Не вернуть

— Какое же ты ничтожество! Снова. И снова. И снова. Снова человек, который, казалось бы, должен быть самым родным в жизни и, как гласят негласные правила родительского кодекса, наставлять на верный жизненный путь, — пытается убедить собственного ребенка в том, насколько же он ничтожен, насколько же он в свои десять лет несостоятелен. Снова родная мать, по жалкой причине того, что сама в этой жизни при всем своем великом потенциале не состоялась как личность, только лишь из-за собственных проблем и убеждений, пытается разрушить внутренний мир своего дитя, чтобы хоть как-то компенсировать душевную пустоту, которая уже двадцать седьмой год гнетет ее все больше и сильнее. — Пустышка... — глухо выдыхает Камелия, цепляясь костлявыми пальцами за края стола, лишь бы удержаться на ногах, и на грани истерики беспрерывно мотая головой из стороны в сторону. — Ты даже элементарно заплакать не можешь, гребанный щенок! — одно небрежное движение руки и один из стеклянных сосудов с некой пахучей жидкостью падает на деревянный пол, тут же разлетаясь на мелкие осколки. — Хоть слово скажи, тряпка! — во весь голос кричит женщина, прожигая одичавшим взглядом темноволосого мальчика, что забился комочком в углу, поджав босые ноги к себе. Небольшой осколок отлетает от твердой поверхности и летит прямиком в сторону юнца, больно врезаясь в светлую кожу на лодыжке. Маленький Учиха болезненно и глухо шипит, изо всех сил отчаянно пытаясь не показать ни душевной, ни физической боли. Но от этого, по ясным причинам, легче не становится. Такео крепче обнимает собственные ноги, плотнее прижимая их к корпусу и нервно поджимает пальцы на ногах. Такео не плачет. Такео никогда не плачет. Особенно в моменты, когда Камелия намеренно пытается вывести собственного сына на эмоции, чтобы тот проявил хоть какое-то, так называемое, мужество и истинный дух шиноби по отношению к ней, выступающей в роли осознанного обидчика. Мальчик уже в свои годы понимает — чище воды провокация, но играть по чужим правилам, вероятнее всего, было бы безопаснее и лучше, хотя бы в качестве защитного механизма. Сказать откровенно, это был бы не самый плохой вариант, но Такео не желал врать и делать вид, что он согласен со всем тем, что пытается ему внушить родная мать. Он — не ничтожество. — Кажется, осколки попали в тебя, сынок… — Камелия рассматривает небольшие кровоточащие ранки на худеньких ногах и руках старшего сына, слегка лихорадочно посмеиваясь и натягивая на красивое лицо нервную улыбку. — И что, ты даже сейчас ничего не сделаешь и не скажешь маме, мальчик мой?.. А что, было что сказать? На самом деле можно было бы сказать очень многое, в ответ оскорбить или унизить мать, к примеру, или попытаться в тщетный раз доказать, что он — не ничтожество. Но Такео уже достаточно давно понял и пришел ко мнению, что как бы он не доказывал матери то, что он силен, умен, способен и не ничтожен, как она свято считает, — что он достоин ее любви и признания — все было бесполезно. Что бы родной сын ни сделал, чего бы ни добился, каких бы высот ни достиг — для Камелии он всегда будет ошибкой, пустым местом или объектом унижения, чтобы снять стресс или убедиться в том, что в ее собственном мире она не самая жалкая. Но Такео молчит. Не двигается, не дергается, не плачет, а просто молчит, скрывая влажные серые глаза за густой смолистой челкой. Из соседней комнаты вдруг доносится детский плач. Видимо, Райден проснулся из-за женских криков и шума от разбитого стекла. Младенческий сон в самом деле чуток. Такео не спешит винить мать во всех смертных грехах человечества, как, к примеру, делает она сама по отношению к нему, — не спешит оскорбить или возненавидеть всем сердцем, хотя, наверно, стоило бы. В какой-то степени Учиха считает, что понимает Камелию, понимает откуда идут корни ее ничтожной самооценки и такого отношения к нему и к себе самой. Мальчик не считает свою мать плохим человеком, даже несмотря на то, что за последние годы почти невозможно вспомнить моменты, когда женщина могла проявить хоть каплю нежности и материнской любви. Такео знает — Камелия обиженный на весь мир ребенок. Камелия — взрослый ребенок с непреодолимой страстью к саморазрушению и разрушению всего вокруг, к чему только прикасается, только из-за того, что сама была лишена родительской любви и всеобщего признания. Учиха рушит все на своем пути не потому что не умеет контролировать себя и свои нервные срывы, а потому что хочет все разрушать в отместку за то, что разрушена она сама. Если не счастлива она, то почему кто-то другой должен быть счастлив? Даже несмотря на то, что никто, кроме ее собственных родителей не виноват в том, кем она по итогу своей жизни стала. Она имела силы и возможность взять себя в руки в нужное время, но не хватило воли, желания, поддержки. Она упустила