Дело всей жизни

      Солнце почти закатилось за горизонт и освещало улицы Парижа мягким, немного приглушенным светом. Тени вытянулись далеко, но город еще было прекрасно видно — как на картинке. Шэй провел немало времени в морях, знал, что еще четверть часа... может, полчаса — и солнце скроется совсем, оставив за собой прозрачно-серые сумерки.       Снизу доносились многочисленные звуки: стук копыт, возгласы торговцев, закрывавших лавки на площади, женский смех. Париж как будто оживился, торопясь успеть до заката.       Шэй не знал, сколько времени. Часы на какой-то из городских башен отбивали гулким ударом колокола каждые пятнадцать минут, но мистер Кормак не знал, относительно чего считать удары — и не беспокоился об этом. Он расслабленно наблюдал, как внизу суетятся люди, но его гораздо больше занимало, что рядом сидит Хэйтем, привалившись к плечу.       Мистер Кенуэй был рассеян. О чем уж он думал, оставалось загадкой, но Шэй вдруг подумал о том, что если бы у любовника в зубах был стебелек травы, которые тот задумчиво мусолил, когда оказывался на пленэре, то смотрелось бы куда органичнее.       Бутылка шампанского и две бутылки легкого вина на троих не вызвали опьянения, только расслабленность.       — Когда я уехал из Франции, Сен-Сюльпис еще не был построен, — вдруг уронил Хэйтем. — Здесь стояли строительные леса, которые обновляли несколько раз, поскольку никак не могли определиться с проектом, финансированием или чем-то еще...       Шэй кивнул, стараясь не потревожить любовника движением. Когда оба, возвращаясь из «Grand Taverne de Londres», оставили в конюшнях Лафайета лошадей, Коннор немедленно отправился о чем-то побеседовать с хозяином в его кабинет, а Хэйтем вдруг предложил прогуляться. Прошлись не так уж далеко, когда Шэй, в свою очередь, заметив высокие башни церкви, предложил забраться повыше.       Сам не знал, зачем предложил. Может, хотелось, как Коннору, посмотреть на Париж сверху... Хотя Коннор после своей прогулки в крайне нетрезвом состоянии вряд ли что-то запомнил. А Шэю хотелось запомнить. Хотелось увезти из Парижа что-то хорошее, что будет приятнее вспомнить, чем бесконечную погоню за Шкатулкой Предтеч.       Хэйтем не возразил. Более того, первым начал подъем по стене на площадку, венчающую одну из башен высокой церкви. Северную башню — южная, кажется, была еще не полностью достроена.       — Послезавтра пойдем в театр, — уронил Шэй. — Интересно, Лафайеты пойдут?       — Не могу сказать, что это сильно меня беспокоит, — фыркнул Хэйтем. — Я интересуюсь театром, а не тем, чтобы поспать или поболтать.       — Коннор точно пойдет, — Шэй слегка улыбнулся. — Может, приобщится.       — Добровольно, как и ты, он бы не пошел, — качнул головой мистер Кенуэй, проехав щекой по плечу. — Для него это не более чем светская повинность, которой можно бравировать — мол, был в Париже, заглядывал в Королевскую академию музыки и танца... Как будто это его постоянное развлечение.       — Тоже неплохо, — серьезно откликнулся Шэй. — Потому что никто из его соратников никаких «комеди франсезов» отродясь не видел. Точнее сказать, «в гробу видали».       — По-французски это называется «La poudre aux yeux», — едко усмехнулся Хэйтем. — Пускать пыль в глаза. Кстати, французское национальное развлечение. У кого ни спросишь, все сплошь философы, исследователи и памфлетисты, а на практике большинство исследуют только подонки в бутылке.       — Ну, этим-то искусством я тоже за месяцы в Париже овладел, — посмеиваясь, согласился Шэй. — Но можно и иначе. Ты снова смотришь на Францию с крыши. Помнишь, ты рассказывал?       Хэйтем так долго молчал, что Шэй даже задумался, не ляпнул ли чего лишнего, когда мистер Кенуэй пошевелился и вздохнул:       — Мне было семнадцать лет, Шэй. Сорок лет прошло! Я и сам про это не вспоминаю, а тебе рассказал один-единственный раз!       Шэй упрямо возразил:       — Некоторые вещи с годами не меняются. Ты вот мне до сих пор припоминаешь, что я когда-то был ассасином.       — Потому что приемы остались те же, — хмыкнул Хэйтем и повернулся, запрокинув лицо и взглядывая в глаза. — Знаете, мистер Кормак, если бы мне хотелось видеть рядом с собой воспитанного джентльмена, я бы не ответил на ваши кошмарные ухаживания. Кстати, в этом плане тоже ничего не изменилось, ухаживаешь ты до сих пор весьма топорно. И... Мне это нравится.       Шэй не успел подумать ни о чем осмысленном, когда Хэйтем оттолкнулся от его плеча и склонился к губам. Он умел дарить разные поцелуи: властные и уверенные, ласковые и многообещающие. Но сейчас целовал как-то... просто. Открыто и откровенно. А когда отстранился от губ, усмехнулся и влажно облизнул губы.       