохом пошел собираться. И только сейчас задумался, кто надоумил мистера Лафайета выделить двоим гостям-мужчинам общую спальню. Никаких вопросов при этом задано не было, хотя в доме явно имелись и свободные комнаты.       Лафайет еще вчера щедро предложил собственные конюшни и даже экипаж, но поскольку экипаж был единственным, мистер Кенуэй предпочел обойтись лошадьми, чтобы не ставить в неловкое положение леди с детьми, если той вздумается куда-то отправиться.       Когда ехали по знакомой Шэю дороге — как часто он в былые годы добирался до этого особняка! — мистер Кенуэй молчал, и Шэй достаточно долго не нарушал его размышлений, но когда впереди осталось не больше четверти часа пути, не выдержал:       — Де ла Серр дома?       — Да, он прислал записку, — суховато отозвался Хэйтем. — Я счел, что это допустимо, поскольку мы прибыли не инкогнито, а догадаться о том, что мы захотим встретиться с Франсуа, нетрудно.       — Это да... — пробормотал Шэй и вздохнул. — Надеюсь, Коннор убедит своих друзей не преследовать меня. В конце концов, во время прошлого визита я убил одного ассасина и вывел из игры другого. Интересно, Этьенн еще жив?       — Вот и узнаем, — откликнулся Хэйтем. — У Франсуа. И, возможно, насчет ассасинов он тоже сможет подсказать.       Шэй еще немного помолчал и уточнил:       — То, что мы узнали вчера... Ты пришел к каким-то выводам?       — К выводам-то я пришел, но все они совершенно не относятся к делу, — хмыкнул мистер Кенуэй. — А что касается дела, то надеюсь определиться после беседы с де ла Серром. Без него любую информацию можно трактовать слишком по-разному. Никто из тех людей, с которыми я разговаривал, не видит всей схемы.       — А к каким выводам ты пришел? — полюбопытствовал Шэй. — Не по делу даже интереснее.       Хэйтем, кажется, даже слегка расслабился. Он в привычной язвительной манере заметил:       — Например, я думаю, что мистер Джей недалек от того, чтобы тронуться умом. В его положении это немудрено, но все равно было очень странно смотреть на то, как он сначала добавил себе в чай соль, а потом, стесняясь этого, его выпил.       Шэй приподнял бровь:       — А что за... обстоятельства? И стоит ли доверять столь... несобранному человеку переговоры и заключение мира?       Хэйтем ответил рационально, по пунктам:       — Пока он пребывает тут с дипломатической миссией, его семья лишилась кормильца — отца. Его младшие брат и сестра ослепли от оспы еще в детстве, им требуется опека. А его старший брат страдает психическим расстройством, и существование его делится примерно пополам: он то пребывает в состоянии непреходящей ажитации, то неделями не поднимается с постели и пытается убить себя. Еще один брат — пьяница и игрок, который успешно проматывает то, что сам Джей пытается скопить для семьи, а последний брат присоединился к лоялистам, и судьба его на данный момент неизвестна. А, и вишенкой на этом пироге — его супруга, которая младше его на сколько-то там лет.* Я видел счет от портнихи миссис Сары на двадцать четыре луидора. Мне кажется, за один туалет многовато. Что же касается его взглядов, то это очень неглупый человек, дружит с Гамильтоном... Может пригодиться, особенно тогда, когда разберется наконец с семейными делами.       — Гм... — у Шэя даже слов не нашлось.       Хэйтем тоже помолчал и добавил:       — Если он справится, то будет очень перспективной фигурой. Он сторонник централизованного управления и при этом очень сдержан. Мне показалось, что крайне... неоднозначное окружение научило его смотреть глубже и делать выводы. В общем, будем присматриваться. А из полезного я отметил, что хотя он и пил соленый чай, а еще был одет в разные гамаши, в документах, которые демонстрировал мне, не совершил ни одной ошибки.       — Наверное, весь его ресурс в дело уходит, — ляпнул Шэй. — Как у впередсмотрящего. Был у меня такой... лет пятнадцать назад. Мог обделаться в «вороньем гнезде», но дело делал хорошо. А, вот и дворец де ла Серра. Видишь? Серенький такой.       — Вижу, — кивнул Хэйтем. — И, держу пари, нас там уже ждут. Я обещал прибыть после завтрака, а все нормальные люди завтракают куда раньше. Спасибо, что разбудил, Шэй. Я, правда, планировал встать на пару часов раньше, но без твоего вмешательства мог бы проспать еще дольше.       — Ты так сладко спал... — Шэй вздохнул. — Но пришлось. Хотя когда я перебирался через тебя, даже подумал, не задержаться ли.       — Шэй... — Хэйтем даже поводья приспустил и прижал ладонь к глазам.       В особняке мистера де ла Серра действительно ждали гостей. Шэй отлично знал, как здесь все устроено — и с тех пор ничего не изменилось. Франсуа де ла Серр был приверженцем старого порядка, и это находило отражение и в его управлении домом. Шэя мучило четкое ощущение дежавю, которое только усиливалось от того, насколько изменилась за эти годы Америка.       