Не вернуть

— Не устала, Чихиро? — бархатный мужской голос раздается над остроконечным ухом лошади и мужчина тут же с нежностью треплет смолистую гриву, на что лошадь лишь мотает головой от щекотки, словно давая свой ответ. — Ничего, малышка, мы уже близко. — с улыбкой отвечает Сатору, сжимая в свободной руке картонный конверт с печатью своего клана. Путь до деревни Сенджу Хаширамы и Учиха Мадары предстоял изначально очень длинный. Чихиро давно привыкла к долгим походам, оставаясь долгие годы верной своему хозяину, который будучи ребенком выбрал ее маленьким жеребенком во время командировки Ашины в Стране Огня много лет назад и забрал ее с собой на остров Узушио. Узумаки нравилось часто баловать свою любимицу белыми яблоками, которыми он впервые ее угостил в их первую встречу, когда он ждал отца летним утром под дубовым деревом и к нему подошел жеребенок, заинтересованный лакомством. И в тот момент Сатору обрел нового друга, которому он тоже поклялся быть вовек верным. Чихиро вместе со своим хозяином повидала многие места редкой красоты в своей жизни, обойдя тысячи километров по всему миру и разделяя со своим человеком лучшие воспоминания. — Добавишь к остальным или все же прочитаешь? — интересуется Цуранаги, сравнявшись на дороге с кузеном и оставив чуть позади остальную команду, и обращает внимание на конверт в его руках. — Тебе в самом деле не интересно, чем делится сестра в своих письмах? Мито давно не получала от тебя ответа. Минуло более года, как Узумаки Мито покинула родной остров и переехала к своему, на тот момент, будущему мужу в Страну Огня, в новообразовавшуюся деревню шиноби. С тех пор в привычку Мито вошло писать письма старшему брату чуть ли не каждую неделю, делясь с ним сокровенным — своими мыслями, новостями, переживаниями и всем прочим, чем девушка не могла поделиться больше ни с кем. Сатору даже от части забавлял тот факт, что для чтобы стать ближе с младшей сестрой — им было необходимо отдалиться друг от друга. Как ни странно, расстояние их сблизило. Мито писала часто и по большей степени кратко, а вот ответные письма от брата она получала весьма редко. Было сложно и Сатору даже сам не понимал в чем заключалась эта сложность, но получая каждый раз новое письмо — раскрывать их и читать он не торопился, всегда откладывая их на лучший момент. Таким образом, у Сатору всегда накапливалось определенное количество писем, которые он распечатывал только в моменты чрезвычайной тоски и в такие моменты на душе становилось значительно легче от созерцания красивого почерка сестры, ее аромата, что в себя впитывал бумажный пергамент и эмоции, что были заключены в каждом слове и чернильном столбце. — Какой прок получать ей ответное письмо, если сегодня вечером мы уже сможем все накопленное обсудить лично? — Сатору отстраненно пожимает плечами и уводит аметистовый взгляд в сторону. В октябре прошлого года Сатору сопровождал Мито от их дома в Узушио до владений Сенджу в деревне шиноби, так сказать, лично вручив драгоценную младшую сестру в надежные руки Сенджу Хаширамы. Надолго Узумаки в деревне не задержался, попрощавшись с сестрой и тут же отправившись в одиночное странствие по свету, с целью побыть наедине с собой и привести мысли в порядок. Сатору из Страны Огня отправился прямиком в Страну Ветра, вдруг вспомнив о том, что со своим давним приятелем Рето он не виделся уже давно. В Суне он провел от силы недели три. Отчего-то в буйных пустынях Узумаки находил умиротворение и душевный покой, от того ему и нравилось туда возвращаться вновь и вновь. Из Суны Сатору вырвался на какое-то время в столицу Кузуха, где ему нужно было решить несколько вопросов и немного развеяться. К тому моменту накопилось уже три письма от Мито. Но когда абсолютно случайным образом на пути жизни Сатору встретилась неизвестная девушка в одной из местных забегаловок Кузухи, то о письмах сестры и о душевной тоске он позабыл — по крайней мере, на какое-то время точно, — посвящая себя и свое время новой спутнице. Вернулся Узумаки в деревню шиноби Сенджу и Учиха только в первых числах декабря, посетив свадьбу Хаширамы и Мито. Однако, задерживаться там он не мог, да и не хотел, потому что причин поскорее покинуть деревню у него было достаточно и одна из них — девушка, которая ждала его в Эдо и которая умело привязала его к себе. И впервые Сатору распечатал все письма сестры, коих было уже двадцать три, в конце марта этого года, по пути домой, когда практически оторвав Мими от сердца и оставив ее в Эдо, Узумаки была необходима терапия и таковой для него стала связь с сестрой через чернильный пергамент. Если спросить, то Сатору даже ответить не сможет, что такого было в этой неизвестной черноволосой девушке, которую он, скорее всего, больше никогда не встретит, — потому он попросту не знает сам. Однако, в Мими действительно было нечто такое, от чего отказываться Сатору не желал. Но пришлось. Это было поспешное, но вынужденное решение — разойтись с Мими по разным сторонам после определенного времени. С глаз долой и из сердца вон. У этой связи не было будущего. И они оба это знали. Наверное, Сатору просто таким образом пытался заделать брешь в сердце и душе после потери Минори, что пришлась для него великой болью и никуда по сей день не делась. В его жизни было всегда все так сложно и, вернувшись домой после судьбоносного похода на материк весной прошлого года, стало все еще сложнее. Узумаки впервые в жизни позволил себе полюбить кого-то по-настоящему и настолько сильно, что он чрезвычайно быстро поверил в действительность этих недосягаемых чувств. Но Сатору даже и подумать не мог, что эта возможность так быстро окажется у него отнята, и что может быть настолько больно это терять и вновь встретиться с этими давно утерянными ощущениями. С этой тоской, осознанием того, что Минори в его жизни больше не будет никогда и абсолютным непониманием, как жить дальше — Сатору провел все прошлое лето и половину осени. И только встретив Мими, Узумаки позволил себе вновь погрузиться в любовный омут с головой и позволил этой девушке свести его с ума. Но поверить в любовь было уже слишком опрометчиво. И по этой причине, Сатору был вынужден лично положить конец этой недолгой, но очень яркой истории, чтобы избежать новой боли, которая могла неизбежно их настигнуть обоих в будущем. Больше Узумаки не поведется на эти призрачные надежды и мечты. Сложно осознать, что с первой встречи с Мими прошел практически целый год — со дня ее рождения, седьмого ноября, когда Сатору подарил девушке, которую знал два дня, драгоценный и