Шэй выдохнул и, не слишком удачно маскируя победные нотки в голосе, бросил:       — Нравится же тебе на французских крышах целоваться.       — Мне не только на французских крышах нравится, — уточнил мистер Кенуэй и язвительно добавил: — Враг повержен, капитан Кормак, абордаж прошел успешно.       Шэй заглянул в смеющиеся серые глаза — и поцеловал сам. На всякий случай, хотя Хэйтем, кажется, прекрасно все понял. Любовник ответил, и Шэй усилил наступление — до полного понимания.       Далекий гулкий удар колокола отмерил еще одну четверть часа, и мистер Кормак только сейчас, отчаянно целуясь, вдруг отметил, что стало темнее и прохладнее. Солнце окончательно спряталось, да и звуков с улицы стало меньше.       — Шэй, — мистер Кенуэй вырвался и тяжело перевел дыхание. — Хотя...       Он повернулся, с силой упираясь рукой в грязно-белый камень крыши башенки, и опустился ниже, почти укладываясь рядом. Плащ наверняка был безнадежно испачкан, но Хэйтема это явно мало волновало. Шэй почувствовал, что сердце забилось быстрее, но спрашивать о намерениях не рискнул, а через несколько мгновений в этом отпала нужда — длинные пальцы любовника с легкостью справились с пряжкой ремня. И с пуговицами легко справились...       — Надеюсь, здесь сейчас не пробегут толпой ассасины, — ляпнул Шэй.       — Надеюсь, — сосредоточенно отозвался Хэйтем.       Шэй откинулся на руки, предоставляя любовнику полную свободу действий, и вздрогнул, когда распрямившейся плоти коснулся вечерний прохладный ветерок. И охнул, когда вслед за этим влажной головки коснулись горячие губы. Хэйтем словно продолжал целовать — медленно, влажно. Дыхание разом сбилось, и Шэй подавил стон — если тут простонать, то этот звук не хуже колокола над площадью разлетится.       Хэйтем опустился ниже, вобрав член в рот почти полностью, и качнул головой. Шэй прикусил губу, отчетливо ощущая, как пальцы впиваются в шершавый камень. Мелькнула мысль, что как-то нехорошо это делать на башне католического храма, но Хэйтем сжал губы плотнее — и мистер Кормак уже как-то не тяготился. Не на алтаре — и ладно.       Мыслей в голове вообще быстро не осталось. Любовник то низко склонялся, то отступал, лаская языком головку, и так упоительно-тяжело вздыхал... Шэй еще вчера рассчитывал его уложить на шикарной кровати в отеле д’Йорк, но не вышло, и сейчас, конечно, долго продержаться бы не удалось. Да и не нужно было — мало ли... Хотя башенки Сен-Сюльпис были самым высоким строением в округе, все равно оставалась возможность, что кто-то увидит. Хотя бы чертовы ассасины, которые в соседний квартал Сен-Жермен таскаются в бордели по верхам...       Шэй не мог сейчас притиснуть любовника крепче, чтобы не потерять равновесия, и ограничился громким выдохом:       — Хэйтем, я...       Любовник понимающе усилил движение языком, и перед зажмуренными веками полыхнуло алым. Шэй с трудом перевел дух и, вновь ощутив прохладу, неловким движением оттолкнулся, чтобы сесть удобнее и застегнуться. А потом взглянул на возлюбленного. Тот сидел, подтянув под себя ноги, и пытался отдышаться.       Мистер Кормак приподнял его голову за подбородок и поцеловал еще раз. И улыбнулся:       — Спасибо. Ответить взаимностью?       — Предпочитаю за запертыми дверьми, — бросил Хэйтем и ответил насмешливой улыбкой. — В чем-то ты прав. Сорок лет назад я бы не решился.       — А хотелось? — съязвил Шэй.       Почему-то слышать это было неприятно.       Однако мистер Кенуэй неожиданно серьезно задумался и ответил:       — Не знаю. Возможно, просто не помню. Но хотелось мне всего, не только тебе когда-то было семнадцать.       — Это да, — Шэй несколько пристыженно вздохнул, припомнив, что сам творил в этом возрасте... и даже раньше. — Но я все-таки рос в Америке. Задворки Нью-Йорка — это не лондонские поместья и не французский замок.       — Кстати, — мистер Кенуэй вдруг нахмурился. — Может, ты мне подскажешь, что во мне такого американского, что даже мистер де ла Серр, француз, отметил? В Америке меня чаще воспринимают как английского джентльмена.       Шэй внимательно оглядел любовника и честно пожал плечами:       — Не знаю. Де ла Серр довольно проницателен. Может быть, то, что английские джентльмены обычно не отсасывают ирландцам на крыше?       — Шэй, — мистер Кенуэй скрипнул зубами, но быстро расслабился. — Замечу, на крыше католического храма, это совершенно другой разговор. Но вопрос снят, спрошу у де ла Серра.       — Забудь про де ла Серра на сегодня, — посоветовал Шэй. — Коннор прав, надо же иногда отвлекаться. Хочешь пойти домой? Ну, то есть не домой... Ну, в смысле, туда, где есть «закрытые двери».       — Шэй... — Хэйтем покачал головой, встал и подал руку любовнику. — Лучше посмотри.       Мистер Кормак рывком поднялся, проследил за взглядом и тоже уставился на вечерний город. В сгущающихся сумерках начинали загораться уютные желтые огни фонарей — как россыпь звезд на темном небе. Поблескивали стекла окон, кое-где вился дым из труб...       — Красиво, — завороженно вздохнул Шэй. — В Нью-Йорке все как-то... дешевле и грязней. Женевьева называла Санкт-Петербург похожим на Париж, а Нью-Йорк — деревней. Но если бы у меня был выбор: уехать или остаться здесь, я бы уехал. Несмотря на театры, рестораны и прочее такое, чего у нас нет и в ближайшие годы не предвидится.       Мистер Кенуэй встал рядом и уронил:       — Таким я увидел Париж в первый раз. Но сейчас смотрю — и понимаю, что мне хочется видеть не рю де Варен и не авеню де Бурбон, а Манхэттен. Не только тебе свойственна тоска по тому, к чему ты привык и что стало родным. Я родился в Англии, повзрослел во Франции, но, как бы это пафосно ни звучало, обрел счастье в Америке — и хочу вернуться туда.       Шэй почувствовал, что любовник взял его за руку, но с романтическими признаниями, видимо, Хэйтем уже закончил, потому что сосредоточенно пробормотал:       — Где-то сбоку от церкви я видел телегу с сеном.       — Подожди.       Шэй воспользовался слиянием рук, сжал ладонь крепче и легко развернул любовника к себе. И теперь уже целовал просто так — не пытался что-то доказать или напомнить... Просто потому, что хотел целовать, а где-то далеко внизу затихал вечерний Париж.                            Возвращались медленно. Большинство лавок уже закрылось, но жизнь в богатых кварталах еще бурлила — для второго сословия было слишком рано. Рестораны по теплому времени работали до полуночи, представления порой заканчивались немногим раньше. Иные заведения — вроде клубов, где можно было благопристойно поиграть в шахматы и в вист или куда быстрее продуться в баккару или «черного джека» — не закрывали своих дверей до того времени, как фонарщики выходили зажигать, а не гасить фонари. О прочих развлекательных домах и говорить нечего...       Шэй рассеянно глядел по-сторонам. Ему не было нужды думать о маршруте, но, узнав улицу, он повернулся к шагающему рядом любовнику:       — Мы идем... в отель д’Йорк? Вроде же собирались вернуться в дом Лафайета...       Хэйтем усмехнулся:       — Комнаты оплачены до завтрашнего полудня, а твое лицо вчера было более чем красноречивым. К тому же нет лучше места, чтобы достойно завершить этот день.       Шэй сощурился:       — Мы идем достойно завершать день?       — Именно, — уверенно откликнулся Хэйтем.       Мистер Кормак нахмурился еще больше:       — Когда у тебя такой настрой... Я знаю, чем это обычно кончается. Если ты собираешься посягнуть на мою задницу, предупреди хоть раз заранее!       Мистер Кенуэй даже приостановился, после чего зашагал дальше и уже на ходу проговорил:       — Вообще-то не собирался... Но... Как пойдет.       Шэй мрачно глянул на любовника, но никакого действия это не возымело. Мистер Кенуэй был абсолютно невозмутим.       Но возможность ответить резкостью пропала — перед гостиницей кто-то крутился, и продолжать подобный разговор было немыслимо. Мистер Кенуэй миновал раскатанный повозками подъезд, короткую лестничку и широкий холл, получил у портье ключи и, дождавшись Шэя, отправился на второй этаж. У дверей он развернулся и поднял один из ключей за веревочку на пальце. И с легкой улыбкой произнес по-французски:       — Ваш ключ, мсье Кормак. Когда смоете с себя заботы этого дня, загляните ко мне побеседовать перед сном.       Шэй перехватил покачивающийся блестящий ключ и склонил голову:       — Благодарю за приглашение, мсье Кенуэй. Надеюсь, беседа будет... интересной.       Хэйтем блеснул глазами, но Шэй не стал слушать, что еще тот может сказать, и скрылся за дверью собственных покоев. Тут было темно и тихо, а воздух был свежим — кто-то постарался, чтобы отлично проветрить комнату. Мистер Кормак зажег свечи у кровати — и сразу отметил, что белье на постели тоже перестелили, хотя сам он в этой кровати провел не больше пары часов, пока Хэйтем прошлым вечером допоздна о чем-то толковал с мистером Джеем. А потом вернулся к себе и не сразу даже согласился пустить на порог — только после обещания, что...       