Мистер де ла Серр принял их в так называемой «голубой гостиной», и зайдя туда, Шэй уже откровенно поежился. Хэйтем оглядывался благожелательно и не слишком любопытно, а вот мистеру Кормаку все время казалось, что сейчас раздастся голос мадам Жюли или стук ее каблучков. Но мадам де ла Серр покинула этот мир несколько лет назад, и от этого в гостиной было так пусто... Наверное, даже сам Франсуа этого не замечал, так или иначе смирившись с утратой.       — Прошу вас, мистер Кенуэй.       Шэй вынырнул из воспоминаний исключительно потому, что удивился голосу де ла Серра. Чаще всего тот говорил вежливо и приветливо, иногда — льстиво, изредка — жестко и резко, но такого... заинтересованного восхищения от него Шэй не слышал ни разу.       Хэйтем кивнул, когда предложили присесть, благодарно согласился на свежие булочки, и тоже с интересом взглянул на собеседника:       — Признаться, я представлял вас несколько иным, мсье де ла Серр, — произнес он по-французски.       — И вы разочарованы, — рассмеялся Франсуа и ненавязчиво перешел на английский. — Не скрою, я тоже думал, что вы выглядите... немного иначе. Не так... по-американски. И я польщен честью, что вы добрались до ваших краев. Вы, человек, усилиями которого был возрожден Великий Орден в Париже.       — Не приписывайте мне заслуг мистера Кормака, — вежливо отказался Хэйтем. — Я не был даже наблюдателем.       — И тем не менее, вы — человек, опыт которого позволил мистеру Кормаку проявить себя смелее, чем он ожидал от себя, — де ла Серр поймал взгляд Шэя и вежливо склонил голову. — Мы можем говорить с вами на равных, великий магистр Кенуэй.       — Я не магистр, — голос Хэйтема стал чуть строже, но приветливости не утратил. — Хотя, конечно, от вас я могу не скрывать...       — Конечно, — Франсуа блеснул глазами. — Ни слова больше, мсье Кенуэй! Его высокопреосвященство Ришелье, например, усердно молился за короля и помогал страждущим.       Намек был более чем прозрачен. Про Ришелье даже Шэй был наслышан. Точнее, не про самого кардинала, а про то, что тот, выступая лицом духовным, держал в кулаке всю Францию. Такое сравнение Хэйтему наверняка понравится.       Мистер Кенуэй усмехнулся, но не ответил, и мсье де ла Серр переключился на Шэя:       — Простите, что не поприветствовал вас сердечнее, мой друг. Впрочем, мы с вами так давно знакомы, что некоторое пренебрежение условностями... Надеюсь, я не обидел вас?       — Скорее, встревожили, Франсуа, — Шэй улыбнулся с облегчением. — Как ваши дела? Где мадемуазель Элиза? Я что-то не видел ни ее самой, ни Рут...       Де ла Серр откинулся на спинку кресла, держа в одной руке чашечку с кофе, а в другой — блюдечко, и вздохнул:       — Элиза в пансионе.       Шэй непонимающе глянул на любовника, ощущая явный недостаток знаний насчет французской системы обучения, и неуверенно уточнил:       — Но ведь... лето?       Де ла Серр даже как-то сгорбился:       — Элиза учится в Сен-Сир, а там довольно строгие порядки. Три недели летом и Рождество — это единственное время, что она может здесь бывать, хотя я не сомневаюсь, что если бы Царапка... Так зовут кобылу моей дочери... Я не сомневаюсь, если бы Царапка стояла в стойле Сен-Сира, то мадемуазель Элиза сорвалась бы домой следующим же вечером. Один вечер я оставляю как дань ее совести. От пансиона до нашего версальского дворца всего около двадцати миль.       Шэй слышал усталость и горечь в словах Франсуа, но Хэйтем, видно, услышал в этом и что-то большее. Он ободряюще заметил:       — Дети не всегда становятся отрадой для отцовских сердец, но если проявить достаточно терпения... и опыта...       — Да-да, — Франсуа прикрыл веки. — Я знаю, что ваша ситуация... нелегка. Вы слишком поздно открыли мсье Коннору правду об Ордене, и он успел сделать неверные выводы. У меня, мсье Кенуэй, все совсем наоборот. Элиза узнала про Орден слишком рано, и это заставило ее... пренебрегать долгом, который все мы несем на плечах.       Шэй закрыл рот, и с его губ так и не сорвались утешающие слова, потому что Хэйтем — по всему было видно — выдерживает паузу. И мистер де ла Серр устало выдохнул:       — Элизе уже пятнадцать, она в желтом классе, а синий класс — последний. Она отправилась в школу, уже владея арифметикой, чтением и даже латынью, а сейчас ей бы следовало овладеть историей, катехизисом и географией. И, как и любой француженке хорошего рода, еще рисованием, пением, танцами, музыкой и рукоделием... Но она занимается только тем, что интересно ей! Какое рукоделие, какая география! Ей интересно только вдоволь помахать мечом и сбежать в лес! А поскольку теперь меча она лишена, только куда-нибудь сбежать! Надо полагать, навыки обращения с мечом она растеряла, а новых не приобрела, и это заставляет меня беспокоиться. Но это не самое главное.       Воцарилось молчание, и Шэй даже постарался жевать булочку с вишней потише.       — А что же вас тревожит больше всего? — тихо спросил мистер Кенуэй.       — То, что она до сих пор не исполнила обещания, данного мне больше двух лет назад, — великий магистр парижского Ордена распрямил плечи. — В нашем доме — с легкой руки Жюли — растет тот, в ком течет кровь ассасинского рода. Я... никогда не был особенно близок с Арно, но Элизе он друг, и я попросил ее наставить мальчика на путь истинный. Она обещала, но прошел год — и дело не двинулось с места. Я даже приезжал в Сен-Сир, чтобы напомнить ей об обещании, но... К сожалению, по правилам школы мы могли вести беседу только под надзором мадам Левен, директрисы. Элиза вела себя строптиво, говорила, что он из другой «семьи». И, конечно, имела в виду не фамилию! Я... понимаю. Она опасается, что разрушит ту дружбу, что между ними сложилась, ведь она во всем лучше его. Но чем больше времени проходит, тем больше становится пропасть. Элиза учится в пансионе, и пусть делает это через губу, но она выйдет оттуда образованной леди, а Арно... Он уже вошел в тот возраст, когда отцовское слово мало что значит. Я стараюсь не ущемлять его хотя бы в деньгах, но... Вы же понимаете, деньги — это вино, карты и женский пол. И даже теперь у меня не находится достаточно времени на то, чтобы образумить его и уверить, что если не путь дипломатии, то хотя бы хорошая сабля! Увы, даже с саблей Элиза управлялась лучше...       Шэй вздохнул. Эта несколько спутанная речь слишком тесно переплеталась с жизнью мистера Кормака. Первыми промелькнули мысли о том, что Шарль Дориан наверняка бы лучше воспитывал сына. По крайней мере, тот почти монашеский образ жизни, что вел немолодой ассасин, не позволил бы юному Арно путаться черти с кем, да еще и на деньги Ордена. Но эти мысли промелькнули отстраненно, потому что были вытеснены другими — о том, что мсье Франсуа оказался весьма посредственным воспитателем. Дочери он не сумел донести идею о том, что Орден — это не только исключительные возможности, но и нелегкие обязанности. А приемному сыну он, похоже, вообще ничего не сумел донести. Когда Коннор прислал то самое вызывающее письмо — о вступлении в Братство, Хэйтем тоже оправдывался тем, что у него не находилось достаточно времени на воспитание сына. Но, по крайней мере, Коннор в свои пятнадцать стал капитаном собственного корабля и одинаково хорошо управлялся и с саблей, и с томагавком, и с пистолетами.       Все эти мысли пронеслись за полминуты тишины, которая возникла в голубой гостиной, и мистер Кенуэй вдруг усмехнулся:       — Мне повезло чуть больше. Возможно, не во всем, но в чем-то — точно. Я был Коннору отцом, а мистер Кормак — крестным отцом. Другом. Старшего друга всегда слушают больше, чем родителей.       Неожиданно мистер де ла Серр задумался и пробормотал:       — У Элизы есть такой друг. Точнее... Мсье Уэзеролл, старый друг Жюли. Он появился в жизни моей жены раньше, чем я, и мне так и не удалось понять, был ли он когда-то для нее кем-то... большим. Скорее всего, нет, хотя как знать... Но так или иначе, он остался частым гостем в моем доме, и он нежно любит Элизу. Теперь, когда Жюли больше нет, я могу доверить ему любую тайну. Пожалуй, если Элиза не возьмется за ум, и мне не удастся ее вразумить, возможно, это удастся Уэзероллу. Спасибо, мистер Кенуэй. Я никак не ждал помощи в таком деликатном вопросе, но ваши слова заставили меня иначе посмотреть... на все. Но думается мне, вы не за этим пришли сюда?       Хэйтем подсунул под локоть Шэю еще одну булочку — почти незаметно — и тоже откинулся на спинку кресла:       — Я и сам не могу озвучить причину, по которой пришел к вам. Не потому что что-то скрываю. Скорее, это попытка лучше понять, что происходит и что делать дальше.       — Но... — де ла Серр нахмурился. — Вы с мсье Шэем прибыли... не одни. С вами приехал мсье Коннор, а мне, надо сказать, хватает и последователей Мирабо.       Шэй уже привык к тому, что за последние сутки на них с любовником обрушился целый вал информации, однако Хэйтем все воспринимал легко, а сейчас нахмурился и задумался так глубоко... Хотя как раз сейчас ничего особенного сказано не было. Что стоило честно признать, что Коннора нужно было изолировать от Братства? Великий магистр Ордена это отлично бы понял.       Однако Хэйтем медленно отрицательно покачал головой:       — Об этом чуть позже, магистр де ла Серр. Обещаю, я расскажу и ничего не буду скрывать. Но в первую очередь меня интересуют переговоры между Британией и Америкой. Насколько мне известно, Франция по договору должна вернуться к довоенному состоянию. Я имею в виду, к состоянию «до Семилетней войны».       Мистер де ла Серр несколько нервно хмыкнул:       — Вернуться к довоенному состоянию исключительно в плане колоний, мсье Кенуэй. Во всем прочем состояние Франции достаточно печально и к истокам вернуться уже нельзя, только идти вперед.       Хэйтем кивнул:       — Когда провалились переговоры на Стейтен-Айленд, я говорил то же самое. Только вперед. Но в первую очередь — переговоры. Вам что-нибудь известно?       