Дело всей жизни

      Шэй уже чувствовал себя вымотанным, но ни жестом, ни словом не показывал этого. Напротив, старался запомнить это чувство — волнительный момент, когда все обсуждения позади, а впереди — только ощущение законной победы.       Хэйтем сидел на стуле рядом, еще чуть дальше сгорбился Коннор — ему, наверное, во французском костюме неудобно... Еще несколько стульев заняли представители английской делегации, не участвующие в непосредственном подписании договора, и на небольшом отдалении от всех восседал мистер Бенджамин Уэст — художник из Пенсильвании, который, однако, уже лет двадцать не был в Америке, пригревшись под крылом Его Величества Георга.       Сейчас подписанты изо всех сил изображали дружбу народов, а мистер Уэст торопливо зарисовывал исторический момент. Время от времени Хэйтем следил за тем, как проворно мелькают в руках мистера Уэста кисти, и — Шэй видел — едва заметно вздыхал.       Впрочем, до финального аккорда было уже недалеко. Составленный еще вчера текст соглашения подписанты растащили на листы и сейчас внимательно вчитывались, выверяя каждое слово. За сегодняшний день договор переписывался дважды: один раз какая-то из формулировок не понравилась Адамсу, другой раз на изменении текста настаивал мистер Хартли.       Первым закончил мистер Джей. Он отложил лист и замер, дожидаясь, пока закончат и остальные. Для остальных это как будто стало причиной поторопиться, и не прошло и двадцати минут, как все десять листов оказались на светло-зеленом сукне «стола переговоров».       — Ну что же, господа? — призвал остальных Франклин. — Кто будет первым?       Адамс и Джей переглянулись, но промолчали оба, и мистер Хартли, британский представитель, вызвался:       — Наверное, это стоит сделать мне.       Мистер Лоуренс (старший, Шэй даже видел в чертах пожилого американца что-то общее с погибшим Джоном Лоуренсом) аккуратно собрал листы в стопку и прошил их золоченой нитью. Мистер Хартли терпеливо дождался окончания процесса, открыл тонкую стопку на последней странице и, аккуратно расплавив кончик бруска алого воска, оставил отпечаток и торопливо прижал воск личной печатью. Места для подписи он себе оставил очень немного, поэтому ему пришлось меленько написать свое имя под самой последней строкой.       Вторым вызвался Адамс. Шэй даже позволил себе фыркнуть — наверное, утерпеть не может. Хотя в чем-то он мистера Адамса понимал. До тех пор, пока на этом листке не стояло печати американского представителя, все это казалось каким-то... ненастоящим.       Адамс жирно плюхнул воска и каллиграфическим почерком вывел свое имя, передавая бумагу дальше.       Мистер Франклин, успевший снять и нацепить обратно пенсне с толстыми бифокальными стеклами — собственное изобретение, подслеповато прищурился, но рука его уже была слаба и дрожала, поэтому бруском он попал не слишком точно, да и лишняя капля сорвалась. И оттиск печати он оставил слабый, но собственное имя вывел четко и ясно.       К тому моменту, как за дело взялся мистер Джей, напряжение достигло пика, и по комнате словно ветерок пронесся. Или шепоток... А после того, как мистер Джей, черкнув имя коротко и размашисто, отложил перо*, напротив, наступила гробовая тишина.       Первым поднялся мистер Франклин. Он снял пенсне и протянул руку мистеру Хартли:       — Надеюсь, этот день послужит добрым начинанием на будущее.       — Надеюсь, — мистер Хартли вздохнул, но руку старика крепко пожал.       Это как будто разрядило атмосферу, и вскоре все подписанты обменялись рукопожатиями. Немногочисленные свидетели начали переговариваться, и даже Хэйтем несколько расслабился.       До Шэя только сейчас дошло: меньше минуты назад Америка... Нет, не так. Соединенные Штаты Америки стали независимым государством, и что бы ни ждало впереди...       Коннор пошевелился, вздохнул и обратился к отцу:       — Когда-то ты не верил в это.       — Когда-то никто из моих ровесников не верил в это, — откликнулся мистер Кенуэй. — Кроме, разве что, мистера Франклина.       Британская делегация — все, как один — поднялись и явно собрались уходить. Мистер Уэст заволновался:       — Постойте, господа! А как же портрет? Я не закончил!       Один из унылых английских лордов немедленно презрительно бросил:       — Вам попозирует мистер Хартли, а мы, с вашего позволения, откланяемся. Исторический момент уже запечатлен на бумаге, Соединенным Штатам Америки и этого хватит.       