Не вернуть

А есть ли вообще что-нибудь «по ту сторону»? Есть ли что-нибудь после смерти? Точно ли заканчивается все со смертью? Правда ли она не припасла чего-нибудь тем, кому не посчастливилось попасть в когтистые лапы смерти, и чья миссия в жизни была завершена? Разумеется, никому обо всем этом ничего не было известно, и никто не может дать точного и достоверного ответа на все эти вопросы. Но всякий раз, когда люди поднимают глаза к небу и видят звезды, они начинают мечтать так же непроизвольно, как мечтают, глядя на черные точки, которыми на географической карте обозначены крупные города, деревни или поселения каких-то кланов. Почему, в тот же момент спрашивают себя, светлые точки на небосклоне должны быть менее доступны для нас, чем черные точки на карте Страны Огня? Подобно тому, как течение реки уносит опавшие листья с деревьев, смерть уносит людей к звездам. Впрочем, в этом рассуждении бесспорно лишь одно: пока мы живем, мы не можем отправиться на звезду, ровно как, не сорвавшись потоком ветра с ветки дерева, лист не отправится в свободный полет. Быть может, даже смерть — это тоже своего рода освобождение, а не проклятие или не напасть, что привыкли многие оплакивать или проклинать этим судьбу. Быть может, это является единственным верным и даже лучшим выходом из всех проблем и невзгод. Быть может, именно в этом нуждаются те, кто просто устал. Серые тучи расползлись по небу, заполняя собой все небесное пространство над головой. С неба спешно падают крупные капли дождя, со временем превращаясь в ливень, что безжалостно обрушивается на жителей центральной части Страны Огня. Водные струи стекают по крышам домов и ветвям деревьев вниз, образуя склизкие, грязные лужи. Весна — прекрасное время года, которое порой может огорчить, а кого-то, быть может, и обрадовать подобными природными буйствами. Но, пожалуй, такая климатическая смена настроения природы отлично вписывается в состояние тех, кто пришел проводить дорогого себе человека в последний путь. Война не щадит никого, природа своими погодными всплесками тоже. Терять близкого человека, с которым был связан кровью, судьбой, общей историей или воспоминаниями, который, быть может, был для тебя всем миром, — без всяких сомнений больно и тяжело. Иначе быть не должно. Но мало кто в такие моменты задумывается о том, что умершим уже все равно. Мало кто может для тебя осознать и принять как данность, что, возможно, умершему на «той стороне» будет куда лучше, чем при жизни. Существует поверье, что, умирая, человек обретает ту самую свободу, за которой он бы никогда не угнался в жизни, и освобождается от оков тяжелой судьбы. Может быть, оно и было так на самом деле. Не придется больше жить в мире войн и вечной человеческой вражды, в котором раз за разом каждый теряет своих товарищей, собратьев и других близких людей. В мире, где люди не понимают и даже не пытаются понять других людей, которые от них отличаются лишь иной точкой зрения и иной идеологией. В мире, где один человек изо всех сил стремится отнять у другого человека нечто дорогое, лишь бы потешить собственное эго или заставить другого ощутить боль утраты. В мире, где ты никогда не обретешь то, о чем мечтаешь — а если и обретешь, то этого непременно лишишься. Умершие отправляются в лучший мир, где не будет больше боли и сожалений. В мир, где будет только покой и свобода. Гроб, высеченный из благородного белого дуба с каждой горсткой сырой земли все больше скрывался от жемчуга глаз соклановцев, что пришли попрощаться с молодым наследником и проводить его в последнее пристанище, где его давно заждались близкие. Капли дождя градом бьют по деревянной поверхности белого гроба, который спешно скрывается под слоями земли, словно скорее даруя умершему долгожданный покой. — Небо плачет вместе со мной. — приглушенно, почти невнятно и едва слыша собственный голос, произносит девушка, не отрывая прямого взгляда от ямы, которая навечно сохранит то, что останется от ее