Де ла Серр покусал пухлую нижнюю губу и пожал плечами:       — Что-то — точно известно, как же иначе? Зависит от того, что вас интересует. Но сразу скажу, это не основной интерес парижских Ордена и Братства. Désolé pour la franchise, это ваши дела. И ассасины, и тамплиеры Франции следят только за тем, чтобы ни одна из сторон не получила преимущества за счет территориального или финансового вопроса. Интересы наших обществ стоят несколько в стороне от государственных.       Хэйтем кивнул:       — Вчера я побывал у мистера Франклина, мистера Джея, мистера Адамса... Посещать мистера Хартли, полномочного министра его величества Георга, я счел неуместным. У меня не нашлось к нему подхода, увы.       — Позвольте, я угадаю? — мягко предложил де ла Серр. — Вы не сумели подобраться к Хартли, потому что искали пути со стороны магистра Коуэлла, а он, в свою очередь, держит под своим влиянием тори. А мистер Хартли яростно защищает позицию вигов...       — И это прекрасно, — отрезал Хэйтем. — Для подписания мира нам нужен именно такой человек.       — Но на этого человека вы влияния не имеете, зато на него имеет влияние Братство, — закончил де ла Серр. — Как раз тут все просто. Вы вполне можете заглянуть к нему, он наверняка не откажется поговорить. Он ученый, много лет состоит в переписке с мсье Франклином, у них схожие взгляды. Хартли, правда, не столь плодовит, у него в разы меньше патентов, но его нельзя удержать на стороне Ордена или Братства. Он будет за тех, кто предложит мирное решение, и в этом он так же, как мсье Франклин, упрям.       — Я учту, — с явным интересом заметил Хэйтем. — Что-то еще?       — Да вроде бы ничего... — рассеянно пробормотал де ла Серр, уйдя в размышления. — Вот разве что вам будет ценно... Мне докладывали, что американские представители склоняются к мысли избрать для заключения договора нейтральную территорию, а не британское посольство. Чтобы подчеркнуть независимость.       — Как раз об этом я знаю, — Хэйтем кивнул. — Известно ли, где?       — Скорее всего, — де ла Серр вынырнул в реальный мир. — На рю Жакоб, где расположено британское посольство, есть отель. Он появился всего лет пять назад, но уже приобрел репутацию... нейтрального. Там вели переговоры очень... разные люди. Рю Жакоб, 24*, мсье Кенуэй.       — Благодарю, — Хэйтем сдержанно кивнул. — Все представители американской стороны так или иначе говорили мне о том, что британское посольство — не слишком желательный вариант, но никто не озвучил альтернативного.       — Возможно, потому что они еще сами не договорились? — предположил де ла Серр. — Или опасаются это высказывать до тех пор, когда будет назначена встреча. Сами понимаете, куда проще сделать вид, что идея просто не успела оформиться, чем то, что она провалилась.       На лице мистера Кенуэя возникла насмешливая полуулыбка:       — Разумеется. Что ж, это уже немало. Вы хотели узнать, что стало причиной того, что с нами во Францию прибыл мой сын. И я удовлетворю ваш вполне законный интерес. С одной стороны, в этом цели Братства и Ордена тринадцати бывших колоний не противоречат друг другу. Это общая цель, имеет смысл держать друг друга на виду. Это минимизирует возможность возникновения конфликта на ровном месте. Но истинная цель, как вы верно предположили, не только в этом. Все куда проще. Наши... бывшие соратники по Ордену сейчас организуют первую — и поэтому непростую — финансовую схему в Нью-Йорке, и мы с мистером Кормаком добровольно взяли на себя миссию по устранению централизованного управления в Братстве. Тем более что повод имеется.       Де ла Серр криво улыбнулся:       — Иными словами, мсье Коннор вам мешал в Нью-Йорке, и поэтому вы привезли его в Париж.       Шэй буквально слышал проглоченное окончание фразы: «мешать мне».       — Надеюсь, Коннор вам не слишком помешает, — Хэйтем тоже явно заметил прозрачный намек. — В конце концов, раньше Франция его интересовала только в качестве союзника Америки, а в политике — тем более политике с глубокой историей — он довольно слаб.       Магистр де ла Серр долго обдумывал сказанное. Шэю казалось, что тот пытается прикинуть, к каким негативным последствиям может привести визит американского ассасина, однако по первым же сказанным словам стало понятно, что думал он совершенно о другом.       — Мсье Кенуэй, — произнес он решительно, — прошу меня простить, если мой вопрос заденет ваши личные чувства, но для меня просто необходимо прояснить одну вещь. Мсье Кормак знает, какая катастрофа постигла парижскую ложу Ордена четырнадцать лет назад. В то время я был всего лишь скромным союзником, и мне хватило ума скрыть свою деятельность, когда стало очевидно, что происходит вокруг. Весь Париж тогда гудел! Множество блестящих умов ушли к престолу Божьему почти одновременно. В свое время я убеждал великого магистра, что лучший путь — дипломатия, однако то, что сделали ассасины... Так что когда мсье Кормак взялся наводить здесь порядок, к которому Отец Понимания ведет нас, я уже понимал, что одной дипломатией ничего не добиться. Мне пришлось серьезно пересмотреть свои взгляды, чтобы уложить в голове то, что иногда клинок разит сильнее слова, а иногда это самый простой и естественный путь. За эти четырнадцать лет я стал свидетелем нескольких подобных случаев, и даже один раз — в этом самом доме!       