***
- Отпустите! Чуя! Да, отвалите уже от меня! - Дазая держали за руки два взрослых и достаточно крепких мужчин в полицейской форме. Но даже им было тяжело удержать чересчур буйного студента. Альфа изо всех сил старался пробиться к машине скорой, куда только что увезли единственного пострадавшего. - Молодой человек, успокойтесь. Вам туда нельзя. - Отпустите. - уже спокойно произнес шатен. Машина скорой уехала, а забинтованный перестал дергаться. Уже не за чем. - Черт! На улице полно народу - прошла эвакуация. Большинство и рады. Пары отменены, можно идти домой, а новость о том, что есть пострадавший, ещё не успела стать всенародным слухом. Но это пока. Такое почти никогда не остаётся в тайне, тем более часть людей видела и слышала безумные крики Осаму. День ясный: голубое небо, медленно плывут белые облака, легкий ветерок покачивает распускающиеся на деревьях листья. Они уже почти все вылезли, создавая зелёные парики. Поют птицы, молодые студенты расходятся. Все идёт своим чередом, будто бы ничего и не было. Лишь один человек остался стоять на месте. Он смотрел вперёд на дорогу, куда совсем недавно умчалась с мигалками машина ангелов жизни и смерти. По выражению лица нельзя было сказать, что он сейчас чувствует: оно пустое. Лишь подойдя ближе, можно было заметить одну непримечательную, но выдающую его деталь. Мокрую, блестящую на солнце дорожку от слезы...***
«Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее» Сожалением ничего не решить. Но Осаму не может не сожалеть. Он винит себя. Винит себя в том, что нагрубил, что сразу не последовал за, что ревновал. Он искренне раскаивается обо всем. Обо всем, что сделал и не сделал. Он снова не спит ночами, не ест. Эту ночь юноша провёл у отчима. Просто не может. Он просто не может находиться один, в пустой квартире, где теперь так тихо и одиноко. Мори знает это, поэтому не противится, а наоборот только за. Мужчина сам выносил Чую из горящего помещения на своих собственных руках. Он сам позвонил шатену и сообщил. О таком молчать нельзя, даже если знаешь, что другому будет больно. Нет ничего хуже неизвестности. Огай видел ту истерику, ту недвижимую статую, из которой нельзя было выдолбить ни звука, ни одной эмоции, кроме медленно стекающих слез. Слишком ярко этот образ отчеканен у него на подсознании - такой же, как и когда он нашёл его в первый раз. Маленький мальчик, не знающий, что делать и куда податься. Такой же пустой, словно кукла. Бесчувственная, желающая закончить этот кошмар. В эту ночь даже плевавшая на все ситуации в мире и у других Элизия была тиха и немного опечалена. Как ректору, Огаю, конечно же, достанется. Но он разберётся, и не с таким справлялся. Сейчас важнее другое: - Дазай, я договорился, и завтра ты сможешь навестить Накахару-куна. - голос отчима спокойный, и в нем чувствуются нотки тепла. - Угу. - кратко отвечает тот. В комнате выключен свет, а сам парень сидит на кровати и смотрит в одну точку, не моргая. Ему страшно. Ему страшно, что он может так легко потерять своё счастье. Он боится увидеть рыжика в кислородной маске с катетером в руке и без сознания. Подключённым к аппаратам, с обожженными руками. Нет, он будет любить его любым, независимо от его состояния или внешнего вида. Забинтованный просто хочет, чтобы омега жил. Был здоровым. Для этого парень готов отдать хоть все свои органы, если понадобится. Он просто хочет, чтобы Чуя жил.***