младшего брата на этой земле. Принцесса плачет, хотя была уверенна, что слез у нее не осталось вовсе — все, что могла она выплакала за последние дни над холодеющим телом любимого брата, что был в ее жизни, кажется, всем — даже несмотря на то, что у нее самой давно была своя семья. Жемчужный взгляд, на первый взгляд могло показаться, был пуст и только один человек, который знал любимую женщину наизусть, мог отчетливо видеть немую мольбу. Мольбу о том, лишь бы все это в итоге оказалось страшным сном или просто злой шуткой — да что угодно, лишь бы этой картины не было наяву. Лишь бы сейчас, перед ее глазами не хоронили ее младшего брата. Лишь бы в сию секунду он, молодой, яркий, веселый и такой родной взял старшую сестру за руку и, как прежде, сказал бы ей, что все в этой жизни будет хорошо, пока он рядом с ней. — Прекрати тешить себя. — произносит низкий и, создается яркое впечатление, безразличный голос над ухом, отчего проходится мороз по коже. В этих трех словах нет той издевки или того самого безразличия, которые могут расслышать те, кто готов судить по первому впечатлению. В этих словах нет ничего, кроме грубой прямолинейности и безоговорочного принятия неизбежного. — Он — мертв. Единственное, что ты можешь сделать — принять действительность такой, какая она есть. Последние сказанные мужчиной слова словно с шумом разбившегося стекла, что в момент разлетается по сторонам, врезаются в слух и, кажется, в самую душу принцессы, уничтожая последние отголоски всякой выдержки, за которые все это время они оба пытались зацепиться. Не обращая внимания на опавшие пряди черных волос на глаза от мелкой дрожи по всему телу, девушка медленно поворачивает голову к, казалось бы, близкому человеку, который по своей роли должен поддержать в трудную минуту подходящим словом или хотя крепким плечом рядом, а не жестокой констатацией гнусного факта. Несколько секунд Принцесса Амида просто смотрела в пустые глаза напротив, что смотрели на нее так же проницательно, даже более напористо, чем это делала она сама. Порой Амида задумывалась над тем, может ли эта глыба льда, стоящая перед ней, на самом деле испытывать хоть какие-нибудь искренние эмоции. Конечно же, она хорошо знала и порой была свидетелем и чаще причиной того, что — да, этот непреклонный не перед чем мужчина может испытывать настоящие человеческие эмоции, нежные чувства и пожирающую изнутри боль, пусть и не даст об этом знать. — Как ты… Как ты так можешь, — дрожащим голосом начала она, не выдержав томительной паузы. — Хаджиме?.. — девушка не замечает, как горькие слезы срываются с темных ресниц и обжигающе кататься по ее щекам. Сколько Амида помнит, все с самого детства смотрели на Хьюгу Хаджиме изумленно… С неожиданным и, стоит признаться честно, необъяснимым негодованием — это, скорее, было чувство на уровне инстинктов, на уровне подсознания, которое пробуждалось у большинства людей в его присутствии. Хьюга Хаджиме никого не видел. Для него мир был словно пуст, не имея ни одной живой души вокруг. Для него были пусты улицы, дворы и тренировочные полигоны их клана, и если Хаджиме сильно бы захотелось — он бы вполне мог пройтись по улице абсолютно голым. У мужчины по природе бьякугана не было зрачков, что в принципе тоже не было удивительным, но и без того казалось, что в этих глазах была одна пустота. Безразличие. С самого детства у Хаджиме не было никого — ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер. Ни одного близкого человека рядом. Хаджиме привык быть один, именно так он и выстраивал свой внутренний мир, не цепляясь ни за людей, ни за вещи, ни за обстоятельства. С самого детства Хьюга был достаточно трудолюбив, талантлив и напорист, особенно в моментах, когда точно знал и видел свои цели — и это видели все вокруг. Люди желали тянуться к нему, но в тот же момент стремились держаться от него подальше. Это в самом деле сложно поддавалось какому-либо объяснению. Хьюга Хаджиме был на первый взгляд прост, как дуновение