Шэй закатил глаза. Дружбы народов не получилось.       — Спасибо, что не обозвали нас «янки», — смешливо пробормотал Коннор, но при этом не слишком старался не быть услышанным.       — Тихо ты, — буркнул Шэй, но не улыбнуться не смог. — И что теперь?       Ответил, конечно, Хэйтем:       — Теперь всем участникам придется дождаться, пока текст скопируют, и подписать второй экземпляр — для его величества Георга. А мы пока можем переговорить с ними... И отправиться это отметить. В конце концов, не каждому удается присутствовать при таком событии.       — Ты... и меня приглашаешь? — на всякий случай уточнил Коннор.       — Если захочешь, — мистер Кенуэй пожал плечами. — Но сначала я хотел бы переговорить с мистером Франклином.       Хэйтем поднялся и решительно отправился к столу с зеленым сукном — видно, не желал мучить старика. Шэй машинально подсчитал, сколько лет должно быть мистеру Франклину, и пришел к выводу, что около восьмидесяти. И пусть он сохранял ясный ум... Сам Шэй уже успел устать, пока торчал тут полдня, что уж говорить...       Коннор с любопытством заглянул под руку расстроенному художнику, который пытался закончить хотя бы фигуры тех, кого успел зарисовать, и негромко спросил у Шэя:       — Что вы тут делали эти дни?       — Это, скорее, мы у тебя должны спрашивать, — попенял ему мистер Кормак. — Мы каждый вечер были дома. У Лафайета, я имею в виду, а вот тебя вечно где-то носило.       Коннор немедленно засопел:       — Я познакомился с ребятами из французского Братства. Они показали мне Париж... Знаешь, Шэй, я даже в Лондоне такого не видел.       Мистер Кормак заинтересовался:       — И что тебе такого показали?       Неожиданно сын несколько смутился и ответил вопросом на вопрос:       — Сначала расскажи, где были вы с отцом.       Шэй приподнял бровь, несколько удивленный, но ответил:       — Побывали в «Комеди Франсез». Он сейчас переехал в здание... м-м-м... особняка Конде?.. Хэйтем говорил, но я не запомнил. Там ставили «Севильского цирюльника» Бомарше. Неплохая пьеса, даже не очень унылая. На Елисейских полях были... Ты там был?       Коннор помотал головой отрицательно, и Шэй пояснил:       — Это что-то вроде парка. Там много кофеен, чайных и прочих таких... Я вляпался в игру на деньги в какие-то фигурки. Проигрался, конечно. Твой отец закатывал глаза и смеялся.       Коннор явно заинтересовался, но Шэй, рассказывая про прогулку, ни на миг не отвлекался, и когда счел, что сын достаточно увлечен рассказом, спросил в лоб:       — А куда тебя французские ассасины потащили?       Коннор как будто с дерева свалился. Открыл рот, запнулся, покраснел и закрыл рот. Мистер Кормак посмотрел на него укоризненно:       — Ну?       Коннор посмотрел в сторону и протянул:       — Многие здесь меня знали... так скажем, заочно. И приняли хорошо. Они вообще веселые ребята... Сказали, что устроят мне экскурсию по Парижу. Я... я такого раньше не видел. Даже на Тортуге.       — Хорошее начало, — фыркнул Шэй. — Сказал — договаривай.       Коннор нахмурился и с вызовом прошептал:       — Ты слышал о квартале Сен-Жермен-де-Пре?       Шэй припомнил и медленно кивнул:       — Слышал. Но ничего хорошего.       — А я и не знал! — отрезал Коннор, но тут же неловко улыбнулся. — Но это было... познавательно. Пожалуй, пешком и по улице я туда дороги не найду, потому что меня вели по крышам. Мы были уже не очень трезвы...       — Та-а-ак... — протянул Шэй. — Я же тебе говорил, не бегай пьяным по крышам!       — Можно подумать, ты так никогда не бегал! — насупился Коннор.       — Бегал, — признал Шэй. — Поэтому и предупреждаю! Ну, и что же было в том квартале?       — Много чего, — подумав, сообщил Коннор. — Я впервые увидел, как... э-э-э... раздеваются мужчины. Под музыку. Для дам.       — Коннор! — Шэй тяжело вздохнул. — А на это ты зачем пошел смотреть?       — Да я в этом заведении заблудился, — пояснил сын. — Там столько потайных дверей, уголков и занавесок, что я сначала запутался. Правда, потом нашелся, и мы пошли в другое заведение...       — А я смотрю, ассасины здесь не бедствуют, — заметил Шэй. — И гулять умеют не хуже аристократов. Ну, и что же было дальше?       — А дальше было заведение мадам де Гурдан, — обреченно кивнул Коннор. — Мы там в карты играли. Ну и пили, конечно. Там девушки-разносчицы ходят... с обнаженной грудью.       — Это потому что они не только напитки разносят, но еще и всякую дрянь*, — буркнул Шэй. — Анэдэхи, я так понимаю, ты собираешься оставить в благом неведении?       — Я ничего такого не делал, — тут же отперся Коннор. — Хотя моим спутникам там... скидку предоставляют. Мне сказали, что на меня скидка тоже распространяется. Но я был еще не настолько пьян, чтобы не мочь вырваться и сбежать!       — И от чего же ты так бежал? — сощурился Шэй.       — Ну, мы же пили, — буркнул сын. — Мне и понадобилось... отойти. А тут — сразу две! И руками тянутся, куда я не просил.       — И как же ты отбился? — усмехнулся Шэй. — Пришлось применить ассасинские навыки?       — Деньги пришлось применить, — хмуро глянул на него Коннор. — Они же на заработок рассчитывали. Но пощупать они меня все равно хорошо успели. Знаешь, Шэй, это было ужасно странно — в таком заведении справляться... в уборной... одному. А потом я еще долго сидел на крыше с бутылкой. Ждал, пока протрезвею.       — Погоди, — окончательно развеселился Шэй. — Что-то тут не вяжется...       — Я тогда не очень соображал, — вздохнул Коннор. — Хорошо, что один из моих... новых приятелей потом тоже на крышу влез. Наверное, домой собирался. Он мне и показал путь по верхам до дома Лафайета. Это было уже под утро, я в окно своей спальни влез и сразу заснул. Жильбер не удивляется, я его предупредил, чтоб окно открытым держали.       — Коннор... — Шэй вздохнул. — Я не буду читать тебе наставления, ты уже взрослый. Впрочем, надеюсь, что это приключение тебе хотя бы запомнится.       — Это точно, — кивнул Коннор. — И, Шэй... Это, конечно, было очень интересно, но я, когда проспался, ребятам сказал, что с ними туда больше не пойду. Я, кажется, понял, как там мужчины умудряются оставлять целые состояния. Только пришел — а голова уже кругом. В общем, ты отцу не говори, хорошо?       — Да что с тобой сделаешь, — Шэй усмехнулся. — Бери пример с меня. Прогулки, хорошие рестораны, театр. Кстати, послезавтра мы собираемся в эту... Королевскую академию музыки и танца. Не желаешь с нами?       — Так у вас уже, наверное, билеты... — неуверенно ляпнул Коннор.       — Мы выкупили ложу целиком, — пояснил мистер Кормак. — Она вроде бы на шесть мест. Или на восемь... Можем и семью Лафайет пригласить. Только без детей.       — Я не против, — Коннор посмотрел открыто и слегка улыбнулся. — Будет неплохо сходить в приличное место после тех неприличных, где я побывал. А что там ставят?       — Оперу «Адель де Понтье», — откликнулся Шэй и сразу предупредил: — Только не спрашивай, чье это и про что. Хэйтем что-то объяснял про Глюка, про Бертона, про Пиччинни, но я так и не понял, как одну оперу могли написать три разных композитора. То есть четыре, но четвертого я не помню.*       — Разберемся, — махнул рукой Коннор.       И замолчал — к ним медленно приближались мистер Франклин и мистер Кенуэй, причем Хэйтем поддерживал собеседника под локоть.       — Мистер Кормак, — с одышкой произнес Франклин. — Рад видеть вас в добром здравии. И мистер Коннор Кенуэй, наслышан о вас и о ваших успехах в войне за независимость. Конечно, у таких наставников вы не могли бы отличиться меньше.       — Спасибо, — Коннор порозовел и поднялся на ноги, как и Шэй. — Присядете?       — Нет, — Франклин улыбнулся. — Я ненадолго, а садиться и вставать с моим ревматизмом куда труднее, чем просто стоять. А я ведь к вам, мистер Кормак. Мистер Кенуэй сказал мне, что вы хотите кресло-качалку. А ведь это мой патент! И я подумал, что я лично для вас сделаю чертеж самого лучшего в мире кресла! Извольте прислать мне ваши параметры: длины ног, спины от шеи до, простите, пятой точки, ширины плеч... Я собираюсь обратно в Америку, и за время путешествия у меня будет немало времени.       — Я... — Шэй растерялся. — А это вас не затруднит?       — Не списывайте меня со счетов раньше времени, — мистер Франклин блеснул посветлевшими глазами. — Я еще в Конгресс вернусь. Распустились там... Без меня.       — Как вы оцениваете договор, мистер Франклин? — спросил Коннор.       — Неплох, — тот был довольно лаконичен. — Но это далеко не конец. Договор гарантирует только отсутствие посягательств Британии на земли Америки. А вот какой станет наша жизнь без Британии — решать только нам. А теперь позвольте, мистер Кенуэй, мне нужно вернуться. Я отошел «на минуточку», но в моем возрасте «на минуточку» означает «на пять-десять минуточек». Надеюсь, каменная болезнь, что так терзает меня, устрашится морских ветров и позволит мне добраться живым.       