Дело всей жизни

      Помолчали. Шэй задумчиво подвел итог:       — Значит, нам нужно найти человека, который подчеркнет на встрече в Аннаполисе несхожесть взглядов Франклина и Вашингтона. Кто у нас есть? Коннор, ты как-то говорил, что у тебя теперь есть в распоряжении тот тип, который устроил покушение на Клинтона. Он вполне мог бы, сеять раздор вполне в его духе.       Коннор качнул головой:       — Нет. Он... теневой деятель. Его вряд ли пригласят, а даже если я устрою это, то его просто съедят. Никаких особых достижений у него нет, а такое заявление без личных достижений — это вызов и Вашингтону, и Франклину. Хотя кое-какие шаги я предпринял, ему слишком рано выходить из тени*. Может быть, мистер Адамс?       Хэйтем покачал головой:       — Вряд ли. Джон еще мог бы, но он в Англии. А Сэмюэль не сможет. С одной стороны, его яркие успехи давно позади, а с другой, для него главное — семья. Он не рискнет своим тихим благополучием. Его любой устраивает — хоть Вашингтон, хоть Франклин, потому что это все свобода и независимость.       — Может быть, Нокс? — вдруг предложил Шэй. Он сделал это интуитивно, но мысль нравилась ему с каждой секундой все больше. — А что? Ему бы неплохо сделать что-то полезное для Соединенных Штатов, а то его успехи на фоне Вашингтона довольно бледные. Военный секретарь? Так армии нет, кем командовать-то? Старой Гвардией и парочкой гражданских?       — А не такая плохая мысль, — Хэйтем даже выпрямился. — Популярность Нокса давно угасает, он не может не понимать, что ему надо сделать хоть что-то, пока его не забыли. А чтобы не было так явно, он может начать с продвижения собственных мыслей — о создании армии. Это еще один камень преткновения, так что его услышат, а дальше дело пойдет. Особенно если с ним заранее грамотно поработать.       Коннор поднял на него тяжелый взгляд:       — Отец... Разве ты не знаешь, что в Массачусетсе и без того... непростая ситуация? Бывшие военные до сих пор не получили все, что им причитается. Денег нет. И у индейцев, которые живут на самых дальних границах, денег нет тоже. Точнее, того, что можно купить за деньги. Если сейчас создать армию... Ты представляешь, что начнется?       — Гражданская война? — нахмурился Шэй. — Этого нельзя допускать, я готов взять слова назад.       — Не война, — Коннор покачал головой и поглядел почти сочувственно. — Начнется террор. Те, у кого будет законное оружие, воспользуются им, потому что доведены до отчаяния. Конгресс боится, что создание армии породит «элитный класс» в обществе, но наше общество сейчас таково, что у кого оружие — тот и прав. Сейчас оружие есть по большей части у тех, кто может его купить. Но если его раздать тем, кто не может купить ничего...       Мистер Кенуэй взмахнул рукой, привлекая внимание к себе:       — Армию — прямо сейчас — никто не создаст. Конгресс почти полным составом против, да и среди делегатов в Аннаполисе противников будет не меньше, чем согласных. Это только метод, ничего больше. А кроме этого ты ничего против Нокса не имеешь?       — Да пожалуй, нет, — Коннор явно прислушался к себе. — Но с Ноксом работать я буду сам. Извини, отец, но я больше доверяю себе.       — Не сказать, что меня это полностью устраивает... — Хэйтем задумался. — Но пусть лучше так. Страна на грани полной анархии, и лучше бы нам хотя бы между собой договориться. Это я могу передать Блессингтону, если тебя устроит.       Сын слегка улыбнулся:       — Ты все равно ему это передашь. А от моего согласия или несогласия зависит только то, какими методами ты посоветуешь пользоваться. Надо думать, в бою мистер Блессингтон теперь не хуже, чем в искусстве маскировки?       — Тебе он уступает, — фыркнул Шэй. — Пока.       — Тогда... — Коннор поглядел сначала на отца, а потом заглянул в глаза Шэю, — можем считать, что договорились. Но у меня есть еще один вопрос. И, сразу скажу, я хочу его задать не как мастер-ассасин, а как... как я. Отец, я же вижу, что ты сейчас не болтаешь с... любимым и с сыном. Ты работаешь. А я хочу знать, что ты ответишь мне честно. Как мой отец, которого я люблю.       Хэйтем долго молчал, после чего произнес прямо и четко:       — Я не отвечу, если честный ответ будет идти вразрез с целями Ордена. Но вопрос ты можешь задать.       — Если я его задам, то дам Ордену оружие против себя, — покачал головой Коннор. — Обещай, отец, что ты не передашь это дальше. И нет, это никак не касается тамплиеров. В прямом смысле — не касается.       Мистер Кенуэй вздохнул:       — Хорошо. Но все, что я сказал раньше, имеет силу.       Коннор заглянул в бокал и, не глядя на собеседников, произнес:       — Вашингтон прислал мне приглашение в Маунт-Вернон. И я не знаю, стоит ли его принимать. Если я откажусь, то могу лишить себя жизненно важной информации. Если соглашусь... Рискую оказаться в ловушке. Ты бы поехал?       