Дело всей жизни

      — Так и знал, что встречу вас тут, — раздался за плечом Шэя спокойный голос Коннора.       Шэй повернулся и боковым зрением видел, что Хэйтем развернулся тоже. Слов мистер Кенуэй, скорее всего, не разобрал, поскольку стоял чуть дальше, но голос не узнать не мог.       — Здравствуй, отец, — склонил голову Коннор и предложил: — Если вы хотите быть в первых рядах, могу предложить вам места для «Кольца Калпера».       — Но мы не из «Кольца Калпера», — возразил Шэй.       — Для «Кольца Калпера» и друзей, — усмехнулся сын.       — Спасибо, конечно, за щедрое предложение, но не требуется, — церемонно отказался Хэйтем и куда раскованней добавил. — Еще не хватало оказаться в дружелюбном кругу ассасинов и их друзей.       На площади перед Нассау-Холлом собирался народ. Большинство из присутствующих были солдатами и офицерами, но хватало и гражданских. Кое-где мелькали яркие дамские платья и разнообразные шляпки, отчего сборище на площади не выглядело угрожающим, а напоминало, скорее, народные гуляния. Возможно, с легким милитаристским уклоном.       До обещанного часа — в три пополудни — оставалось еще несколько минут, а народ все прибывал и прибывал.       — И какое же громкое заявление собирается сделать мистер Вашингтон? — уточнил Шэй у Коннора. — Ты-то наверняка знаешь?       — Конечно, — тот лучился довольной улыбкой. — Мистер Вашингтон собирается обратиться ко всем — и в первую очередь, к армии — с вестью о том, что он окончательно уходит в отставку.       — А он уходит? — проницательно сощурился Хэйтем.       — Почти, — Коннор вздохнул. — Неделю назад мы с ним имели... э-э-э...       — Плодотворную беседу, — подсказал мистер Кенуэй.       — Да, — выдохнул Коннор. — И мне пришлось пойти на некоторые уступки. Я считаю, что Вашингтона нельзя допускать к управлению, но было бы нечестно лишить его заслуженных лавр, поэтому я согласился с тем, что он прибудет в Нью-Йорк после того, как последние британцы его покинут, и примет участие во всех торжественных мероприятиях, в каких пожелает.       — Ну что ж, — Хэйтем немного подумал и слегка улыбнулся. — Это хорошие новости. А что с бунтами? Насколько я знаю, солдатам до сих пор не заплатили.       — Но так и Конгресс еще не стал республиканским, — возразил Коннор. — То есть я имею в виду, что Конгресс не переизбирался. То есть...       Шэй фыркнул и уточнил:       — Ты хочешь сказать, что конгрессмены до сих пор не взяли на себя ответственность и ни черта не делают.       — Это ведь ненадолго, да, отец? — Коннор даже не счел нужным отвечать. — За то время, что мы провели в Париже, никаких заметных политических перестановок не было, и это несколько беспокоит меня. Я был уверен, что вы, тамплиеры, захотите воспользоваться моим отсутствием, чтобы впихнуть в Конгресс кого-нибудь. Или чтобы протащить какую-нибудь инициативу... И я даже дал людям из «Кольца Калпера» распоряжения, чтобы внимательно отслеживали все, что происходит в Принстоне. И... ничего. Так быть не может, значит, есть какая-то хитрость.       Мистер Кенуэй нарочито равнодушно пожал плечами:       — Я не тамплиер, а скромный эсквайр. Думаю, для тебя не секрет, что мистер Рутледж занимается исследованием общественного мнения и составляет наброски для будущей Конституции. Конституции независимых и свободных Соединенных Штатов Америки. Что тебя не устраивает?       — Меня не устраивает то, что это явно не вся правда, — буркнул Коннор. — Хотелось бы мне знать, с какой стороны Орден устроит мне сюрприз... Но будь по-твоему, отец. Раз уж ты — всего лишь вернувшийся из путешествия во Францию рантье, то я — индеец-метис, который ждет окончания войны. Кстати, Брант опять воду мутит.       — А этому-то что не так? — лениво усмехнулся Шэй. — Может отправиться вместе с остальными лимонниками в Англию. Его там король лично знает и масонский фартук ему подарил.       — Обиделся, — коротко резюмировал Коннор. — Заявил, что «Парламент продал индейцев Конгрессу». Он не так уж неправ, но не ему говорить об этом с такой горечью. Сам он сделал для этого слишком много, чтобы изображать скорбь. Теперь придется приложить немало усилий, чтобы доказать Конгрессу, что мы не дикие звери, которых нужно держать в клетке.       — Это будет трудно, — Хэйтем принял серьезный тон. — Что бы теперь ни говорили индейские вожди... Люди познаются в делах, а не в словах, а одного Бранта было достаточно, чтобы у белых сложился образ. От меня в этом вопросе мало что зависит, но индейцам следовало бы в срочном порядке создать или восстановить нечто вроде... своего конгресса. Конфедерацию Союза Шести, защищающую интересы всех индейцев. Как я и говорил, твой народ обе стороны воспринимали исключительно средством, и если не позаботиться сейчас, то будет поздно.       — Этим уже занялась Анэдэхи, — Коннор кивнул. — Даже раньше, чем я вернулся. Ее братья приезжали в Дэвенпорт, и она просила их поднять вопрос о перемирии бывших племен Союза Шести. Это трудное решение, но единственно верное, потому что если среди племен не будет единства, то найдется какой-нибудь Вашингтон, который решит, что проще уничтожить или захватить силой.       — Мисс Анэдэхи? — несколько удивленно переспросил Хэйтем. — Но она... воин, разве не так?       — Так было, — возразил Коннор. — Но она еще и женщина клана Матери Рода. Ее братья говорили, что от белых никто не приехал в форт Стенвикс, даже когда война была завершена, а армия — распущена. Никто из белых не захотел говорить с племенем. Значит, мы сами должны наладить связи, потому что иначе все забудут о том, что с нами можно говорить.       — Но ведь онейда воевали на стороне колониальной армии, — неуверенно проговорил Шэй.       — Кто будет разбираться? — прямо поглядел на него сын. — Все знают монстра Бранта, все знают, что большинство племен поддерживали лоялистов. Кому есть дело до онейда и части племен тускарора? Да большинство белых даже таких слов не знает, Шэй! Тебя нарекли Подобным Ястребу, а я знаю только четверых людей, которым индейцы дали имена. Это ты; отец; Чарльз Ли, Кипящая Вода; и Раксота, Сломанный Воин. Как ты думаешь, о чем это говорит?       — О том, что земли индейцев пригодятся колонистам, — жестко ответил Хэйтем. — Раз свои они успешно распродали — и при этом не сумели даже покрыть долгов.       — Ты говорил, что так будет, — Коннор вздохнул. — Но мне не верилось. А теперь по землям Америки прошел «вихрь» — и всем уже наплевать, что когда-то с нашими племенами был заключен мир.       Двери временного расположения Конгресса начали распахиваться, и Хэйтем резко сменил тему:       — Разве ты не собираешься к своим? У тебя там где-то привилегированное место есть...       — Там Добби, — отмахнулся Коннор. — Если я чего не услышу, она мне все потом расскажет. А проследить за тамплиерами — гораздо более важная задача.       — Но мы не тамплиеры, — посмеиваясь, возразил Шэй. — Мы обыватели, которые пришли послушать речь героя войны.       Коннор так смешно скривился, что Шэй с трудом не рассмеялся. Это было бы невежливо, учитывая, что толпы народу в едином порыве потянулись поближе к крыльцу, чтобы побыстрей увидеть легендарного главнокомандующего.       Из-за дверей кто-то высунулся, огляделся, с кем-то переговорил — и спрятался обратно. Двери снова захлопнулись. По площади пробежал легкий гул, как в море, когда набегает волна посильней остальных, и было видно, что нетерпение нарастает. Это было... Шэй даже слегка поежился. Слишком живы были воспоминания о солдатском бунте.       — Две минуты четвертого, — Хэйтем щелкнул брегетом и убрал его обратно в карман. — Как невежливо со стороны героя войны. Впрочем, мистер Вашингтон и на битвы умудрялся опаздывать... Не удивлюсь, если и на собственные похороны не успеет.       Со стороны здания раздался шум, как будто снова открылись двери, но ничего не происходило, и Шэй машинально начал искать источник шума. И нашел — на балкон, единственный балкон прямо над входом, вышел мистер Вашингтон в новенькой форме и вскинул руки.       Толпа немедленно приветствовала его криками и бурными аплодисментами, и в воздух даже взметнулись пара-тройка дамских шляпок.       Коннор прикрыл глаза ладонью.       Вашингтон, кажется, что-то говорил, но ничего не было слышно, и только после его взмаха рукой наступила относительная тишина.       — Мои дорогие друзья, — хорошо поставленным голосом произнес Вашингтон — и эти слова отразились от стен и стекол. — Соотечественники! Братья и сестры!       — О-о-о... — протянул Шэй. — Кажется, это надолго.       — Пусть, — сдавленно отозвался Коннор. — Это миг его триумфа, пусть насладится.       — Сегодня, в этот прекрасный осенний день, — продолжал Вашингтон, — я приехал, чтобы проститься с вами. Со всеми, с кем мы прошли бок о бок эту нелегкую войну. Со всеми, с кем делили тяготы походов, горечи поражений и радости побед. Со всеми, с кем мы ели из одного котла и по-братски делились тем немногим, что у нас было. Со всеми, кто отдал этой войне больше, чем имел.       — Хорошо сказано, — заметил Хэйтем. — Особенно прекрасно звучит в условиях современной инфляции и отсутствии выплат жалования и пенсий.       Коннор тяжело вздохнул:       — Когда Вашингтон приехал унять восстание в Филадельфии, он пожаловался на то, что у него сильно испортилось зрение. Он так и сказал солдатам: «Я поседел на этой службе, а теперь еще и ослеп»*. И я... посоветовал ему твоего специалиста по линзам, отец. Мистера Риттенхауса.       — А мне его посоветовал мистер Франклин, — протянул Хэйтем. — И я знаю, сколько стоят линзы мастера Риттенхауса. Что-то не верится про «из одного котла».       Шэй фыркнул:       — Это условность, Хэйтем. Ты же не возмущаешься, когда видишь на сцене толстую тетку в роли четырнадцатилетней пастушки?       — Справедливо, — мистер Кенуэй осекся и умолк.       Главнокомандующий тем временем закончил долгое и витиеватое обращение и оперся на перила балкона. Теперь его слушали внимательно, словно он мог сказать что-то, о чем еще никто не знает.