せいり
— Деревня шиноби, значит? — с задумчивой улыбкой и затейливым взглядом в пустоту произносит Сатору так, будто тщательно прощупывает каждое из двух слов «деревня» и «шиноби», не имея понятия, как такое вообще можно было совместить в одно словосочетание, словно в этих словах действительно есть смысл. — Занятно. Но Узумаки заинтригован. Еще вчера казалось невообразимым прийти к миру двух сильнейших кланов, которые проливали веками кровь друг друга, как сегодня Сенджу Хаширама с таким трепетом погружает Узумаки Сатору — своего дорогого гостя и, судя по всему, уже точно будущего союзника в историю двух лучших друзей и вечных соперников, которые по злым жизненным обстоятельствам стали врагами, и которые все-таки смогли прийти к миру. Сатору не мало слышал о падком до жажды крови Учиха Мадаре и его некоторых его «подвигов» и согрешений против Ками и всех живых. И кто бы мог подумать, что столь кровожадный и безжалостный шиноби мог быть таким — или являться до сих пор, — как о нем отзывается Хаширама? — Да. — подтверждает Хаширама. — Деревня, пристанище для всех шиноби. — продолжает он со слышным в голосе счастье, которое он сдерживает еле-еле, но полный трепета и света взгляд говорит сам за себя. Сатору умело видит и читает этот подтекст, уголки его губ поднимаются в легкой улыбке, как он ловит себя на мысли о том, что Учиха Мадара, видимо, в самом деле пробуждает внутри Хаширамы эту детскую наивность и радость. Сложно поверить, но, судя по всему, все было именно так, как и рассказал Сенджу — Учиха Мадара тоже когда-то был ребенком, полным амбиций и больших мечтаний о лучшем мире, который верил в мир, в людей и самого себя. Узумаки это кажется до боли знакомым, пробуждая в нем когда-то запертые за десятью печатями чувства. Быть может, и с самим Мадарой у него есть много общего. Только Узумаки вдруг подумалось — а от чего Хаширама походит на искрящуюся взрывную печать, что вот-вот и взорвется под активацией техники? Видно ведь, что Сенджу хочет с радостью и восторгом сказать еще так много-много всего и, ясное дело, все о Мадаре. И только усталые закатывания глаз и возмущенные вздохи со стороны Тобирамы развеивают сомнения Сатору, который тут же расплывается в веселой улыбке. — Не испытываете большой любви к клану Учиха, а, Тобирама-сан? — взяв со стола свой бокал с фирменным угощением, обращается Сатору к младшему Сенджу, не спуская радости с лица. Хаширама так же по-доброму улыбается, не выдавая своей истинной радости, дабы не раздражать брата еще больше. От чего-то старшему ой как нравится наблюдать за тем, как подстегивают его младшего и видеть на его лице некоторое смущение и негодование. И излюбленная Хаширамой реакция Тобирамы не заставляет себя ждать. Младший Сенджу недовольно хмурит светлые брови, едва заметно надувает губы и отводит взгляд от заданного Сатору вопроса. — Именно так. — все-таки отвечает Тобирама, как проходит чуть меньше минуты. — Они — сложные люди. — Сложнее вас, Тобирама-сан? — сделав глоток медового вина клана Сенджу, Сатору прикрывает глаза, чувствуя как напиток недурно так бьет в голову и моментально отпускает, оставляя после себя наиприятнейшие ощущения легкой эйфории и медовый привкус на языке. — Изысканное пойло! — с восторгом и шиком восклицает мужчина, торопясь сделать еще один сладкий глоток. — Много ходило легенд о фирменном и секретном рецепте медового вина Сенджу, не думал, что когда-нибудь ощущу это на себе. Мои вкусовые рецепты в редком экстазе! — Ээ... Спасибо!.. — с неловкой улыбкой отвечает Хаширама, явно не привыкший к комплиментам с подобным откровением и подтекстом, но было видно, что восторг Сатору был искренний, а это главное. — Очень старый и довольно простой рецепт, зависит от изготовителя. — опустошив свой бокал, с гордостью отзывается Сенджу. — И кто же изготовитель сего чуда? Прокручивая в руках свой бокал и грея содержимое, Тобирама, задумавшись, наблюдал за тем, как желтая жидкость с золотым блеском перекатывалась от одной стенки к другой, и вдруг его озаряет мысль о желтых доспехах женского Сусаноо с золотым свечением, что ощущается, как солнечный свет даже в сумерках ночи. Младший Сенджу гонит от себя эти мысли, пока в голове логической цепочкой не вырисовывается образ черноволосой юной девы, которая не покидает вечных грез в его голове. Благо, внимание Хаширамы и Сатору сменилось с Тобирамы на тему медового вина, давая последнему с облегчением выдохнуть и погрузиться в собственный мир. — Хина-сан! — улыбается и отвечает Хаширама. — Хина-сан последние пару лет занимается изготовлением вина и последняя партия тоже была от нее. — довольный Сенджу делает еще глоток, алкоголь неплохо развязывает людям языки. — Прекрасная и добрая женщина, у нее просто золотые руки. У нее отличная выпечка и в целом поразительно вкусно готовит, что пальчики оближешь! — мужчина абсолютно искренен в своей оценке, он всегда с большим уважением и любовью относился к этой