Додумывать Шэй не стал. Сбросил сапоги, легкий комплект оружия и верхние вещи — и прошлепал в ванную в исподнем. Теплую воду доставляли в комнаты после ужина, и сейчас она, конечно, успела остыть... Но хотя бы не ледяная. Звать кого-то, чтобы принесли горячей, не хотелось, можно и так обойтись. Главное — сразу отереться и влезть в чистое.       Тут Шэй вспомнил о том, что ничего чистого с собой не взял, и вернулся в спальню. И услышал шаги, а потом и голоса у двери Хэйтема. Разговора не было слышно, но, видимо, любовника едва теплая вода не устраивала. Это означало, что можно не торопиться — пока там еще согреют. А еще он наверняка отдал слугам почистить плащ — по крыше же в нем покатался...       Мистер Кормак вернулся в уборную и влез в гулкую ванну. Выливать в нее воду счел излишним, так остынет еще быстрей, и, наскоро облившись, приступил к мытью. Это тоже много времени не заняло, тем более, что Шэй сразу решил, что никаких... манипуляций заранее производить не станет. И если Хэйтем чего-то захочет, то пусть сам и мучается.       Шэй не чувствовал себя грязным, но прохладная вода как будто действительно смывала не только пыль, но и заботы, и беготню, и впечатления — и к тому моменту, как воды осталось совсем чуть-чуть, Шэй чувствовал, что в голове становится легко, а ниже пояса, напротив, тяжелеет. И влезть в чистые, хоть и мятые тряпки тоже было приятно.       Вернувшись в спальню, Шэй со вздохом наклонился за сброшенными как попало одежками — в них еще завтра влезать придется, не идти же в белье до дома Лафайета, как вдруг вспомнил... И звучно выругался. И извлек из кармана сверток, который собирался отдать любовнику еще на крыше... И забыл. Забудешь тут, когда мистер Кенуэй к штанам тянется.       Шэй прихватил сверток из чистого упрямства, ибо предполагал, что тот вряд ли пригоден... Но сам в этом не разбирался, так что решил оставить решение за любовником.       И, наверное, уже пора выдвигаться. Мылся Шэй недолго, но поплескаться успел вдоволь, так что Хэйтем, надо думать, уже закончил. Или, если нет, то Шэя наверняка будет ждать закрытая на ключ дверь. Как вчера.       В коридоре мистер Кормак благоразумно постучал и замер, дожидаясь.       — Entrez, mon ami, — насмешливо раздалось из-за двери. — Не заперто.       Шэй фыркнул, зашел и машинально запер за собой дверь. Хэйтем, конечно, позаботился о том, чтобы ключ торчал в замке.       Мистер Кормак ожидал увидеть все, что угодно, но только не расслабленно валяющегося на кровати Хэйтема.       — Когда ты успел? — не выдержал Шэй. — Я же слышал, ты призывал коридорного. Наверное, испросить воды?       — Воды? — мистер Кенуэй усмехнулся. — Ты имеешь в виду, горячей? Вовсе нет, после наших американских гостиниц жаловаться на слишком прохладную воду — не комильфо. К тому же, зачем просить воды, когда можно попросить вина? Подумал, что тебе, возможно, захочется... Для настроения.       Шэй глянул на любовника с упреком и веско произнес:       — Я пока еще вполне способен дважды. Тем более если не сразу подряд.       — Ну, раз ты не хочешь... — смешливо сощурился Хэйтем.       — Я не отказывался, — с достоинством возразил Шэй, плюхнувшись на вторую сторону кровати. — Просто сообщил, что «для настроения» мне вполне достаточно тебя. К тому же я принес одну вещь... Но не уверен, что она еще... пригодна.       Мистер Кенуэй глянул с сомнением, но никакого вопроса не задал, и Шэй явил на свет свечей спрятанный за штаниной небольшой бумажный сверток, перевязанный тонкой бечевкой. И уныло пояснил:       — Камамбер. Попросил кусочек в ресторане, пока вы с Коннором спорили. Тебе же сегодня не досталось из-за долгих разговоров. Собирался предложить тебе съесть на крыше, но там... Ты... То есть я...       Хэйтем покачал головой:       — Зрелый камамбер следует держать в прохладе, это верно. Но он вполне пригоден к употреблению и комнатной температуры, только... Он становится очень мягким. В зависимости от сорта... Порой почти жидким.       — Жидкий сыр? — Шэй поморщился.       — При этом он очень даже съедобен и даже вкусен, — вздохнул Хэйтем. — Только есть неудобно и неприлично.       Мистер Кормак махнул рукой:       — Ерунда. Открой бутылку, а я попробую его нарезать. Или вылить куда-нибудь... Есть здесь что-нибудь такое?       Мистер Кенуэй немного подумал, а потом извлек с прикроватной тумбочки поднос для корреспонденции:       — Должно подойти.       — А нож есть?       Хэйтем приподнял бровь, и Шэй понял глупость собственного вопроса. Мистер Кормак пошарил взглядом по комнате, нашел висящий на вешалке расправленный сюртук — и перевязь с оружием рядом на крючке. И, сделав несколько шагов, вытащил кинжал. Лезвие выглядело слишком угрожающим, чтобы резать им ни в чем не повинный сыр, но другого-то не было.       