ветра, но и одновременно таил внутри себя очень многое, что мало бы кто рискнул залезть к нему в душу, да и честно признать, — не смог бы. У Хьюги ничего не было, он не имел каких-либо ценностей в своей жизни, кроме как собственной философии и своих взглядов на мир и его систему. И только на одну Принцессу Амиду Хаджиме смотрел другими глазами — глазами человека, которому есть что терять. — Как я могу так, что? — почти недоуменно, но больше риторически интересуется мужчина, взяв жену под предплечье — он так делал часто — и приблизившись к ней. — Принимать действительность такой, какая она есть? — Преподносить это так, словно тебя это никоим образом не касается и… — девушка замолчала на долю секунды, опустив взгляд, но тут же продолжила. — И не делает больно. — стальная выдержка мужчины дала первую трещину под рвением Амиды докопаться до истины. — Мы вместе более пяти лет, Хаджиме, а ты до сих сторожишься моментов, когда стоит быть искренним. Ты боишься быть искренним даже рядом со мной? Не выдержав, принцесса подалась вперед, коснувшись хрустальными пальцами острых скул на невозмутимом лице любимого человека, когда людей вокруг становилось все меньше. Все присутствующие на похоронах начинали расходиться еще давно, но кто-то оставался на месте почти до самого конца, как, к примеру, Амида и Хаджиме рядом с ней. Даже отец и нынешний глава клана, Хьюга Сейджуро покинул соклановцев одним из первых, под руку уводя своего внука. И наконец принцесса могла остаться со своим мужем. В их жизни было достаточно мало моментов, за пределами личных покоев, когда они могли остаться только вдвоем и позволить друг другу да самим себе чего-то личного, откровенного. — Я молю тебя, Хаджиме… — с тихой мольбой продолжила девушка, проводя подушечкой большого пальца по благородным чертам лица мужа. — Не прячь от меня свою боль, свои раны, свою радость и все то, что ты хранишь внутри за десятью замками… Амида приподняла уголок губ в некотором подобии теплой улыбки, отчетливо читая полное понимание в глазах мужа, который не пропускал мимо ни единого слова и ни единой эмоции жены. — Я клялась тебе в абсолютной любви и поддержке. Я чувствую твою любовь, как бы ты ни пытался это скрыть, и искренне верю, что и ты чувствуешь мою любовь к тебе. — прямой взгляд Хаджиме потеплел, это было почти незаметно, но только не для Амиды. — Инуи был тебе близок и не стоит стыдиться того, что тебе тоже больно от того, что его больше нет. — Да, — наконец отвечает мужчина, не спуская с красивого женского лица проницательного взгляда. — Мне больно. — откровенно признается Хьюга. — Но что от моего откровения меняется, Амида? Мне не нужно говорить о том, что я чувствую, и показывать мне этого не нужно тоже, чтобы ты знала. — трепетные длинные пальцы сковывают женское запястье и отрывают аккуратную руку от лица. — Ты и без того хорошо все знаешь. — произносит Хаджиме и в момент касается обветренными губами нежной кожи запястья жены, оставляя краткий, но чувственный поцелуй, что вызывает табун мурашек по всему телу Амиды. И так было всегда. Хаджиме относился к Амиде, как к самому драгоценному и хрупкому, что вообще могло существовать в мире. Была бы его воля и он бы упрятал эту женщину от всего того, что может нанести ей хоть малейший вред и даже какое-либо неудобство, укрыл бы ее от всего мира, от всех лишних глаз. Будь принцесса Амида редкой драгоценностью — каковой по сути она и была для своего мужа — он бы навечно скрыл ее за стеклом, пусть и понимал, что это было далеко неправильно. Но в любом случае, Хаджиме сделает все, чтобы его жене ничто и никогда не навредило. Однажды полюбив Хаджиме — вернее, полностью осознав свою любовь к Хаджиме, Амида и тогда и сейчас не до конца понимала, как его холодное сердце с таким трепетом согревало ее собственное. За последние несколько лет принцесса многократно думала о том, насколько же ей в этой жизни повезло, что по какой-то причине ей досталось то, о чем все и вовсе