доброй женщине. — Еще она сама по себе очень хороший человек и мать! — произнеся последнее слово, Хаширама словно трезвеет и улыбка с его лица исчезает. — Она мать... Мать Минори... Улыбка, вызванная трепетным рассказом Сенджу о Хине-сан, в миг не оставляет от себя и следа, как Хаширама произносит последние слова, вновь ненароком напоминая им обоим о том, что они настойчиво обходили стороной и деликатно не заводили гнетущую и весьма тяжелую тему. Бокал с медовым вином, который Сатору подносил к губам с целью испить еще прекрасного напитка — так же завис в воздухе. Узумаки откинулся на спинку своего кресла, замечая, как и Тобирама вернулся вниманием к ним с Хаширамой, так же не выдержав томительной паузы. — Биджу в комнате тяжело не заметить. Рано или поздно мы бы вернулись к этому. — с горькой усмешкой и иронией отмечает такую простую данность Узумаки, проведя кончиком пальца по краям стеклянного бокала. — Что ж, — возвращая улыбку на лицо, хмыкает мужчина. — Выходит, Хина-сан в самом деле прекрасная женщина и хороший человек, раз воспитала такую девушку, как Минори. Охотно верю вам, Хаширама-сан. За Хину-сан, — улыбка на его лице становится шире и мужчина поднимает бокал вверх. — ...и Минори. Вернув собеседнику улыбку, Хаширама ударяется бокалом с Сатору и выпивает до дна содержимое бокала во имя покоя их любимой женщины и в благодарность за то, что им посчастливилось знать ее — каждому в свое время. И на том Ками спасибо. За тьмой ночи всегда следует свет нового дня — так и в жизни. Конец чего-либо — всегда новое начало. — Сатору-сан, я могу задавать вам один вопрос? — спустя пару минут повисшей в комнате тишины, нарушает некоторую идиллию глава Сенджу, больше не в силах сдерживать себя на пути к истине. Узумаки переводит взгляд на оппонента, давая понять, что он весь во внимании. — Как вы узнали о… о нашей связи с Минори? — Хаширама нервно потирает ладони и поднимает темные глаза. — Хороший вопрос. — с дежурной улыбкой отвечает Сатору, словно ожидал пока их беседа дойдет до такой деликатной темы. — Я человек достаточно внимательный к мелочам и умело различаю эмоции и вижу подтекст, даже когда его порой и нет вовсе. — мужчина посмеивается. — Я хорошо помню ваше поведение и поведение Минори в самый первый вечер, когда мы с вами, Хаширама-сан, распивали яблочное сакэ. Ваши переглядки, язык жестов и смену эмоций в определенные моменты. И еще множество прочих факторов. Тобирама вдруг задумчиво ухмыляется, про себя думая о том, что все его преждевременные мысли и догадки насчет Узумаки Сатору только в очередной раз подтверждаются — Сатору лицемерен, дьявольски внимателен, знает толк в интригах и манипуляциях, способный видеть полную картину и менять ход игры под свой лад — и в тот же момент умело делающий вид, будто его ничего не беспокоит и ничего ему в жизни не нужно. Узумаки Сатору далеко не идиот, пусть и большую часть времени желает казаться таковым и, что более важно — у него это получается. Сатору видит, замечает и понимает намного больше, чем дает о себе знать. И это куда страшнее. Но Тобирама неожиданно для себя высоко оценивает эти качества в Узумаки. Что же этот человек — если его можно таковым назвать — еще таит внутри себя? — Вот как. — уголки губ приподнимаются в тоскливой улыбке и Хаширама думает о том, насколько же человек напротив него удивителен. — Я достаточно быстро собрал пазл и понял как обстоят дела. — Сатору поудобнее располагается в кресле, откидываясь на спинку и закидывая ногу на ногу. Этот разговор будет долгим. — Когда до меня дошло окончательное осознание ситуации — я посчитал себя, свой клан и свою младшую сестру глубоко оскорбленными, признаюсь откровенно. Как же так вышло, что давно обещанный моей младшей сестре мужчина вдруг на стороне заводит роман с другой женщиной? Это практически плевок в клан Узумаки и договор, который был много лет назад заключенный между нашими отцами! — театральном тоном иронизирует мужчина, наблюдая, как желваки на лице Хаширамы нервно движутся. — Но мое желание быть с Минори не было частью моего так называемого плана, в качестве мести за ваш обман и предательство. Я хотел быть с ней по-настоящему, словно почувствовал внутри что-то такое… что многие называют… любовью?.. — Сатору вдруг ощутил себя последним глупцом. — Сложно поверить, правда?.. Я тоже не думаю, что пара дней — достаточный срок для возникновения любви и даже ее ростков, возможно… Но мне… Нам казалось, что будет еще достаточно времени… Словно мне впервые в жизни выпал шанс… Неожиданно Сатору улыбается — почти радостной улыбкой. Это так безумно. Создается невероятным контраст между его ощущениями, его словами о Минори с тем, какой радостью он в миг загорается. Улыбка перерастает в мимолетный порыв веселья и Узумаки вдруг начинает громко смеяться, да так, что почти слезы льются из глаз. Братья Сенджу резко переглядываются, обмениваясь удивленными взглядами полными непонимания. Внутри