весьма непростой амулет, который выглядит как красивая безделушка, но на деле является древним артефактом. И все же, Сатору искренне благодарен Мими за то, что было между ними, сильно надеясь больше никогда не встретить ее вновь. Вернуться к былым отношениям с кузиной Цуранами Сатору тоже не решился, поставив в этой истории по крайней мере многоточие, если не полноценную жирную точку. К тому же, было весьма рисково продолжать эту затянувшуюся интрижку, потому что с каждым днем риск разоблачения становился все больше. И Сатору даже не представляет, как можно было бы после этого смотреть в глаза отца и тем более кузена, который точно не смог бы простить такого даже своему самому близкому человеку. А потерять Цуранаги — для Сатору равнозначно потерять все. — Сестра отчего-то злится на тебя долгое время. — многозначно начинает Цуранаги, надеясь на то, что хотя бы кузен ответит на его вопрос о том, что все же такого между ними произошло. Сатору тяжело выдыхает, потому что даже не знает, что ответить, ведь настоящую причину обиды Цуранами он выложить кузену не может. Правда сама по себе и без того слишком тяжелая вещь. Хуже страха сказать правду только страх ее узнать и не каждый будет готов с этим справиться. Как никто другой, Сатору знает Цуранаги достаточно хорошо, чтобы знать на берегу, что эта правда может разбить ему сердце, хотя бы по причине, что это сердце слишком велико и слишком восприимчиво. Узумаки Цуранаги — последний человек на белом свете, которому хотелось бы причинить боль. — Ты же знаешь ее, Наги-чан. — Сатору усмехается. — Цуранами — девушка весьма специфичная и один только косой взгляд, как она уже в бешенстве. Я — не тот, кто может ей всю жизнь угождать. Я не несу ответственность за ее резкие смены настроения. — Тоже верно. — соглашается кузен. И Цуранаги был вынужден мириться с фактом того, что его сестра действительно натура очень неоднозначная. Да и потом, Сатору отлично знал, когда и какие именно аргументы необходимо привести, чтобы ему однозначно поверили и ему удалось бы скрыть собственные ошибки. Узумаки знает толк в интригах и не скупится на хитроумные манипуляции, которые не лежат на поверхности и в которых будет непросто обвинить его. Такие механизмы самозащиты у Сатору вырабатываются уже сами по себе и он не всегда имеет полное понимание факта всех хитросплетений. Сатору не боится ответственности, как могло бы показаться, и большую часть времени он возлагал ее на свои плечи, хорошо понимая, что он сможет справиться с ситуацией без урона и потерь. — А скажи-ка мне, Наги-чан, с чего это ты вдруг сорвался со мной в путь? — лукаво и широко улыбаясь, Сатору чуть наклоняется в бок, ближе к кузену. — Помнится мне, ты не хотел вновь ехать со мной куда-либо долгое время, отговариваясь важными делами дома, пока речь неожиданно не зашла о Стране Огня и в частности деревни шиноби Хаширамы и Мадары, и более в частности клана Сенджу… — Не понимаю о чем ты, Сатору. — чувствуя прилив тепла и даже жара на щеках, Цуранаги отводит взгляд в сторону, сильнее цепляясь за ремни поводья лошади. — Я… Я как раз закончил все свои дела и… и решил, что я в самом деле давно не сос-ставлял тебе ком-мпанию!.. По сбивчивой речи и ярому смущению Цуранаги, Сатору только убеждается в том, что попал в самую суть и снисходительно улыбается, демонстрируя белоснежные зубы, что улыбка едва ли не перерастает в зловещий оскал. — А, ну если так, то вопросов больше нет, — кивнув, Сатору активно жестикулировал руками, закатывая глаза и умело делая вид, что наконец все встало на свои места после слов кузена и что первый так просто поверил оправданиям. — Ха-ха-ха! А я-то, редкий идиот, грешным делом подумал, что причина заключалась в серьезной девушке из клана Сенджу, что отличается вдумчивостью и строгостью мыслей, которая точно каждому встречному свою благосклонность не подарит. — с таким отличным внушением и иллюзией правдоподобности иронизирует Сатору, что Цуранаги спокойно ведется на это, даже не подозревая о том, что его давно взяли с поличным. — И с которой ты, старый дурак, не сводил глаз каждый раз, как только мы были в компании Сенджу! Что, глупец, думал водить меня вокруг пальца?! А?! — срывается на громкий тон Сатору, угрожающе сжимая ладони в кулаки. Краска разливается по всему лицу медика Узумаки, что тон его кожи можно едва ли отличить от красно-огненных прядей волос. Сердцебиение до бешенства учащается, словно сердце так и намеревается выскочить из груди, прямо в руки хитроделанного Сатору. — Ч-что?! — в смущении и возмущении восклицает Цуранаги, не веря своим ушам, которые тоже сравнялись оттенком с волосами. — Это не так! Ты перегибаешь, Сатору! Сказать честно, Цуранаги и сам не замечал того, как его взгляд невольно из раза в раз цеплялся за фигуру Сенджу Токи с первого же вечера пребывания Узумаки на землях клана Сенджу полтора года назад. Помнится Цуранаги, как в то время и заинтересованность Сатору металась между Токой и Минори в первое же застолье, но все же чаша весов перевесила в сторону последней. Что и позволило Цуранаги выдохнуть с облегчением, но и не сказать, что это сильно облегчало ситуацию. Ведь за все прошедшее с того момента время он не сдвинулся с мертвой точки, только довольствуясь томным воздыханием из тени в адрес непрестанной Сенджу Токи. Да и Цуранаги даже и мыслей позволить себе не мог о чем-то серьезном, о каких-то чувствах высоких, убеждая себя в том, что это лишь восхищение и уважение к человеку, которого он практически не знал. Сам Узумаки не заметил, как его мысли были поглощены Токой в моменты, когда они находились вдали друг от друга и желанием вновь увидеть эту девушку. А вот Сатору весьма ловко собрал пазл и понял, что к чему! Чего Цуранаги даже и в рассуждениях допустить никак не мог. И к этому разговору он тоже был не готов, а вот его кузен слишком долго держал это в себе. Но терпению Дьявола Узумаки тоже есть предел! Что удивительно, ведь Сатору никогда не славился стальной выдержкой, что касаемо страстей в особенности! Но вот драгоценному кузену мужчина, так и быть, на уступки все же пошел и решил дать некоторую отсрочку. Однако, эта весьма длительная отсрочка так и не помогла Цуранаги определиться со своими мыслями и чувствами по отношению к неприступной красавице. Прошло более года, как Цуранаги тешил себя мыслями о Токе, но для продвижения и улучшения отношений с ней он ровным счетом не сделал ничего. Но на этот счет Цуранаги может не беспокоиться, ведь благодушный кузен сделает все сам и весьма качественно. Конечно, еще при самой