перестали даже мечтать — предназначение навек быть связанной узами брака с человеком, для которого безоговорочно не было в жизни ничего дороже и которому сама принцесса была готова отдать все то, что имеет. Даже если когда-то Хаджиме и превратил свое сердце в лед, но он никогда не переставал мечтать о тепле. И со временем это самое тепло ему подарила она — женщина, что показала Хаджиме всю суть близких человеческих отношений. Научила любить и ценить то, что имеешь, пусть и до этого момента он в своей жизни не имел ровным счетом ничего. И Хьюга даже не заметил, как всего за несколько лет его жизни из ничего он вдруг обрел все — и этим всем для него стала Амида.

せいり

По аккуратным рельефам мышц жилистого тела обильно стекала вниз алая кровь, насквозь пропитывая собой светлые простыни и создавая большое темно-кровавое пятно под юношей, что на данный момент находился на грани жизни и смерти. Влажная от пота грудь напряженно взмывалась вверх-вниз, ледяные конечности нервно дрожали, дыхание к чертям сбилось, а темные глаза были на удивление спокойны, смиренно уставленные в потолок. Пока лекари во главе с Учихой Камо практически всеми силами отчаянно боролись за право на жизнь своего пациента, пока старшие брат и сестра находились в метре от своего младшего, надеясь на спасение — сам Изуна уже давно смирился со своей участью. Не он первый и не он последний. Может быть, даже и стоило ожидать такого итога своей недолгой, но весьма красочной жизни. Если так подумать, то Изуна никогда особо и не строил каких-то определенных планов на жизнь, не планировал в будущем становиться главой клана или, к примеру, заводить семью, жениться и быть показательным отцом. Да и что там говорить, если Учиха редко заглядывал даже в завтрашний день, живя только нынешним моментом и получая удовольствие только здесь и сейчас. Не нашел верных по возрасту товарищей, головокружительной любви на всю жизнь и какой-то своей определенной философии Изуна тоже не настиг почти за двадцать прожитых лет. Но и не то чтобы он прожил без всего этого плохо. Но для него ничего не было важнее того, чтобы близкие ему люди были живы, здоровы и счастливы, а его близкие люди — это его клан. Только слава и победа клана Учиха. Только Учиха! — Мадара-сама… Мизуми-сама… — утирая кровавыми руками пот с лица, Камо поднимается на ноги последний и обращается к главе клана. Уже по одному только тону лекаря и Мадара, и Мизуми понимают, что будет сказано дальше. — Ранение очень серьезное, значительно пострадали желудок и селезенка, так же задета левая почка. И к тому же Изуна-сама потерял очень много крови и… — не успевает договорить лекарь, как оказывается грубо перебит. Злость и тоска изнутри пожирают главу клана, но он на большое удивление себе каким-то образом контролирует это, не впадая в громкие всплески эмоции, как младшая сестра. Учиха давно научился подавлять в себе свои истинные эмоции, но это далеко не значило, что он ничего не чувствовал. Порой возникало ощущение будто вся накопленная за долгие годы боль убивала изнутри. — Сколько?!.. — не дает закончить мысль Мадара, подняв на Камо твердый, полный злобы и отчаяния взгляд, в один момент проклиная все на белом свете. Честно признаться, Мадара сейчас не понимал на кого или что он больше злился. На ублюдка Тобираму, что собственно и является явным виновником того, что Изуна находится на одном волоске от смерти? На Камо, который является лучшим лекарем, каких только Мадара знал — не считая, конечно, Хашираму — и который даже с золотыми руками и гениальным умом не смог ничего сделать, пусть даже еще и не с такими ситуациями справлялся? На того же Хашираму, который все то время, пока их младшие братья бились друг с другом, отвлекал его, может быть, как раз ради того, чтобы Тобирама сделал то, что сделал? На Мизуми, которая ничего не смогла сделать вовремя, потому что ей никто вовремя не пришел на помощь? Или даже Мадара винил самого себя, что не смог оказаться рядом с