Шэй сразу припомнил, о чем он, и вздохнул:       — Простите за оттоманку, Франсуа. Надеюсь, ее удалось отмыть?       — Шутите? — великий магистр сбился и усмехнулся. — Отмыть кровь с белого бархата? Но когда я вспоминаю об этом, оттоманка меня волнует меньше всего. Я сам отдавал приказы на уничтожение ассасинов, и не было случая, когда бы это не пошло на пользу Ордену. А теперь... Теперь вы, мсье Кенуэй, человек, который всегда был для меня примером для подражания, приезжаете в Париж в компании... мсье Коннора.       Все сказанное явно все меньше нравилось Хэйтему, и наконец он резко перебил:       — Так в чем вопрос, мистер де ла Серр? Я уже не тамплиер, чтобы вы могли обвинить меня в предательстве!       Франсуа немедленно взмахнул рукой и тоном опытного миротворца возразил:       — Мне бы в голову не пришло обвинить вас в предательстве, тем более что вы, даже оставив свой пост, делаете для Ордена куда больше, чем большинство его представителей. Мой вопрос не относится к делам Братства напрямую. Это, скорее, я сам, лично, пытаюсь понять: почему? Когда мы с вами переписывались, я составил для себя неверную картину ваших отношений с сыном. Я думал, что все просто: у вас не поднялась рука его убить, и поэтому вы отреклись от своего положения.       — Все так и было, — жестко и абсолютно ровно отозвался мистер Кенуэй.       — Нет, не так, — покачал головой де ла Серр. — Все куда сложнее. Вы сказали, что у Ордена и Братства нет противоречий в достижении независимости для тринадцати колоний, а значит, вы действуете... сообща. Вместе. Поднять руку на сына вы не смогли, и я, как отец, прекрасно вас понимаю. И могу только молить Бога, чтобы это Элиза повлияла на Арно, а не он на нее — ведь что-то же он видел в своем доме до гибели мсье Шарля? Но ведь вы могли бы остановить мсье Коннора. Уничтожить тех, на кого он полагается. Вывести его из игры — и способов множество! Но вместо этого...       Шэй даже булку жевать перестал. Сказать это Хэйтему в лицо... Не лучшая идея. Любовник наверняка в ярости, хотя и сидит ровно, как будто шпагу проглотил.       Однако слова Хэйтема прозвучали на редкость спокойно:       — Все, что я скажу вам, мсье де ла Серр, ни в коем случае нельзя воспринимать как совет от человека, на которого бы вы хотели равняться. Я больше не тамплиер, а у вас на душе — долг перед Орденом. Дело в том, что Братство нельзя уничтожить полностью. Как и Орден. Его можно ослабить, заставить уйти в подполье... Но пока жив хотя бы единственный его представитель, оно неизбежно возродится, а разница — только в сроках, которые зависят от того, сколько их осталось. Мы с Шэем... С мистером Кормаком... уже пытались. И тогда я понял, что лучше — старый и проверенный враг. Умный враг, который не ищет драки, а в бой идет только тогда, когда не видит иного выбора. У нас всегда есть общие враги — это война, голод и прочие бедствия. И если мой враг видит это так же ясно, как я, то я не вижу резона вступать в бессмысленную войну. Выяснять, кто сильнее, можно только тогда, когда нет внешних врагов. А теперь, oeil pour oeil, мсье де ла Серр. Зачем вам понадобилось услышать от меня все это?       Франсуа очень долго молчал. Настолько долго, что Шэй успел подумать, что тот не собирается отвечать. Однако Хэйтем задал вопрос и всем своим видом продемонстрировал, что будет ждать ответа, сколько бы ни пришлось. И де ла Серр сдался:       — Мне крайне странно говорить это, но все дело в собрании советников его величества Людовика, что состоялось примерно... месяца три назад. С тех пор я не могу избавиться от самых разных мыслей... Но, раз уж начал, скажу по порядку. Когда во Францию доставили ратифицированное предварительное соглашение о мире, стало понятно, что война, так или иначе, завершена, а значит, нам нужно подумать о будущем. Далеко не все одобряли решение короля вступить в войну, и сейчас стало очевидно, какие потери Франции она нанесла. Не в обиду будь сказано, но даже самые оптимистично настроенные советники не надеются, что Соединенные Штаты Америки смогут в ближайшее время вернуть долги.       — Это верно, — скептически заметил Хэйтем, но ни слова не сказал о Конгрессе, не желающем взимать налоги, а остался более нейтрален. — Пока мы не можем покрыть даже самые необходимые внутренние долги — вроде жалования солдатам, которое не выплачивалось уже много месяцев.       Де ла Серр кивнул, словно был этим доволен, и продолжил:       — У нас нет никого, кто бы мог помочь. Испания по договору получает не так уж много, да и мы... фактически принудили их к заключению мира на невыгодных условиях. О Британии и говорить нечего. И потом, если взять кредит, скажем... у Голландии или Швеции, то будет ли, чем отдавать потом? Но финансовое положение... колеблется между отметками «крайне печальное» и «критическое», и на этом... первом совете я понял, насколько все будет нелегко. Его Величество Людовик обеспокоен ситуацией куда меньше, чем следовало бы, а Ее Величество воспринимает в штыки любые намеки на траты. Многие аристократы не желают ничего менять, поскольку видят в этом лишь ухудшение личного положения, и даже на грани народных волнений уповают на то, что смогут сбежать, а что останется после них...       — Хоть потоп, — любезно напомнил Шэй.       Де ла Серр поморщился:       — Я сторонник монархии. Нам нужна сильная рука. Нам нужны здраво смотрящие на жизнь министры, а не вся та раздутая машина делопроизводства, что мы имеем сейчас. Пока народные массы терпят — все понимают, что воевать с Британией нелегко. Но как только они поймут, что с окончанием войны их жизнь не станет ни легче, ни проще... Мы рискуем начать гражданскую войну. Я слушал все, что говорят на совете, и мне хотелось провалиться сквозь паркет. Думал, что мне срочно нужно найти рычаги давления на его величество, потому что дальше так продолжаться не может. И тут... Один из советников, Шарль Ламет...       — Еще один Шарль, — рассеянно буркнул Шэй.       — И ассасин, — насмешливо фыркнул де ла Серр.       — Вот как? — мистер Кормак даже распрямился. — А почему мы его не прорабатывали? Я не помню такого.       — Потому что ему четырнадцать лет назад было шестнадцать, — пояснил Франсуа. — Он явно не был нашей целью... Впрочем, о чем я говорю? Его имя в списки не попало, он, может, и не был еще ассасином, поскольку о его детстве мало что известно, а известность он приобрел в битве при Йорктауне.       Шэй поглядел на Хэйтема, и тот покачал головой:       — Коннор про такого не говорил.       — Тогда, — дипломатично заметил де ла Серр, — стоит предполагать, что Братство отметило его уже по возвращении... Но это неважно, господа. Я хотел сказать о том, что мсье Ламет, конечно, молод и горяч, но он, ассасин, взял слово и бесстрашно сказал все то, что хотел сказать я.       — М-м-м... Он жив? — заинтересовался Хэйтем.       — Как ни странно, да, — несколько нервно усмехнулся де ла Серр. — При дворе он произвел впечатление на Ее Величество, а что прощает Ее Величество, то прощает и Его Величество.       — Когда-то так начинал Этьенн де Шуазёль, — ляпнул Шэй. — Кстати, он-то жив? Меня это интересует больше, чем какой-то... новичок.       — Граф жив, — кивнул де ла Серр. — И, предваряя ваш вопрос, нет, вам не стоит опасаться действий с его стороны. Граф промотал все, что у него было и чего не было, тоже, поскольку весь в долгах. Наверное, я не погрешу против истины, если скажу, что граф спился, хотя и сохраняет — хотя бы внешне — человеческий облик.       — А... остальные ассасины? — нахмурился Шэй. — Вашему мнению я доверяю больше, чем мнению Коннора.       — За остальных ассасинов я ручаться не могу... — Франсуа задумался. — Но почти уверен, что Братство не станет посылать по вашему следу мстителей. Ни для кого не секрет, что вы вышли из Ордена, а у Братства, как и у Ордена, сейчас слишком мало ресурсов на то количество проблем, что назревают в стране, чтобы тратить их на такую роскошь — месть. Что, впрочем, не спасет вас от возможного мстителя-одиночки.       — С одиночкой мы как-нибудь справимся, — Хэйтем ободряюще улыбнулся Шэю и, посерьезнев, повернулся к великому магистру. — Вас смутило то, что кто-то из ассасинов выразил понятную вам позицию?       — Не просто понятную, — покачал головой де ла Серр. — Идентичную. И при этом проявил больше мужества, чем я.       — Не мне давать вам советы, — с сомнением бросил мистер Кенуэй. — Но если вы приглядитесь к вашим врагам из Братства и убедитесь, что они не действуют против вас, вы можете сосредоточить силы на том, что больше нужно вашей стране. Ведь в конечном итоге хаос на руку только ассасинам, а наша цель — порядок.       — Это верно, — Франсуа склонил голову. — Нам сейчас жизненно важно донести до короля то, что реформы неизбежны. Все зашло слишком далеко. И для нас заключение окончательных договоров значит не меньше, чем для вас, мистер Кенуэй. И не только в плане возвращения колоний. Его величество Людовик уже высказал свое решение созвать Генеральные штаты, как только будет подписан окончательный мирный договор. На созыве Генеральных штатов обязательно будет присутствовать и мсье Мирабо, так что у меня будет возможность оценить его слова и действия.       — Весьма небезопасное собрание, надо полагать? — вежливо осведомился Хэйтем.       — Змеиное гнездо, — не менее вежливо откликнулся великий магистр и улыбнулся. — Но у меня найдется несколько козырей, об этом я побеспокоился.       Шэй промолчал, однако видел, как понимающе переглядываются великие магистры — бывший и действующий, и не мог не признать, что в «змеином гнезде» мистер Кенуэй бы чувствовал себя, как саламандра в огне. То есть вполне уютно, и лучше не приближаться.       — Что ж, за сегодняшнее утро я узнал больше, чем мог бы рассчитывать, — заметил Хэйтем. — Если наш с мистером Рутледжем план по созданию контролируемого Орденом единого американского банка осуществится, я надеюсь, Америка сможет выплатить внешние долги быстрее.       — Францию это уже не спасет, — вздохнул Франсуа. — Францию может спасти только разумное управление, и я займусь этой задачей. А завтра, пожалуй, съезжу в Сен-Сир, пока у меня еще есть время повлиять на Элизу. Шэй, если вам понравились булочки, не стесняйтесь, возьмите с собой. Я попрошу Рут принести коробку. В конце концов, я сегодня же уеду обратно в Версаль, а слуги перебьются. Они и без того живут тут достаточно вольготно, поскольку я нечастый здесь гость.       — А юный Арно? — вдруг уточнил Хэйтем. — С ним вы не хотите провести беседу до того, как «начнется»?..       — Попытаюсь, — еще раз вздохнул де ла Серр. — Но мне еще нужно заехать в банк, чтобы решить некоторые дела, раз уж я оказался в Париже. А это значит, что в имение я вернусь только вечером, и дай Бог, чтобы Арно был дома... и трезвым.       Когда возвращались в дом Лафайета, Шэй вез в своем седле коробку с вишневыми булочками, но думал о том, что неплохо бы поесть поплотнее — время было обеденное. Легкие и пышные булочки были, конечно, ужасно вкусными, но хотелось чего-то посущественней.       Хэйтем явно был оживлен, и Шэй поинтересовался:       — А что ты такого важного узнал из беседы? Лично я ничего особо полезного не услышал. И что ты собираешься делать теперь?       Любовник повернулся к нему, блеснул глазами и слегка улыбнулся:       — Ничего особо важного не узнал, просто проявил вежливость после того, как мсье де ла Серр вывалил на нас целый ворох своих, в том числе и личных, проблем. Самая главная за сегодня новость — это отсутствие новостей, Шэй. То, что парижские Орден и Братство не имеют никакой позиции по отношению к Америке, и это, я считаю, прекрасно. Я опасался, что после войны или те, или другие будут иметь претензии и попытаются повлиять. Но раз их заботят исключительно внутренние проблемы, то нам же проще. Хотя я по-своему сочувствую Франсуа. Ситуация и впрямь непростая, а он... Он слишком мягок для звания великого магистра. Остается уповать только на его дипломатический и стратегический гений. Судя по его рассуждениям, он очень неглуп.       Шэй вздохнул:       — За жесткость в их тандеме отвечала мадам Жюли. Это она была несгибаемой и решительной, не чуралась жестких мер, а Франсуа специализировался на том, чтобы без мыла влезть туда, куда и король постесняется лезть.       — Надеюсь, у него все получится, — Хэйтем кивнул. — Я думаю, что наша переписка оживится, как только Франция вернет себе колонии. Теперь мне будет проще отвечать на его письма. Я понял, как он мыслит, могу лучше представить, как он действует... Что же до моих планов, то я собираюсь еще раз побеседовать с будущими подписантами, проследить за историческим событием... И заглянуть в пару театров перед отъездом.       — Без этого мы, конечно, не уедем, — заверил его Шэй. — Когда собираешься побеседовать?       — Завтра, — уверенно отозвался Хэйтем. — Сегодня уже не слишком прилично — предупреждать нужно заранее. Так что пообедаем, потом я разошлю несколько записок... А потом я хотел пригласить тебя погулять по авеню де Шанз-Элизе, Елисейским полям.       — А что это? — заинтересовался Шэй.       Название было знакомым, но ни с чем не ассоциировалось.       — Я не знаю, был ли ты там, — Хэйтем задумался, — и что там сейчас. Но в те времена, когда я там был, это было место прогулок для отдыхающих. Как... м-м-м... продолжение сада Тюильри. Только сад — это сад, а на Елисейских полях — уже что-то вроде облагороженного леса. Живописные дорожки, скамейки, почти скрытые от глаз...       — Звучит... романтично, — ухмыльнулся Шэй. — Я только за.       За все время предыдущих визитов Шэй ни разу не оказывался в какой-то там прогулочной зоне. Просто незачем было, никто и не звал. Но сейчас звучало... интересно. Шэй даже испытывал воодушевление. Черт возьми, это же Франция! Свободные нравы, полускрытые интимные тайны... Всего этого мистер Кормак хлебнул сполна, когда представлялся любовником Женевьевы, а вот испытать на себе не довелось.       Однако озвучить все это он не успел, потому что подбирал слова слишком долго, и путь к дому Лафайета закончился. Шэй собирался было вывалить все, что думалось, и без особых формулировок, но стоило спрыгнуть с коня и передать его в заботливые руки конюшего, как из «салона» на первом этаже послышался громкий заливистый женский смех.       Салон в доме мистера Лафайета был весьма нетривиален — большое овальное помещение с тремя огромными французскими дверьми, выходящими прямо в сад. Это выглядело очень роскошно, и оставалось только гадать, сколько дров уходило на то, чтобы прогреть салон зимой. Но огромные стеклянные двери — это не единственное, чем отличался салон. Самым необычным было то, что в глубине были расположены четыре огромных — до самого потолка — зеркала вдоль стен, благодаря чему можно было не поворачиваясь с любой точки видеть все, что происходило вокруг. А еще свет, падающий через стеклянные двери отражался в зеркалах, и от этого днем было много светлей, а вечером освещение выглядело... таинственно. И романтично, чего уж там, но никаких мыслей не навевало, потому что в салоне то и дело кто-то торчал.       