*       — Я должен сказать, — проговорил он звучно и полновесно, — что тот миг, которого все мы так долго ждали, наступил. Британия признала независимость Соединенных Штатов Америки, и я лично держал в руках документ, подтверждающий это.       Толпа немедленно разразилась одобрительными возгласами и аплодисментами, но Вашингтон властно взмахнул рукой, добиваясь тишины, и провозгласил:       — Это светлая и радостная весть, важная точка в нашей истории. Но это еще не конец. Всем нам — тринадцати штатам — придется научиться жить своей головой. Добиться честного и справедливого управления, безопасности внешней и внутренней, мира, где все будут равны.       Повисла пауза, и Вашингтон добавил уже несколько другим тоном:       — И я обращаюсь к вам, мои братья-патриоты, поскольку именно вам предстоит этот нелегкий, но праведный путь. Что же касается меня, то я считаю своим непременным долгом завершить этот этап моей жизни, вверив интересы нашей родной страны защите Всемогущего Бога и тем, кто управляет ею под Его святой защитой.       По площади словно пронеслось дуновение ветерка. Солдаты и офицеры оторопело переглядывались, словно не могли себе представить картины мира без главнокомандующего — точно овцы, отбившиеся от стада. Гражданские тоже восприняли слова Вашингтона с удивлением, но куда более сдержанным — возможно, возлагали надежды на Конгресс, который им, в отличие от солдат, пока не успел так задолжать.       Хэйтем фыркнул и повернулся к сыну:       — Не передумал? Мистер Вашингтон просто как по бумаге озвучивает стремления твоего Братства.       — Вот именно, по бумаге, — страдальчески поморщился Коннор. — Я надеюсь, что мне удастся воплотить это в реальность, когда Америка наконец станет свободной — и от британцев, и от Вашингтона.       — И тут тиранию нашел? — поддел Шэй.       — Лучше уж Блессингтон, — буркнул сын. — Кстати, где он, отец? Для меня его след потерялся в Йорктауне. И как-то это... сомнительно, учитывая, что ты здесь, а действующий великий магистр — неизвестно где.       — В Чарльстоне, — смилостивился Хэйтем. — Но думаю, скоро приедет, хотя обстановка там оставляет желать лучшего. После массового бегства рабов Луизианы в Чарльстон и вспышки желтой лихорадки там бы следовало навести порядок, но общее дело важнее. Думаю, к двадцать пятому ноября мистер Блессингтон будет в Нью-Йорке. Или здесь, в Принстоне.       — Авелина писала, — засопел Коннор. — Это еще Чарльз Ли устроил... То есть уважаемый мистер Бенвилл.       — Мистер Бенвилл ничего не устраивал, — заметил Хэйтем. — Мистер Бенвилл мирно и спокойно живет, и мы, кстати, собираемся заехать к нему по пути в Нью-Йорк.       — Зачем? — с подозрением сощурился Коннор.       Шэй вздохнул:       — Если бы у нас был страшный план, тебе бы об этом все равно никто не сказал, — он хлопнул сына по плечу. — Но поскольку страшного плана у нас нет, то... Просто заехать. Сюда мы добирались на лошадях и назад поедем так же. По пути все равно где-то придется ночевать и отдыхать, так почему бы не у Чарльза? Он наш друг, а мы давно не были у него.       — Вот как? — Коннор нахмурился. — А я хотел вам предложить поехать в Нью-Йорк вместе. Я тоже прибыл на лошади — «Аквила» осталась в доках, ей требуется ремонт после путешествия через Атлантику.       — Да что ты говоришь? — фыркнул мистер Кормак. — По-твоему, мы просто так предпочли долгий и неудобный путь по суше приятному путешествию по воде? А «Морриган» сложнее ремонтировать, ей лет-то сколько...       — Ты можешь отправиться с нами, — подумав, решил Хэйтем. — Тем более что в Нью-Йорке, надо полагать, у нас будут разные дела. Но только в том случае, если ты заранее смиришься с тем, что тебе придется провести ночь, а то и не одну, в гостях у Чарльза... Бенвилла.       — Хорошо, — после долгого молчания наконец решил Коннор. — В конце концов, я могу остановиться не у него, а в гостинице поблизости. И дождаться, пока вы будете готовы выдвигаться. Все распоряжения в Нью-Йорке я отдал, теперь придется ждать до освобождения Нью-Йорка.       Когда он договорил, оказалось, что на площади царит тишина. И над замершей толпой раздался голос мистера Вашингтона:       — И я оставляю пост с легким сердцем, зная, что наши земли в надежных руках.       — Интересно, что он говорил все это время? — ляпнул Шэй. — Я не слушал.       — Мне больше интересно, чьи руки он имеет в виду, — хмыкнул Коннор. — Перед тем, как он сказал, что оставляет пост, мне на миг показалось, что он видит меня в толпе и готов выстрелить.       — Потому что лучше надо уметь «быть незаметным в толпе», — ядовито сообщил мистер Кенуэй. — А твои перья за милю видно. Что сказала мисс Анэдэхи на французский парик?       Сын усмехнулся:       — Смеялась. Очень смеялась. И запуталась в моем французском костюме. То есть...       — Мы поняли, — усмехнулся Хэйтем.       — А еще я пообещал, что отвезу ее в Париж, — серьезно добавил Коннор. — К Лафайету или в ту гостиницу, где подписали договор. Мне там понравилось.       — Ой, лучше не туда, — протянул Шэй, а на вопросительный взгляд сына туманно ответил: — Просто поверь, есть комнаты гораздо удобнее.                            