первой встрече Сатору свой зоркий глаз практически сразу положил на Току — такого яркого, отрадного, живущего чуть ли не одним днем всегда притягивали безмятежные, холодные на вид, строгие женщины — но все же одеяло было перетянуто на Минори. И вот тогда Сатору позабыл обо всем на свете — и о причине приезда на материк, и о доверенном задании отца, и о прошлом, и о будущем, и о Сенджу Токе. И вот когда все внимание было занято Минори, Сатору нашел время и понаблюдать за Цуранаги, который неожиданно глядел на Току такими глазами, какими не смотрел ни на одну женщину в своей жизни. Было в этих зеленых глазах что-то до ныне инородное, необычное, но весьма цепляющее, как только в поле зрения появлялась строгая Сенджу. Сатору отлично запоминал привычные повадки людей и первый замечал, когда поведение людей обладало новыми красками, зажигаясь непривычной подачей самого себя и вот тогда все становилось кристально ясно. Люди не меняются просто так и не ведут себя так, словно они не в своей тарелке. Такое случается в большинстве случаев, когда у людей появляется новый объект воздыханий. И уж точно зная Цуранаги слишком хорошо, благодаря многолетним наблюдениям длиной в целую жизнь, Сатору быстро понял, что к чему. Сердце скромного таланта из Узумаки было украдено! — Это ты перегибаешь, Наги-чан! — громко восклицает Сатору. — Как только можно столько тян… — хотел было договорить мужчина, как резко подскочил от прилива эмоций на лошади, прокусил язык до алой крови. Чихиро слишком перенервничала от эмоциональности хозяина и Сатору не успел среагировать, как уже валялся спиной на земле, ногами к небу. — Черт! — стукнувшись головой о пыльную землю, выкрикнул мужчина с некоторой шепелявостью в голосе от прокусанного языка, который так и отдавался болью. — Сатору-сама, сколько можно вам говорить, чтобы вы не увлекались разговорами верхом на лошади? — раздается над ухом женский голос и, открыв аметистовые глаза, Сатору видит опустившуюся к нему Юну, что вокруг себя издавала солнечные лучи и небесную гладь. — Чихиро, конечно, привыкла к вашим порывам, но, кажется, это было даже для нее слишком. — равнодушно произносила куноичи, закатывая глаза, ведь тоже давно привыкла к выходкам своего командира. — Момотаро, подними Сатору-сама на ноги. Здоровяк Момотаро шустро оказался рядом с остальными членами команды Сатору и быстро спрыгнул с лошади, что, кажется, от его массы содрогнулась земля и осенний золотистый лес Страны Огня. Крепкие руки Момотаро резко хватают командира за широкие плечи и тут же ставят непутевого Сатору на ноги. Хочет Узумаки сказать еще кое-что, но, как оказалось, язык онемел и стал абсолютно недвижим. Делать нечего, кроме как обратиться к силе Эммы внутри и с помощью его чакры залечить нелепо полученную рану. Сатору устало закатывает глаза, мысленно коря себя за данную выходку и без спроса использует чужеродную чакру для регенерации раны на языке. С одной стороны, это было достаточно удобно. Сатору за всю жизнь получал достаточно много ранений, большинство из которых для обычного человека могли бы стать смертельными, ведущими к фатальному исходу, но только не для сосуда Владыки Ада. Порой Сатору залечивал свои раны самостоятельно, все так же не интересуясь мнением своего сожителя и используя его чакру, порой и сам Эмма шел на уступки. У этих двоих по вполне ясным причинам были сложные отношения, однако, несмотря на это, Эмма никогда не позволял находиться своему сосуду на грани жизни и смерти. Не ради Сатору. Ради себя. Но все-таки, однажды Сатору действительно был близок к смерти настолько, что даже Эмма не смог бы прийти на выручку, если бы не крайне счастливое стечение обстоятельств. Та ночь в Лесу Они. Ночь, которая могла стать последней в жизни Узумаки Сатору и еще двух шиноби, которые по стечению судьбы оказались повязаны вместе. Сатору был вымотан чуть ли не до последних нитей чакры в своем организме, и он честно не понимал, почему он не чувствовал внутри себя силы Эммы, но ярко ощущал его присутствие. На этот вопрос Сатору так ответа и не нашел, хотя если он спросил об этом, то Эмма бы ответил, что Лес Они является опасной территорией для существ иного мира, где их сила не имеет ровным счетом никакого значения. Лес Они — мертвая и опаснейшая точка на карте мире. Точка, расположенная в самом сердце Страны Демона. — Спасибо, Момо. — стыдливо поджав губы, все же благодарит подопечного Сатору, шлепая его по могучему плечу. Момотаро сдержанно улыбается и кланяется, однако, румянец ярко зажигается на его щеках. Забавно и мило одновременно, считает Сатору. Ему всегда нравилось наблюдать за таким контрастом в поведении Момотаро. Такой здоровяк, настоящий монстр в бою, крушитель в гневе, который одним ударом кулака может раскрошить скалу — на деле такой простак с легким характером, высокой эмоциональностью и чертовски большим сердцем. Этого здоровяка очень легко вывести на положительные эмоции и достаточно сложно на отрицательные, но если Момотаро действительно довести до гнева — ты не уцелеешь. Узумаки Момотаро — высококлассный шиноби, отличный боец. Пусть и не обладает особо высоким уровнем интеллекта, но и идиотом его назвать было нельзя, зато имеет необузданную физическую мощь и большой талант в фуинджуцу. Да и просто Момотаро добрейший в мире человек, который и насекомого никогда в жизни не обидит. — О, Сатору-сама, я в великом предвкушении от встречи с самим Рафики-сама из клана Сарутоби, — вдруг переводит тему Эннин, который в привычной манере складывает обе ладони в молитве. Сатору оборачивается на своего чудаковатого подопечного и в очередной раз с удивлением про себя думает о том, как он умудряется со сложенными в импровизированной молитве руками так хорошо держаться верхом на лошади. — Вы не можете представить себе какой он великолепный провидец! Я был бы счастлив с ним побеседовать об очень многих существенных вещах бытия… — Рафики-сама? — спрашивает Сатору, как Эннин равняется с ним на дороге и их лошади идут чуть ли не нога в ногу. — Этот обезьяний чудак, у которого два раза в год случаются дикие припадки и он бредит о непостижимом будущем? — явно выдавая в голосе скептицизм и незаинтересованность, с долей насмешки интересуется Сатору. — Зря вы так, Сатору-сама. — глухо усмехнувшись, спокойно отвечает Эннин, ничуть не обидевшись на такое преступное обесценивание его идеалов со стороны командира. — Вы ведь верите в мой талант ясновидения и сами понимаете всю ценность и важность связи живых с духами, с природой и вселенной. А у Рафики-сама, по моим предположением, дар