младшим братом минутой ранее? — Не больше часа. — сохраняя свой профессионализм и вынужденное хладнокровие, но с откровенной тоской в темных глазах отвечает Камо, стараясь изо всех сил игнорировать гнетущую боль внутри. На последних ниточках сознания, которые с каждой секундой улетучиваются в никуда, Изуна слышит все то, о чем говорят со стороны, но не узнает для себя ничего нового. Не то чтобы он так силен в знаниях по медицине и всяких медицинских терминах, но примерно понимал, какие органы были задеты при ударе острием меча и что благодаря этим ранам он встретится с братьями и праотцами намного раньше, чем планировал. И пока Камо и его подчиненные пытались что-то сделать, Изуна уже понимал, что все зря, что можно уже и не пытаться сделать что-то для его спасения. Не сказать, что Изуна когда-то был сильно умен или не по годам мудр, но и дураком или слабаком его было не назвать, даже если для многих в жизни он казался плаксой и размазней. Младший Учиха любил людей, тянулся к ним, старался всегда дружить с ними и дарить всем вокруг свой свет. Это хорошо получалось. И самое главное, что Изуна никогда ничего не просил и не требовал в ответ за свою доброту и простодушие. Учиха умел сводить людей, но что это давало, если за столько лет он так и не смог помирить брата и сестру? Этой причины было вполне достаточно для того, чтобы всем сердцем возненавидеть самого себя — для того, чтобы назвать себя ничтожеством. — Мы ведь… — не желая верить в слова лекаря и смиренность выраженную в поникшем взгляде старшего брата, со слезами на глазах начинает принцесса. — Мы ведь должны что-то сделать! — твердо восклицает она, ударив кулаком по деревянной стене. — Хоть что-то… — уже тише и с мольбой продолжает принцесса, как гнев снова сменяется на печаль с отголосками торга. — Хоть что-то! Нельзя сказать, что старший Учиха принимает происходящее с легкой душой и пустым сердцем. Нет. Ему чертовски больно и тяжело мириться с тем, что еще один близкий ему человек покидает этот мир. Давно бы пора к подобному привыкнуть, потому что Изуна далеко не первый человек в жизни Мадары, который его оставляет справляться с душевной болью в одиночку, даже если пока он еще не окончательно одинок. — Мизуми, хватит. — с холодом кратко произносит Мадара, в попытке пресечь нарастающую истерику сестры. Старший Учиха отчетливо помнит, как холодеющее тело матери судорожно подрагивало в мокрой после дождя траве на поле боя на последних секундах жизни. В памяти Мадары навсегда останется тот стеклянный взгляд материнских взгляд, что были устремлены прямо на него с застывшей надеждой. Старший Учиха помнит, как из раза в раз он хоронил своих младших братьев, собственноручно закидывая небольшие гробы сырой землей, и хорошо помнит, что каждый раз он винил именно себя в происходящем. Старший Учиха помнит, как запачканный чужой кровью Такео на своих руках принес тело Кенты, который, по словам того же Такео, умер быстро и без сожалений. И всякий раз, теряя близкого человека, Мадара готов был винить себя в первую очередь, а после обстоятельства, настоящего виновника и прочие моменты, которые не так сильно были важны, как акцент на собственной несостоятельности. Учиха считал, что если бы он был в тот момент рядом, то несчастья не произошло. И вот опять все это повторяется. — Что ты можешь сделать… Мими?.. — с глухой усмешкой вдруг отзывается младший Учиха. — Если уж Камо не смог… — «Камо, который с того света не одну сотню человек достал» — хотел договорить Изуна, но не хватило сил и дыхания, как тут же к горлу поспешил кровавый кашель. Все в моменты сорвались с места и поспешили к юноше. Камо схватил влажный стерильный бинт из таза с чистой водой, собирая сгустки темной крови с уголков пересохших и синеющих, но все таких же слегка припухлых и аккуратных губ. Мадара опустился на колени у татами младшего брата, аккуратно уложив лохматую голову Изуны себе на бедро, когда тот захотел приподняться. — Хочешь