В гостиной повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Шэй обдумывал неожиданные сведения, но однозначного ответа не имел. Вашингтон сделал... сильный ход. Что бы он ни задумал, его поведение можно было назвать смелым. Или...       — Коннор, — Шэй почувствовал, что голос звучит хрипловато, и торопливо отпил. — Возможно, ты придаешь слишком много значения словам Вашингтона. Ты ставишь его на один уровень с собой, но он, несмотря на то, что в два раза старше тебя, похвастаться такой политической и боевой подготовкой не может.       — Шэй, — Хэйтем свел брови. — Вашингтон не столь политически подкован и, разумеется, не в силах оказать физическое сопротивление молодому ассасину, но ты-то думай, что говоришь! Вашингтон способен на подлость, а этого уже достаточно, чтобы придать этому приглашению высший уровень опасности.       Коннор засопел и сразу показался много моложе:       — Я не спрашиваю, что Вашингтон может мне приготовить. Это я и сам способен представить. Я хочу узнать, что бы вы делали на моем месте.       Мистер Кенуэй слабо усмехнулся:       — Я бы не оказался на твоем месте, потому что не действовал бы так глупо. Хотя... — он снова мазнул взглядом по любовнику, — все может быть. Если хочешь знать, как поступил бы я, я бы поехал.       Коннор кивнул, но, оказывается, мистер Кенуэй еще не закончил:       — Я бы поехал уже потому, что это моя недальновидность довела до того, что мне приходилось бы опасаться ловушки от человека, который не может и не должен быть моим врагом, потому что это слишком почетное для него звание. И я знаю, что ты поедешь, Коннор. По другим причинам.       Шэй улыбнулся, хотя новости были невеселыми. Но он тоже понимал любовника с полуслова. Коннор поедет действительно по совершенно иным причинам. Просто потому, что честный. Потому, что не может позволить себе сбежать, когда сам заварил кашу. Хэйтем бы на такие доводы плевал с самой высокой городской колокольни. Какие же они разные — и в то же время удивительно похожие.       — И прихвати с собой своих ребят, — вполголоса посоветовал Шэй. — Не меньше трех-четырех человек. И полный арсенал. Но самое главное — думай головой, а не тем, чем думал в Вест-Поинте.       — Это само собой, — с неожиданным облегчением выдохнул Коннор. — Спасибо.       — За что? — кажется, вполне искренне осведомился Хэйтем. — Ведь ты услышал то, что хотел услышать? Ничего нового мы тебе не сказали.       — За то, что... — сын долго подбирал слова. — За то, что избавили от сомнений. Вы правы, я бы все равно пошел. Но если бы не услышал всего этого, то думал бы, а правильно ли поступаю? В прошлый раз я, наверное, ошибся. Если и сейчас ошибаюсь, то, по крайней мере, я в хорошей компании.       — Анэдэхи знает? — поинтересовался Шэй.       Коннор мотнул головой:       — Я ничего ей не говорил.       Мистер Кенуэй нахмурился:       — Ты находишь это... справедливым? Эта поездка может быть опасной.       Сын взглянул на него и довольно жестко проговорил:       — Отец, не забывай, что Шэй не уступает тебе. Ни в умениях, ни в... положении в обществе. Анэдэхи — моя жена, тем более что дети еще маленькие. Погибнуть я могу в любой момент, а она не в силах меня спасти. Если я ей скажу, она будет переживать и тревожиться больше обычного. Что бы ни случилось, она не может на это повлиять. Не может пойти со мной. Да я бы и сам не позволил: если вдруг... что будет с детьми? В прошлом году ты, отец, говорил, что составил заново завещание. Почему ты думаешь, что я должен поступать иначе? Я тоже... пошел и составил. Все средства я оставляю Анэдэхи, вам они ни к чему... Но я распорядился таким образом, чтобы именно вы стали душеприказчиками наших с Анэдэхи детей до совершеннолетия, если вдруг так получится, что нас обоих не станет.       Черты лица Хэйтема смягчились, и он сдержанно проговорил:       — Я рад слышать, что ты наконец-то научился думать о будущем, но сделай одолжение, вернись живым. Может быть... составить тебе компанию в Маунт-Вернон?       Коннор мотнул головой:       — Спасибо за предложение, но нет. Я сам это завязал, мне и распутывать. И еще... Если все не так, как я думаю, то это может насторожить Вашингтона. Заставить его действовать. Он все-таки политик, а не только убийца чужими руками, так что, может быть, мне удастся договориться. А если не удастся... То у меня шансов больше, чем у него.       — Если что, вы с Анэдэхи всегда можете сбежать в Париж, — пошутил Шэй. — Мистер Лафайет не даст вас в обиду.       Коннор улыбнулся в ответ:       — Не уверен. Жильбер писал, что во Франции назревают опасные настроения. Он писал... Я не хотел говорить, но, в конце концов, в определенных кругах это не тайна. Жильбер писал, что мсье де ла Серр и мсье Мирабо ведут переговоры о перемирии между Братством и Орденом. Ради общего блага, ради блага Франции.       