К тому моменту, как раздался сочный звук извлеченной пробки, Шэй успел плюхнуться обратно на кровать и вытряхнуть небольшую головку сыра на поднос для корреспонденции. Внешне пушистая от плесени корочка выглядела вполне себе твердой, и это ободрило, но стоило рассечь ее острым лезвием, как стало понятно, что твердого тут — только корка, а сам сыр внутри был консистенции... сметаны, хотя бывает сметана и гуще.       По комнате разлился резкий запах камамбера и тонкий — вина.       Шэй кисло поглядел на дело рук своих, но мистер Кенуэй с явным наслаждением вдохнул и шумно выдохнул. И Шэй сразу перестал тяготиться. Если некоторым «английским лордам» неудобно, то это легко поправить.       — Бокалов нет, — предупреждая вопрос, пояснил Хэйтем. — Я не хотел привлекать внимания к тому, что собираюсь провести вечер не один.       Всё это: то, с каким великосветским видом Хэйтем объяснил отсутствие бокалов; то, как странно смотрелся на подносе сыр — вместо писем; то, что в этой дорогущей гостинице, где в спальнях «на одного» стояли кровати такой ширины, что в них двое мужчин могли разместиться безо всяких неудобств... Всё это заставило Шэя озорно улыбнуться. Он глянул на любовника и приказал:       — Пей. Из горла. С удовольствием полюбуюсь.       Мистер Кенуэй хмыкнул:       — Тебе было мало?       Но ответа ждать не стал. И пил... Шэй попытался унять сразу участившееся дыхание. Хэйтем, можно сказать, не пил, а устраивал представление — для единственного зрителя. По крайней мере, списать на неумение пить из горла вот это вот... Вот то, как...       Шэй хрипло перевел дыхание и с легким омерзением подхватил двумя пальцами расползающуюся субстанцию. Сыром это грех было называть, уж скорее — молочный продукт.       Долго удержать это на пальцах было трудно, и Шэй, чтобы не рисковать белоснежным постельным бельем, перехватил любовника большим пальцем за подбородок... И сразу почувствовал, как вокруг пальцев сжимаются губы. Мистер Кормак изо всех сил старался отвести взгляд, чтобы не смотреть... раньше времени, но чувствовал, черт возьми, всё. И то, как скользят губы любовника, и то, как Хэйтем старательно вылизывает пальцы. Даже если делать скидку на то, что ему вкусно, это все равно было куда как более провокационно, чем любые непристойные танцы в любом чертовом борделе — хоть в Париже, хоть на Тортуге.       Свободной — и чистой! — рукой Шэй завладел бутылкой и от души приложился. Что пил — не разобрал, но оно было лишь немногим крепче, чем белое в ресторане. А лучше бы это был ром. По крайней мере, ром бы заставил отвлечься, чтобы передохнуть.       Хэйтем влажно соскользнул, обвел губы языком и выдохнул:       — Неплохо.       Шэй ухмыльнулся было, но мистер Кенуэй продолжил:       — Очень тонкий вкус, и грибная плесень... нежная.       — О Боже, Хэйтем, — Шэй едва ли не простонал. — Не озвучивай, пожалуйста.       Хэйтем отнял бутылку, отпил — теперь уже вполне пристойно, смакуя вкус — и вернул. И потребовал:       — Еще.       Шэй постарался набрать побольше вязкого сыра, и ощущение было... Вот когда собирал семя с кожи, точно так же балансировал, чтобы не соскальзывало.       Мистер Кормак постарался отрешиться — и вполне удачно захватил сгусток и все, что к нему прилагалось. Хэйтем подался навстречу, подхватил готовую сорваться густую каплю языком, и снова захватил пальцы в рот. Теперь Шэй от стона удержаться не смог. Хэйтем сглотнул, на миг плотнее сжимая пальцы, и так же, как в прошлый раз, аккуратно вылизал всю эту дрянь.       Шэй снова приложился к бутылке. Кажется, такими темпами придется еще одну заказывать.       Однако Хэйтем, отпустив, с легкой улыбкой бросил:       — Я люблю камамбер, но твои мучения, пожалуй, незаслуженны, Шэй. Это был... довольно приятный сюрприз.       — Теперь я знаю, чем соблазнить тебя на... — Шэй осекся и запнулся. — Извини.       — Не стоит, — на полном серьезе заметил Хэйтем. — Это благородный сыр, ему не место... там, где ты себе уже успел представить.       Он отставил поднос обратно на прикроватную тумбочку и потянулся за вином. Шэй покорно отдал бутылку, все еще пытаясь изгладить из воображения странные картины, и наконец взял себя в руки.       — Хэйтем?       — Пей, — теперь уже мистер Кенуэй ему приказывал. — И... да.       Шэй залпом опрокинул несколько глотков, запрокинув голову, резко наклонился вперед и отер губы пыльной стороной ладони. Хэйтем забрал бутылку у него из рук, установил рядом с подсвечником и дунул, гася свечи.       