чего-нибудь, Изуна?.. — дрожащим голосом тихо поинтересовалась сестра, не зная, как и с чего начать, но лишь бы быть рядом с любимым младшим братом слышать его голос, пока есть такая возможность. Времени было все меньше и меньше. Младший брат слабо улыбнулся, как хватило сил переведя взгляд на сестру. Мизуми почувствовала, как болезненно сжалось ее сердце, заметив уже более отчетливые темные мешки под глазами брата. — Пить… — хрипит голосом юноша. Не успевает Мадара среагировать и тут же отдать приказ лекарям, как один из них уже несет деревянный ковш с водой. Старший брат тянется к деревянной ручке, но сестра спешно перехватывает инициативу и решается самостоятельно позаботиться о младшем брате в последний раз. Мадара мешать и перечить не стал — сам все хорошо понимал, позволив сестре сделать все самой. Девушка аккуратно придвинулась к татами для не своего удобства, заботливо приподняв голову младшего брата за лохматую макушку. И вдруг Мизуми вспомнила, как точно так же делал сам Изуна, в моменты, когда его старшая сестра попадала в неприятность, а после не вылезала из постели на больничном после миссии. Пока Мизуми с трепетом и режущей душу любовью поила Изуну водой, она с большим вниманием рассматривала по-прежнему красивое юношеское лицо, лишь бы во всех деталях запечатлеть и оставить в памяти каждую черту, каждую родинку, каждый мелкий шрам и разрез больших темных глаз. Обычно белоснежная кожа, словно у фарфоровой куклы, стала более бледной и прохладной по ощущениям. Кожа на припухлых губах трескалась, но это не мешало юноше, пока есть силы, все еще удерживать слабую-слабую улыбку. Радужка темных глаз покрывалась практически невидимой тонкой пленкой. И без того четкие скулы еще глубже прорисовывались. Принцесса впервые так близко и так четко видела, как умирает человек. Умирает медленно, мучительно. И по злой насмешке судьбы это был не кто-то, а именно тот человек, который ближе и роднее всех прочих, кого только Мизуми знала и встречала в жизни. Проворачивая в голове десятки альтернативных сценариев развития той ситуации на поле боя и вопросов «что если…», девушка не могла понять, почему это происходит именно с ней. Почему именно Изуна… Почему именно сейчас… Почему именно Тобирама… Мизуми даже казалось, что она впервые в жизни по-настоящему влюбилась, чувствуя в животе те самые называемые бабочки, о которых часто болтали и мечтали подружки. Казалось, что, возможно, несмотря на условия, в которых она родилась и была вынуждена жить и находиться, она смогла почувствовать себя почти счастливым человеком, который может открыть и доверить свое сердце другому человеку. Но принцесса даже и подумать никогда бы не смогла о том, что любимый человек сможет вдребезги разбить ей сердце еще до того, как оно будет находиться в его руках, самовольно уничтожив зачатки того хорошего, что между ними еще могло бы быть. Даже если полноценное начало в этих непонятных отношениях не было положено, Мизуми позволила себе немного замечтаться. И, казалось бы, никто в самом деле не несет ответственность за греющие и в тот же момент гнетущие душу ожидания. Никто не виноват в том, что чьи-то ожидания не оправдываются. Но ведь это не избавляет от боли. Любви как таковой не случилось и, кажется, к счастью, до нее не дошло, но от чего так тяжело и больно внутри? От неоправданных ожиданий? И, выходит, Изуна был прав — Сенджу Тобирама не прекрасный принц, а заклятый враг по праву своего рождения, которого нельзя ни любить, ни жалеть, ни подпускать к себе близко, и только при лучшей возможности не просто убить, а уничтожить. — Ничего больше не нужно… Все… Все хорошо… Пр-равда. — взяв старших брата и сестру за руки, произносит Изуна, давно смирившись с тем, что уже очень близко. Или всего лишь отчаянно убеждая самого себя, что смирился. Но если говорить на чистоту, то Изуна искренне хотел разрыдаться навзрыд, крепко прижав к себе Мадару и Мизуми и никогда их не отпускать. Изуна вдруг вспомнил тысячи слов, которых