и потеряла себя, и теперь полностью убеждена в том, что за это должен платить тот, кто должен был по факту своего рождения и существования сделать ее счастливой, но отчего-то не смог. — Ты хочешь, чтобы я тебя любила? — приблизившись к мальчику, почти шепотом интересуется женщина, вынуждая его против воли поднять голову и взглянуть в такие же, как и у него самого, темно-серые глаза матери. — Хочешь моей любви, Такео?.. Камелия вымученно улыбается, а ее глаза блестят недобрым блеском, горькие слезы предательски стекают по щекам. Мальчик вынужденно поднимает голову и встречается со слезливым взглядом выше, когда материнские руки, казалось бы, нежно обнимают его за щеки и подбородок. Сколько боли в ее глазах, сколько страдания в его глазах… Это казалось невыносимым. Такео до острой боли прикусывает губы, пытаясь хоть как-то сдержать порыв своих эмоций, которые до сей секунды он умело держал за высокой стеной смирения, и которые решили вырваться из него в один момент. — Так почему я должна тебя любить, выродок… — женщина улыбается и плачет тоже, наблюдая за тем, как детские серые глазки так же заполняются слезами, глядя на нее. — Если меня не любил никто?.. Младенец в соседней комнате неожиданно утих, что вызвало некий покой на душе десятилетнего Такео. Пусть лучше мать сорвет весь свой гнев, обиду и всю душевную боль, и страдания на него, чем тронет Райдена. Старший брат готов полностью принять на себя удар, даже если отлично знает, что Камелия и косого взгляда в сторону младшего сына не бросит. Женщина без ума от малыша, в конце концов — Райден хотя бы желанный ребенок для нее, и далее по списку сто и один пункт почему младший сын в свои четыре месяца намного лучше бесполезного и жалкого старшего в его десять. С другой стороны, карапуз заставляет Камелию чувствовать себя счастливой и довольной жизнью, вызывая у нее улыбку и добрый смех. Наблюдая за тем, как мама дарит малышу Райдену всю свою накопленную любовь, которую по каким-то причинам решила не «растрачивать» на старшего сына за прошедшие десять лет, Такео даже довольствовался тем, что хотя бы младший брат познает материнское тепло и внимание. Отчего-то Камелия не считала, что первый ребенок заслуживал ее расположения и любви, и на однажды заданный вопрос мужа она не нашла бы ответа, даже если бы хоть чуть-чуть попыталась прислушаться. «Разве любовь можно заслужить?» — спросил ее Року, когда их первому общему ребенку было всего два года. Любовь заслужить нельзя и не нужно пытаться. Нужно просто любить, без причин и поводов, без условий и пунктов. Но, видимо, Такео, даже еще не появившись на свет, уже оказался не достоин любви матери и был удостоен только ее ненависти и презрения. Ни один ребенок не заслуживает такого отношения к себе со стороны родителя, тем более ребенок, который в жизни никому бы не пожелал зла, даже матери, которая навсегда оставит мучительно болезненный след на душе, памяти и психике. — Как же я ненавижу тебя! — Учиха ревет навзрыд, замахиваясь ладонью на мальчика, который только по выверенной привычке прикрывает серые глаза, дергается и тут же принимает удар по лицу. Такео умеет убивать людей, умеет делать им больно физически. Не он этого хочет, этого требовали и требуют все еще жизненные обстоятельства, в которые он безоговорочно был втянут по праву рождения, как и все ему подобные. Казалось, что этой войне нет конца — ни его душевной и ментальной войне с матерью, ни многовековой войне двух сильнейших кланов. Нескончаемый поток бессмысленных потерь. И ради чего? Только ради того, чтобы вдруг не пострадала чужая гордость и себялюбие? Отвратительно. Мальчик мог бы ударить мать в ответ, повалить ее на деревянный пол, лишить ее преимущества. Мог бы убить, вскрыв ей глотку, мог бы сорваться и наконец ей показать все на что он способен, чтобы эта поганая стерва уяснила раз и навсегда, кто из них двоих настоящее и еще бо́льшее ничтожество. Но Учиха ничего не предпринимает, спокойно и мирно принимая на себя весь последующий град далеко не слабых ударов. Юный Учиха намеренно уступает матери, не потому что он слаб, а потому что слаба она. По своей детской глупости, Такео когда-то подумал о том, что если он научится умело убивать и разрушать людей, то, наверно, наконец будет достоин того, чтобы считаться сыном своей матери. Посчитал, что вот, наконец, мама будет его любить и им гордиться. Потому в свои четыре года он впервые убил человека, кажется, это был юный подросток из клана Хагоромо. В свои шесть он впервые придумал и применил на практике свой уникальный стиль боя, который в будущем станет его главной фишкой и одним из ключевых оружий. Примерно в том же возрасте он пробудил свой шаринган, наконец смог создать огромный огненный шар, что был сравним по своим масштабам со скалой. Но ни разу за эти годы Такео