Шэй изумленно распахнул глаза, и Хэйтем ответил не менее удивленным взглядом. И ответы прозвучали одновременно.       — Во Франции... Орден и Братство вступили в переговоры? — выпалил Шэй, желая убедиться, что не ослышался.       — Мистер Лафайет настолько посвящен в дела?! — Хэйтем даже голос возвысил.       Коннор улыбнулся:       — Что вас так удивляет? У Братства нередко были люди, которые помогали, но сами не являлись ассасинами.       — Меня интересует вопрос осведомленности, — гнул свою линию Хэйтем. — Помогать Лафайет может сколько угодно. Это не мое дело, конечно, но я считаю, что это не слишком разумно.       Коннор только пожал плечами:       — Это было не мое решение. Точнее, не только мое. Авелина рекомендовала меня парижскому Братству, я рекомендовал парижскому Братству Жильбера. Сначала я хотел рассказать ему обо всем сам, но потом понял, что не имею на это права. Если бы он остался в Америке... Но он не собирался оставаться, и я оставил решение за французскими ассасинами. Те, в свою очередь, присмотрелись к Жильберу и дали добро, но оставили это право за мной. И когда мы были в Париже при заключении мира, я ему все честно рассказал. Жильбер, надо сказать, почти не удивился.       — Так, значит, ты там не только по борделям шлялся? — поддел сына Шэй.       — Нет, конечно, — Коннор подавил улыбку. — Это... побочный эффект. Я побывал в штабе Братства, очень интересное место.       — Где? — быстро спросил мистер Кенуэй.       — В Ситэ, — ляпнул Коннор и поглядел укоризненно. — Зачем тебе знать больше, отец?       — Никогда не знаешь, что может пригодиться, — хмыкнул Хэйтем.       — А где находится штаб Ордена? — полюбопытствовал Коннор.       Мистер Кенуэй насмешливо на него поглядел:       — Возможно, это тебя огорчит, но как такового штаба у Ордена в Париже нет. Есть место, где хранятся бумаги и ценности, но об этом я, разумеется, тебе не скажу. Что же до людей, то встречи обычно проходят в домах тех, кто состоит в Ордене. Чаще всего у того же де ла Серра, и это, я бы сказал, секрет Полишинеля. Что же до Братства, то мне известно, что в Ситэ есть кафе «Театр», в котором бывает большинство твоих товарищей. Я не рискнул там появляться, но для меня очевидно, что это не штаб. Впрочем, если бы я поставил перед собой цель узнать, где штаб, то начал бы именно с кафе.       — Не узнавай, пожалуйста, — шутливо попросил Коннор. — Тем более что Мирабо и де ла Серр как-то же устраивают встречи?       — Наверное, пишут друг другу домой, — предположил Шэй. — Если они все равно знают, кто есть кто, то почему бы не писать домой? У обоих есть особняки и в Версале, и в Париже.       Коннор повернулся к нему:       — Тебе тоже нечему удивляться, Шэй. Братство пытается договориться с Орденом? Но ведь ты сам поступаешь так же. Де ла Серр — твой ставленник, я уже знаю, можешь не отрицать. И как раз ему известно о том, что теоретически это возможно — перед лицом общих неприятностей или по иным, более глубинным, причинам. И у де ла Серра даже есть эта причина — Арно Дориан, сын убитого тобой ассасина.       — Тебе и это рассказали, — мистер Кормак поморщился. — Да, это тот самый ассасин, которого я убил, чтобы выполнить обязательство перед Орденом. Его звали Шарль Дориан.       — А потом ты привез моему отцу артефакт Предтеч, — кивнул Коннор. — Конечно, мне рассказали. Особенно когда я аккуратно поинтересовался, не грозит ли в Париже моим родителям-тамплиерам что-либо. К тебе, Шэй, разумеется, никто добрых чувств там не питает, но помнят и то, что ты пощадил другого, мсье Шуазёля. Когда мы были в Париже, он был еще жив.       — И ты обо всем этом молчал, — мрачно бросил Хэйтем.       — Так было лучше, — возразил Коннор. — Не хотелось... поднимать муть со дна. Тем более что в Братстве тогда был такой человек... Его зовут Пьер Беллек.       — Вроде бы знакомое имя, — рассеянно бросил Шэй. — Я должен был встречаться с ним во время работы во Франции? Вроде не припоминаю... Дориан, Шуазёль, Софи... Нет, не помню такого имени.       — Не мучайся, — вздохнул Коннор. — Ты был знаком с ним раньше. Мсье Беллек — уроженец Новой Франции. И в Братство он вступил в Дэвенпорте.       — Та-а-к, — протянул Хэйтем. Было видно, что ничего хорошего он не ждет.       — Я знаю далеко не все, — предупредительно вскинул руку Коннор. — Мне сказали, что он участвовал в битве за форт Булл в 1756-м, во время Семилетней войны, и что-то там такое добыл, с чем срочно отбыл во Францию*. И поэтому... Поэтому он сейчас жив.       Шэй прикрыл глаза. Припомнил, конечно, молодого паренька, которого тогда только начали натаскивать Хоуп и Кесеговаасе. Но когда случился Лиссабон, а следом — и побег из Дэвенпорта, Шэй даже не вспомнил о нем.       — И какие же тогда у него претензии к мистеру Кормаку? — ядовито осведомился мистер Кенуэй.       