Хаширамы в момент поднимается волна злости, только вот он сам не до конца понимает причину своего гнева, но готов остановиться на версии, что разозлило веселье параллельно речью о Минори. Мужчина поднимается с места, крепко сжимая руки в кулаки. — Боже! — Сатору не унимается и продолжает хохотать. — Боже, простите меня! Простите! — уже приближаясь к спокойствию, останавливается мужчина, прикладывая ладонь к широкой груди. — Простите… Простите. — словно заведенный, повторяет Узумаки уже тише, опустив голову и закрыв глаза, обдумывая произошедшее. — Просто… Мне показалось, что я чувствую… Чувствую боль. – упиревшись локтями в колени, мужчина укладывает голову в ладони, будто не в состоянии подняться. — Я… Черт… Я так давно… так давно ничего не чувствовал… Простите меня. Я чувствую, как мне больно. Чувствую, как разрывается мое сердце от тоски по Минори. От тоски и понимания того, что ее нет и никогда не будет… я никогда ей не покажу все чудеса света… Никогда ее не увижу. Растерев глаза, Сатору ощущает, как темная ткань его перчаток намокла и мужчина резко поднимается, откидываясь на спинку кресла, не веря своим собственным ощущениям. С темных ресниц срываются новые слезы и текут по щекам, Узумаки широко раскрывает глаза, не веря, что это действительно происходит. Он плачет. Он по-настоящему плачет. Это самые настоящие человеческие слезы. Братья Сенджу сами не веря тому, что видят, вглядываются в аметистовые глаза Узумаки, видя как белок покраснел и из глаз в самом деле текут слезы. Словно подорвавшись, как обезумевший Узумаки начал тереть глаза и щеки, в попытке избавиться от этих слез и от той боли, что гложет его изнутри. Мужчине становится так стыдно, что Сенджу стали свидетелями его слабости. — Слезы — не показатель слабости, Сатору-сан. — понимающе произносит Хаширама. — Слезы — показатель того, что человек остается человеком. — Я подавно и забыл каково это… — насмешливо усмехается Сатору, отведя взгляд в сторону, уже успокаиваясь и в очередной раз подавляя чувства. — Каково это быть человеком… Никогда бы не подумал, что вернусь к этим ощущениям. Узумаки и вправду не помнит, когда он полностью отключился. Когда в последний раз чувствовал себя действительно живым. Когда мог искренне чему-то радоваться, когда мог искренне от чего-то страдать, когда по-настоящему чувствовать что-то внутри себя, не прячась за маской показного криводушия. Если бы не его спонтанное решение рвануть за десять земель, за одно не заглянув на земли клана Сенджу с целью познакомиться с будущими союзниками и будущим зятьком, то Сатору даже не представляет, когда смог бы вернуться к тому, от чего когда-то сам смог отказаться. Если бы не Сенджу и все события связанные с ними, Сатору и не почувствовал весь этот букет эмоций — от восторга и восхищения нечеловеческой силы Сенджу Хаширамы до ощущения первой любви и первой боли от потери любви в жизни. — Надеюсь, вы простите меня за то, что обманул вас. — придя полноценно в себя, Сатору впервые за долгое время вновь решается быть откровенным. — Я подставил вас с техникой «Небесные сети», Хаширама-сан. Это и было первым шагом моей называемой «мести». Но сейчас я понимаю, как это выглядит и чем по сути является. Я был в корне не прав, — словно на исповеди выговаривается Узумаки, даже и забыв, когда был настолько откровенен в своей неправоте. — Но, в любом случае, вы с этим справились. — Сатору горделиво улыбается. — Меньшего от вас я ожидать не желал. И Тобирама, сложив одно к одному, сразу загорается и возвращается мыслями ко всем присутствующим. Ведь сразу же ему показалось подозрительным почему «Небесные сети» подвели Хашираму во время последнего боя с Мадарой в момент, когда Древесный Голлем направил нескольких Древесных Драконов в Сусаноо второго и мощные руки Сусаноо в миг притянули Голлема к себе, воспользовавшись секундами промаха, когда техника фуинджуцу напротив вытянула чакру из пользователя самой техники и сыграла против него. Младший Сенджу еще мог это каким-то образом списать на ошибку старшего брата, к примеру, из-за неопытности в области фуинджуцу или неожиданности момента и прочего, что могло помешать — но Тобирама и подумать не мог, что мог ошибиться с руководством техники сам Сатору и тем более намеренно их подставить. Теперь-то все стало на свои места. Но да, это в самом деле не сбило Хашираму с толку во время боя и не отразилось сильным уроном, с чем успешно он смог справиться и не потерять преимущество. Тобираме даже как-то становится не по себе – практически стыдно за то, что он в некоторой степени даже как-то недооценил старшего брата, в очередной раз списав неудачу на его глупость или невнимательность. — Все это, конечно, очень славно, — наконец подключается к беседе младший Сенджу. — Но как, вы прикажете, нам теперь доверять вам, Сатору-сан? — Вероятно, — возвращаясь в свое обыденное состояние и нацепляя на лицо привычную маску, плутовато улыбается Узумаки, делая