так и не получил от Камелии ни одобрительного кивка, ни доброй улыбки, ни приятного слова. Только для того, чтобы подняться в глазах матери Такео рвался в бой, стремился убивать людей, хотя никогда и не любил этого делать. Он научился получать настоящее, дичайшее удовольствие, только наблюдая за тем, как острие его кинжалов или катан проходится по человеческой глотке, вспаривая ее к чертям. Обильно вытекающая из вскрытых гортаней густая красная кровь, что в частности случаев безжалостно брызгает во все стороны, пачкая и лицо убийцы тоже — редкостное и неописуемое во всех красках зрелище, которое заставляло Тихого Убийцу ощущать даже в детстве чувство собственного превосходства. Тем не менее, признания матери Такео так и не получил. Удар. И еще один. И еще. Камелия, ни капли не жалея родного ребенка, безостановочно бьет того по уже алым от ее ладоней щекам. А мальчик терпеливо молчит, спокойно принимая на себя весь неоправданный гнев и дичайшую тоску матери, только откидывая голову из стороны в сторону от силы ударов. — Какого черта?! — раздается среди ночной тишины, которую только разбавляли несдержанные шлепки Камелии по лицу мальчика и ее глухие всхлипывания, низкий мужской голос. — Камелия! — повторяет он, явно замечая нулевую реакцию со стороны жены, которая продолжала прожигать сына ярым взглядом и наносить ему удары. — Мать твою, Камелия! — упав на колени, мужчина в момент принимается оттаскивать очевидно невменяемую жену от ребенка. Такео в душе был безумно рад преждевременному возвращению отца с экстренного собрания верхушки клана, которое, по общим предположениям, должно было продлиться до самого утра. Мальчик уверен, если бы отец не вернулся так скоро, то Камелия точно перешла бы границы привычных издевательств. Сегодня у нее настроение намного хуже, чем обычно из-за в очередной раз неудавшегося эксперимента, поэтому Такео не сомневался, что мать могла нанести ему ранения куда хуже. О ранениях душевных Учиха уже и подавно не думает, или, в силу возраста, пока не думает. Хотя не нужно быть взрослыми человеком с осознанными взглядами, чтобы явно понимать — такое отношение, может быть, и прощают, но точно не забывают. От одного прощения душевные ранения не затягиваются и бесследно не пропадают, как бы того не хотелось. — Отпусти меня, Року! — не просит — приказывает, переходя на крик, Камелия. — Блять, сейчас же! Отпусти! Не защищай его! Року! — чуть ли не навзрыд воет женщина, начиная неустанно вырываться из стальной хватки сильных рук мужа. Камелия в своей лучшей форме была достаточно вынослива и крепка телом, пусть и не имела крупного телосложения. С годами своей затяжной и многолетней депрессии, из которой, уже казалось, не было выхода, Учиха достаточно сильно попортила свое здоровье, поэтому уже не была так сильна физически, как раньше. Вторые роды прошли у нее с трудом, послеродовая депрессия тоже не прошла мимо нее и так же имела свое влияние на фоне многолетней хандры и других расстройств. Телом Камелия была уже слаба, духом уже и вовсе давно мертва. Находясь в железной хватке мужских рук, она сопротивлялась отчаянно и крайне напористо, но это казалось детским лепетом для крупного и крепкого телом Року. Оттащить жену от сына было просто, как, в принципе, и сдерживать ее до момента, пока она не выдохнется. Но даже столько времени сейчас у главы семьи не было, особенно когда старший сын все еще недвижимо сидит у стены, и которому явно не было бы лишним сказать пару слов в поддержку, а после уложить спать, или когда младенец Рэйи вновь начал плакать за стеной. — Почему ты не на моей стороне, Року?! — размахивая руками и продолжая захлебываться в горьких слезах, голосит женщина. — Почему ты на стороне этого мелкого кретина?! Ты обещал быть всегда верен мне, лжец! Камелия умолкает наконец только в тот момент, когда тяжелая ладонь в миг бьет ее по лицу, ровно так же, как и пару минут назад сама Камелия била родного сына. Сказать честно, это приводит ее в чувство. Учиха перестает извиваться и ее истощенное тело просто откидывается на широкую грудь мужчины, который продолжает сохранять спокойствие. — Мне больно от того, что ты меня предал, Року… — подрагивающими губами шепчет она, укладывая лохматую голову на широкое плечо. Мужчина не сопротивляется, даже наоборот давно привык к подобным порывам и неоднозначному поведению жены. Широкая ладонь с заботой оглаживает смолистые разлохмаченные волосы на голове женщины, в попытке успокоить и, если повезет, убаюкать. — Но… может быть, это правильно. Ведь кто-то же из нас должен любить этого никчемыша… Даже если он этого не стоит. — стеклянный взгляд серых глаз Камелии упирается в одну точку. — А я буду любить тебя, даже несмотря на то, что ты снова выбираешь его, дорогой… — Тебе надо поспать, Камелия. — спокойно отвечает Року, словно