не успел при возможности сказать своим близким людям, и сотни важных вещей и моментов, о которых не успел рассказать. А сейчас просто не хватит для этого времени и сил. А что обычно говорят в такие моменты? Готовят ли для таких случаев какие-то особые, длинные и громкие речи о сожалениях, о пожеланиях, о заслугах, о неудачах и прочем и прочем, с чем Изуна больше никогда не столкнется. Учиха хочет сказать столько всего, хочет заплакать, хочет просто закрыть глаза и поскорее избавиться от боли, хочет смеяться, хочет смотреть на близких и слышать их голос. Сейчас в голову лезет много мыслей о том, что все-таки стоило подготовиться к своему уходу — что было что сказать, что сделать, ведь времени на этого было много. Почти двадцать лет ведь достаточный срок? Изуна не знает. Он и не знает, что будет дальше, честно, он даже об этом никогда не задумывался, но знает одно — ему чертовски страшно. Но еще больше не хочет, чтобы его жалели или жалели о свершенном или наоборот, о несовершенном. Проку во всем этом никакого не будет. Наверно, просто действительно стоит смириться — всем смириться. Выгнав всех посторонних из комнаты и закрыв за ними седзи, все трое в момент столкнулись с тяжкой тишиной и тяжестью атмосферы, повисшей в комнате. Никто из них не знал, что сказать или с чего начать разговор, но ведь понимали — отпускать друг друга при том ничего не сказать нельзя. — Я… — прервав клятое молчание, вновь начинает Изуна, привлекая внимание брата и сестры. — Я завещаю… отцовские клинки-близнецы Рай-куну… — сквозь тяжелое дыхание говорит юноша о тех самых клинках, которые достались ему после смерти отца и которые он так и не успел применить на практике, потому что не считал себя готовым к этому. Однако, Изуна знает, что Учиха Райден сможет найти им достойное применение и даже лучше кого-либо с этим справится. — Рай-кун очень талантлив и умен… У него большое… Будущее. Мадара хотел возразить, но в момент пресек свой эмоциональный порыв, пусть и от части был согласен со словами брата. — Такео-сану мне, наверно… завещать нечего… Но в него я тоже… всей душой верю. — Изуна переводит почти пустой взгляд на сестру, которая без лишних слов понимала, что одним только взглядом хотел сказать он. Мизуми ничего не отвечает, лишь молча кивает, давая понять, что она его услышала и, возможно, дает тем самым обещание, которое сомневается, что сдержит. Уголки губ Изуны еле заметно поднимаются. Не считая старших братьев, Учиха Такео был первым человеком, которого искренне уважал Изуна с малых лет и всегда стремился быть на него похожим. В Такео в первую очередь всех привлекала не физическая сила или умения, а его энергия, благородство, сила духа и характер — и Изуну в том числе. Младший Учиха никогда объяснить не мог, да и для себя полностью понять или обозначить, почему именно в Такео он видит своего кумира, но даже если всем сердцем желал ровняться на него — он бы никогда не смог быть похожим. И это абсолютно нормально. Изуна как сейчас помнит слова Такео: «Жизнь слишком коротка, чтобы вечно на кого-то ровняться. Будь собой и тебя будут любить таким.» — даже если Такео порой сам не верил и не прислушивался к своим словам, то всегда умело касался чужого сердца, внушая веру в себя. — Попрощайтесь с ним за меня… Изуна любил жизнь, радовался ей, был всегда готов жить последним днем, но так и не научился ее ценить. Вероятно, и не стоит удивляться такому итогу, раз он так сильно переоценил себя и недооценил своего противника в роковой момент, заплатив за это достаточно большую цену. Но отчего-то Изуна был уверен в том, что в его смерти будет куда больше смысла и пользы, чем в его бездумных днях жизни. — Не будьте вы оба идиотами… не станьте рабами своих эмоций. — до последнего храня и забирая с собой секреты брата и сестры, Изуна на последних издыханиях пытается донести до них простую истину. — И запомните навек имена тех… кто обрекает нас на несчастье. Единственным человеком, которому Изуна