вид, что всерьез думает над ответом. — Поверить на слово, Тобирама-сан. — невинно разводит руки по сторонам мужчина. — Или чтобы доказать вам свою верность — я буду обязан убить либо свою младшую сестру, либо самого себя? — Сатору рассмеялся. Тобирама веселья не разделил, но неплохой язвительный подкол и отсыл уловил, а вот Хаширама деликатно проигнорировал. — Свою младшую сестру я в жизни и пальцем не трону и, как истинный старший брат, выберу, конечно, второй вариант. — уже серьезнее продолжил он, но не теряя азарта. — Однако, боюсь разочаровать, это тоже невозможно. А это уже интереснее, считает младший Сенджу. — Будет достаточно красочного рассказа о том, с кем вы разделяете свое тело. — не теряя самообладания и, раз на то пошло, соглашается на условия игры Узумаки и Тобирама, настаивая на своем и ой как сильно желая докопаться до истины — чего бы то ни стоило. Сатору, сделав еще один сладостный глоток медового вина из своего бокала, медленно облизывает терпкие губы, обдумывая ситуацию и прожигая взглядом случайный объект. Задумавшись о том, стоит ли и дальше выворачивать душу и вскрывать все свои карты, раз на то пошло. Но несмотря на все это, Узумаки ловит себя на интересной мысли о том, что он весьма сильно недооценил Тобираму, который тоже представляет из себя гораздо больше, чем ему могло показаться изначально. Аметистовые глаза оценивающе высматривают Тобираму с ног до головы и Сатору затейливо усмехается, первый умело выдерживает пытливый взгляд и так же улыбается. Видимо, Сенджу Тобирама тоже достойный противник для него, пусть и не настолько, нежели его брат. Но все же, их дальнейшие отношения в своей перспективе вырисовываются весьма интересными. Экстрима будет как много больше — и Сатору лично об этом позаботится. Поднявшись на ноги, Сатору выпрямляется во весь рост и обоим Сенджу он кажется выше чем обычно, почти под два метра ростом. Длинные красные волосы, собранные в хвост, стремятся вниз, оканчиваясь ниже бедер. Искусные длинные пальцы одной руки цепляются за края темной водолазки, а пальцы второй руки за края мешковатых штанов, приспуская их ниже, дабы получше открыть зону торса и таза, оголяя светлую кожу, открывая любопытному зору братьев Сенджу аккуратные кости таза, рельефы крепких мышц и недлинную дорожку коротких ярко-красных волос, которая ведет ниже пояса и один из Сенджу смущенно поднимает глаза выше — виднеются некоторые шрамы, свидетельствующие о многочисленных битвах и, что более цепляет внимание — внушительный рисунок, который на первое впечатление кажется татуировкой или клеймом. — Печать восьми символов. — отвечает на негласный вопрос Сатору, глядя на Хашираму и Тобираму снизу вверх, пока они оба с большим интересом разглядывают черную печать, которая перекрывает стальные мышцы торса, но не прячет их за собой. Так что, Узумаки тоже может похвастаться отличным сложением тела. — Или иначе Запечатывающий Стиль Восьми Триграмм. В центре печати красовался круг, а вернее закручивающая внутрь спираль, словно небольшой водоворот, вокруг же нее лучами восходило несколько разных иероглифов в подобии искрящегося пламени — четыре луча сверху и четыре снизу. Техника представляет собой две печати четырех слонов, двойной замок и саму печать восьми символов. Все устроено так, чтобы чакра существа внутри сосуда просачивалась между слонами и смешивалась с чакрой пользователя. — Эта печать была создана нашим кланом пару сотен лет назад для того, чтобы иметь возможность запечатывать чужую чакру, хвостатого демона или же других духов внутри человека, тем самым делая из него сосуд. — словно читая лекцию объясняет Узумаки, наблюдая за тем, как Сенджу его на удивление внимательно слушают. — С каждым годом эта печать ослабевает и если ее не поддерживать и, так скажем, не обновлять, то сидящая внутри зараза сможет вырваться наружу. По сути, я являюсь неким Джинчуурики. Но Джинчуурики не в плане хвостатого зверя, конечно, имеется ввиду. — хмыкает мужчина, думая о том, что лучше бы в самом деле внутри него сидел какой-нибудь безумный лис, нежели чертов Владыка Ада. — Погодите, — отвлекается Тобирама и поднимает взгляд на Сатору, привлекая его внимание. — Вы сказали «Хвостатый Демон»? — Именно так. — Но их ведь… Ведь не существует. — неожиданно подключается Хаширама, поднявшись на ноги и так же не веря ушам. — Это детские страшилки про Девятихвостого Лиса или Двухвостую Кошку из синего пламени и так далее... — с утешительной для себя улыбкой утверждает глава клана. Сатору лишь усмехается, развеивая сомнения. — Вы действительно так считаете? — обращается Узумаки к мужчинам, даже как внутри себя не желая верить в то, что даже братья Сенджу считают Хвостатых Демонов детскими сказками и бредом. И их взгляды полные непонимания только подтверждают их же слова. — Что же… Тогда мне есть еще много что вам рассказать, куда больше, чем я думал. Хвостатые — не миф. Хвостатые не имеют материальной