видения намного сильнее и выше, понимаете? Он очень опытен и тесно связан с природой — куда больше любого из живых. — с глубоким восхищением высказывает Эннин о Рафики из клана Сарутоби. — Имеешь ввиду, что Рафики-сама лучше тебя, Эннин-сан? — впервые за последний час подает голос Каташи, немного от растерянности глотая звуки. Нелегко юнцу дается общение с людьми, даже с теми, с кем он проводит практически все свое время. Узумаки Каташи только иполнилось семнадцать лет, когда всем его старшим товарищам было уже прилично за двадцать лет, кроме Юны, которая была едва ли старше. Но даже на возраст нельзя было бы списать весь этот багаж неуверенности, скромности и мягкотелости, что мешают Каташи и в повседневной жизни. Только вот Каташи до сих пор не может понять одного — будь он действительно настолько плох и бесталаннен , то Узумаки Сатору никогда бы не обратил своего драгоценного внимания на юное дарование и уж точно не позволил находиться в своем элитном отряде. — Не совсем, Каташи-кун, — с фирменной улыбкой отвечает Эннин. — Но практически так. Каташи не был глуп, не был слаб, единственное, что ему мешало в полной мере раскрыть свой потенциал и в последующем его развивать — эта чертова неуверенность и запуганность. И это тоже послужило причиной того, почему Сатору вообще взял Узумаки Каташи под свое крыло — воспитать элитного бойца, убить в нем все эти комплексы и дать возможность хорошего роста в своих умениях. — Ты хотя бы сохраняешь трезвость рассудка и порой даже кажешься вполне адекватным. — лениво пожимает плечами Сатору, отвечая Эннину. — Но отчего-то этот Рафики глубоко уважаем в клане Сарутоби и за его пределами. Я прислушаюсь к тебе, Энн. — уже серьезнее отвечает мужчина, потому что точно уверен в том, что если Эннин что-то говорит и в чем-то уверен — значит, все так и должно быть. Узумаки Эннин — провидец, прожженный пацифист и религиозный фанатик. Один из немногих ныне живущих, что был одарен великим талантом к провидению, общению с духами, видению фрагментов как прошлого, так и будущего. Эннин бережно относится к хрупкому балансу вселенной, памяти предков, природе и миру духов. Видеть будущее напрямую и четко просто невозможно и даже те немногие, кто обладает таким даром, не могут быть однозначными в своих предсказаниях. Однако, в своих, пусть и весьма размытых, предсказаниях Эннин еще ни разу не ошибся. Вечным спутником жизни и верным помощником для Эннина приходятся Карты Таротто, которые делают ритуалы своего хозяина и его предсказания более чистыми, более явными. Таким образом Эннин в течении своих двадцати двух лет предвидел уже многие вещи, которые были исполнены. К примеру, то, что у водной глади однажды сойдутся две судьбы, что окажутся повязаны друг с другом вовек. Они привнесут в привычные устои мироздания значительные изменения. История их будет наполнена солнечными лучами, багровой кровью, верностью, предательством. Рано или поздно пойдут они разными дорогами, но несмотря на все обстоятельства дней давно минувших они придут к миру даже после своей смерти. Их философия будет жить вечность. Это Эннин предсказал еще очень много лет назад, когда только-только перешел в свой второй десяток. И у Сатору даже уже есть претенденты на это провидение. Эннин и видел то, как Сатору однажды столкнется с любовью и как ее потеряет. Но это не будет концом, это будет началом чего-то нового, чего-то большего. Даже встреча с Мими была предсказана еще очень давно, но Эннин пока не видел того, что у этой истории еще будет не один новый этап. В жизни Узумаки Сатору будет еще множество разных ситуаций, которые дадут ему что-то понять, от чего-то отказаться, с чем-то согласиться и много другого. Сатору многое потеряет в жизни, многое приобретет. Узумаки Сатору еще не раз столкнется с болью и наконец поймет, что не всесильный, не всемогущий. Его человеческая первооснова окажется намного сильнее и значительнее божественной оболочки. Однажды Узумаки Сатору проиграет и этот проигрыш будет стоить ему слишком многого. — Прошлой ночью Таротто мне кое-что нашептали, Сатору-сама. — с некоторой интригой в голосе начинает Эннин, приподнимая уголок губ в сдержанной улыбке. На деле вопрос того, откуда у Эннина имеются такой могущественный артефакт в виде колоды из двадцати двух ясновидящих карт Таротто, по сей день остается открытым. Эннин никогда не казался из тех, кто мог бы вообще таить какие-либо тайны вселенских масштабов, хотя на деле было именно так — провидец, кажется, знал об этом мире и за его пределами слишком многое, что было бы не подвластным обычным, человеческим умам. Этот человек казался простым, словно лепесток сакуры, летящий сквозь воздушный поток, но в тот же момент был сложен как ветвистые стебли солнечной токкобаны. Говорил обо всем прямо, не говоря в тот же момент ни о чем. Было множество мыслей о приобретений Эннином карт Таротто, которым точно не один десяток лет по накопленной энергии и, как минимум, внешнему виду, пусть и сохранились они достаточно хорошо. Обычно, провидец гадал редко и абсолютно всегда наедине, не позволяя никому нарушать свою идиллию с энергией космоса, природы и чистого мира. Никому, кроме Узумаки Сатору, который пусть и всегда несколько раз за все знакомство с Эннином удосуживался чести присутствовать на мистических сеансах и даже мог задавать интересующие его вопросы, на которые ему с радостью и вожделением давали ответ. А причиной тому служило только особое отношение, которым не заручился никто из живых, помимо «Багрового Ока» и «Темного властелина», как любил называть Эннин своего господина — Узумаки Сатору. — Это касается меня? — уже с интересом задается Сатору, понимая, что в ином случае Эннин не горел такой затейливостью. — Тогда с удовольствием послушаю. — мужчина усмехается, уже ощущая этот детский азарт. Эннин боготворил Узумаки Сатору. И объяснением тому являлся даже не факт божественной оболочки Багрового Ока и Бога Смерти, заточенного внутри. Эннин искренне верил в то, что Сатору — исключительный человек. Куда больше, чем просто человек. Божество. Узумаки Сатору — великая личность, которой подвластно уничтожение привычных устоев мироздания и их перерождение. Нерушимой воли Сатору не было предела. Его идеалы будут жить вечность и Эннин об этом благополучно позаботиться и всегда в нужный момент окажется рядом, не дав оступиться с вселенского пути своему божеству. Провидец верил, что именно Темный властелин дает жизнь этому миру, дает смерть и имеет право отнять и то, и другое. С него начинается этот мир. — Как вы