Комната погрузилась во мрак.       Шэй отдышался, опустился рядом с любовником, но задать вопрос, на что тот рассчитывает, не успел. Хэйтем освоился в темноте раньше и потянул рубаху на боках вверх.       Шэй охотно перехватил инициативу, ухватился за воротник сзади и стянул ткань через голову. Отбросил куда-то... Не видел, куда. А Хэйтем тем временем уже положил горячую ладонь на гульфик штанов и одобрительно сжал твердую плоть.       Шэй даже не мог сказать, когда именно член полностью поднялся. Наверное, во время этих... танцев с сыром. Но сейчас от уверенного прикосновения стало хорошо, и Шэй из неудобной позы — сидел, поджав под себя ноги — попытался податься вперед. Не слишком успешно, надо заметить.       Хэйтем отдернул руку и ровно заметил:       — Будет лучше, если мы разденемся.       Любой другой мог бы сказать, что его голос абсолютно бесстрастен, однако Шэй прекрасно любовника знал. И был уверен, что Хэйтему нелегко дается эта сдержанность, черт бы ее побрал.       Но спорить одетым было глупо, и мистер Кормак употребил время на то, чтобы как можно быстрее избавиться от штанов. А как только закончил, воспользовался тем, что мистер Кенуэй успеть за ним никак не мог:       — Ухаживаю я топорно. И укладываю не лучше. Но готов держать пари, что тебе понравится.       — Шэй... — выдохнул любовник в темноте.       Мистер Кормак открыто ухмыльнулся. Эта полуигра со временем не потеряла остроты, хотя акцентуации за годы не раз и не два смещались. Но одержать победу каждый раз было до мурашек приятно. И то, что Хэйтем сразу замедлил движение, явно говорило о том, что этот раунд за капитаном Кормаком.       Шэй слышал шелест ткани и мог бы попытаться припечатать любовника собой, однако вместо этого поддразнил:       — Если не нравится...       В ответ на это из темноты раздалось недовольное шипение. Мистер Кормак почувствовал рывок и не успел понять, как так вышло, что он всем весом упал спиной на кровать.       Кровать была мягкой, как и его собственная в соседних покоях. Настолько мягкая, что Шэй еще вчера, со стоном наслаждения улегшись в ней, уже неистово желал уложить в ней Хэйтема. И сейчас, утопая плечами в перине, Шэй успел поймать любовника за предплечье и дернул на себя.       Хэйтем не успел среагировать и обрушился горячим тяжелым телом сверху, но это не доставило ни малейшего неудобства — перина легко амортизировала приземление, и Шэй чувствовал только то, как тесно соприкасаются тела и как влажно дышит Хэйтем в шею.       Хэйтему потребовалось около пары мгновений, чтобы сориентироваться, и там, где кожи касалось горячее дыхание, вдобавок скользнул язык. Влажное прикосновение к шее, кадыку, ямочке между ключицами завораживало, и Шэй расслабился, уже не задумываясь ни о чем. Расправил плечи удобнее, запрокинул голову и на ощупь подтянул под затылок подушку.       Хэйтем влажно скользил по коже языком, целовал и даже иногда прикусывал, и Шэй глаза прикрыл, хотя в темноте и без того ни черта было не видно.       Когда поцелуи спустились ниже груди, Шэй блаженно вздохнул и простонал:       — Второй раз? У меня там даже сыра нет.       Хэйтем не ответил, но укусил очень даже чувствительно. И чертовски щекотно! Шэй дернулся, но перина погасила и это движение. Мистер Кормак ощутил странное чувство — как будто плыл по воздуху, и только шелковые прикосновения простыней к бокам и бедрам заставляли чувствовать что-то реальное, незыблемое.       Кровать еще раз колыхнулась, и тут Шэй почувствовал — в противовес томительным и сладким ласкам — ощутимый удар по бедру. Втянул воздух сквозь зубы, но не выругался, а обеспокоенно уточнил:       — Что-то... не так?       Хэйтем молчал... пару секунд, а потом Шэй почувствовал, как тот наваливается сверху. Понятнее не стало, но Хэйтем, поерзав и приудобившись, как будто потянулся навстречу и вполголоса простонал:       — Кровать... очень... подвижная. Я хотел оттолкнуться, но... Прости.       Шэй почувствовал прикосновение твердой плоти к собственному члену — и слабо осознавал, что слышит. И лишь тогда, когда Хэйтем промедлил, устраиваясь удобнее, сообразил. Видимо, мистер Кенуэй собирался оседлать его одним рывком, оттолкнулся коленом... И ожидаемо не приобрел ускорения и шмякнулся сверху. А теперь, конечно, не может признать, что не рассчитал.       Отвечать Шэй не счел необходимым. Вместо этого он потянулся к своему естеству, по которому так тепло и влажно скользила плоть Хэйтема, и обхватил оба члена ладонью. Хэйтем сразу ерзать перестал, остановился, а потом и тихо застонал. По груди щекотно скользнули распущенные волосы.       