формы, они — сплошные сгустки разрушительной чакры, к слову, схожей с вашей, Хаширама-сан. — отмечает Сатору. — С ними достаточно нелегко тягаться, на то клан Узумаки и специализируется на фуинджуцу, изучая как и хвостатых, как и прочих созданий иного мира. — Иного мира? — удивленно переспрашивает Тобирама. — Иного мира. — подтверждает Сатору, встретившись с пораженными малиновыми глазами младшего Сенджу. Узумаки про себя думает, что ему даже странно видеть вечно сосредоточенного и уверенного в каждом слове и действии Тобираму таковым. — Вроде как раз-таки того, с кем я и делю свое тело, Тобирама-сан. Все они принадлежат Изнанке — миру, что идентичен нашему, только в нем живут, так сказать, духи, демоны и прочие существа, у которых есть своя строгая иерархия. — И на какой ступени этой иерархии находится ваш сосед? — пытаясь уложить в голове получаемую информацию, Хаширама так же пытается не терять самообладания. — Исходя из той информации, которой я сам обладаю. Эмма — так зовут его — до своего заточения внутри меня некогда являлся одним из трех главных Богов Смерти иного мира. — произнося каждое слово, Сатору параллельно собственному голосу слышал и чужое довольное хмыканье в своей голове. — Помимо Эммы есть и множество других богов и прочих существ. С некоторыми их них Узумаки заключали договоренности. Как-то так. Сатору считает, что для первого раза информации более чем достаточно. А рассказать и о хвостатых демонах, и о прочих духах, и о Богах есть еще много всего. К примеру то, что Узумаки действительно заключили с некоторыми из них договоры, поместив их частицы в маски Они, что хранятся в одном из тайных храмов на острове Узушио. Маски, с помощью которых умелые пользователи могут призывать богов и прочих низших существ над которыми боги имеют власти, — и пользоваться некоторое время их силой, но всегда есть своя цена, у каждого бога — своя, и чаще всего исход один — смерть. А с такими индивидами, как Эмма, заточенный внутри Узумаки Сатору, — все сложнее, кто выбирается из своего мира и является угрозой для мира людей, так еще и отказывается идти на переговоры. — Восемнадцать лет назад Эмма бросил вызов, на тот момент, сильнейшему из живых и проиграл. — дежурная улыбка загорается на лице Сатору и с он с некоторой осторожностью касается пальцами печати на животе и чувствует, как она еле-еле пощипывает. — Сильнейший из живых заключил Владыку Ада внутри своего пятилетнего сына, который просто попался под руку. — аметистовый взгляд опускается вниз. — Но хотя бы не в свою новорожденную дочь. И на этом ему спасибо. — Это… это невероятно, Сатору-сан… — изумленно произносит Хаширама, неожиданно для себя коснувшись пальцами печати на животе Сатору, вдруг приблизившись к нему. И Узумаки в миг вздрагивает, ощутив касание теплых пальцев на своей коже, подняв на Сенджу глаза и встретившись с его темными, на какую-то долю секунды ощутив странный ток, прошедший не только по его организму. Вернувшись к реальности и осознав полноту картины, Хаширама резко отнимает руку и спешит извиниться за весьма необъяснимый порыв. Но Сатору желал бы, чтобы Хаширама наоборот извинился за то, что не дал большей близости. Противоположности, стремящиеся друг к другу, образуют вселенную. — Я готов отдать младшую сестру за вас замуж, Хаширама-сан.せいり
Серая радужка расплывается за покровом слез и одна из них срывается с темных ресниц, стремительно катясь вниз по щеке. Такео прикрывает глаза и уводит взгляд в сторону, скрывая свои эмоции от других. Скупая одинокая слеза срывается с подбородка и мужчина тут же избавляется от ее еле видной мокрой дорожки, возвращая внимание к скорбящей принцессе. Со смерти Изуны минула целая неделя. Первые три дня Мизуми не выходила из своей комнаты и никого не пускала в свои покои. Отказывалась принимать пищу, отказывалась с кем-либо видеться или говорить. Даже на отпевание и похороны младшего брата девушка не нашла в себе сил и решимости пойти. Изуна простит и старшая сестра в это искренне верит. После похорон младшего брата, как раз под конец третьего дня, Мадара, не выдержав, с удара выбил порог комнаты сестры с целью вытянуть ее на волю. В тот момент Мизуми смиренно сидела у стены, прожигая ее каменным взглядом, даже никак не отреагировав на порыв старшего брата и не обратив своего внимания. Схватив сестру за тонкое запястье, Мадара заговорил с ней — ответа не поступило, гневу мужчины не было предела. Учиха отлично понимал положение дел — Мизуми всем сердцем любила Изуну, даже сильнее старшего брата, что он даже порой считал себя лишним, чужим. Каждый скорбел по-своему, кто-то сносил двери с петель, а кто-то просто недвижимо переживал свой ураган эмоций внутри. В итоге все закончилось тем, что Мизуми не сказала ни слова, Мадара был готов поднять руку, но в следствии ушел сам с разбитой губой, не найдя в себе решимости ответить младшей сестре. Хотя, быть может, и стоило бы… Может быть, это и привело