20 ноября 1783, Массачусетс              Темнело уже довольно рано, и в седьмом часу вечера Коннор, державшийся на лошади позади обоих отцов, вдруг заметил:       — Я никогда не был здесь, но, кажется, узнаю. Церковь на холме, и река, и скала — во-о-он там...       — Подъезжаем, — согласно кивнул Хэйтем. — Тебе, полагаю, местность описывал мистер Колли?       — Да, — Коннор кивнул. — И достаточно подробно, чтобы я, в случае чего, мог отыскать это место. Ведь названия у поселка нет?       — Это и не поселок, — объяснил Шэй. — Это просто... земля. Местные жители скинулись на постройку церкви и общих складов, чтобы торговать.       — У нас было мало времени, чтобы подобрать подходящее место, — вклинился Хэйтем. — Но земельный агент четко выполнил все предъявленные требования: хорошая земля, удобный дом, немногочисленные порядочные соседи и полный покой. Для ветерана войны из южных штатов — самое то.       Коннор осмотрелся и признал:       — Хорошая земля. Последнее время мой народ может только мечтать о таком... Отец, Шэй, я подъеду с вами, но остановлюсь где-нибудь поблизости. У мистера Ли наверняка есть слуги, которые подскажут, где здесь можно остановиться. Темнеет, искать самому времени нет.       — Как будет угодно, — довольно сухо отозвался Хэйтем и направил коня по широкой тропе.       Дорогой, пусть даже узкой, ответвление назвать было трудно.       Шэй огляделся. Прошел год с того момента, как мистер Кормак был здесь единственный раз — и ничего не поменялось. Вся страна менялась на глазах, но в таких Богом забытых местах жизнь текла ровно и почти незаметно. Война не успела добраться сюда.       К воротам подъехали в молчании, но ни стучать, ни кричать не пришлось. За калитку выскользнул крепкий малый лет сорока-пятидесяти на вид и плотно захлопнул дверь за собой.       Шэй машинально отметил, что Чарльз успел — чужими руками, разумеется — построить тут забор, какого не было ни в одном имении в округе. Не слишком высокий — можно подпрыгнуть и перемахнуть, но надежный — ни щели, не трещинки.       — Доброго вечерочка, — приветствовал компанию незнакомый мужик. — Мистер Бенвилл предупреждал, что гости будут, и все подготовлено, но, извиняйте, он говорил, что будет двое гостей. Давайте я вас для начала во двор приглашу, а уж там с хозяином сами?..       — Подождите, — Коннор выехал вперед. — Скажите, а где здесь у вас можно комнату снять? На пару ночей?       — А? — воззрился на него снизу вверх мужик. — Так нигде, сэр. Никакой таверны у нас отродясь здесь не было, а ближайшая гостиница... Миль двадцать будет. Ну, или уж сразу в Нью-Йорк езжайте, в предместьях такого — как грязи.       Коннор явственно опешил, а мужик тем временем продолжал:       — Я сейчас калиточку-то открою, а вы уж постарайтесь побыстрее проехать? А то у королевского семейства вечерний променад, а ловить их по окрестностям дураков нет, господа.       Шэй скосил взгляд на любовника и полюбовался мстительно-удовлетворенным выражением лица мистера Кенуэя. Он мог держать пари, что Хэйтем прекрасно знал, что так будет, но ведь ни словом не обмолвился...       Коннор окончательно сдал позиции и послушно проехал во двор, а за спиной гулко хлопнула дверца. И вовремя — в нее с размаху кто-то примчался. Шэй мельком узнал палевую Джейн, но та и на миг не задержалась, а умчалась в другую сторону, как молния.       — Вот-вот, — пробурчал слуга. — Извольте к дому подъехать, а я сейчас позову хозяина.       — Минуту, — приостановил его Хэйтем. — Как здоровье мистера Чарльза?       Мужик остановился, удовлетворенно покивал:       — Неплохо, сэр. Ходит — и бойко. Врач из Нью-Йорка приезжал... Не тот, что вначале мистера Бенвилла пользовал, другой. Говорил, что у его предшественника золотые руки — коленку, считай, из кусочков собрал. Гнется, правда, плохо, но гнется же, и не загнила.       — А кто за мистером Чарльзом ходит, пока здесь нет доктора? — строго уточнил мистер Кенуэй.       — Мы, Джонсоны, — охотно отозвался мужик. — Я и одеваться помогаю, и мыться. И прочее всякое — дрова, конюшня... Ида, жена моя, домоправительница. И стряпать, и убираться тоже может. А еще две дочки. Старшая — у меня и у жены на подхвате, а от младшей пока проку немного, ей двенадцать, сэр. Но за королевским семейством она единственная поспевает и ловит. А сын на Лонг-Айленд погиб...       Мистер Кенуэй склонил голову и негромко уронил:       — Война унесла много жизней, мы соболезнуем, мистер Джонсон. Но у нас добрые вести — подписан мирный договор с Британией, и... И мы прибыли сюда сообщить об этом мистеру Бенвиллу.       — Он будет рад, — слуга вздохнул. — Он не говорит, где ему ногу прострелили, но наверняка на войне, где ж еще. Спасибо, сэр. Коновязи у нас нет, но привяжите лошадок куда-нибудь, а я потом на конюшню сам отведу. Правда, им потесниться придется. Конюшня у нас на три места, а там уже Метёлка стоит. Я могу идти?       — Кто стоит? — брякнул Коннор.       — Метелица, кобыла, — послушно пояснил мистер Джонсон. — Мистер Бенвилл, конечно, верхом не может, но летом в коляске катался. Да и товары из Нью-Йорка возим.       Стоило слуге уйти, как на пожухлую траву площадки перед домом вылетел Генрих и тоненько залаял. Шэй спрыгнул с седла и, наклонившись, протянул псу руку ладонью вверх. И укоризненно проговорил:       — Что, не узнал, приятель? А сколько я тебя ветчиной кормил, а?       Генрих обнюхал руку... И замахал хвостом. И начал подпрыгивать, тут же заляпав грязными лапами и штаны, и полу сюртука. На его повизгивание сбежались и остальные. Шэй не успевал оценить, сколько собак мечутся в сумерках, их, кажется, было слишком много.       Хэйтем спрыгнул на землю и позвал сына:       — Коннор, можешь спешиться. Если не собираешься прямо сейчас в Нью-Йорк, то тебе придется провести здесь ночь. Ты же не поедешь сейчас проситься на постой по соседям?       — Не знаю, — выдавил Коннор, но с коня сполз. — Я... Не собирался...       В доме что-то стукнуло, в окне блеснул свет свечей, дверь распахнулась, и на крыльцо медленно вышел мистер Ли. Он хмурился и опирался на трость.       — Чарльз! — Хэйтем развернулся, не обращая внимания, что его так же, как и Шэя, терроризируют «пуговки». — Рад видеть.       — Я тоже рад, Хэйтем, — мистер Ли усмехнулся. — И тебе привет, Шэй. Ребенка ко мне привезли? Очень мило.       Коннор постоял несколько секунд, словно в нерешительности, а потом резко повернулся и шагнул к крыльцу. Он стоял ниже мистера Ли, но смотрел прямо, уверенно. А потом... Потом протянул мистеру Ли руку:       — Рад вас видеть, мистер Бенвилл.       Чарльз помедлил, нахмурил густые, чуть поседевшие брови... И руку в ответ протягивать не спешил.       — Раньше ты как-то не радовался, когда меня видел, ассасин.       — Верно, — Коннор кивнул, но руку не опустил. — Тамплиер Чарльз Ли доставил мне немало неприятностей. Но когда я... убил его, то на многое взглянул иначе. Вы друг моего отца, мистер Бенвилл. Вы поддерживаете Орден, я знаю. К вам ведь приезжал мистер Рутледж, не так ли?.. Но я убил Ли, а у вас есть возможность стать мне не врагом.       Чарльз покачал головой:       — Я никогда не был тебе врагом, ассасин Кенуэй. Но раз уж ты больше не щенок, то...       Он крепко пожал протянутую руку и по очереди глянул и на Шэя, и на Хэйтема:       — Я был неправ. Из волчонка не выросло волка. Проходите, друзья. У меня, правда, всего две комнаты для гостей — бывших детских. Но вам ведь и не нужно больше? Если пробудете больше суток, можете сразу сдать миссис Джонсон вещи, она постирает.                            25 ноября 1783, Нью-Йорк, Манхэттен              День выдался солнечным и светлым, первым за череду дождливых и серых дней. Многие видели в этом доброе предзнаменование, но сейчас в толпе, высыпавшей на набережную, царили вовсе не богоугодные настроения. Горожане громко и порой нецензурно выражали свое мнение относительно уходивших на нескольких фрегатах британцах — большинство англичан и лоялистов уже покинули Нью-Йорк.       Шэй знал, что даже сегодня, в объявленный заранее День Эвакуации, город покинут не все. Мистер Карлтон, главнокомандующий, мистер Эллиот, назначенный Парламентом губернатор Нью-Йорка, и другие высокопоставленные чиновники смогут выбраться из города не раньше, чем колонисты убедятся в том, что Британия выполнила обязательства. Этакие заложники, живущие в роскошных условиях. Люди, которые ответят головой, если те, кто отдает им приказы, сознательно пожертвуют ими.       Впрочем, как раз мистер Кормак прекрасно знал из письма великого магистра Коуэлла, что Британия больше не намерена воевать с Соединенными Штатами, хотя в Парламенте и звучат громкие надежды на то, что колонисты не справятся — и тогда можно будет снова вернуться сюда не завоевателями, но милостивыми властителями.       Шэй очень надеялся, что этот миг не настанет, каким бы неразумным ни было временное и постоянное правительство.       — Америке ваша служба не нужна! — громко выкрикнул какой-то мужик в потертых кожаных штанах.       Выкрикнул совсем рядом с Шэем, да так, что мистеру Кормаку на миг показалось, что он оглох на правое ухо.       — Пусть отправляются в Англию в гробах! — выкрикнул кто-то поблизости.       — Что скажете, Роберт? — насмешливо поинтересовался мистер Кенуэй.       — А что я скажу? — Блессингтон пожал плечами. — Я и сам когда-то был в британской армии. Но, посмею заметить, эти... народные требования нелогичны. Никто не станет пересылать тела, поскольку страшно представить, что доедет до Англии через пару месяцев. С другой стороны, еще нелогичнее звучит, учитывая, что на фрегатах все живы.       На последнем уходящим в зыбкую туманную даль фрегате оглушительно громыхнула пушка. Ядро с яркой ало-золотой вспышкой со свистом взрезало воздух. Беснующаяся толпа в один миг замолкла, и только где-то в ее недрах громко взвизгнула женщина.       Тяжеленное ядро плюхнулось в воду в нескольких ярдах от деревянных мостков и, булькнув, исчезло под волнами.       — Кажется, кто-то не выдержал, — заметил мистер Блессингтон.       — Им уже не слышно, — возразил Шэй. — Скорее, это ответ... Или предупреждение.       — Я бы предположил, что это... символический выстрел, — подумав, заключил мистер Кенуэй. — Последний выстрел. От побежденных — победителям.       — Красиво, — оценил Шэй.       От невысокого рыбацкого сарая поблизости отделилась фигура в ассасинском платье, и мистер Кенуэй произнес, старательно пряча улыбку:       — А я все ждал, когда он появится. Не мог же не прийти полюбоваться на дело рук своих.       Мистер Блессингтон резко развернулся, но Коннор приветствовал его коротким:       — Доброго дня, великий магистр.       — Доброго, — несколько опешил Блессингтон. — Мне... оставить вас, господа?       — Как хотите, — бросил Коннор и повернулся к Хэйтему. — Отец, скоро прибудут Вашингтон и мистер Клинтон, губернатор Нью-Йорка.       — И? — коротко бросил Хэйтем.       — Мне... стало известно, что на мистера Клинтона планируется нападение, — подумав, проговорил Коннор. — Или покушение.       — Кем? — так же коротко осведомился Хэйтем. — Оставшимися в городе британцами? Лоялистами?       — Нет, — Коннор покачал головой. — Им всем не до Клинтона. Местное управление наняло людей для уничтожения Клинтона — за измену. За то, что договаривался с мистером Карлтоном, и за то, что желает снова занять этот пост, не скрывая федералистских взглядов. Иными словами, он тут не ко двору. Отец, неужели ты не в курсе? Ты же, — Коннор язвительно фыркнул, — член городского совета.       Мистер Блессингтон не выдержал:       — Если уж так вышло, что вы, мистер Коннор, не стали вести этот разговор наедине с отцом, то позвольте поинтересоваться, откуда у вас такие сведения?       — Не ваше дело, магистр, — вежливо отозвался Коннор. — Но сведения точные.       — А что же Вашингтон? — нахмурился Шэй. — Он ведь тоже договаривался с Карлтоном!       — Ему можно, — серьезно произнес Коннор. — Во-первых, потому что он не проявлял пробританских взглядов; во-вторых, потому что отказался от власти и к черту никому не сдался. Э-э-э... Прошу прощения.       — А от меня-то ты чего хочешь? — хмыкнул мистер Кенуэй. — Чтобы я отправился в городской совет и нашел там заговорщиков?       — Чего их искать, когда личности известны? — ответил вопросом на вопрос Коннор. — Нет, мне нужна... иная помощь. Я не могу оставить Вашингтона. Мне нужно быть поблизости, если ему в голову придут какие-нибудь глупости. И меня никто заменить не в состоянии, потому что Вашингтон зеленеет, когда видит именно меня. Я отправил своих ребят следить за Клинтоном и вмешаться, если дело будет плохо, но празднование состоится в бывшем доме Вашингтона, а там, насколько мне известно, ваши, мистер Блессингтон, тамплиеры. Или агенты. Или кто они там. А поскольку мне неизвестны имена исполнителей...       — Почему не известны? — недовольно бросил Хэйтем. — Слишком грубая работа.       — Потому что в письме не был указан адресат, — пояснил Коннор. — А перехватывая письмо, мы заранее попрощались с возможностью узнать, кто он. Если поможешь, я отдам письмо тебе — и у тебя будет официальная возможность призвать заказчиков к ответу.       — Я могу подписать вам приглашение, мистер Коннор, — подумав, предложил Блессингтон. — Дождетесь официальных объявлений от Вашингтона — и можете прибыть на званый вечер на Ричмонд-Хилл.       — Не факт, что я успею, — Коннор задумался. — Но лишним не будет. Туда ведь и Вашингтон наверняка отправится после беседы с британцами... Это же его бывший дом.       — Мы позаботимся о том, чтобы мистера Клинтона не убили раньше времени, — усмехнулся Хэйтем. — А ты позаботься о том, чтобы твоих агентов в округе не было. Иначе мы можем случайно убить кого-то из них.       — Хорошо, передам, — вздохнул Коннор. — Не то чтобы мне очень нравился Клинтон, но это плохое начало для самоуправления — убирать неугодных пулей, а не голосованием. Да и хозяйственник из Клинтона неплохой, а от губернатора большего не требуется.       — Тогда, пожалуй, пойду, — Блессингтон посмотрел вслед едва виднеющимся кораблям и повернулся, оценивая возможность побыстрее выбраться из толпы. — Приглашение для вас будет у привратников, вам нужно будет только назваться. А если вас не пропустят, то это будет значить, что все пошло кувырком.       — Я найду способ пробраться, — хмыкнул Коннор. — Спасибо, магистр.       У Хэйтема было очень красноречивое выражение лица, но Роберт ушел, а Коннор устало вздохнул и повернулся к заливу. И проговорил, ни на кого не глядя:       — Здесь все кричали про угнетателей, а я видел, как на Бэттери-стрит торгуют чернокожими людьми. В день, который должен был стать началом нового мира. С равными правами для всех.       Хэйтем приподнял бровь:       — А что тебя удивляет? В такой день в городе собирается уйма обеспеченных людей, самое время торговать чем-то дорогостоящим.       — Не делай вид, как будто ты не понимаешь, о чем я говорю, — засопел Коннор.       