Шэй одновременно чувствовал нотку... снисходительности. Но теперь уже ничего не оставалось, как любовнику помочь. Для этого Шэй крепко уперся пяткой в постель и с силой подхватил любовника за бедра. Выходило слабее, чем обычно, но приложенного усилия хватило, чтобы усадить Хэйтема себе на бедра. Тот вздрогнул и прогнулся в спине — наверное, машинально.       Теперь держать любовника было ни к чему, и мистер Кормак нахально потянулся сначала к его члену, потом к яйцам, а потом провел пальцами и дальше. И сразу почувствовал, что пальцы скользят.       Хэйтем успел опомниться и руку перехватил. Шэй не стал сопротивляться, отпустил и вернулся к члену — теперь уже только своему. Любые прикосновения сейчас воспринимались крайне отчетливо, и пришлось прикусить губу, чтобы не застонать.       Хэйтем подался вперед и, задыхаясь, бросил:       — Самоудовлетворяться под англичанином... Ирландия не оценит, мистер Кормак.       — Британия тоже не оценит, — сдавленно выдохнул Шэй. — Великая держава — и прогибается под Америкой?       — Над Америкой, — возразил Хэйтем, но не слишком уверенно. — Это... дипломатические уступки.       — Хэйтем... — Шэй сжал его бедра и проникновенно посмотрел наверх, хотя сам толком не видел лица любовника. — С меня дипломатии за последние двое суток хватило за глаза. Не заставляй меня взять Британию за яйца.       А сам смутно осознавал, что, собственно, Америка именно это и сделала, чтобы достичь мира. Взяла Британию за яйца так, что последней осталось только прогнуться и макать гренландскую треску в чай. В чай Ост-Индской компании.       Но эти мысли сейчас определенно были лишними, и Шэй крепче сжал пальцы, почти наверняка оставляя синяки. Хэйтем тяжело выдохнул, но спорить не стал и попытался приподняться на коленях. Удалось тоже не слишком удачно, но Шэй обхватил его ладонью за поясницу и помог.       И громко охнул, когда почувствовал, как скользит между ягодиц любовника член. Хэйтем тоже шумно перевел дыхание, попытался подстроиться и наконец опустился ниже.       Шэй простонал еще громче. Вскинуть бедра не получалось, а все, что выходило — только прижимать любовника чуть теснее, чем он двигался сам. Хэйтем явно нашел более устойчивое положение, и теперь... Теперь можно сказать, что это «Британия» имела «Америку», причем медленно и в свое удовольствие.       Шэй расслабился. Повлиять на движение он практически не мог, а затраты определенно превышали достижения. Хэйтем, почувствовав это, тоже, кажется, позволил себе расслабиться, отчего куда быстрее скользнул вниз. Возможно, сам того не ожидал, потому что, приняв плоть полностью, мучительно простонал и упал на руки.       Шэй уже клял чертову кровать, чертову постель и чертову перину. Мягкость оказалось коварной и обманчивой. И то, как мучительно Хэйтем стонал... Наверное, ему было больно, и Шэй, не имея возможности изменить положение, обхватил любовника за лицо, притянул к себе и поцеловал.       Целовал глубоко и властно. Чувствовал легкий привкус вина и сыра, ласкал виски и затылок, покусывал губы и вообще всячески пытался отвлечь. И добился своего — Хэйтем начал отвечать. Ловил языком движение, дразнил уголок губ.       Шэй рыкнул. Ощущать такие поцелуи, когда член тесно сжимает внутри тела любовника, и не иметь возможности его отыметь — та еще пытка. Хэйтем поймал звук губами и поддразнил языком, но попытался приподняться. Вышло не очень удачно, и Шэй попытался крепче его притиснуть к себе.       Если бы мог — поставил бы сейчас на колени и взял сзади так, как хотел... Шэй уже был близок к тому, чтобы предложить сменить место. На что угодно — хоть на ковер в коридоре. Однако Хэйтем еще раз качнулся, а потом, кажется, что-то понял.       Шэй почувствовал, как мистер Кенуэй разогнулся и легко подался вперед и назад, а потом качнулся еще раз, и Шэй, ощутив, как по позвоночнику бегут мурашки, попросил:       — Позволь мне.       Хэйтем тяжело вздохнул, но замер, и Шэй проверил догадку. Постель не только легко позволила двинуть бедрами, но и отразила движение, и, казалось, это чувство отдается даже в кончиках пальцев.       Шэй выдохнул. Тут просто не нужно ничего делать самому. Достаточно легких ласк, достаточно... Хэйтем дернулся навстречу, и от этого тоже как будто круги на воде разбежались.       Шэй постепенно входил во вкус. Это точно будет долго... Но насколько же оно...       Кровать мерно покачивалась, Шэй снова почувствовал себя, словно на облаке. Но теперь член ритмично сжимало тело любовника, а воздух был наполнен дыханием и стонами. Хэйтем уже не сдерживался, стонал в голос, цеплялся за плечи, временами склонялся к шее и покусывал ухо.       