бы принцессу в чувства. — Я должен был быть рядом. — в тот же вечер при разговоре в чувствах сказал Такео, пока Мадара обрабатывал рану. — Если бы я только был там… — Кто знает. — пожав плечами, ответил Мадара так, словно его это никоим образом не касалось. Так, словно в тот же день он хоронил не своего младшего брата, а очередного умершего подчиненного. Хотя на деле, в тот же вечер, когда Изуна навсегда сомкнул глаза, Мадара в одиночестве выплакал все, что накопилось, эмоции били через край настолько, что стихией огня была выжжена львиная доля цветочных полей, что находились недалеко от земель Учиха. — В любом случае, твоей вины в этом нет, Такео. — переводит ясный взгляд на товарища Мадара, даже и забыв, как тот выглядит за размытой пеленой. — Мы должны были уметь справляться без тебя. И первым человеком, с которым Мизуми вышла на контакт — был Мадара. Брат и сестра впервые за прошедшие в один миг десять лет смогли поговорить как семья, а не как заклятые враги. Вывернув души наизнанку Мадара и Мизуми разделили одну боль на двоих, пусть и достаточно поздно, но более важно то, что шаг навстречу друг другу они сделать смогли. В конце концов, именно этого хотел Изуна — мира между старшими братом и сестрой — это всегда хотел и Кента, объединяя вокруг себя людей. Во имя умерших братьев, умерших товарищей, общей крови, общей боли, во имя их общей связи — Мадара и Мизуми нашли в себе силы переступить через гордость и попросить друг у друга прощения. И они оба хорошо понимают, что Мизуми нужно будет время, чтобы полностью простить старшего брата, как и Мадаре простить младшую сестру. Но первые шаги на пути к этому были сделаны — все остальное было уже не столь важно. Они остались друг у друга как последнее пристанище, как последнее напоминание о семье, о доме. Что бы между ними ни было за прошедшие годы и что бы ни случилось дальше — они есть друг у друга. Но слова сказанные Мизуми во время душевной и откровенной беседы, навсегда засядут в памяти Мадары, словно выжженные клеймом, и точно явятся ему на смертном одре: «Как жаль, что для того чтобы ты вновь посчитал меня сестрой — нужно было умереть Изуне». Болезненный удар под дых старший Учиха готов списать на свой счет, все-таки он сам позволил в свое время сестре видеть все именно так. Но сказать в ответ что-то на подобии: «Ты всегда была моей сестрой. Ты всегда была самым дорогим, что когда-либо было в моей жизни» — найти в себе сил Учиха не смог, да и не уверен, что сестра могла бы поверить этим словам. Но, похоже, что все так и есть на самом деле — Мадаре искренне жаль, что он обернул любовь драгоценной младшей сестры в презрение. Мизуми всегда важнейшим и главном предметом любви для своего старшего брата. — Деревня шиноби. — с усмешкой наконец произносит Мизуми, вглядываясь в горизонт с лучами закатного солнца. — Можешь себе поверить? Вернувшись домой после миссии по исполнению обещания, данного младшему брату, Мадара первым делом созвал совет клана для решения важного вопроса, а вернее будет сказать — объявления важной новости. И отказавшись от медицинской помощи, которая все-таки была необходима главе после тяжелой битвы и явного проигрыша — Учиха объявил итог, к которому он пришел вместе с Сенджу Хаширамой. За столом повисла долгая тишина, все присутствующие не то чтобы не знали, что ответить — они были обескуражены. Мадара прекрасно осознавал, как обстоят дела и кем он выглядит в глазах младшей сестры, Такео и старейшин клана. Первым эту тишину прервал Учиха Фумайо, что относился к третьей из трех главных ветвей клана, высказав свое ожидаемо негативное, к тому же консервативное мнение. Но, на удивление, Такео высказал мнение положительное, подкрепив его весомыми аргументами, заткнув старика. В общем и целом, общее мнение разделилось на две части, словно было что обсуждать, когда вопрос уже был решен. Учиха Мадара уже заключил на словах договор с Сенджу Хаширамой. Миру между Учиха и Сенджу быть. Таково завершение многовековой кровавой войне и друзья, которым посчастливилось когда-то встретить друг друга и разделить общую мечту. И ведь действительно, как в это так легко можно поверить? — Если честно — с трудом. — смеется Такео. — Все это до сих пор кажется… бредом. Чем-то несбыточным. Но этот момент настал и мы свидетели того, как строится история. – сосредоточив взгляд на собственной ладони и как-то глупо улыбаясь. — С трудом как-то в голове укладывается. — Точно. — улыбается Мизуми. Казалось бы, ведь именно этого момента принцесса Учиха ждала всю свою жизнь — окончания кровопролитной войны, в которую тысячи шиноби с рождения были втянуты и попросту отдавали свои жизни, даже будучи детьми редко доживая и до десяти лет. Мизуми всегда ненавидела жизнь, которой ей приходилось жить и от которой не казалось возможным сбежать. О мире принцесса могла только мечтать, даже не представляя, что она сама может сделать, чтобы приблизиться к исполнению мечты и