ничего и не было до этого, поднимаясь на ноги и подхватывая легкое тело на руки. — Ты прав, — женщина чувствует, как кожу на щеках неприятно стягивает из-за сохнущих дорожек слез, но слабо улыбается, покоясь на надежной груди мужа. — Как и всегда, в принципе… Старший Учиха благодарно вздыхает, заметив, как Такео, незаметно для матери, поднялся на ноги и направился в комнату, из которой отчаянно доносились детские крики в скупе с плачем. Правда, что-то неприятно, даже до острой боли кольнуло в груди, как темные глаза отца заметили, как старший сын не один раз качнулся из стороны в сторону, пока поднимался на ватные ноги и как после еле волок их на пути в соседнюю комнату. Через полминуты пребывания брата рядом Райден утих. И Року был безмерно благодарен Такео за то, что несмотря на все неблагоприятные обстоятельства внутри клана и их собственной семьи, — старший сын даже в свои десять лет готов брать на себя ответственность и приходить на помощь отцу в нужную минуту. Райден счастливо улыбается, что вызывает очень слабую улыбку на лице Такео. Дрожащей рукой старший брат тянется к пухлым щекам младенца и с заботой гладит мягкую кожу. Младший братец довольно пинается маленькими ножками и немного посмеивается, одаривая слух Такео странными, непонятными, но милыми и такими чертовски нужными в эту секунду звуками, давая возможность хоть немного почувствовать себя счастливым и живым. — Ты будешь счастливее и ярче меня, Райден. — с теплой, но местами горькой улыбкой произносит Учиха, не в состоянии отвести масляный и заслезившийся взгляд от миловидного личика с заливными щеками. — Ты — мое солнце, и ты никогда не потеряешь свой свет. Райден улыбается еще шире, отвечая заботливому брату счастливым детским писком и пуская слюнявые пузыри. Вытирая слюнявую дорожку с подбородка младшего брата, Такео про себя искренне благодарит Камелию за то, что она подарила ему новый и главный смысл жизни, даже если погубила его собственную, и только молит о том, чтобы она не оставила Рэйи такие же глубокие душевные травмы. Даже если так случится, старший брат клянется — он приложит максимальные усилия для того, чтобы Райден вырос сильным, не сломленным человеком, с яркой душой и большим искренним сердцем. — Как мама себя чувствует? — не по-детски стойким и холодным голосом спрашивает Такео, уловив на слуху скрип от давления тяжелых шагов на деревянный пол за спиной, быстро стирая с лица слезы и сопли. Року замирает на месте и тут же откровенно удивляется, широко раскрывая черные глаза. Поразительно… Даже в такой момент, когда Такео стоит покалеченный и физически, и душевно, и ментально, со стекающими струйками крови на ногах и руках от осколков, и болезненно жгучей кожей на щеках он находит возможность и силы интересоваться самочувствием виновника его ужасного состояния. Отец испытывает странные ощущения — ни то чувство гордости берет его за душу от стойкости сына, ни то терзающая боль за то, что сын даже в такой момент не может хоть на секунду дать знать о своей боли. — Такео, — проговаривает мужчина, хрипя голосом, подойдя ближе и опустившись на корточки, чтобы быть более или менее на уровне лица сына. Будучи ростом два метра в высоту, Року даже на корточках был почти на голову выше сына. — Ты очень сильный. — опустив тяжелый и прискорбный взгляд к полу, искренне говорит он, накрыв мальчишеское плечо широкой ладонью. Сильный ли? Вдруг спрашивает самого себя Такео, только думая о том, как бы прямо сейчас не упасть на колени, а после и всем ватным телом на пол, и не разрыдаться навзрыд, убиваясь собственной болью и, видимо, самой настоящей никчемностью, в чем его неуклонно почти всю жизнь убеждает мать. Сколько боли требуется в своей жизни пережить, чтобы считать себя по истине сильным человеком? Такео готов во весь голос кричать, бить себя по груди кулаками, без стыда захлебываться слезами, пускать вспышки огня... Да блять, что угодно! Лишь бы только хоть как-то попытаться заглушить эту мучительную боль от обиды. Но ему больше кажется, что он не имеет права показывать свою боль и даже быть слабым, хоть иногда. Не имеет права плакать, словно плаксивая девчонка! Боится, что его кто-то осудит, обсмеет и унизит. Пройдет достаточное количество времени в жизни, прежде чем Такео наконец поймет, что проявление искренних эмоций — не слабость. Слезы — не слабость. Чувствовать боль — не слабость. Быть настоящим — не слабость. Иметь право на все это — тоже не слабость. Он ведь тоже человек, как и все вокруг, кто его окружает и встречается на пути. Учиха обязательно поймет и осознает эту простую истину, но это, к сожалению, не значит, что он сможет позволить себе быть слабым. Именно так Тихий Убийца и научится менять маски. — Если ты не сломаешься под давлением этого мира, — подняв темные глаза на сына, продолжает Року. — Ты станешь великим человеком.