Хэйтем уверенно отправился в сторону приоткрытой стеклянной двери и зашел. Машинально поклонился мадам Адриенне, хотя Шэй, настигнув любовника, видел, что Адриенне сейчас глубоко наплевать на чьи-то приветствия. Она стояла и хохотала в голос, громко и неприлично, и даже хваталась за стол рукой. Рядом с ней сидел сам мсье Лафайет — и вид при это тоже имел странный. Он расставил локти по столу и уронил лицо в ладони. Плечи его вздрагивали, и он вроде бы всхлипывал.       Хэйтем остановился, как вкопанный. Шэй этого не ожидал, поэтому сначала ударился в спину замершего любовника — и только потом взглянул на то, что так поразило мистера Кенуэя.       У самого зеркала стоял Коннор и сосредоточенно оглядывал себя. Зеркала позволяли увидеть все со всех сторон, поэтому он крутился... И при этом точно так же не обратил ни малейшего внимания на вернувшихся отцов.       А глянув на Коннора, Шэй тоже застыл, как в немой сцене.       Было на что посмотреть! Коннор, одетый в классический французский костюм с чулками и позументами, выглядел странно. Но самое дикое, что было сейчас в его облике — это изящный парик со спадающими на плечи кудельками, щедро посыпанный пудрой. На фоне выбеленных локонов широкое и смуглое скуластое лицо выглядело... Шэй смутно подумал о том, что в таком виде по сыну не видно, что он метис. Натуральный индеец! Только в парике.       У мадам Адриенны кончился воздух в легких, и она судорожно перевела дыхание:       — Повернитесь, пожалуйста, мсье Кенуэй... А-а... О-о-о...       Теперь она уже подвывала, не в силах говорить. Под этот аккомпанемент мсье Лафайет откинулся на спинку стула, полузадушенно всхлипнул и простонал:       — Боже мой, Коннор... Не поворачивайся больше, иначе моя смерть будет на твоей совести...       Мадам Адриенну сотряс новый приступ хохота, и она, нисколько не стесняясь, упала прямо в объятия супруга, к нему на колени. И уткнулась лбом в плечо, все еще постанывая. Мсье Лафайет воспользовался пышным воротником платья жены, чтобы вытереть слезы, и тоже уткнулся в ее волосы, все еще сотрясаясь.       А Коннор, увидев, видно, движение в зеркале, резко повернулся и растерянно выпалил:       — Отец!..       Шэй видел, как дрожит рука Хэйтема, но более всего его поразило то, что и голос мистера Кенуэя подозрительно подрагивал, когда он заговорил:       — Решил подготовиться к торжественной церемонии подписания договора? Это... похвально.       Коннор засопел и вскинул взгляд на Шэя. И спросил — уже мрачно:       — Тоже будешь ржать, Шэй?       — Не буду, — заверил его мистер Кормак, но не был уверен, что сумеет сдержать обещание. — Только знаешь, Коннор, мне кажется, что лучше... без парика.       Хэйтем фыркнул и спросил:       — Зачем ты вообще его купил? Неужели не мерил?       Адриенна сползла с коленей супруга и, повернувшись, присела в поклоне, пытаясь перестать смеяться. И попытка, и реверанс у нее вышли так себе, и она почти истерически возразила:       — Это лучшая покупка за всю мою жизнь! Я купила сама, пока мсье Коннор был на примерке. Сомневалась, что подойдет, но не сомневалась, что мсье Коннор откажется покупать, поэтому решила... не оставлять ему сил к сопротивлению. И... Боже мой, Боже мой, эта картина достойна кисти лучшего художника!       Коннор поправил букли, развернул плечи и веско заметил:       — Конечно, на официальную встречу я его не надену... Но в Америку заберу. Я просто обязан показать это Анэдэхи.       — Сними, — Хэйтем уже пришел в себя. — Хочется посмотреть, как ты выглядишь... без этого.       Коннор послушно потянулся и стащил с себя парик, обнажая неровно остриженные собственные волосы, сейчас слегка приплюснутые.       Хэйтем требовательно оглядел сына. Шэй тоже прошелся взглядом. Костюм, в общем-то, был хорош и пошит с отличным вкусом. Дорогая темно-синяя ткань, богатые кружева, отделка серебром, широкие манжеты, под которыми вполне можно спрятать наручи. На ногах — плотные короткие штаны, завязанные кокетливыми бантиками чуть ниже коленей, а на светло-бежевых чулках — башмаки с блестящими пряжками. Как у любого порядочного французского аристократа, с той только разницей, что в этих любой чахоточный французский аристократ утонет.       — Простите, — мадам Адриенна, наконец, взяла себя в руки. — Рада приветствовать, мсье Кенуэй, мсье Кормак. Желаете пообедать? К обеду луковый суп и шницели.       — Луковый суп? — Шэй заколебался.       Лук, как и спаржу, как и сельдерей, в чистом виде, а не в виде приправы, он не слишком любил.       — Побывать в Париже и не попробовать лукового супа? — приподнял бровь Хэйтем. — С удовольствием, мадам. И мсье Кормак, несмотря на его лицо, тоже будет есть.