Шэй не выдержал первым.       — Хэйтем, — позвал он, и голос прозвучал тихо, сипло и с присвистом. — Можно я... Давай перевернемся?       Мистер Кенуэй замер, а потом так же слабо выдохнул:       — Давай попробуем. Если получится.       Получилось не сразу. Какое-то время Шэй просто не чувствовал, где верх и где низ в этом мире, но перекатившись, ощутил, как на боках сжимаются бедра любовника, и, наученный опытом, не попытался резко взять, а легко качнулся — и снова застонал. Взять Хэйтема резко и сильно не получилось бы, но темп возрос, и теперь уже Хэйтем ритмично постанывал и позволял себя брать. Шэй ускорился совсем чуть-чуть — и этого хватило, чтобы темп резко возрос. Хэйтем резким движением отвернулся и впился пальцами уже не в плечи, а в простыню. Или в сбитое покрывало... Шэй не видел.       Да и не хотел видеть. Измученное долгим возбуждением тело отказывало, и Шэй последним усилием воли сдерживался, когда Хэйтем с силой дернулся и зажал его в себе. Шэю даже не пришлось... Ничего не пришлось. Вздрагивая, любовник приводил в движение всю конструкцию, и Шэй сорвался вслед за ним без каких-либо усилий со своей стороны.       А едва пришел в себя, как почувствовал дикую усталость, но пришлось приложить еще немало усилий, чтобы расцепиться. И мистер Кормак еще нашел силы, чтобы спросить:       — Хэйтем, тебе... как?       — Ждешь комплиментов? — с явной улыбкой отозвался любовник. — Потрясающе, Шэй. А тебе?       — Это было... — мистер Кормак ненадолго задумался. — В общем, тоже потрясающе, но первый и последний раз на такой койке.       — Пожалуй, склонен согласиться, — фыркнул Хэйтем. — Ты... уйдешь к себе?       — Что? — Шэй сначала даже не понял, а потом осторожно уточнил. — А зачем?       Хэйтем немного помолчал, а потом довольно строго заметил:       — Будет не слишком разумно позволять местным служителям догадываться о том, что... Заметь, нам предложили раздельные комнаты.       — С эдакими кроватками, — не согласился Шэй. — Хэйтем, мы скоро отсюда уедем и, вероятнее всего, не вернемся больше. Так что я могу взять тебя на балконе, если ты хочешь.       — Я хочу? — фыркнул мистер Кенуэй. — Мне такое даже в голову не приходило. Но ты прав, мне уже хочется вернуться хотя бы в дом Лафайета. Там по крайней мере, нормальная постель, где можно...       — Вот именно, — веско заметил Шэй. — И мистер Лафайет даже один раз смущенно поинтересовался, все ли нас устраивает.       — Что?! — возмутился Хэйтем, но перина погасила резкий рывок.       — А ты думаешь, они с женой не должны были догадаться, когда жили в комнатах напротив в таверне Дэвенпорта? — философски осведомился Шэй. — Ты слышал, как стонала мисс Адриенна. А мисс Адриенна слышала, как стонешь ты. А я вот ничего не слышал. И Лафайет ничего не слышал, но сказал, что догадался еще раньше, задолго до свадьбы Коннора. Так что половина Парижа знает, лучше смириться заранее. Впрочем, тут довольно компромиссные взгляды. Заметь, никто Адамсу ничего не сказал.       — Неизвестно, что сказали его жене, — буркнул Хэйтем.       — Вряд ли это стало для нее неожиданностью, — пробормотал мистер Кормак. — Если Адамс, не стесняясь, снимал дом под Нью-Йорком, когда сожительствовал с Эдвардом... Кстати, о домах под Нью-Йорком. Знаешь, Хэйтем, когда вернемся, надо будет навестить Чарльза. Он много сделал для этой войны. Он нам друг, в конце концов, а мы ни разу не навестили его. Я знаю, ты вечно занят, но ему с его ногой трудно будет навестить нас.       — Ему вообще не стоит появляться в Нью-Йорке, — жестко возразил Хэйтем. — Его там слишком многие знают в лицо. И потом, он не поедет без своих пуговок, а если кто не узнает в лицо, то по собакам сразу опознают. Хорошо, Шэй, съездим. Думаю, он будет рад принять нас в гостях.       — Надеюсь, у него будут нормальные кровати, а не это чудо инженерной мысли, — хмыкнул Шэй.       — Тебе не понравилось? — ответно фыркнул Хэйтем. — А Честеру бы наверняка понравилось.       — Честеру вообще дай что-то мягкое — и он тут как тут, — вздохнул Шэй. — Его к Чарльзу не берем, а то подерутся. С пуговками, я имею в виду. А кровать... К черту такие кровати! Если Франклин не обманет и доживет, у меня будет кресло-качалка. Я буду там сидеть с котом и трубкой. И смотреть, как ты рисуешь. А потом трахаться с тобой в нормальной кровати.       — Я... — Хэйтем вдруг вздохнул. — Я думаю, что нам следует побыстрее завершить дела в Париже. Мне тоже хочется вернуться домой.