был готов доверить свою жизнь, свою силу, свои идеалы, свою судьбу и судьбу клана, был только старший брат. Изуна искренне верил в то, что только его старшему брату по силам одержать победу над кланом Сенджу и подарить клану Учиха лучшее будущее. И если привнести свою лепту в процветание своего клана младший брат хоть как-то может — он это сделает. Может быть, он даже был рожден для того, чтобы принести эту жертву. — Я верю в то, что ты не подведешь нас… — обхватив запястье Мадары, глухо отзывается Изуна, чувствуя, как дыхания становится катастрофически мало. — Старший брат… Сенджу не будут нашим спасением… Лишь погибелью… — с твердостью, что хватает сил, произносит умирающий юноша, практически вытягивая из старшего брата посмертную клятву на последнем дыхании. — Не смей предать наши идеалы. Изуна никогда не считал шаринган проклятьем, как многие пытались его в этом убедить. Шаринган был великой силой и божьим даром. Проклятьем было только не иметь такой силы и уметь справляться иными способами. Может быть, такие жизненные убеждения и стали главной ошибкой Изуны и именно это обрекло его на смерть. В свое время слова Такео об индивидуальности каждого возымели сильное влияние на Изуну и тогда же он решил пойти своей дорогой. Младший Учиха старался быть непохожим ни на кого и от части у него это отлично получалось, но теперь это не имеет никакого значения, если он, как и все, пал от проклятья ненависти, как и практически каждый из Учиха. — Младшая сестра… — осевшим голосом, не находя в себе силы воли поднять размытый взгляд, зовет принцессу Мадара. — Прикажи Камо подготовить все, что нужно для пересадки глаз. Исполним волю Изуны. Свои надежды Изуна вверил своему старшему брату. В его глазах отражается безграничное желание мира и благополучия для Учиха. Изуна пришел к решению, что он будет внимательно следить за будущим клана Учиха, через глаза, которые ныне принадлежат старшему брату. Единственный, казалось бы, близкий человек, которого Мадара в своей жизни не оплакивал, а даже со спокойной душой отпустил и наконец с полной грудью свободно вздохнул — был отец. Учиха даже в свои шестнадцать время от времени думал, что если в ближайшие пару лет Таджима не сдохнет сам — он ему поможет. Благо, руки пачкать не пришлось, как дремлющий внутри яд, что медленно убивал прежнего главу клана вновь дал о себе знать да с концами наконец забрал этого ублюдка на тот свет. Если бы Мадара давным-давно согласился со словами и такой элементарной истиной Хаширамы о том, что Учиха и Сенджу в самом деле — великая сила, которой суждено стать чем-то единым для достижения мира… Если бы Мадара не вел себя как самодовольный идиот, что с гордо поднятой головой вел свой клан к неизбежной трагедии, как маленький запуганный ребенок, который всю жизнь стремился что-то кому-то доказать… Если бы Мадара был по-настоящему хорошим лидером… Если бы Мадара был действительно хорошим старшим братом, на плечах которого лежала ответственность за младших братьев и сестру… Если бы только все сложилось по-другому… Изуна был бы сейчас в безопасности. Если бы. Если бы. Если бы. Бессмысленно. Все к одному. Изуна мертв. И никакой торг, никакие сожаления об упущенных возможностях не исправят этого факта. Ничего уже не вернуть, но есть хорошая возможность отдать младшему брату должное взамен на его мангекье шаринган и сделать его смерть не напрасной. Изуна будет спать крепким сном или из лучшего мира наблюдать за своими близкими людьми, пока те, в свою очередь, попытаются сделать все возможное, чтобы каждая из свершенных жертв имела свою цену и свой смысл. Учиха сломлен и была бы только его воля, он бы сбежал на край света туда, где его никто не знает, но одно только ощущение большого груза долга на плечах ему не позволит это сделать. Ему пока есть о ком заботиться. — Я сделаю все, что смогу. — шепча себе нос и обращаясь ко всем призракам прошлого, берет клятву глава. Мадара понимает — это не конец. Это только начало.