Шэй нахмурился:       — Может быть, подыскать вам врача?       Он благоразумно не предложил «оплатить», чтобы не обидеть, но мистер Франклин усмехнулся:       — У меня тут целая плеяда врачей, и все знают мои болячки наперечет. Половину я точно возьму с собой, так что не беспокойтесь... Хотя слышать приятно, спасибо.       Коннор бережно поддержал его под локоть, собираясь сопроводить до места, и Хэйтем отступил. А мистер Франклин повернулся и бросил напоследок:       — Мистер Коннор очень похож на вас, мистер Кормак. Когда я вами познакомился, вы таким же были... Лохматым и в капюшоне.       Шэй замер, а Хэйтем опустил голову, явно пытаясь подавить улыбку. Лицо Коннора Шэй, к своему сожалению, не видел.       — Ну что? — Шэй проводил взглядом обоих и посмотрел на Хэйтема. — Куда пойдем отмечать? Лично я был бы не прочь отметиться на здешней роскошной постели. Той самой, в которой ты мне вчера отказал.       Мистер Кенуэй поглядел сурово:       — Вчера мне было не до того. Эти... дебаты продолжались целый день, и я мог думать только о политике. А сегодня я полагал позвать Коннора. Хотя бы в тот ресторан, где мы бываем почти каждый день. Во-первых, ему будет полезно побывать в пристойном заведении. А во-вторых, меня очень интересует, где его постоянно носит.       Шэй подумал, что сына надо предупредить, чтобы заранее подумал, что скажет отцу, а сам хмыкнул:       — То есть ты предлагаешь набраться на астрономическую сумму, я правильно понимаю?       — Вроде того, — фыркнул Хэйтем. — Но мне кажется, это того стоит. На всю эту эпопею ушло больше пятнадцати лет, имеем право.       Коннор вернулся весьма довольным и весело обратился к отцу:       — Я хотел предложить вам где-нибудь посидеть... Может, выпить по бокалу вина. Вы не против?       — Именно это я и собирался тебе предложить, — мистер Кенуэй с достоинством склонил голову. — И это я приглашаю тебя, чтобы ты потом не порывался оплачивать счет. Сходим в хороший ресторан, поговорим...       Коннор на миг засомневался, а потом прямо спросил — у Шэя:       — А там... ну... нормально вообще?       — Нормально, — заверил его мистер Кормак. — Лучше, чем я ожидал.       — Тогда можем идти... — Коннор слегка запнулся. — Только я обещал, что завтра к обеду прибуду в штаб Братства.       — Не волнуйся, — уже откровенно усмехнулся мистер Кенуэй. — Это действительно хорошее заведение, и работает оно, представь себе, по закону — то есть закрывается не позже полуночи.       От рю Жакоб до самого удобного моста — Королевского — было не больше полумили, да и путь мимо Тюильри и вдоль Лувра много времени не занял. За все дни Шэй так и не понял, где же находятся конюшни пафосного «лондонского» ресторана, но коней, если приехать на лошади, выводили чистыми и свежими, так что Шэй уже давно махнул на это рукой.       Швейцары — а их было двое сменных, но одинаково унылых и с идеальным британским произношением — уже запомнили щедрых посетителей и сейчас тот, что был на дежурстве, степенно вышел вперед, приветствуя дорогих, во всех смыслах, гостей:       — Рады вас видеть, господа. Вы привели друга?       — Мой сын, — коротко пояснил Хэйтем, нимало не стесняясь того, что Коннор в своем французском костюме и с индейской рожей тут был приметнее, чем слон в версальском саду.       На лице швейцара не дрогнул ни один мускул. В настоящих лондонских ресторанах такого уровня Шэю побывать не удалось, но здесь никто и ухом не вел на то, что джентльмен мистер Кенуэй появляется тут в компании «пэдди». Точно так же не среагировали тут и на то, что он появился в компании французского индейца — ну, если по костюму судить.       — Рады предложить гостеприимство, — швейцар поклонился и, как и прежде, распахнул двери ресторана. — Ваш обычный стол?       — Да, — кивнул Хэйтем, не оборачиваясь. — И будет неплохо, если вы сразу передадите, чтобы нам подали охлажденного шампанского.       — Сладкого, как обычно? — так же ровно уточнил швейцар.       — Именно.       Хэйтем прошел вперед, оставил треуголку на крючке и скептически оглядел сына:       — Надеюсь, ты скоро сможешь снова заплетать свою косичку. Хотя ничего не скажу, даже так лучше, чем в парике.       — Глупо получилось, — фыркнул Коннор. — Но мне понравилось.       — Я думал, что не удержусь, — смешливо сощурился мистер Кенуэй. — Трудно было не улыбнуться. Мадам хохотала так заразительно...       — Ты мог бы, — с укором поглядел на него сын. — Моему виду уже ничто бы не повредило.       — Я, в отличие от тебя, забочусь о своей репутации, — Хэйтем явно подтрунивал.       — И поэтому везде появляешься с пиратом-ирландцем? Шэй, не надо меня локтем под ребра...       — Не с пиратом-ирландцем, а с другом из Америки, — наставительно проговорил мистер Кенуэй.       — И с сыном из ганьягэха, — смиренно согласился Коннор. — Шэй, не надо еще раз...       — Садитесь уже, — Хэйтем первым разместился за столом. — Шэй, устрицы?       — Не стоит, — мистер Кормак вздохнул. — Иначе это Коннор навсегда запомнит — как я их ем. Лучше креветок с тем чесночным соусом и хороший кусок мяса. Говядины или телятины.       Хэйтем склонил голову и осторожно возразил:       — Выбери, пожалуйста, любой другой соус — без чеснока.       Шэй насмешливо на него глянул, пока Коннор устраивался рядом, и согласился:       — Тогда с тем, кислым, который сладкий.       — Я понял...       Вышколенный слуга принес знакомые уже книги меню и поднос с шампанским и фужерами. Коннор заглянул в кожаную книгу — и, несколько оглушенный, замер. Шэй подавил улыбку.       Хэйтем с видом ценителя выбрал полюбившуюся сырную тарелку и какую-то хитрую смесь из нескольких видов птичьего мяса, а Коннор безучастно пролистнул несколько страниц и шепотом спросил:       — Шэй, а что здесь можно съесть?       — Всё, — Шэй скосил взгляд и сжалился. — Знаешь что, заказывай английский ростбиф, я его в первый раз заказывал — и ничего, нормально.       — Что-то еще? — ровно осведомился Хэйтем. — Суп, закуски?       — Надо полагать, кукурузных лепешек тут не будет, — усмехнулся Коннор, пытаясь прочесть меню.       — Почему же? — возразил мистер Кенуэй. — Кажется, итальянская полента — это и есть что-то вроде... По крайней мере, указано, что она из кукурузной муки и сыра.       — Пусть будет она, — кивнул Коннор и глянул почти дерзко. — И если ее положено есть двумя вилками и тремя ножами, то я спокойно обойдусь пальцами.       — Вино? — не обратил внимания на демарш мистер Кенуэй.       — Вино, — веско согласился Коннор. — На твой вкус, отец.       Вино Хэйтем действительно заказал на свой вкус — не шабли, но что-то очень похожее. Шэй не спрашивал, но полагал, что это оттого, что размениваться на вина по бокалам Хэйтем не собирается (иначе тут слуги постоянно будут толпиться), а ничего общего, что можно было бы правильно сочетать с креветками, сырами, дичью, ростбифом и кукурузными лепешками, просто не существует.       Когда заказ наконец-то был сделан, а фужеры наполнены, Хэйтем приподнял свой и предложил:       — За независимость Америки?       — Соединенных Штатов, — напомнил Коннор.       — От британцев, — внес свою лепту Шэй — и улыбался.       Фужеры соприкоснулись с хрустальным звоном, и Шэй чувствовал, как в нос ударили пузырьки. Игристое вино было легким и сладким, Хэйтем такое не уважал, но смирился.       — Должен заметить, — бросил Хэйтем, — что мы сейчас сами выглядим... неплохой иллюстрацией к независимости Америки. Говорю это до тех пор, пока мистер Кормак не вспомнил, что Ирландию тоже неплохо бы освободить от тирании.       — Неплохо бы, — веско отозвался Шэй.       — Сомневаюсь, что в Парламенте это кого-то волнует сейчас, — вздохнул мистер Кенуэй. — В Палате Общин очередной кризис, и, возможно, прямо в этот момент уважаемые лорды дерутся, чтобы выяснить, за кем преимущество.       Коннор цепко посмотрел на отца и уточнил:       — И абсолютно зря дерутся, да?       — Разумеется, — Хэйтем слегка усмехнулся. — Братство сделало ставку на очень прогрессивного лорда Рокингема, но, вот незадача, он оказался слаб здоровьем. Всего три месяца продержался.       Коннор раздраженно вскинулся:       — Но ведь и лорд Шелберн продержался недолго? Только Братство не действует так, как вы!       — И чем ты гордишься? — Хэйтем откровенно поморщился. — Предварительное мирное соглашение — это во многом дело рук Шелберна. А если точнее, то мистера Коуэлла.       Коннор сощурился:       — Сделал дело — и свободен. Не так ли ты рассуждаешь, отец? А мистер Фокс...       — А мистер Фокс... — Хэйтем улыбнулся чему-то одному ему ведомому и проникновенно проговорил. — Даже не пытайся, Коннор. Твои связи не позволят тебе играть со мной на одном уровне.       — А я сюда поесть пришел, — напомнил Шэй. — И выпить.       Под взглядом мистера Кенуэя Коннор послушно наполнил фужеры еще раз. Все-таки они были до неприличия маленькими. Женские, что ли...       — Строго говоря, я действительно про британскую борьбу знаю немного, — вздохнул Коннор. — Переписываюсь, конечно, но больше обращаю внимания на международные отношения, а не внутренние английские.       — А кстати, — Шэй вдруг припомнил. — Раз ты познакомился с местными ассасинами, то не подскажешь ли, нет ли у меня сейчас парочки мстителей на хвосте?       — Меня про вас расспрашивали, — хмыкнул Коннор. — И я сказал правду — то, что мы приехали за мирным договором, и не уедем без него. Французскому Братству это тоже на руку, так что договорились в два счета. Нет, никто тебя не преследует, Шэй. Артефакты Предтеч остались в Америке, а без них ассасинам ты не нужен.       — Отличные новости! — Шэй удовлетворенно улыбнулся. — За это точно надо выпить!       — И как тебе французское Братство? — заинтересовался Хэйтем.       — Хорошие ребята, — Коннор отвел глаза. — И хорошо общаются с Жильбером. Правда, думаю, в гости к нему не захотят, пока мы тут. Точнее, пока вы тут.       — Да, столкнуться за одним столом было бы неловко, — заметил Хэйтем. — И что же заботит умы французских ассасинов? Если даже мы им не нужны?       Коннор оглядел отца долгим оценивающим взглядом и вздохнул:       — Если кто-нибудь в Бостоне громко крикнет, что Вашингтон... м-м-м... плохой человек, то все, что грозит крикуну — это то, что ему намнут бока те, кто считает, что Вашингтон — хороший человек. А если здесь кто-то крикнет то же самое про короля Людовика, рискует окончить дни на виселице. Или отправиться в тюрьму. Или лишиться последнего. И чем больше становится тех, кто проверил это на себе, тем больше становится тех, кто считает, что Людовик — нехороший человек. И это полностью устраивает знать. «Те, кто раньше владел легионами власти, ныне о двух вещах беспокойно мечтают: хлеба и зрелищ».* Кто это сказал, Цезарь?       — Ювенал, — поправил Хэйтем. — Цезарь как раз умел дать народу и хлеба, и зрелищ.       — В общем, в Париже это тоже неплохо работает, — вздохнул Коннор. — Про короля ходят слухи, что у него есть особый врач, который лечит его только от заворота кишок. Даже если такого врача нет, кажется, это о чем-то да говорит.       Шэй вспомнил повозки, набитые людьми, как скотом; лица, на которых застыла безнадежная обреченность; хлыст стражника... Пожалуй, Коннор прав. Более чем прав.       — И чего же хотят добиться ассасины? — сдержанно поинтересовался Хэйтем.       Уж больно горько это звучало в безбожно дорогом ресторане. Коннор подумал немного и осторожно проговорил:       — Во Франции назревает... кризис, как сказал бы ты, отец. Или, как говорит Фолкнер, полный...       — Мы поняли, — вскинул руку Хэйтем. — И что?       — Нужно попытаться этого избежать, — туманно отозвался сын. — И... Мне немного стыдно перед парижским Братством. Я не был с ними знаком раньше, но за меня поручилась мисс де Гранпре, и Братство не пыталось повлиять, когда целые конвои со снабжением и золотом уходили в Америку. А я сейчас ничем не могу им помочь.       Хэйтем помолчал и повторил то, что Шэй уже слышал несколькими днями раньше:       — За это можешь не переживать, Коннор. Франции сейчас не поможет золото. Даже если бы Америка через два месяца вдруг вернула все долги в твердой валюте, золото только осело бы в карманах аристократии. Нужно что-то хитрее.       Коннор встряхнул головой и упрямо произнес:       — Именно поэтому нам нельзя строить такое общество в Америке. Нельзя делать так, как в Старом Свете. У нас есть возможность добиться свободного общества без тирании первого и второго сословий.       — Да-да, — язвительно «поддержал» Хэйтем. — В Америке все куда справедливее. Вашингтону — счет на полмиллиона долларов, а солдатам, как говорит Шэй, дулю без масла.       — Вашингтон уедет в Маунт-Вернон, — буркнул Коннор. — И станет приличным плантатором.       — С несколькими сотнями тысяч долларов и десятками рабов, — смиренно согласился мистер Кенуэй. — Именно это имеется в виду, когда говорят о «приличных плантаторах».       — Это позже, — решительно отрезал Коннор. — Сначала надо разобраться с Конгрессом. Когда у нас появится настоящее правительство, а не временное, Конгресс уже не сможет избегать ответов на очевидные вопросы. И мистер Франклин нам в этом поможет.       — Удивительный все-таки человек, — бросил Шэй. — На него в свое время рассчитывал твой отец, потом Ахиллес с Хоуп и я сам, еще ассасином. Потом он вновь помог Хэйтему в политическом вопросе, а мне — во Франции. А теперь на него рассчитываешь ты, Коннор... И, что самое любопытное, вполне можешь получить эту помощь.       Хэйтем вдруг уронил:       — И я тоже немного рассчитываю. И это действительно удивительно, Шэй. Потому что ничто из этого не противоречит друг другу.       Разговор пришлось прервать. Слуга, маячивший на горизонте, и без того измучился, дожидаясь, пока в разговорах гостей появится пауза, и мистер Кенуэй, откинувшись на спинку стула, сделал знак.       Слуга торопливо принес поднос с закусками, а когда взялся открывать вино, мистер Кенуэй благожелательно заметил:       — Вы можете не соблюдать весь ритуал. Немного выдвиньте пробку, пожалуйста. Да, так будет довольно. Когда мы закончим с шампанским, сами разольем, благодарю.       Слова гостя — закон. Слуга удалился, точно исполнив инструкции, а Хэйтем с легким сожалением отметил:       — Пока мы беседовали о политике, камамбер, конечно, размяк. А поскольку я не умею есть пальцами, как Шэй, придется обойтись без него. Коннор... Наверное, я хочу тебе это сказать. В Америке хватает дел, но об этом у нас еще будут возможности поговорить. Что же касается Франции... Может быть, я не прав, что говорю тебе это, но три дня назад мы имели беседу с великим магистром де ла Серром, и его волнуют абсолютно те же вопросы, что и тебя. Те же вопросы, которые тревожат парижское Братство. Шэй называет меня бездушным интриганом, и это, возможно, вполне заслуженно, но я поддерживаю умеренность. И, как бы цинично это ни звучало, считаю, что те, кто обеспечивает казну страны ежедневным трудом, не должны ставить перед собой иных целей, чем трудиться. Как только у крестьян, ремесленников и прочих перестает хватать денег на элементарные вещи, они начинают искать, где бы заработать еще. Поднимают головы, видят больше. Это не нужно никому. Хлеба и зрелищ, ты сказал? Это работает для всех. Когда у крестьян хватает хлеба, им достаточно красивого фейерверка, чтобы они восславили короля, а не кричали о нем гадости на площади. Так что я не стану скрывать: Орден во Франции сейчас ставит перед собой ту же самую первоочередную цель — отодвинуть призрак гражданской войны. Добиться пересмотра системы.       Коннор не ответил. Шэй долго пытался найти что-то в глазах сына, но тот опустил голову, был задумчив — и только. Полента оказалась горячей сырной лепешкой, есть которую руками было невозможно, и Коннор задумчиво ковырял ее вилкой. Хэйтем тоже молчал.       Шэй не стал вмешиваться, отдал должное креветкам (которым кисло-сладкий соус придавал божественный вкус), но стоило Коннору заговорить, как отвлекся.       — Я верю, что ты сейчас не лжешь мне, отец, — глухо проговорил сын. — Я не могу найти ни единой причины, которая бы заставила тебя играть на моих нервах, когда речь о Франции. Уверен, ты мог бы найти и не такие проникновенные слова, чтобы заставить меня обмануться, но для этого тебе нужна цель. Франция того не стоит, это не твое поле деятельности. В Париже нет звания гранд-мастера, но управляет Братством мистер Мирабо, все зовут его просто Наставником. И он, как и мистер де ла Серр, дипломат. Я — со своей стороны — не вправе решать что-то за членов французского Братства, но я передам им твои слова. И то, насколько на них можно полагаться, тоже.       Мистер Кенуэй только сдержанно кивнул. Он уже явно не собирался отвечать, поэтому Шэй решил вклиниться, раз уж разговор о серьезном закончен.       — Мне что-то подсказывает, что все это придется обсуждать еще не раз и не два, — мистер Кормак смешливо сощурился. — Но сегодня я бы предпочел насладиться победой. Иначе чего стоят победы?       — Это да, — Коннор сразу перевел дух и слегка расслабился. — Кстати, вкусно, но уж очень сытно. Не буду доедать, а то потом эта... котлета английская не влезет.       — Котлета английская — это генерал Клинтон, — недовольно поджал губы Хэйтем. — А ростбиф — это отличное блюдо.       — Лучше расскажите, как там переговоры прошли, — Коннор заметно фыркнул. — Я ходил к Адамсу, но он как-то не очень был рад меня видеть. Его кузен куда любезнее.       — Да тут-то все понятно, — ухмыльнулся мистер Кормак, почувствовав себя в своей стихии. — Мистер Джон Адамс, желая произвести благоприятное впечатление на английских дипломатов, собирающихся прибыть для переговоров, вызвал из Америки собственную супругу, миссис Эбигейл...       — Шэй! — предостерегающе воскликнул Хэйтем.       — Тоже мне секрет, — отмахнулся мистер Кормак и продолжил, обращаясь к сыну. — До этого мистер Адамс снимал тут роскошный особняк с каким-то сопляком, младше тебя лет на пять. Сопляк французский, поскольку предыдущий американский вышел в тираж по возрасту. Фамилий не знаю, ни к чему было. А когда приехала миссис Адамс, ему пришлось жить с женой.       — Les affaires sont les affaires, — вздохнул Хэйтем, поняв, что заткнуть любовника не удастся.       — И больше года с собственной супругой скверно отразились на состоянии духа мистера Адамса, — фыркнул Шэй.       — А-а-а... — философски протянул Коннор. — Тогда понятно. Я навещал мистера Адамса вместе с супругами Лафайет, а потом слышал, как миссис Эбигейл кому-то рассказывала про Адриенну. Не знаю, кому, неловко было подслушивать. Но она так и восклицала: «Представляете, она любит мужа! По-настоящему любит мужа!». И грозилась кому-то об этом написать.*       — Теперь мистер Адамс может со спокойной душой отправиться в Америку, — заметил Шэй. — Или отправить туда жену. Найдет нового сопляка...       Хэйтем покачал головой:       — Думаю, граф де Верженн сделает все, чтобы мистер Адамс тут не задержался. Мистер Адамс слишком... прямолинеен и мастерски умеет злить тех, кого злить не следует. Насколько мне известно, мистеру Адамсу поступали предложения посетить Голландию и Англию с целью обсуждения финансовых договоренностей, и, полагаю, какое-то из этих приглашений он примет. И если примет английское — а это было бы со всех сторон неплохо, то ему придется отправиться с супругой, а не с юным протеже. Георг и без того не слишком хорошего мнения о Соединенных Штатах.       Слуга, выждав перерыва в разговоре, принес основные блюда, и на какое-то время за столом воцарилась тишина. Коннор ел и что-то напряженно обдумывал, а потом вдруг резко мотнул головой:       — Хватит с меня политики, отец. Я думаю о том, что было бы хорошо привезти сюда Анэдэхи. Она и хотела бы отправиться со мной, но дети еще слишком маленькие, чтобы оставить их на кого-то, а везти на корабле... В общем, я обещал, что в следующий раз — обязательно. Правда, она не говорит по-французски...       — Достаточно нескольких луидоров, чтобы даже французы говорили с тобой на отличном британском английском, — хмыкнул Хэйтем и сам потянулся за вином.       Шампанское в бутылке еще оставалось, но так мало, что мистер Кенуэй охотно уступил любовнику и сыну.       Шэй сыто откинулся на спинку стула и, воровато оглядевшись, слегка ослабил ремень на животе. Креветки еще оставались, но Шэй больше нюхал, чем ел — не лезло.       Коннор принял из руки отца бокал с вином и машинально потянулся к карману, выудив оттуда комок тянучки — и убрал обратно, слегка покраснев.       — Мы дома почти не пьем, — зачем-то пояснил он. — А если пьем, то немного после ужина, с чем-нибудь сладким.       — Мороженого? — предложил Хэйтем.       — А здесь есть? — Коннор немедленно оживился.       — Разумеется, — мистер Кенуэй кивнул. — Здесь наверняка есть сорта, которых мы даже не пробовали.       По призыву Хэйтема слуга вернулся и угодливо предложил:       — Господа желают чего-то еще?       — Какие сорта мороженого вы можете предложить? — осведомился Хэйтем.       Список был внушительным. Шэй слушал вполуха, но машинально отметил, что никогда не слышал ни про кофейное, ни про шоколадное, ни про ореховое. Слуга, отметив, что Коннор выбрал самые необычные из всех, вдруг склонился:       — Для ценителей, сэр, на улице Фосс-Сен-Жермен-де-Пре есть заведение, где есть куда более экзотичные сорта. Но только здесь вы сможете еще и утолить голод, поскольку в «Антре Прокоп» подают только десерты и прохладительные напитки.       — Сен-Жермен? — недоверчиво протянул Коннор. — Спасибо, я лучше... сюда загляну.       — Спасибо за доверие, — с достоинством откликнулся слуга. — А господа? Будут?       Шэй понял, что не удержится, хотя креветки не лезли. Но что-нибудь холодненькое под вино... Наверняка влезет. Рисковать он не стал, выбрал пару знакомых названий. Хэйтем и вовсе ограничился самым скучным — ванильным.       И когда Коннор с восторгом склонился над вазочкой, мистер Кенуэй вдруг коснулся ноги Шэя под столом и, склонившись через стол, почти одними губами произнес:       — Сделай все, чтобы Коннор не увидел счет. Я позже донесу ему местный уровень... деликатно.