относитесь к блондинам? — Положительно. — честно отвечает Сатору, откровенно не понимая к чему был задан последний вопрос, но пока давить не торопится. — Таротто, знаете ли, любят пошалить… — подмечает Эннин. — Прямо мне тоже ничего не скажут, но общий расклад дел мне был вполне понятен. В ближайшем будущем вы окажитесь очень близки с человеком со светлыми волосами и глазами небесной синевы. Правда, не понятно при каких обстоятельствах. Возможно, станете любовниками. Но тут я вижу еще третью фигуру, Сатору-сама. Выпадает Верховная Жрица. — с некоторой опаской говорит Эннин. — Не намек ли это на полиаморные отношения, а, Энн? — с весельем интересуется Сатору, даже не оглядываясь на товарища, глядя куда-то вперед. — Звучит очень интригующе. — Возможно и так. — соглашается провидец. — Но меня весьма беспокоит Верховная Жрица и, кажется, эта фигура вам очень хорошо знакома, как и мне, скорее всего… Она не оставит никого без ожогов, кого только коснется. У Эннина всегда удавалось сохранять равнодушие в любой ситуации. Даже если сейчас говорил о каком-то своем беспокойстве, ни в его голосе, ни в его подаче, ни в его повадках это видно не было. И этот Узумаки всегда был таковым, поэтому разгадать о том, что он чувствует в тот или момент очень сложно. Верховная Жрица, значит? Конечно, у Сатору в голове вырисовалось уже несколько образов, которые могли бы подойти под данный параметр, но нет кого-то определенного. Вновь эти размытые предсказания, которые говорят об очень многом и в тот же момент ни о чем абсолютно, но бесповоротно закручивают в этот водоворот событий, в котором ты так и будешь ждать, как то или иное предсказание притворяется в жизнь. А что Сатору терпеть не может больше всего — так это ждать. Именно поэтому Узумаки ненавидел эти чертовы предсказания от кого-либо, но и отказаться от таких познаний он никак не мог — азарт и интерес всегда перевешивали все его жизненные убеждения. — Увидел ты что-нибудь еще, Энн? — Да, Сатору-сама. — кратко кивает провидец и часть шелковистых, ровных алых прядей падают на лицо. — В далеком будущем почему-то я опять вижу фигуру со светлыми волосами и глазами цвета неба… Десятый Аркан — колесо фортуны. Яркий человек с нерушимой волей и большим сердцем. Который отчего-то похож на вас… — подбирая нужные слова, Эннин так и боится разъяснить что-то неверно. — Будто в нем тоже живет инородная и опасная сила, понимаете?.. — и Сатору слушает его с большим интересом. — Этот человек тоже уничтожит и изменит многие устои, станет кем-то важным, за ним пойдут люди… И в его истории вижу другого человека… Человека с многовековым проклятием в глазах. Полагаю, что это человек с шаринганом. — Вот как?.. — Сатору ухмыляется и прикусывает губу, о чем-то размышляя. Звучит вполне интересно и Узумаки готов признать, что он весьма сильно зацепился за это. Благо, жизнь у него будет слишком долгой, чтобы с большим интересом следить за тем, как предсказания Эннина и ему подобных становятся явью. — А этот первый… С картой фортуны. — вдруг интересуется командир. — Как он связан со мной? Эннин поклялся своему Господину в вечной верности, давая клятву на крови. Эннин готов посвятить жизнь, смерть и свою душу этому человеку, уничтожив все на пути, что посмеет стать преградой для спасения этого мира. И только Узумаки Сатору под силу взять в свои руки, подчинить своей воле. Вселенная больше никогда не одарит нечистый мир второй такой личностью. Узумаки Сатору — единственный. Эннин верил в это. — Кровью, Сатору-сама.

せいり

Серая радужка глаз непроизвольно дергается, когда внимательный зор поднимается к солнечным лучам. Солнце светит ярко, обжигая своим светом белок глаз, отчего оболочка начинает мокнуть. Не выдерживая более этого зрительного контакта, Такео сдается первым и опускает голову, закрывая глаза и несколько раз моргая. Сам не до конца понимая следственную связь своей таковой привычки, Учиха отчего-то находил некий смысл в этом ритуале. Ему нравилось смотреть на солнце, отчего-то порой казалось, что таким образом Такео становился ближе к свету, отдаляясь ото тьмы все дальше. Или просто мужчина пытался себя в этом убедить. За прошедшие полтора года, с момента заключения мира между кланами Сенджу и Учиха и первоначальных этапов создания деревни, изменилось очень многое и в тот же момент Такео кажется будто не изменилось ничего. Странные ощущения, но объяснения им искать Учиха не торопится, словно его и вовсе это не беспокоит. А ведь если задуматься, то можно прийти к выводу, что и внутри самого Такео многие вещи поддались изменениям — в некоторых аспектах его мировоззрение, самочувствие, самоопределение, образ жизни. Если брать из того, что очевидно, то первое — прекращение войны, что длилась куда больше, чем сколько Такео себя помнит. Вся его жизнь прошла в условиях межклановых войн, вся его жизнь была посвящена именно этому — выживанию и защите идеалов клана, пусть он и до сих пор в полной мере не находит смысл в этом. Безусловно, Учиха счастлив, что война подошла к концу и сильнейшие кланы объединились во имя создания чего-то нового, чего-то великого и, пожалуй, это лучший исход. Только проблема в том, что Такео и ему подобные не видели, не знали жизни другой, не имели понятия, что по-другому жить вообще возможно. Во время войны между кланами все было предельно ясно, особенно когда всю жизнь было именно так, и чем же заниматься, как жить, когда привычных устоев больше нет? Честно сказать, если бы Мадара не доверял ему настолько, чтобы позволить принимать активное участие в жизни как клана, так и деревни, то Такео даже не представляет, чем бы занимался. И на этом, конечно, спасибо Мадаре. Что касается дел на фронте любовном, то у Такео все по-прежнему, не считая обширного колорита среди красавиц, которыми населена деревня. Конечно, обычных мирных жителей в деревне не так много, но и этого достаточно, чтобы можно было хорошо провести время или хотя бы просто в будни побаловать глаз. В основном, деревня была населена разными кланами, которых на данный момент тоже было не так много, но и к таким девушкам тоже нужно уметь найти подход и тут все было куда сложнее, чем с простыми мирными. Убеждения Такео по вопросу серьезных отношений и тем более женитьбы оставались неизменны — ему по-прежнему это не нужно. Красавиц, что пытались завоевать внимание Учихи Такео было не сосчитать, но к своему сожалению кроме обаятельных улыбок и парочки жарких ночей ему было предложить им больше нечего. Такео не уверен, имеет ли в данном вопросе значительный вес девушка, что не