наконец положить конец боли. Даже не было уверенности, что Мизуми сможет дожить до этого, не было и мыслей, что новая ступень истории шиноби начнется на ее веку. Но вот оно. Учиха и Сенджу заключили мир — люди больше не будут убивать друг друга за гордость своего рода, не будет ненависти, не должно больше быть боли, но Мизуми отчего-то не чувствует себя осчастливленной. Почему же? — Мы с Изуной всегда были близки, — вдруг начинает принцесса, дрогнув голосом. — Мы с Изуной были так похожи, словно две части одного целого. — черные глаза наполняются горькими слезами, но девушка прилагает значительные усилия, чтобы ни одна из них не сорвалась с ресниц. — Но наши взгляды на мир и систему всегда кардинально различались. Мы оба хотели мира — только Изуна хотел мира исключительно для Учиха, а я хотела, чтобы мир был для всех. И, скорее всего, Изуна не принял бы мир, в котором Учиха и Сенджу объединены. Он бы не смог жить в таком мире. Ему в этом мире… не было места? — наконец Мизуми переводит взгляд на Такео. Мужчина хотел ответить, но у него в миг перехватывает дух, как он замечает переполненные слезами кукольные глаза Мизуми. В груди болезненно колит, словно ломаются и крошатся кости. Такео клянется, худший звук, который когда-либо он слышал — ломающийся голос человека, который вот-вот заплачет. Особенно если это голос Мизуми, ломающейся под тяжестью обстоятельств и боли, что душит ее изнутри. Такео отдал бы все что имеет, лишь бы сделать так, чтобы девушка стоящая перед ним больше никогда в жизни не столкнулась с болью, чтобы быть рядом с ней и иметь возможность спасти ее от этой тоски. Но осознание того, что он тут бессилен — убивает. — Почему ты так смотришь на меня, Такео? — не обращая внимания на текущие по щекам слезы, Мизуми не отрывает взгляда полного отчаяния от мужчины напротив нее, что смотрит на нее так, будто всего остального мира вокруг не существует. — Почему, Такео?.. Почему ты всегда молчишь, когда я говорю о тебе и том, что творится внутри тебя? Они стоят друг напротив друга, на расстоянии вытянутой руки, не решаясь быть ближе. — Такео, ответь мне… Учиха молчит. Он чувствует, как с болью сжимается сердце. Серые глаза смотрят в упор на девушку, по-новой изучая красивые и аккуратные черты лица, словно это их последняя встреча и Такео так торопится запомнить наизусть каждую эмоцию принцессы. Учиха не знает, что сказать — да и должен ли? Он не до конца понимает, что Мизуми хочет от него вообще. Знает, что Мизуми сама не до конца понимает, чего хочет — ей просто нужно перевести внимание, отвлечься, что угодно — лишь бы не думать об Изуне. Может, Такео и ошибается — он не знает. Он уже ни в чем не уверен. — Так и будешь молчать?! — срывается на крик принцесса, сокращая между ними расстояние и толкая мужчину в грудь. — Скажи хоть что-нибудь! — новый удар в грудь, который приходится практически пустым звуком для Такео и даже это он игнорирует, терпя последующий град ударов. — Черт! — выкрикивает принцесса, не прекращая плакать. В голове Такео в миг всплывают воспоминания, к которым он надеялся никогда в жизни не возвращаться. Серые глаза широко раскрываются. Ночь, битое стекло, зловонный запах трав, плач младшего брата, крики матери, удары, небольшие раны на ногах и руках. Почему это опять повторяется? Почему Такео опять это переживает, почему из него опять пытаются что-то вытянуть? Что он должен сделать? Что должен сказать? Мужчина чувствует, как его глаза мокнут от нежданных картин, всплывающих в голове. — Не молчи!.. — с горечью выговаривает Мизуми, вновь замахиваясь и теряясь, когда ее руку неожиданно перехватывает более сильная рука. Принцесса оказывается прижатой в сильной хватке к крепкой груди. Удерживая девушку за спину и голову, Такео ее сжимает в крепких объятиях, прикрыв глаза и опустив голову. Мизуми неожиданно успокаивается, ощущая внутри себя прилив тепла и… и покоя, наконец понимая чего ей на самом деле не хватало все это время. Настоящего сильного плеча рядом, молчаливой поддержки, крепких надежных объятий. Никаких лишних слов и девушка прикрывает глаза, прижимаясь к широкой груди и сцепляя руки на спине мужчины. Так спокойно. Так тихо. Так неуловимо нежно. Уткнувшись носом в девичью макушку, Такео глубже зарывается в смолистые влажные волосы принцессы, вдыхая ее аромат — свежесть дождя и запах леса. — Как я смотрю на тебя, Мизуми? — переспрашивает Такео, словно тянет время или пытается отвлечь, заговорить. Большая ладонь трепетно поглаживает темную макушку, даря принцессе драгоценное ощущение покоя и тепла близкого человека. Мизуми так жалеет о том, что потратила годы на мысли о не том человеке и больше всего ей жаль, что ничего изменить она не сможет — она продолжит думать все не о том же человеке, о котором нужно. Такео такой большой, такой теплый, такой нежный, Мизуми ощущает себя дома рядом с ним. С ним так хорошо, так комфортно, так просто и безопасно. — Так, словно не хочу