Однако Коннор тона не принял:       — Беллек — не тот человек, который умеет прощать. И ни для кого в Братстве это не секрет. Мсье Мирабо лично просил его не вмешиваться, когда вы приехали. Так и сказал: «будто мало нам от Америки проблем». Я предпочел не лезть. Мсье Беллек так на меня посмотрел... Если бы взглядом можно было прожигать, во мне бы уже дырка была.       — Хорошо, что я тогда этого не знал, — немного нервно хмыкнул Шэй. — Тогда я бы так спокойно не пил и не гулял по театрам.       — Нет, Шэй, — Коннор качнул головой. — Я поручился за безопасность перед Братством, и мистер Мирабо поверил мне. В свою очередь он бы не допустил, чтобы кто-то действовал против вас. И не только он. Не знаю, известно ли вам, но в Париже Братство управляется... гм... Советом. То есть авторитет мистера Мирабо непреложен, но он не принимает решений в одиночку. И если он сказал, что трогать тамплиеров нельзя, значит, это решение так или иначе поддержали в Совете. Вам ничего не грозило.       — Уверен? — Хэйтем посмотрел на сына неожиданно серьезно. — Уметь давать такие оценки полезно. Но цена ошибки слишком высока.       — Уверен, — отозвался Коннор — и было видно, что это не бахвальство. — И потом, мистеру Беллеку при мне дали задание. Возможно, мистер Мирабо просто хотел его побыстрее отослать, не знаю. И задание он дал ему лично, за закрытой дверью. Но кое-что я все равно успел услышать из разговоров остальных. Мистер Беллек занимается тем, что ищет наследие Предтеч, и его отсылали не в первый раз. Я еще подумал, что он, наверное, слишком горячий, чтобы заниматься боевой деятельностью, поэтому его посылают с исследованиями.       — В этом весь Париж, — резюмировал Шэй. — А внешне все так пристойно выглядело: театры для нас, бордели для тебя. А где-то в глубине, оказывается, жизнь била ключом. Коннор, тебе повезло, что ты не влюбился в какую-нибудь француженку, потому что во Франции все решается не только интригами, но и через постель.       — Я не мог влюбиться во француженку, — Коннор даже улыбнулся. — Я люблю Анэдэхи.       — Значит, в тебя бы влюбились, — отмахнулся Шэй. — Какая-нибудь такая, которой если не дать, то потом мокрого места от тебя не оставит.       — Повезло, — Коннор наконец рассмеялся. — Хотя во французском Братстве есть симпатичные девушки. Обо мне сплетничали, я слышал.       — Кажется, Шэй не преувеличивал, когда возвращался на побывку, — хмыкнул Хэйтем. — А возвращаясь к Лафайету... Как он воспринял идеи Братства?       — Положительно, конечно, — в голосе Коннора проскользнуло удивление. — И мистер Мирабо сразу взял его в оборот. В смысле, в качестве полезного союзника. У французского Братства свои задачи, и они довольно далеки от Америки. Жильбер занялся налаживанием торговых отношений с Соединенными Штатами, чтобы у мистера Мирабо хотя бы об этом голова не болела. Тем более что это может помочь экономике Франции...       — Ты же понимаешь, что это бесполезно? — Хэйтем поморщился. — Все средства во Франции утекают в бездонный карман второго сословия.       — Понимаю, — с досадой отозвался Коннор. — А что делать? Лафайет переписывается с Франклином и с Джефферсоном. Вдруг чего-нибудь придумают? Нельзя же ничего не делать!       — Надо повлиять на Его Величество Людовика или заменить его на кого-то более умного, — подсказал мистер Кенуэй. — Англии, кстати, это бы тоже не помешало. Великий магистр Коуэлл на днях прислал мне письмо, в котором в растерянности сообщил, что читал письмо Его Величества к Фридриху Вильгельму, королю прусскому.       — И что там? — заинтересовался Коннор. — Неужели он хочет объединиться с Пруссией против Франции?       — Куда хуже, — хмыкнул Хэйтем. — Эшли пишет, что письмо представляет собой сорокастраничный труд, в котором иные предложения состоят из четырехсот слов и более. А содержание письма... туманно, даже ближайшие советники не смогли понять, о чем оно. Впрочем, после того, как Его Величество надевал себе на голову наволочку от подушки, советников уже трудно чем-то смутить.       — А та... мисс доктор? — уточнил Коннор. — Она не может помочь?       — Похоже, Георгу уже никто не может помочь, — отрезал Хэйтем. — Хотя попытки предпринимаются. Тайно, по понятным причинам. Мисс Вулидж лично проверяет каждого из отобранных, но пока... Пока безуспешно.       Коннор опустил плечи, но все-таки пошутил:       — Вашингтон хотя бы не надевает наволочку на голову. Хотя в плане графомании он недалеко ушел от Георга. Пишет и пишет. Кстати, мне докладывали, что Брант, который недавно вернулся из Англии, проводил время в Лондоне в развлечениях. Возможно, развлекался как раз королем Георгом. Надо думать, теперь Бранту король перестал нравиться.       — Он там еще и с мистером Арнольдом, который сдал вам с Шэем Вест-Поинт, встречался, — просветил его Хэйтем. — У мистера Арнольда свои трудности — его финансовые махинации уже дважды едва не привели его на скамью подсудимых. Что же до Бранта, то лично мне на него наплевать. Он вернулся в Квебек, а это личные проблемы мистера Халдиманда.       — Вот так все и кончилось, — печально вздохнул Коннор.       — Каждый из них получил по заслугам, — попытался утешить его Шэй. — Но у нас еще есть надежда, что в Соединенных Штатах все получится лучше, чем могло бы. Любое дело нужно завершить, и у тебя есть все возможности. Поезжай в Маунт-Вернон и помни — что бы ты ни решил, у тебя есть, куда возвращаться, где тебя ждут. Меня это очень поддерживало, когда я мотался по Старому Свету.       — Да, это поддерживает, — Коннор посмотрел на него открыто. — Я наконец-то понял тебя, Шэй. Понял, почему ты ушел из Братства. Я не считаю идеологию Ордена правильной, но вы с отцом, тамплиеры, смогли показать мне, что важна не только цель, но и методы. Вот чего я раньше не мог понять, так это двойной морали. Почему можно убить одного ради спасения многих, но нельзя действовать интригами, если это позволяет добиться своего без убийств? Почему можно пренебречь чем угодно, чтобы достичь цели? А теперь понял. Наверное, только так и можно это понять — оказаться один на один с собой, когда ты ведешь людей, которые уверены, что все, что ты делаешь, нужно и правильно. А сам ты при этом понятия не имеешь, что нужно и правильно, а просто пытаешься не дать этому миру скатиться в бездну. Уметь признать свои ошибки — первый шаг на пути к этому.       Хэйтем отвернулся, и Шэй понял, что тот пытается скрыть то, что написано у него на лице. А сам Шэй ничего скрывать не желал, поэтому посмотрел на сына с грустной улыбкой:       — Я говорил это раньше, но повторю и сейчас. Не знаю, как это вышло, но мы вырастили настоящего ассасина, Хэйтем. Такого, каким когда-то хотел стать я сам. Я не буду уверять тебя, что все получится, Коннор, но знаю точно: что-то получится. Вернешься из Маунт-Вернон — загляни к нам. Тебе как раз хватит времени, чтобы вернуться и отправиться на конвент в Аннаполис.       Коннор замялся и неуверенно посмотрел на отца:       — Не знаю, — протянул он. — Мне бы хотелось успеть побывать в Дэвенпорте. Когда я приехал туда прошлой зимой, я... Шэй, Фолкнер умер. Я не застал его в живых, но успел на похороны.       — Хочешь рассказать? — Хэйтем уже взял себя в руки и говорил с искренним сочувствием, мягким таким...       — Наверное, — сын опустил взгляд на опустевший бокал и жестом попросил еще. Шэй налил, стараясь не сбивать его с мысли. — Такое только вы, наверное, можете понять. И еще, может быть, Чарльз Ли. Последние месяцы я не брал Фолкнера с собой, потому что у него сердце начало прихватывать. Это было неправильно с любой стороны: я рисковал с таким старпомом, а он рисковал с такими нагрузками. Но когда я настоял на том, чтобы он остался на берегу, он... Он очень много пил, и это, несомненно, приблизило его кончину. Но он ушел так, как хотел уйти — после развеселой пирушки в рыбацкой деревне. Пил на спор, рассказывал незамужним девушкам о своей моряцкой молодости. Обещал их на лодке прокатить... Не успел. Наверное, он знал, что все так кончится. Я видел его мертвым — он как будто слегка улыбался. На похороны с острова Мартас-Винъярд приехала его знакомая, мисс Аманда. Может, вы ее помните — владелица таверны «Золотой виноград». Она Фолкнера и прибирала перед похоронами. И она же мне отдала его письмо, сказала — хранил у сердца.       — Что-то... важное? — осторожно уточнил Шэй.       Он не помнил, сколько именно Фолкнеру было лет, но тот был уже стариком и его смерть была естественной. Не сказать, чтобы мистер Кормак особо сожалел, но сочувствовал сыну.       — И важное, и нет, — уголки губ Коннора дрогнули. — Писал, что рад, что когда-то жизнь свела его с Братством. Писал, что я — настоящий ассасин. Даже странно, от Раксота я слышал прямо противоположное... А еще, что был рад мне служить на «Аквиле», и благодарен мне за «былые дни». Что ты, Шэй, вовсе не такой сукин кот, каким он тебя считал. Так и написал, «сукин кот». И что дети у меня получились хорошие... В общем, он много чего написал. Наверное, для него это было чем-то вроде мемуаров. И Аманде, кстати, Фолкнер тоже просил передать благодарность — за стол, за ласку и еще за... Впрочем, это, наверное, уже неприлично. Но я передал.       — Мир его праху, — сдержанно проговорил мистер Кенуэй. — А разве он много времени проводил с твоими детьми?       — Что ты, — Коннор даже рукой махнул. — Почти не выбирался из дома. Но научил Патрика строгать палочки, когда мы с Анэдэхи приходили на пирс. А Дженнифер подарил ожерелье из ракушек. Она теперь с ним почти не расстается, помнит «дядю Роберта». И, надо сказать...       — Ну, — поощрил Шэй, потому что сын замолчал.       