выходит из его головы и сердца уже не первый год или же нет. Кстати о ней. В силу повышенной занятости и личных увлечений Такео думается о Мизуми, на удивление, легко и довольно нечасто. Но бывают и периоды, особенно в ночных сумерках, в своей постели сон идет время от времени сложно и от чрезмерного мышления следует бессонница, а от нее лезут разные мысли в голову и практически каждая только о ней. Воспоминания, одно за другим, не дают покоя и отзываются реакциями в организме — по большей части воспоминания именно того вечера, когда Мизуми в темной комнате перевязывала ранение Такео, когда Мизуми касалась разгоряченного тела своими руками, губами. Прокручивая в голове эти сцены, Такео каждый раз ощущает прилив крови ниже пояса и чуть ли не мучительно простанывает любимое имя как можно тише, чтобы брат в соседней комнате, не дай Ками, не услышал ничего лишнего. Было сложно бороться с естественным желанием и Такео не противился «зову природы», бесстыдно думая о принцессе в моменты, когда наедине с собой смел касаться своего тела. Учиха даже не заметил, как его беззаботная, безвинная влюбленность — практически осознанная любовь — переросла в опошленную нужду думать и владеть телом этой девушки. Такео было не стыдно всем своим мужским естеством хотеть женщин в самых разных смыслах, но отчего-то было стыдно думать именно о Мизуми в таком ключе. О юной, хрупкой, в некотором смысле наивной и яркой Мизуми. Пусть Такео и отлично понимает, что нынешняя Мизуми, возможно, уже очень далека от представления о прошлой Мизуми. Возможно, до Такео наконец дошло полное осознание того, что Мизуми уже не та девочка с ярким румянцем на щеках и горящими глазами, а женщина с состоявшимися принципами и твердыми взглядами, что познала боль и больше не смотрит на мир сквозь наивный оптимизм. Они не виделись ровно с момента их последнего разговора полтора года назад, и Такео отчетливо помнит горькое опустошение на душе, когда на следующее утро он узнал, что Мизуми ушла, но он не торопился осуждать и винить ее в чем-то. Наоборот. Хорошо понимал необходимость сбежать. Если бы не въедливое чувство ответственности перед кланом, перед братом, перед собой, в конце концов... то, скорее всего, Такео поступил бы точно так же. Неизвестно, какой будет Мизуми когда вернется — а она вернется непременно и Такео это точно знает — будет ли это та самая Мизуми или уже будет совсем чужая. Но в чем Учиха абсолютно уверен — ничто и никогда не изменит его чувств к ней. Из пучины размышлений вытягивают разговоры проходящих мимо людей и Такео даже не замечает, как ноги принесли его из квартала Учиха прямо в самое сердце деревни — центральную площадь, что берет свое начало с самой резиденции. Центральная площадь, как и в целом сама деревня, еще не была крупной и обустроенной, однако, жизнь в дневное и ночное время тут кипела. Люди сходились тут на разные крупные и мелкие мероприятия, встречи или просто прогуляться, посмотреть на лица местных жителей и зайти в какую-нибудь продовольственную лавку. В ночное время на площади гуляла молодежь, заглядывая в местные ресторанчики и закусочные, чтобы вкусно перекусить, в забегаловки за бокальчиком пойла, и, конечно же, в игровые дома с целью спустить деньги за азартными играми. Кстати, насчет последнего благодушно позаботился один из основателей деревни. В свободное время именно в игровых домах и можно было встретить Сенджу Хашираму, который был в таких заведениях частым, ожидаемым и самым желаемым гостем, что знатно пополнял карманы хозяев. Такео в свое время тоже сильно полюбились азартные игры, правда, он этим старался не злоупотреблять, но иногда сильно хотелось испытать удачу и проверить свое мастерство. Именно таким образом в один из вечеров Учихе посчастливилось сесть за один игральный стол с Сенджу и выиграть все карточные вложения. С того момента и началось товарищество двух некогда противников на поле боя, которые всегда уважали силу и умения друг друга. И, как оказалось, друг для друга они стали отличными собеседниками и весьма интересными личностями. Однако, в дневное время Такео нравилось находиться среди людей время от времени. Встречать новые лица и изучать по-новой лица уже знакомые. В силу привычного образа жизни прошлой, мужчина достаточно редко встречал обычных мирных людей, которые рутинно проводили дни, занимались домом, семьей и прочим, что никогда толком не было знакомо тем, кто посвящал всю свою жизнь ремеслу шиноби. Такео радует наблюдать за людьми, за убегающими друг от друга детьми, за торгующими пышными булочками женщинами и многим другим, находя для себя отдельную прелесть в простых человеческих буднях. Пусть и сладкое Учиха не любил, но порой его даже посещали мысли о том, чтобы впервые за долгие годы наконец попробовать какое-нибудь лакомство, коих на торговых полках просто не счесть. Но по выверенной привычке остановившись у табачной лавки, Такео изучающим взглядом разглядывает разнообразие товара и все же останавливается на привычных крепких табачных самокрутках. Расплатившись, мужчина отходит чуть дальше и тут же закуривает первую сигарету, запуская никотин в легкие и ощущая моментальное спокойствие. Выдыхая дым, Такео делает новую затяжку и прикрывает глаза на долю секунды, пока его не окликает едва ли знакомый голос. — Не найдется огня, Такео-сан? — сохраняя привычную невозмутимость, но не теряя обаяния дружелюбно обращается мужчина, прокручивая свою сигарету между пальцами. — Огня-то у меня точно более чем достаточно. — улыбается Такео, уже поджигая зажигалкой самокрутку в губах собеседника. — Давно вернулись, Сугуру-сан? — выдыхая белый дым в сторону, интересуется Учиха. Сделав долгожданный тяжелый затяг, Сугуру заправляет надоедающую блондинистую прядь за ухо и переводит светлый взгляд на Такео. — Сегодня утром. — выдыхает дым Сугуру. — Деревня, конечно, развивается стремительно. — с улыбкой подмечает он, оглядывая центральную площадь. — Хотя, четыре месяца — достаточный срок для глобальных перемен, особенно на этапе начального развития. Можно сказать, многое упускаю. Такео глухо усмехнулся, потягивая дым. Действительно, уже прошло четыре месяца и Сенджу Сугуру снова дома. Хотя, если спросить у Сугуру, то он вряд ли ответит, что считает эту деревню домом, поскольку за все время ее существования — если быть точным почти полтора года — он бывал тут не так долго, большую часть времени проводя в долгих походах за пределами деревни. Сенджу Сугуру попросту не успел привыкнуть к этому месту, чтобы считать ее действительно родным местом. Если быть