терять?.. Мизуми отстраняется, размыкая объятия и делая шаг назад. Подняв задумчивый взгляд на Такео, девушка не может прочитать его эмоций, но ее откровенно пугает то, что может последовать дальше. — Такео… — одними губами произносит девушка, понимая, что если скажет еще что-то, то голос точно предательски дрогнет. — Что ты хочешь знать, Мизуми? — опустив руки и встретившись взглядом с полными растерянности темными глазами, Такео едва слышно хмыкает. — Что я не могу видеть твою боль? Что хочу огородить тебя от всего мира и присвоить исключительно себе? Что я места себе не нахожу, зная, что твое сердце, блять, принадлежит не мне?! — больше всего мужчина сейчас боится не сдержаться, но знает, что сможет справиться. — Мне чертовски сложно гнать от себя мысли о твоих губах, о твоих руках, о твоих глазах… о тебе. И о том, что ты с кем-то другим, но, черт возьми, не со мной?!.. — мужчина вдруг улыбнулся, но улыбка эта не говорила ни о чем, кроме горечи и накопленной обиды. — Я так часто думал о том, что такого хорошего я сделал, что вселенная расщедрилась и подарила мне тебя и что такого ужасного я сделал, что она не подарила мне твоей любви… — Не надо… — не выдержав груза накопленных эмоций и высказанных слов, Мизуми отворачивается, лишь бы не видеть этих серых, полных боли и невысказанной любви, глаз. Такео жил с этой болью и этими эмоциями не один год, он научился считаться с этим, как и с тем, что для предмета своей любви он никогда не станет чем-то большим. И никто ведь не виноват. Никогда у Такео не было желания или нужды навязывать Мизуми этих чувств или же их ей доказывать. Мужчина не терзался из-за невзаимной любви — больше он терзался из-за возможностей, что были отняты этой же невзаимной любовью. Возможность касаться, возможность произносить нужные слова, возможность быть рядом как можно больше. И именно это душило Такео все годы, как его чувства стали старше, осознаннее и ярче. Любить эту девушку было легко и практически безболезненно, когда она была юна, проста и сама не успела столкнуться с любовью, с влечением, со страстью. И вот тогда все усложнилось. В момент, когда Такео заметил смену эмоций принцессы, ее частое отсутствие, ее изменения — ее взросление. Мизуми была влюблена, была увлечена и одурманена и Такео отлично знал — не им. Было ли больно? Безумно. Но он научился не выдавать своих истинных чувств и прятать внутри себя. По сути, и права он никакого не имел переступать эту черту. Проходит с полминуты повисшей тишины. Мизуми слышит, как шуршит апрельская трава под ногами и ощущает движение за спиной, вдруг чувствуя прикосновение чужих рук на своих плечах, и вздрагивает. Такео приближается к девушке, обнимает ее за аккуратные плечи, которые желает трепетно исцеловать и вдыхать аромат нежной кожи. Вновь зарывшись носом в пряди темных волос на затылке девушки, Такео вдыхает этот аромат и теряет себя. Какой прекрасный и ускользающий из-под рук миг, за который так хочется зацепиться и жить в нем вечность. — Ты прекрасней весны, горячее лета, красочнее осени и холоднее ко мне зимы. — шепчет Такео, его собственный голос искажается от переизбытка когда-то подавленных эмоций и как же он счастлив, что Мизуми стоит к нему спиной и не видит того, что с ним творится, но точно чувствует. — Я говорю все это не для того, чтобы просить тебя остаться со мной, а чтобы дать знать — я всегда буду ждать. Если однажды Мизуми будет готова дышать полной грудью, жить полной жизнью в комфорте и безопасности, то, конечно же, Такео — лучший вариант, какой только может когда-либо представиться. Но слова о том, что он всегда будет ждать не кажутся теми, которым возможно поверить. Однажды Такео перегорит, остынет, забудет, отпустит и полюбит кого другого — того, кто, возможно, полюбит его всем сердцем в ответ, чего он бесспорно заслуживает. Мизуми не уверена, что сможет когда-либо дать Такео то, чего он достоин и то, что ему нужно, как и он ей. Они не те люди друг для друга, с которыми им, вероятно, суждено быть. Возможно, Мизуми слишком наивна, если считает, что ей суждено быть с тем, чье имя она желает никогда не вспоминать и вечность произносить. Человека лучше, чем Учиха Такео, быть может, Мизуми никогда в своей жизни больше не встретит, но и именно поэтому она не хочет делать его несчастным. Принцесса Учиха чувствует себя последней человеческой мразью, потому что считает, что все это — покой, умиротворенность, надежность и трепет созданы не для нее. Такая жизнь элементарно не для нее. Словно Мизуми в миг готова променять весь уют на вечную агонию, боль, неопределенность, эмоциональную раскачку, хаос, бурю страстей и весь спектр эмоций, на которые может ее обречь человек, о котором не думать она просто не может. Люди глупы. Люди готовы бросаться на дно за теми, кому они не нужны, за теми, кто никогда не перестанет их разочаровывать, за теми, кто всегда будет подвергать страданиям и боли. И почему, ответите вы?