せいり

Лишь первые лучи рассвета озарят землю, как птичьи трели вострубят о приходе нового дня на континенте. Не зря существует мнение, что весну приносят птицы на своих крыльях, но это звучит уж слишком поэтично. Пернатый ансамбль в эту пору звучит практически оглушающе после долгого затишья, за время их отсутствия можно было даже соскучиться по этому. Встречая новый день, звонкие и вдохновленные трели, как славная музыка апрельской поры. С утра было еще достаточно прохладно, но с каждым часом солнце, поднимаясь все выше над горизонтом, светило ярче и грело сильнее, и под его лучами земля, словно оживала. Прохладный апрельский ветер колышет мелкие лепестки во всю цветущей сакуры, едва появившиеся на деревьях, что сияют в росе, как горстка розовых редких сапфиров. Для них вся весна, будто одно сплошное утро жизни, которое они покорно ждали весь морозный период. И вот, теперь как бравые шиноби на утреннем построении, они гордо возвышаются, протягивая ветви к прозрачной небесной синеве и ласковому солнцу. Вслед за пролесками и подснежниками на зеленных лужайках расцветают желтые одуванчики и вот дозревает последняя запоздавшая камелия, привнося толику весенней радости в проснувшийся мир. Вот, оно полное жизни и света весеннее утро — символ победы тепла над зимней стужей, радужного веселья над хмурой тоской. — Ты поразительно результативно идешь на поправку, Такео, — отрывает мужчину от бездумного созерцания утреннего горизонта бодрый мужской голос, вынуждая обратить на себя внимание. Такео отрывает локти от деревянных перил, выпрямляясь в спине и переводя ленивый, но заинтересованный взгляд на подошедшего друга, а по совместительству умелого лекаря и главного медика клана Учиха. — У тебя отличная иммунная система! Такео слабо улыбается. Все же достаточно приятно знать, что процесс реабилитации подходит к концу и можно наконец перестать чувствовать себя выбывшим из игры. А что касаемо крепкой иммунной системы, так это не удивительно. Еще одна достаточно важная и порой такая недооцененная вещь, за которую можно поблагодарить отца. Учиха Року был сильным человеком, и духом, и телом, поэтому не мудрено, что и оба его сына имеют отличное здоровье, выносливость и крепкое телосложение. Хотя, Райден же еще мал и для своих двенадцати лет он худощав, и если не знать, то можно ему на вид дать максимум лет восемь-девять, тут его генофонд слегка пошел в гены матери. Но какие его годы. Но, тем не менее, тот же Такео в свои десять уже был крепок и достаточно силен физически. — Рад это слышать. — отвечает Учиха, смиряя своего лечащего врача благодарным взглядом. — Спасибо, Камо. — Такео улыбается еще шире, заметив, как черные глаза друга раскрылись в удивлении. — Что тебя так удивляет? — мужчина слабо посмеивается. Камо замирает, но вдруг негромко посмеивается, прикрывая темные глаза и подходя ближе к товарищу. Учиха Камо не был особо высокого роста — будучи почти на целую голову ниже Такео, — имел худощавое, но жилистое телосложение, а также длинные смолистые волосы, но чаще верхнюю часть волос собирал в небрежный пучок. Помнится, Кента при жизни часто любил засматриваться на руки лекаря и нескромно отмечать их редкостную эстетику. Подобные воспоминания разливаются теплом по душе. — Я просто вывел яд из твоего организма и прописал рецепт с дополнительными рекомендациями. — накрыв аккуратной ладонью широкое плечо товарища, с улыбкой отвечает Камо. — А ты благодаришь меня… — Учиха задумчиво надул нижнюю губу, приложив длинные пальцы свободной руки к подбородку. — Уже третий раз, да? Такео весело усмехнулся и согласно кивнул, признавая свое некоторое поражение в этом, но, тем не менее, он в самом деле был искренне благодарен лучшему лекарю и клану за спасенную жизнь. Большую часть времени на лице Камо абсолютное спокойствие, ленивый, но сосредоточенный взгляд, особенно во время работы, нахмуренные темные брови, и редкое проявление каких-либо эмоций. В своей жизни медик мало с кем мог открыться по-настоящему, свободно обсудить душевные темы или, к примеру, изредка подурачиться. Но Такео для него всегда был близким человеком, за которым хотелось следовать и открываться с каждым разом по новой. Такео мог быть для каждого отличным другом, хотя бы потому что умел слушать и понимать других людей, их боль, переживания, сомнения, радость, горе. Что угодно. Как-то сам Такео сказал: «Порой одно только понимание — выше, ценнее и нужнее любви». И Камо только через некоторое время понял всю суть, такую простую, но слепую истину, и был вынужден согласиться со словами друга, которые он точно запомнил на всю жизнь. — Рано тебе еще умирать, знаешь ли. — уголок бледных губ медика приподнимается, когда он хлопает друга по плечу. — Ты — кумир моего сына, имей ввиду. Знаешь, как