честным, после потери сестры Сугуру вообще сомневается, что сможет назвать хоть какое-нибудь место на карте мира домом. — К сожалению или счастью, до глобальных перемен еще далеко. — подбадривающе отвечает Такео, не выпуская сигарету из губ. — Так что, вряд ли Вы упустили что-то интересное, Сугуру-сан. Деревня действительно меняется, растет, преображается, но когда ты находишься в самой суматохе всех действий и трансформаций, то даже не замечаешь эти самые трансформации. — рассуждает Учиха, вдруг зацепившись взглядом за беззаботно играющих детей на улице. — А вот ваш свежий взгляд со стороны даже очень кстати. — Может и так. — задумавшись, отвечает Сугуру. — Мне еще предстоит отчитаться за последнюю миссию перед Тобирамой-саном и заглянуть к семье, — мужчина задумчиво опускает взгляд на самокрутку между своими пальцами и наблюдает за тем, как табак в бумаге медленно тлеет и Сугуру находит в этом некоторую аналогию. — Поэтому любование деревней, увы, подождет. Этим утром Сугуру вернулся из Страны Земли, где от имени Страны Огня и в частности деревни шиноби вел длительные переговоры с основателем деревни шиноби в Стране Земли — Ишикавой из клана Камизуру. Изначально, центральной фигурой и главным представителем Страны Огня должен был быть кто-то из основателей деревни шиноби — Сенджу Хаширама или Учиха Мадара, но за отсутствием времени и возможности в связи с огромной занятостью лично отправиться на встречу с Ишикавой они не смогли. В принципе, по той же причине и Тобирама, как доверенное лицо одного из основателей, не мог принять в этом деле активного участия и поэтому поручил это своему доверенному лицу — Сенджу Сугуру, как дипломату. По большей части, в Стране Земли Сугуру взаимодействовал с доверенным лицом Ишикавы — Муу, с которым Мадару, Хашираму, Тобираму и самого Сугуру связал именно Такео, благодаря давнему знакомству по юности. Но, к сожалению или счастью, поездка в четыре месяца и эти переговоры не привели к достойному результату, оттого Сугуру не особо и доволен результатом, оценивая это в пустую трату времени. Да и в своем отчете перед Тобирамой Сугуру не совсем имеет представление что изложить, но все опишет так, как и было на деле. Как раз именно в резиденцию деревни Сугуру и направлялся, пока зоркий взгляд небесно-голубых глаз не зацепился за давнего знакомого, что беспечно прогуливался по центральной площади. И под предлогом наличия огня для сигарет, Сугуру решил завязать разговор с Такео, прекрасно помня о том, что его собственная зажигалка находится у него в ближнем кармане. Сенджу Сугуру всегда считал Учиху Такео достойным человеком, несмотря на то, что их кланы и они сами всю сознательную жизнь находились на вражеских сторонах. Однако, это никогда не влияло на личное представление друг о друге. Сугуру и Такео — одни из немногих, кто мог смотреть на врага не через призму ненависти и обиды, а объективности и благородства. Товарищами их назвать практически невозможно, хотя бы по причине того, что за все годы они и вовсе друг с другом говорили очень мало, не то что проводили время вместе, но враждебности между ними не было. И Сугуру решил зацепиться за возможность исправить это здесь и сейчас. И сейчас, глядя на Такео в момент молчаливой паузы, наблюдая за легкостью его движений, за задумчивым темным взглядом и сдержанной улыбкой на губах, замкнутый по своему характеру Сугуру вдруг ловит себя на мысли, что ему на удивление легко рядом с этим человеком, которого близко он вовсе и не знает. — Сенджу Сугуру-сан? — доносится со стороны приятный женский голос и тут же перед мужчинами предстает на вид хрупкая девушка в боевом обмундировании и гербом столичного двора Дайме, что сразу же бросается в глаза. По согласному кивку Сугуру, девушка подтверждает свои мысли и продолжает: — Я — Накамикадо Кувира. Главный секретарь двора Дайме Страны Огня и член делегации Дайме в решении вопросов, связанных с данной деревней шиноби. — представилась девушка. — Сугуру-сан, Тобирама-сан требует Вас в резиденцию. — сдержанно, словно по инструкции проговаривает девушка, но не сдерживает легкую улыбку, поднося ладонь к губам и приблизившись к мужчинам. — И, честно говоря, просто рвет и мечет в поисках Вас. — с задорным шепотом посмеивается она, смущенно наблюдая за проявлением улыбки на лице Такео. — Я Вас услышал. — отзывается Сугуру и выкидывает окурок в урну. — Благодарю. — мужчина кланяется и оборачивается к Такео. — Надеюсь на скорую встречу и новую беседу, Такео-сан. Сенджу протягивает руку в знак уважения и прощания, самостоятельно давая понять, что он намерен продолжить общение и в перспективе дать начало долгосрочному товариществу. — Взаимно, Сугуру-сан. — протягивает в ответ руку Такео в крепкое рукопожатие, охотно идя навстречу будущей дружбе. — До встречи. Попрощавшись на приятной ноте, Сугуру отбывает в резиденцию на встречу с Тобирамой и вынужденно оставляет Такео наедине с секретарем двора Дайме. Не то чтобы Такео это сильно волновало, но, честно сказать, ему мало хотелось как-либо контактировать с представителями военного столичного дома, потому что он уже на берегу хорошо знает, о чем будет идти речь. Потому что в гробу он видел этот треклятый герб столичного двора Дайме в виде двухслойной желтой ромашки с шестнадцатью вытянутыми ромашками. И, вероятнее всего, Накамикадо-сан нарочно разыграла все именно так, да и стечение обстоятельств выдалось весьма удачное. Но и со стороны Такео, в силу его воспитания и выдержки, было бы весьма некрасиво просто взять и уйти, особенно от такой очаровательной дамы, которая, видимо, тоже никуда не торопилась. — Такео-сан. — после недолгой паузы, смотря в спину уходящему Сенджу Сугуру и после переводя взгляд на Учиху, официально обращается Кувира, поднимая строгие, но смягчившееся карие глаза. — Уделите мне некоторое время? Конечно, Учиха уже знает, что последует после, но вдруг он обращает внимание на то, что пусть Кувира и придерживается официальной формы общения, но дистанцию между ними заметно сократила, попутно жадно и практически нагло пожирая его взглядом. Такео думает, что с чужой подачи и он сам может немного выйти за строгие рамки. Серые глаза оценивающе проходятся по внешнему виду Кувиры, по светло-каштановым волосам, по слегка смуглой коже, по красивым чертам лица и по смущенному румянцу на щеках. Девушка не упустила из виду прямой изучающий ее взгляд и, честно, не знала как себя вести в игре, которую же сама начала. Оценив женскую реакцию, уголки губ Такео едва заметно приподнимаются в улыбке. Вытащив еще одну самокрутку