Шэй закатил глаза и не сразу нашел слова, а вот у Хэйтема реакция была лучше:       — Не я ли говорил тебе, что свобода для одних означает угнетение для других? Альтернатива — крепкое управление, которое позволит выдавать столько свобод и возможностей, на сколько есть сил и средств. Но ты хотел демократии. Вот она.       — Демократия должна быть для всех, — упрямо возразил Коннор. — И для чернокожих, и для краснокожих.       — Для женщин еще, — подсказал Хэйтем. — Но ты же должен понимать, что нельзя так просто «взять и разделить»? Люди просто не готовы к такому. На любое подобное начинание уходят годы. И это в том случае, когда есть средства обеспечить реформы и возможности бороться с теми, кто не захочет их поддержать. Задумай ты сейчас освободить рабов — и будет так, как в Луизиане. Или того хуже. На улицы выйдут все те, кому ты нанесешь этим ущерб. А рабы... Они даже не станут бороться за свою свободу, потому что на одного такого, как Адевале, приходится сотня тех, кого пугает возможность оказаться один на один с обществом, где их презирают. Ведь ты же не можешь в один миг изменить общественное мнение?       — Конечно, — буркнул Коннор. — Лучше сидеть на месте и ничего не делать. Северные штаты уже готовы отказаться от рабовладения.       — Ну что ж... — задумчиво протянул Хэйтем. — Может, так будет и лучше. В любом другом случае я бы сказал, что экономика рухнет, но поскольку «рухнуть» тут нечему, возможно, добиться этого сейчас будет довольно разумно. К южным штатам это, правда, не относится. Там все капиталы построены на плантациях.       Коннор резко отвернулся от неспокойной глади залива и, взглянув на Шэя, произнес:       — А что скажешь ты? Америка стала свободной.       — Я это пережил еще в Париже, — честно отозвался мистер Кормак. — И сейчас... Мне немного не по себе от того, как буднично это происходит. Договорились — и уплыли. А потом пришел ты с информацией о том, что не успели отойти от Стейтен-Айленда корабли, как в Нью-Йорке возник заговор против губернатора.       — Борьба никогда не заканчивается, — слабо улыбнулся Коннор. — Пойдемте в Бэттери-сквер?       Толпа уже начинала редеть. Все самое интересное на набережной закончилось, и люди стремились туда, где еще намечались зрелища — день был в самом разгаре.       Шэй послушно шел рядом с Хэйтемом — и не мог избавиться от воспоминаний. Когда-то он здесь часто бывал. Когда «Морриган» стояла у здешней пристани, а он сам был еще молод... А в здании на Бэттери располагался тамплиерский штаб...       А еще здесь когда-то стояла виселица, на которой едва не окончил свои дни Кристофер Гист. Шэй и сейчас как будто осязаемо слышал и видел что-то, что позволяло быть уверенным — где-то поблизости затаились ассасины. Только теперь мистер Кормак не опасался нападения. Никто из Братства не позволит себе пойти против мастера... Коннора.       На ветру колыхался звездно-полосатый флаг, а где-то вдалеке на Бродвее раздавались возгласы и крики. Плотная толпа народу выстроилась вдоль широкой мощеной улицы в ожидании зрелища.       И оно не разочаровало. Не прошло и четверти часа, как показалась процессия, во главе которой ехал на белоснежном жеребце главнокомандующий Вашингтон, а чуть позади от него на каурой и гнедой лошадях держались мистер Клинтон и генерал Нокс. Вашингтон приветствовал толпу, держа над головой треуголку. Толпа взаимно приветствовала Вашингтона, подбрасывая шляпы и шляпки.       За предводителями колонны медленно тащились офицеры колониальной армии. Их было много...       — На новую форму деньги нашли, — пробормотал Шэй.       — Вижу Блессингтона, — протянул Коннор. — И когда только успел?       — Великому магистру нужно везде успевать, — наставительно проговорил Хэйтем и добавил, смягчившись. — Скорее всего, отправил кого-то на Ричмонд-Хилл и присоединился к процессии.       — Чтобы люди знали его не как перебежчика из британской армии, а как освободителя? — язвительно уточнил Коннор.       — А разве это не так? — приподнял бровь Хэйтем. — Мистер Блессингтон участвовал в боях со стороны колониальной армии, с этим не поспоришь.       — Меня беспокоит, что из тамплиеров я вижу только его, — буркнул Коннор. — Должно быть больше.       — Здесь только он и мистер Дербишир, — фыркнул Хэйтем. — Где-то в толпе, я его не вижу. На мой взгляд, довольно. У меня не было цели спасать кого-то, а этих двоих вполне хватит, чтобы оценить настроения среди высших и низших сословий.       — А Тёрнер? — недовольно протянул Коннор. — Он-то куда делся? От Братства ускользнул, но не остался же в Чарльстоне!       — А больше тебе ничего не рассказать? — насмешливо переспросил мистер Кенуэй. — У мистера Тёрнера свои задачи.       Вашингтон достиг флагштока и развернулся. Колонна несколько рассыпалась, но из-за плотных толп деваться колониальной армии было некуда, так что позиции изменились не сильно. Мистер Вашингтон обратился к нью-йоркцам и затянул какую-то речь, а Коннор вдруг распрямил плечи и скрестил руки на груди. А спустя пару минут выдохнул и фыркнул:       — Увидел. Интересно, он меня в кошмарных снах видит?       — Наверняка, — Шэй в этом разбирался. — Если его мечтой остается то, что он бы мог стать во главе Америки, то он должен видеть это во снах. А еще должен видеть то, что как только он занимает пост, за ним неотступно следует тень. Тень в перьях!       — И с томагавком, — столь же таинственно добавил мистер Кенуэй.       — Чтобы снять с него скальп! — хищно закончил мистер Кормак.       — Да ну вас, — Коннор, кажется, даже обиделся. — Если бы я так сделал, то кого бы обвинили? И потом, я не умею снимать скальпы!       — Да и зачем тебе его скальп с проплешинами? — смешливо поинтересовался Шэй.       Словно в ответ на его слова мистер Вашингтон гордо водрузил на поредевшую макушку треуголку и провозгласил:       — С сегодняшнего дня комендантский час отменен! И я призываю всех, в чьих душах Америка — это не просто земля, поднять кружки за освобождение нашей родины! Сегодня наши сердца бьются в унисон!       Какая-то невысокая женщина рядом с мистером Кормаком прижала к глазам кружевной платочек и всхлипнула:       — О Боже, как он хорош...       Шэй машинально оглядел Вашингтона в «этом» смысле — и не впечатлился. И тем более не мог понять, чем так восхищается дама, которой на вид — не больше сорока.       Вашингтон раскланялся, прямо сидя на лошади, и объявил:       — Вскоре я передам свои полномочия главнокомандующего генералу Ноксу, и я надеюсь, что он проявит себя достойно. Достойно высокого звания, достойно молодой, но великой Америки!       Коннор страдальчески поморщился и натянул на лоб капюшон. И буркнул:       — Глаза бы мои не видели.       Завершив речь, Вашингтон прощально взмахнул рукой и куда-то намылился. Шэй предполагал, что в таверну «Франсэ», где разместилось временное представительство Конгресса и где относительно добровольно проживали британские «заложники». Армии предстояло разместиться в казармах, хотя там почти наверняка царила разруха, а вот мистер Клинтон и мистер Нокс медленно двинулись в сторону Ричмонд-Хилл.       — Пожалуй, нам пора, — Хэйтем проводил их взглядом. — Если мы хотим спасти Клинтона от некой опасности, то лучше не выпускать его из виду.       — Мне тоже пора, — глухо раздалось из-под капюшона. — Надеюсь, еще увидимся, если Вашингтон не будет трепать языком до рассвета. Хотя он может.       Шэй оглянулся — и успел увидеть тонкую фигурку, что мелькнула за кустами, пробираясь вслед за Коннором. Предчувствия мистера Кормака не обманули.       — За лошадьми мы не угонимся, — бросил мистер Кенуэй через плечо. — Предлагаю пройти крышами. А если кто-то позволит себе сдохнуть по пути до Ричмонд-Хилл, то... Печально, конечно, но слова сохранить ему жизнь я не давал.       — Коннор на нас рассчитывает, — напомнил Шэй.       — На улицах не нападут, — откликнулся Хэйтем. — А от пули из какого-нибудь окна мы его не спасем.       Шэй вслед за Хэйтемом взобрался на ближайший трехэтажный дом — и при этом чувствовал, насколько отяжелел. Ловкость не изменяла ему, но теперь бы он не рискнул соревноваться с Коннором — против молодого ассасина у него не было ни единого шанса. И все равно до Ричмонд-Хилл оба добрались с запасом времени. Мистер Клинтон, переговариваясь с мистером Ноксом, в сопровождении пары офицеров званием ниже успел добраться только до начала улицы.       Хэйтем спустился по стене вниз — и тут же был перехвачен. Но Шэй даже оружия достать не успел — узнал.       — Бэзил? — сорвалось с его губ.       — Здрасьте, — бросил Дербишир. — Я здесь это... того. Видел, как вы в толпе с ассасином торчали — и понял, за кем вы следите. Ну и следом пошел. Не за вами, а за этим франтом колонистским. И не зря. На него какие-то типчики охотились с пистолетами, так я в них лишних пару дырочек проделал. В каждом, чтобы наверняка. Но если дело так закрутилось, то, поди, и в этом особнячке убийцы найдутся. На ассасинов не похожи — больно того... дуболомы. Но я-то к ним сзаду подобрался, а в прямом бою еще неизвестно на что способны. Так что аккуратнее, магистры, а то убить-то дело нехитрое.       — Благодарю вас за службу, мистер Дербишир, — слегка улыбнулся Хэйтем. — Хотя я и не магистр. Вы очень... проницательны, и мне спокойнее, когда я знаю, что на службе у Ордена есть такой человек, как вы. У этих «типчиков» что-то с собой было?       — Портрет франта был, — согласно кивнул Дербишир. — Но я его с собой не забирал, я не дама, чтобы у сердца такое хранить. А еще по нескольку фунтов было, но знаете, деньги — дело такое, фьють — и нет их.       — Никто не собирается забирать у вас честно заработанное, — кивнул мистер Кенуэй. — Покараульте поблизости, вдруг что заметите?       — Само собой, — довольно согласился соратник. — Я уже и бутылочку по дороге припас, чтобы не скучать в засаде. Не беспокойтесь, сразу не наберусь.       — Тогда нам пора, Шэй, — Хэйтем взглянул на приближающихся офицеров. — Здесь прикроет мистер Дербишир, а нам будет лучше заранее разведать обстановку.       Шэй кивнул. Дело не выглядело слишком сложным, да и приятно было заняться чем-то понятным, а не бесконечной политикой, так что мистер Кормак ощущал нечто сродни воодушевлению.