Кагами меня засыпал вопросами о том, как там Такео-сан себя чувствует?! — восторженно интересуется Камо, с одной стороны выражая возмущение с отцовской ревностью в голосе для пущего убеждения, а с другой веселье. — Он даже обо мне так не беспокоился, я уверен! Такео неожиданно заливается смехом после сказанного, и, заметив на лице товарища покрасневшие щеки от, казалось бы, возмущения о том, почему его собственный сын так печется о другом человеке, смеется еще более искренне. Жизненные ситуации и некоторые люди, когда-то встречавшиеся на пути Тихого Убийцы и так сильно повлиявшие на его взгляды, чувства и на него самого, — только с каждым разом все больше подталкивали его ко тьме, которой Такео пока что умело дает отпор. Учиха в своей жизни вынес достаточно стоящих уроков, которые научили скрывать настоящего себя, научили закрываться внутри самого себя, скрываясь от всего прочего мира, научили носить и менять маски в зависимости от ситуации и в независимости от настроения, эмоций и состояния. Поэтому стоило обеими руками хвататься за такой редкий и ускользающий момент искренней радости и заливного смеха. Камо, не выдерживая этой провокации, так же поддается этим флюидам между ними и так же, на пример друга, начинает весело хохотать. — Да брось. — Такео по инерции кладет руку на грудь, которая содрогалась от смеха. —Мальчишке пять лет, какие его годы! — мужчина всегда с душой относился к Кагами, он был славным мальцом, который был в некотором роде тоже важен ему. — А ты — первый герой его жизни. И не забывай об этом, Камо! — пустив последний смешок, успокаивается Такео, но улыбка с его лица никуда не пропадает. — Дети — цветы жизни, не так ли? Всматриваясь темными глазами в эту яркую и широкую улыбку на лице товарища, медик про себя отмечает: «Вот сейчас, именно сейчас, ты — настоящий, Такео». В такие моменты лучший разведчик клана и — не будет преувеличением или ошибкой сказать — лучший разведчик Страны Огня, — по-настоящему сияет. Камо клянется — он бы жизнь следовал за этим светом. — Так. — сияя улыбкой, соглашается лекарь. — Однако, говоришь ты хорошо, а сам-то с обзаведением семьи не спешишь со своими любовными похождениями. Камо прикрыл заслезившиеся от смеха и ярких солнечных лучей утреннего солнца глаза, и обошел друга, со спины оперившись локтями об деревянные перила и откинув голову назад. Мужчина поднял голову и закрытые глаза к светлому небу, словно впитывая в себя всю энергию яркого солнечного света. Такео вернулся в исходное положение, так же опустившись локтями на деревянную поверхность, только в отличие от медика, повернувшись к внешнему двору не спиной. — Сомневаюсь, что я готов обменять прекрасную холостяцкую, — Такео задумчиво поджал губы и уже так ярко не улыбался, лишь горько усмехнувшись. — И почти беззаботную жизнь на пеленки и детские крики. — хотя напрочь не отказывается от вероятности того, что когда-нибудь да будет к этому готов. — Да мне и сейчас есть о ком заботиться. Но, сказать откровенно, Такео в принципе не планирует обзаводиться семьей, детьми, как и связывать себя навек узами брака с кем-либо. Как-то уже пытались его женить на дочери какого-то столичного феодала и Такео душевно благодарит Ками, что эта сделка так и не состоялась. Учиха считал это отвратительным — лишать выбора кого-либо из потенциальных молодоженов или даже обоих сразу, пусть и прекрасно понимал зачем и почему люди, кланы и даже страны заключают политические браки между, чаще всего, видными своими представителями. Если когда Такео и решит жениться, то это будет только его выбор и выбор его избранницы. Столько себя помнит, мужчина в своей жизни любил только единожды и, пожалуй, любит все еще. Но шиноби ведь не идиот и отлично понимает в каком положении находится, особенно, учитывая последние события. Понимает — его многолетние чувства невзаимны и вынужден мириться с этим фактом. Больно ли? Конечно, а кому бы не было больно? Но это нормально и Такео это отлично знает, и принимает это. Да даже если бы было все по-другому, если на его чувства были бы готовы ответить тем же — он бы не торопился с женитьбой. Учиха ценит семейные ценности, которых пусть в его жизни крайне мало, если и были вообще… Уж лучше активные любовные похождения, когда никто никому ничем абсолютно не обязан, чем связать себя с человеком, которого ты неизбежно сделаешь несчастным и, конечно же, будешь несчастен сам, а после и будете до скончания дней жить во взаимной ненависти и обидах за упущенные возможности, строя перед всеми счастливую пару и делая собственных детей такими же несчастными, какими стали сами со взаимными стараниями. Хотя, Такео не исключает такой возможности, что даже и в политическом браке может повезти. Стерпится, а потом, может, со временем и слюбится. Спорная ставка. Да и потом, Тихий Убийца