Коннор засопел:       — Надо сказать, что Фолкнер... Это ужасно звучит, но он, как настоящий друг, даже своей смертью мне помог. За пару недель до того в Дэвенпорт приехала Пэйшенс. Помните ее?       — Помнить ее мы не можем, — заметил Хэйтем. — Но твои рассказы про Род-Айленд, конечно, помним. А почему она приехала в Дэвенпорт? Ведь ее, кажется, искала мисс де Гранпре?       — Авелина ее и нашла, — кивнул Коннор. — Но ей, прежде чем возвращаться в Луизиану, нужно было встретиться с лидерами аболиционистов здесь. Я пообещал ее свести с Франклином. А Пэйшенс с ней ехать не захотела. Сказала что-то насчет того, что ей наплевать, что по этому поводу думают остальные. И тогда Авелина отправила ее в Дэвенпорт, чтобы потом забрать по дороге.       — И что? — Шэй приподнял бровь, потому что смысла рассказа пока не улавливал.       Коннор поглядел в сторону:       — Пэйшенс сразу не поладила с Анэдэхи. Не знаю, в чем у них вышла размолвка, но Пэйшенс сказала Анэдэхи, что... Что я ее... Что мы...       — Мило, — брезгливо скривился мистер Кенуэй. — Сколько лет этой дурочке?       — Уже семнадцать, — буркнул Коннор. — Анэдэхи не поверила, но... ее начали грызть сомнения. Тем более что Пэйшенс вела себя в деревне не так, как обычно ведут себя гости. Она была любезна только с семьей Уоррена и Пруденс, и то только потому, что они чернокожие! Даже Годфри — а он очень гостеприимный человек — когда она уехала, сказал, что более грубой девчонки в жизни не видал. Авелина мне сказала, что это все потому, что Пэйшенс была в рабстве, и у нее это потом пройдет. Но я не уверен. Не одна она была в рабстве, я видел бывших рабов, и среди них тоже есть... очень разные люди.       — А зачем Пэйшенс наврала твоей жене, что якобы ты с ней спал? — Шэй не понял, но желал прояснить дело.       — Говорю же, она с Анэдэхи не поладила, — мрачно буркнул Коннор. — Ну и придумала первое, что в голову пришло — что богатый господин ее склонял там... ко всякому. Анэдэхи, когда я об этом попытался поговорить, сразу сказала, что разговор ей неприятен, и я не стал настаивать. Но, думаю, здесь дело было в том, что Анэдэхи вроде как «продалась» богатым белым и заимела свое поместье с почти рабами. И сама стала, как белая богачка. В общем, все в деревне вздохнули с облегчением, когда Пэйшенс уехала. А Авелину Анэдэхи провожала, как родную. Еще бы, такой «подарок» от нас увезла.       Коннор еще немного помолчал и добавил:       — После отъезда Авелины и Пэйшенс Анэдэхи переживала. Понимала, конечно, что нельзя слова Пэйшенс брать на веру, но все равно страдала. А когда из деревни пришла печальная весть про Фолкнера... Как она мне потом сказала, поняла, что даже если это — про меня и Пэйшенс — правда, то она все равно меня любит и хочет быть моей женой. И я ей честно сказал, что до нее у меня много чего было. Но когда появилась она, то больше никого и никогда. И тогда она меня спросила, долгий ли роман у меня был с Авелиной. А когда я ответил, что всего... раз, она сказала, что я дурак, а она сама бы, будь мужчиной, с ней куда дольше бы была. А про Добби не спрашивала, за что ей большое спасибо.       — А с Авелиной-то Анэдэхи поладила? — Шэй улыбнулся.       — Они отлично поладили, — уверенно отозвался Коннор. — Авелина даже пару платьев Анэдэхи примерила, тех, что я привез из Парижа. Все-таки до Луизианы французская мода куда позже доходит.       — И что же потом произошло с Пэйшенс? — Хэйтема платья не интересовали.       — После того, как она уехала с Авелиной, — объяснил Коннор, — ее в Луизиане приняли в Братство. Авелина ее тренирует и пытается быть с ней другом. Я только за — у Пэйшенс есть какой-то артефакт Предтеч, но пусть с этим Авелина сама разбирается. К черту таких союзников.       — А Джадж? — требовательно спросил мистер Кенуэй. — Не думай, что я могу не знать о том, что великий магистр Луизианы погиб.       — А Джаджа убила Авелина, — Коннор поглядел с вызовом. — И правильно сделала! Как только Джадж узнал, что по следу его бывших рабов идут ассасины, он сразу рванулся искать, чтобы успеть первым. И успел, но ему не хватило ума сначала увезти девушку обратно, а потом уже творить, что ему хочется. Неужели так на свою охрану рассчитывал?..       Хэйтем поглядел на него едва ли не с жалостью и объяснил:       — Думаю, он просто не собирался везти ее назад. А остальные рабы?       — Сбежали, — нахмурился Коннор. — Пэйшенс их защитила... собой.       — Остальные сбежали, — ровно кивнул Хэйтем. — Значит, эти деньги Джадж уже потерял. А мисс Гиббс... Возвращать ее в ряды рабов — глупо и опасно. Даже без артефакта она способна склонить их к вольнодумничеству. Полагаю, Джадж собирался выбить из нее артефакт и признание, а потом отправить на тот свет. Почему не вышло? Неужели мисс де Гранпре явилась настолько вовремя?       — Да нет, — Коннор махнул рукой. — Это Пэйшенс заморочила Джаджу голову и отдала не весь артефакт, а только его часть. И пока Джадж с этим разбирался, успела приехать Авелина.       — Закономерно, — мистер Кенуэй кивнул.       — Тебя это не... огорчает? — аккуратно уточнил Коннор.       — Меня огорчает другое, — Хэйтем заново наполнил свой бокал и с наслаждением отпил. — Меня огорчает, что после смерти Мадлен де Лиль Орден в Луизиане находится в упадке. Мистер Джадж не добавил ложе веса, он вообще больше занимался собственными делами и собственными изысканиями. Наследие Предтеч, несомненно, важно, но им можно заниматься только тогда, когда есть хотя бы минимальная стабильность. Чарльз отзывался о Джадже крайне нелестно, и я его мнению верю. Интересно, кто займет его место.       Коннор поднял на него взгляд и вдруг ответил:       — Полагаю, мистер де Сальседо. По крайней мере, Авелина писала про него. Он политик, один из ближайших к губернатору де Каса Кальво людей. И он тамплиер. Молодой тамплиер с хорошими связями и большим будущим... Если он не перейдет Авелине дорогу — то у него есть все шансы.       — Проверим, — хитро сощурился Хэйтем. — Спасибо за информацию, мастер-ассасин.       — Да пожалуйста, — Коннор улыбнулся ему в ответ. — Если будешь писать ему, не ссылайся на Авелину, пожалуйста.       — Разумеется, — Хэйтем с довольным видом воздел подбородок. — Это вопрос моей исключительной осведомленности, а не личных отношений с Братством, мистер Кенуэй.       Коннор кивнул и потянулся:       — Наверное, мне пора идти, второй час ночи, между прочим. Анэдэхи уже, наверное, набралась с Мартой и пошла спать. Давайте завтра про что-нибудь хорошее поговорим, а? Когда проснемся?       — Обязательно, — пообещал Шэй. — Спокойной ночи, Коннор.       — И вам, — сын зевнул, благопристойно прикрывая рот рукой, и поставил недопитый бокал на столик. — Доброй ночи, отец.       Он побрел к двери, и вскоре его шаги затихли на лестнице. Хэйтем дождался, пока настанет тишина, и проговорил, повернувшись к камину, который горел уже вяло, затухал:       — Что скажешь, Шэй?       — Что ты бездушный интриган, — честно отозвался мистер Кормак.       — А еще? — любовник перевел на него взгляд. Вокруг глаз Хэйтема собрались морщинки, но лицо было удивительно расслабленным и добродушным.       — А еще... — Шэй сделал вид, что задумался. — Еще то, что и сына ты умудрился вырастить интриганом, несмотря на его происхождение. Но интриганом душевным.       — Это временно, — мистер Кенуэй усмехнулся. — Но слышать приятно. А еще?       — А еще то, что мне очень не нравится эта поездка в Маунт-Вернон.       Шэй привык говорить возлюбленному то, что думается, а это волновало его сейчас больше всего остального.       Хэйтем разлил по бокалам остатки вина и опустился обратно на кресло. И кивнул:       — Меня тоже это беспокоит. Я даже сейчас предпочел бы Вашингтона просто убрать. Столько хлопот из-за одного человека... Он определенно не стоит того. И уж точно не стоит того, чтобы я из-за него волновался за сына.       — У тебя есть соображения, чего добивается Вашингтон? — прямо спросил Шэй.       И услышал такой же прямой ответ:       — Нет.       Шэй привык к тому, что любовник раскусывает неумелые и умелые интриги на раз, а потому забеспокоился еще больше:       — Ты — и не знаешь?       Хэйтем недовольно покачал головой:       — Не знаю. Потому что я могу просчитать мысли умных людей. Могу просчитать поступки глупых людей. Но просчитать мысли глупых людей мне не под силу, потому что я не могу себе представить, как так можно думать.       — Ты сказал, что мы все до сих пор вынуждены подстраиваться под Вашингтона, — осторожно заметил Шэй. — Я такого не замечал.       — А, ты про это... — Хэйтем вдруг лукаво сверкнул глазами. — Это не совсем правда. Точнее, совсем не правда. Мне глубоко наплевать на Вашингтона. Настолько, что меня вообще не волнуют его планы, если он, конечно, не планирует убить Коннора как источник постоянной опасности.       Шэй нахмурился:       — Но ведь Коннор для него действительно источник опасности. И наш сын не зря говорит о том, что положение... патовое.       — Глупости, — отмахнулся Хэйтем. — Коннору достаточно намекнуть Вашингтону, что при его гибели малейшее подозрение закончится тем, что за Вашингтоном придут другие люди. И пусть Вашингтон думает на кого хочет — на тебя, на меня или на неведомую могущественную силу. Нет, тут вопрос в другом. Лично мне наплевать, кто именно теперь станет, так скажем, руководить Америкой. Для Ордена это имеет очень опосредованное значение, потому что стратегия останется той же, разница минимальна. Наиболее вероятные кандидатуры — это сам Вашингтон, несмотря на ультиматум Коннора, а еще, возможно, Адамс и Джефферсон*. На всех них у Ордена имеется такое досье, что это вполне позволит их держать в ежовых рукавицах. Если не поможет продуманный шантаж — а грубый не поможет точно, — то поможет финансовый вопрос. У Конгресса нет денег, а банк Гамильтона вполне успешно наращивает активы. Без финансирования ни одна инициатива не имеет ни малейшего смысла. Теперь я могу сказать, что даже благодарен Коннору, который, по своей наивности, оставил «народную власть». Эта власть никогда не договорится между собой. Они будут конфликтовать, и значение имеет только то, что будет оплачено, а что нет. И наша первоочередная задача — не допустить появления соперников на финансовом поприще.       — Хэйтем... — у Шэя даже дыхания не хватило. — Ты же мог подсказать Коннору...       — Мог бы, — бросил любовник. — Но не стану. И тебе не советую. Это первая его попытка сделать что-то без нашей помощи. В конце концов... Мне уже шестьдесят. Ему пора научиться действовать самостоятельно.       Шэй неверяще на него поглядел:       — Пусть так, но тогда... Кого ты тогда оставишь против Коннора? Если ты сможешь выучить Коннора всему, что знаешь сам, то Орден... не выстоит против него.       Мистер Кенуэй утешающе ему улыбнулся:       — Это не так, Шэй. Я только спустя месяцы понял, насколько правильным был мой выбор великого магистра. Роберт, конечно, уступает Коннору, и будет уступать всегда. Он не политик. А выучиться боевым и прочим искусствам лучше Коннора трудно, ведь Коннора и ты, и я учили с детства. Но только так можно было оставить Орден против Братства готовым к борьбе. Я немало общаюсь с Эдвардом. И если я не ошибся в нем... А вероятность ошибки крайне мала, ведь я знаю его с юношества... Если я не ошибся, то он, кажется, понимает меня. Эдвард, а не Роберт, будет во главе. Но ни Роберту, ни Коннору об этом знать не нужно. Двойное дно, Шэй. Когда Коннор это поймет, будет поздно.       Шэй посмотрел на довольного любовника и вздохнул:       — Орден в бывших колониях — это ты, Хэйтем. Ты был великим магистром и остался им.       — Как и ты остался тамплиером, Шэй, — Хэйтем ласково ему улыбнулся. — И моим телохранителем.       — Я отлично хранил твое тело, — фыркнул Шэй. — Оно и сейчас доставляет мне... м-м-м...       — Чуть позже, — мистер Кенуэй вскинул бокал.— И я хотел сказать еще одно. Коннор ведь тоже не сказал мне всей правды. В его словах про Вашингтона я... узнаю руку Франклина. Их разговор с Франклином явно был куда более пространным, чем Коннор сказал нам. Я пока не знаю, в чем дело. И не знаю, зачем Коннор пытался это скрыть. Но наш сын явно что-то думает про это. Что-то, чем предпочитает не делиться, пока не придет к однозначным выводам.       — И тебя это не беспокоит? — уточнил Шэй. — Ведь это может помешать тебе.       — Не помешает, — уверенно отозвался Хэйтем. — Потому что я и теперь играю на уровень выше него. Коннор был честным только в одном — когда рассказывал мне о приглашении Вашингтона. Он предупредил, что будет честным, и потребовал того же от меня. И мы оба сдержали обещание. Так что ты можешь доверять только этой части нашего разговора.       Шэй молчал, и Хэйтем молчал тоже. Огонь хаотично лизал обугленные остатки дров в камине.       — Я горжусь им, — вдруг тихо произнес мистер Кенуэй, глядя в огонь. — Он, конечно, еще многого не умеет... Но мне приходится действовать против него почти в полную силу. Еще не в полную, хотя это вопрос пары-тройки лет. А потом... Если все будет... спокойно, то чтобы его победить, мне придется действовать на пределе возможностей. Это займет еще лет... пять-семь.       — А что будет через десять лет? — рискнул спросить Шэй.       — После того, как он по-настоящему научится? — Хэйтем перевел взгляд и посмотрел прямо в глаза. — Коннору еще потребуется время, чтобы я даже на пределе возможностей не смог ему противостоять. И к тому моменту, как он этого добьется... Мне будет не жаль умереть, Шэй. Потому что я все сделал правильно. Мы еще вернемся к этому разговору, обещаю.       Шэй тоже посмотрел в огонь. Когда Орден Америки останется без своего бессменного лидера, место Хэйтема займут двое. Мистер Кормак каждого из соратников по-своему любил и уважал. И только двое смогут противостоять одному — их сыну. Ассасину, которого они воспитали.       — Идем в постель? — Шэй встряхнулся и залпом допил то, что оставалось в бокале.       — А за этим приглашением я должен видеть что-то... большее? — Хэйтем тоже допил, у него оставалось на донышке.       — Конечно, — Шэй фыркнул. — Иначе я бы сказал «идем спать».       — Благодарю за приглашение, — насмешливо бросил Хэйтем. — Не могу отказать после тех мучений, что ты вытерпел в театре.       — Дело не в театре, — заверил его мистер Кормак и протянул руку. И добавил, когда в ладонь легли тонкие сухие пальцы. — Я просто тебя люблю, великий магистр. Кажется, настало время повторить это признание.