из пачки, мужчина с краткой улыбкой зажигает ее кончик и тут же снова втягивает дым. — Вы не против, если я буду курить, Кувира-сан? — проигнорировав последний вопрос, интересуется Такео, с некоторой забавой наблюдая за ней и выдыхая густой дым в сторону. Еще в юности Такео за собой заметил одну особенность — ему чертовски нравится видеть, как девушки, которые питают симпатию, по-разному теряются в общении с ним, кто-то волнительно кусает нижнюю губу, кто-то смущенно улыбается, у кого-то подрагивает голос и множество разных реакций, которые говорят об одном и подтверждают женский интерес. И мужчине даже нравилось иногда провоцировать и передразнивать, лишь бы увидеть, что заинтересованные в нем девушки будут делать дальше и как будут реагировать. Нет, Такео не находил в этом издевки, для него это было что-то вроде отдельной прелести. И в Кувире было что-то такое... Она была красива, чувствовалась ее сила, ее опыт, ее притягательность, ее уверенность в себе. Накамикадо держалась действительно хорошо и не теряла себя перед мужчиной, в котором точно была заинтересована именно как в мужчине, а не только шиноби и потенциальном служащем военного столичного двора. — Как же я могу Вам отказать? — в миг осознав неоднозначность своего нескромного вопроса, девушка сдерживалась от того, как бы не расплыться в дурацкой улыбке и залиться стыдливым румянцем, но взгляд в сторону отвела. — То есть... Вы уже закурили и странно спрашивать мое мнение. — выпрямившись в спине и задрав голову, проговаривает Накамикадо и вообще не понимает, с чего она, такая обычно уверенная в себе, строгая и по большей части невозмутимая девушка, чувствует себя с этим мужчиной как неуклюжая, дурная девчонка, но, благо, не подает виду. — Если бы Вы сказали, что против, я бы затушил. — улыбается Такео. — Возможно затушил бы. — договаривает он и дожидается момента, когда Кувира перейдет к основной теме этой беседы, потому что мужчина уверен, что она вообще появилась тут явно не только для того, чтобы наконец Тобирама получил заветный отчет о походе Сугуру в Стране Земли. — Кувира-сан, Вы хотели что-то обсудить со мной? Девушка сдержанно улыбается, вновь поднимая на Такео взгляд полный прямого интереса и слегка покусывает нижнюю губу, раздумывая о том, с чего бы вообще начать разговор. Потому что Кувира осведомлена от своих коллег о том, что тема, которую все же нужно завести и как-то этой темой наконец заинтересовать Учиху Такео, точно ему не придется по душе. И с другой стороны Такео даже думает, что это весьма недурной ход со стороны военачальников — подослать на переговоры такую видную девушку. Но, на чужое несчастье, он не настолько глуп, чтобы только по причине красивых шоколадных глазок изменить свое решение, которое уже много лет остается неизменным. — Такео-сан, — словно прощупывая почву, начинает Кувира. — Я правда Вас хорошо понимаю, но и Вы поймите меня... Нас. Вы хорошо осознаете свою силу, свои умения и свои тактические способности, поэтому должны и осознавать свою ценность, как редкого ума и таланта стратег и тактик. — парирует Кувира, даже не представляя сколько раз Такео уже слышал и читал в письмах подобные отзывы о себе и своих навыках. — Армии Страны Огня нужны такие люди, как Вы. Вы так не считаете? — с некоторой надеждой на намек о положительном ответе Кувира смотрит на мужчину. — Считаю. — кратко отвечает Такео и делает новый затяг. — Я много лет говорил это вашим коллегам из столицы и скажу вам, Кувира-сан, — он выдыхает дым. — Мне это не интересно. Учиха давно сбился с счета сколько раз он уже произносил эти слова, глядя в глаза столичных военных послов или заполняя ответные письма на их имена. Начиная с шестнадцати лет порог дома Такео обивали многие представители двора Дайме с приглашениями на военную службу в столицу во благо Страны Огня и самого Лорда-феодала. Мужчина и сам не понимал, почему у столичных такая нездоровая и даже от части маниакальная необходимость видеть именно его в рядах военной элиты. Хотя, конечно, Такео понимал, что он достаточно хорош в своем направлении — он лучший командир отрядов в клане, практически самый результативный шиноби клана и профессиональный разведчик, и ищейка. И возможно в столице он смог бы хорошо устроиться, построить карьеру и со временем вообще грянуть в буднях полных беззаботности, но Такео очень сомневается, что это именно то, что ему нужно. — А что насчет вашего младшего брата? — почти готовая принять свое поражение и признавать свое бессилие перед начальством в столице, Кувира решает воспользоваться последним козырем. — Учиха Райден. И, сказать прямо, Накамикадо попадает в цель и об этом ярко говорит резкий и прямой взгляд серых глаз на нее. — Причем тут мой младший брат? — без следа радости и задорства спрашивает Такео. — Он-то в самом деле одаренный ребенок. И Вам ли не знать об этом? — поняв, что попала в самую суть, девушка решается продолжить тянуть за эту самую заветную ниточку. — Райден — редкий талант, его ждет большое будущее. И у Вас, Такео-сан, есть отличный шанс дать своему брату возможность получить лучшее образование в стране. Если Вы сомневаетесь в мастерстве столичных педагогов, то я Вас уверяю — не стоит. Они научат Вашего брата всему тому лучшему, что знают сами. И это в самом деле потрясающая возможность, как для Вас, так и для Райдена стать нечто большим, чем просто шиноби. Все же, немалая доля истины в словах Кувиры есть и Такео не может с этим не согласиться. Накамикадо Кувира была первой среди своих коллег, кто мог сказать куда больше о перспективах столичной службы и даже посеять семена заинтересованности в Такео. Манипуляция чище воды — Такео не дурак и хорошо это понимал. Единственный козырь Кувиры возымел свое влияние, пусть Учиха сразу и не дал четкого ответа, но не ответил четким отказом и даже как-то задумался — а это уже был успех. О мастерстве столичных педагогов Такео слышал не мало, но его на протяжении жизни это не заботило и раз зашел такой разговор, то это в самом деле хорошая возможность повлиять на раскрытие потенциала младшего брата. Столичное образование и драгоценные знания точно не послужат чем-то лишним. Прежде всего это стоит обсудить лично с Райденом и дать знать Кувире, что, так и быть, Такео готов подумать над этим вопросом и взять отсрочку. И если смотреть на ситуацию не со стороны привилегий для Райдена, то и для самого Такео как таковых причин отказываться от престижной карьеры нет. Но вполне весомый аргумент о вкладе в будущее младшего брата волнует Учиху и дает о многом задуматься.