слишком любит и ценит собственную свободу, чтобы быть кому-то навек обещанным и обязанным. — Может, оно и правильно. — усмехнувшись и наконец открыв глаза, отвечает Камо. Учиха долю минуты о чем-то раздумывает, стоя перед выбором говорить о том, что его гнетет и интересует уже некоторое время, или все же нет. Да к черту. — Все же, меня, как и многих, очень беспокоит один момент… — Какой же? — шиноби переводит на товарища взгляд серых глаз. — В голове с трудом укладывается мысль о том, что ты в самом деле мог получить такую серьезную рану. — медик задумчиво надувает нижнюю губу и пожимает плечами, в попытке создать непринужденную обстановку. — Обычно, если тебя и удается задеть в бою, то это максимум царапина или ранение на пару сантиметров, а тут… Тут почти клинок вошел на половину, и еще хорошо, что не задел жизненно важных органов. — Камо сменил краску эмоций на серьезность и сосредоточенность на теме. Такео тяжело выдыхает, после чего почти нервно посмеивается и ведет головой из стороны в сторону. Как же эта тема его порядком уже напрягала, будто Камо первый человек, заводящий эту тему с ним. Казалось бы, что такого удивительного может быть в том, что шиноби на поле боя банально получил ранение? Обычный шиноби, быть может, и банально получил бы подобную рану, но только не Тихий Убийца — и это знал каждый. — Я порой бываю слаб перед искушением обзавестись острыми ощущениями. — соврал он. — Но, вряд ли бы я решился на это, зная заранее о том, что секундное чувство эйфории будет стоить мне недели постельного режима, двух недель реабилитации и в целом месяца отстранения от привычной жизни. Эмоции мешаются внутри, Такео не до конца понимает, что сию секунду готово взять над ним вверх — гнетущая тоска, неудержимый гнев и раздражение или обычное принятие, но прежде всего дежурная и, казалось бы, непринужденная улыбка делает свое дело. — Скажу откровенно, — мужчина едва раздраженно хмурит брови, заостряя взгляд на собственных ладонях, сжимающихся в кулаки. — Я отвык от таких простых и не наполненных тренировками и миссиями будней. — и снова улыбается. Учихе даже становится интересно, в какой момент своей жизни он стал настолько лицемерен? Тяжесть на душе тоже обозначает свое место быть, словно нависая каменной скалой. Хочет, не хочет, но Учиха обязан мириться с фактом того, что каждый из тех, кто сомневается в этом происшествии, сука, прав. Даже если Такео может и найдет наглость в себе списать защиту принцессы лишь на выверенные рефлексы, сказав и от части убедив себя в том, что вышло все «как бы само собой» — он соврет прежде всего самому себе. Даже сама Мизуми это поняла, прямо заводя с Такео разговор на эту тему в тот самый вечер. Шиноби помнит все размыто, но достаточно того, что хотя бы помнит. Эпизоды того вечера и той ночи поочередно всплывают в памяти мужчины, вынуждая его немного отвлечься от товарища. Вот тут они сначала входят в дом. Тут Мизуми уже неожиданно находится непростительно близко к мужчине, давая уже первый повод для задних и непристойных мыслей. Да, так и было. Такео помнит, как ту в самую секунду он засмотрелся на губы принцессы, на ее аккуратную родинку над верхней губой — помнит, как желал их коснуться в тот же момент, но сдержался. Потом… Потом мужчина почувствовал слабость, но отчего именно, он сейчас не вспомнит. А что дальше было? Кажется… Кажется, дальше Мизуми уже обрабатывала его рану. Обрабатывала, касалась, гладила, дышала на ухо, соприкасалась телом… О, Ками… Мужчина чувствует, как потеют ладони, дыхание учащается и что-то приятно-неприятно тянет ниже пресса. Надо же было довести себя до такого состояния прямо здесь, прямо сейчас, прямо рядом и во время разговора с Камо. Так, черт со всем этим. Что было дальше? Мизуми обрабатывала ранение, наносила снадобье, созданное и переданное Камо. Касалась пальцами, ладонями. Опиралась коленями об пол, устроившись прямо напротив мужчины. Заводила разговор. Тяжело дышала. Такео помнит, как что-то грубо ответил ей. После устроилась за его спиной, чтобы обмотать свежими бинтами обработанную рану, от которой останется явно видный шрам. Прижималась грудью к крепкой спине. Шиноби думает, что принцесса точно сильно нервничала, а может и нет… Помнит, как провокационно она касалась его горячей, потной кожи. Что-то такое произошло еще, но как бы Такео не пытался — он вспомнить не мог. Дальше все было в тумане. Ну или почти… Кажется, картинка продолжается в момент, когда Мизуми сама притягивает желанного мужчину к себе, уверенно впиваясь горячим поцелуем в чужие губы. Тут же не без труда Такео избавляет женское тело от мешающей в тот пикантный момент серой рубашки. Потом все оборачивается так, что они сливаются в жадных поцелуях, утопая в почти животной страсти и во взаимном желании, целиком и полностью владеть друг другом. Медленно, но верно шли к логичной развязке той ночью ровно до того момента, пока что-то пошло не так… Но что именно?.. — Камо. — через долю молчаливой минуты вдруг зовет Такео. И поймав на себе внимательный и вопросительный взгляд черных глаз, мужчина спрашивает: — Среди побочных эффектов от противоядия или от самого яда есть галлюцинации? — шиноби хорошо знает, что есть, и прежде чем медик успевает открыть рот для ответа, Такео уточняет: — Длительные галлюцинации, Камо. Как целая нить событий в несколько часов? И в независимости от того, что сейчас ответит лекарь — Такео уже готов признать себя психом. Но нет. Этого не может быть. Ведь все это было — Мизуми приходила к нему, помогала с обработкой раны, провоцировала, касалась, гладила грубый шрам на мужской шее, целовала, извивалась. Точно! Чужие следы принадлежности на теле принцессы. Точно не свежие засосы на ее шее, синяки, некоторые царапины. Вот что тогда остановило Такео свершить задуманное и, чего скрывать, желаемое. Он помнит, как отстранился. Потом их разговор, слезы Мизуми… После небольшие откровения. И… И все?.. То есть, это все?! Учиха вертит головой из стороны в сторону, пытаясь привести мысли и рассыпанные фрагменты памяти о том вечере в порядок, но получается с трудом. Какие-то новые детали всплывают в голове, но… Но все так сложно, все запутанно. Ничего с точностью в голове уложиться не может. Все кажется полным бредом. Но бредом, в который всем сердцем хочется верить. Кроме одного… У Мизуми действительно есть другой? — Этот яд очень серьезен. Он вполне мог вызвать ряд ложных воспоминаний. — задумавшись, ответил Камо, вспоминая все детали, что он изучал в медицинских архивах и рукописях шиноби их клана, которые изучали эту тему. — Однако, это все индивидуально работает, ты же понимаешь? — Такео кивает. — И твой мозг так легко не мог поддаться таким длительным галлюцинациям, опять же, сам понимаешь по какой причине твой мозг может это отвергать даже в такой ситуации. Такео глухо выдыхает, чувствуя себя последним идиотом, потому что не до конца может понять, что так заумно имеет ввиду Камо. Мужчина нервно проводит длинными пальцами по смолистой шевелюре, после упираясь обеими руками по обеим сторонам талии. — То есть, — нервно и неуверенно начинает Учиха, вскидывая темную бровь. — Ты ведешь к тому, что из-за силы моих глаз даже галлюцинации такого мощного яда не должны влиять на меня? — Да. — соглашается лекарь и озадаченно отвел взгляд в сторону. — И, ты был прав, он действительно имеет свое происхождение в Стране Ветра. Я перерыл некоторые старые записи и узнал, что этот яд когда-то изучала Камелия-сама. Только услышав это клятое имя, Такео посчитал, что его сердце вдруг перестало биться, а на деле забилось с бешенной силой, судорожно ударяясь об грудную клетку, темные зрачки почти полностью заполнили серую радужку, но несколько секунд мужчина не дышал точно. Какое же отвратительно чувство, честное слово. Как же давно Тихий Убийца не слышал этого имени, и так же давно не прокручивал в голове воспоминания, связанные с ним. — И именно благодаря ее рукописям и экспертизам я смог в полной мере справиться с этой заразой в твоем организме. — не замечая реакции товарища, продолжает Камо, вспоминая все данные. — На их основе я вывел яд и создал противоядие. Выбирая путь лекаря, Камо был безумно воодушевлен Учихой Камелией, ее талантом, умениями и заслугами. По истине гениальная и умнейшая женщина, незаслуженно рано ушедшая из жизни. Если бы обстоятельства в жизни Камелии сложилось иначе — она бы смогла стать великим человеком и в полной мере достичь своего потенциала, создав еще бесчисленное количество научных трудов и множество лекарственных средств. — Поразительно… — Такео нервно усмехается, судорожно потирая широкой ладонью кожу на шее и поднимается выше, впутываясь пальцами в смолистые волосы. Если бы и жизнь Такео с самого детства складывалась иначе, хотя бы в отношении матери к нему, то, наверно, он бы сейчас мог даже сказать Камелии «спасибо» за то, что косвенно повлияла на то, чтобы ее ребенок получил шанс проживать свою жизнь хотя бы до следующего подобного случая. «Считай, что ты почти спасла мою жизнь, — мужчина поднял темно-серые глаза к небу, мысленно обращаясь в синюю пустоту. — Мама…». Мужчина даже весело усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что если когда-нибудь он и погибнет на самом деле, то вероятнее всего именно в бесчисленной попытке защитить и снова спасти принцессу. На данный момент клан был на большую половину пуст, потому что глава на рассвете с несколькими отрядами отправились на давно спланированную миссию по завоеванию желанных земель. Конечно же, Мизуми тоже участвует в этой миссии. Хоть бы с ней ничего не случилось… Ведь на этот раз Тихого Убийцы рядом с ней не будет.