Время тянулось неимоверно долго. Растягивалось, будто бесконечная резинка, которую если отпустить, то она разрежет тебя напополам - настолько сильное натяжение. Натяжение - напряжение. Растущее с каждым часом, с каждой минутой, с каждой секундой. Самый большой страх человечества - незнание будущего. Неизвестность. Дазай сидит у койки и аккуратно держит юношу за руку. Чтобы не задеть раненную область. Все как он и представлял: маска, приборы, закрытые глаза. Страшное зрелище. Нет, для простого человека это не будет так пугающе. Просто больной без сознания, прямо как в фильмах. Но по-настоящему. Вот только для того, кто всем сердцем любит этого самого «актера» наяву, данная картина способна разорвать сердце. Разбить на маленькие осколки, которые возможно склеить лишь одним... - Тебе не идёт больничная роба. - устало произносит кареглазый и улыбается, - Давай, ты очнёшься, и мы вместе пойдём домой, а? - он поглаживает бедро лежащего, так как до внешней стороны кистей не дотронуться - ожоги. Повезло, что не очень сильные. Они заживут, но шрамы останутся. Это не беда, Осаму будет любить его любым. Абсолютно. Главное живым. - Чуя, пожалуйста.. открой глаза... Я люблю тебя... Отравление угарным газом. Монооксид углерода. Он в 200 раз быстрее распространяется в крови, чем кислород. Вступая в реакцию с гемоглобином, газ заполняет собой сосуды с кровью, не позволяя нужному O2 перемещаться, из-за чего происходит кислородное голодание. В первые часы Накахара лежал в специальной камере, чтобы вывести излишки яда. Ему повезло, что его нашли сразу после потери сознания - ещё не начались необратимые реакции в организме. Поэтому прогнозы более менее положительные. Но забинтованному все равно страшно. - Я люблю тебя.***
«Где это я? Я умер?» - Чуя оглядывается по сторонам. Лес. Сквозь густую зелёную крону пробиваются лучики света. Под ногами множество протоптанных земляных дорожек и густая трава. Мелкие кустики ягод, щебетание птичек и полное спокойствие. Чудесное место. Омега был бы не против остаться здесь на подольше. Вот только без Дазая грустно. - Чуя. - его зовут. Нежный женский голос раздаётся за спиной. Парень узнаёт его из тысячи. Такой приятный, родной и давно не слышимый. - Мама? - он разворачивается. Кое стоит, протянув руки вперёд и тепло улыбаясь. Рыжик срывается и заключает мать в объятия. Приятный запах азалий. - Мамочка! Мама, я так скучал! - женщина гладит сына по волосам, целует в макушку. - Я тоже скучала, мой милый. - соленые капли вытекают из глаз, а руки крепко сжимают розовое кимоно на спине. Мамино, любимое. Спустя две минуты Накахара отстраняется. - Но, мама.. - он утирает слёзы рукавом. - Если ты здесь, значит я... - Нет. - резко отрезает она, но голос ее также нежен. - Ты ещё не мёртв. Слишком рано. Тебя ведь ждут там, да? - у неё добрая и светлая улыбка. - Да. - юноша не может наглядеться. Такая же, как он ее помнил: молодая, красивая и счастливая. Не тот печальный образ перед смертью. Образ из веселых, наполненных семейным тёплом дней. - Но, как мне вернуться? - Прислушайся. Слышишь? Тебя зовут. - они ненадолго замолчали. И правда, где-то в глубине чащи слышался голос. Он звал его по имени. - Давай, а то Дазай-кун там с ума сойдёт. - она шутливо нахмурилась и махнула рукой: «Мол, иди-иди». - Ты знаешь скумбрию? - Я все про тебя знаю. А этот суицидник... - мать хмыкнула, сложила руки на груди и тяжело выдохнула, - Не самый лучший выбор, конечно, но что поделаешь. - Озаки пожала плечами. - Давай, беги уже! Рыжик поцеловал маму и побежал. В голове крутилось множество мыслей, но в основном о том, что его ждут. Что Осаму где-то там его зовёт. Зовёт и говорит, что любит. Чуя тоже любит. Он всем сердцем любит двоих людей по обе стороны мира: Маму - здесь и шатена - там. Они тоже его любят, он это знает. Именно поэтому омега пересекает прекрасные заросли, в которых сейчас обитает Кое, и где он будет жить вместе с ней после смерти. А ещё с Дазаем. Все вместе. Но до этого ещё надо пожить. Долго, и опять же, вместе с любимым. Немного пробежав, он остановился и обернулся назад. Женщина стояла там. Высокая, статная, с заколкой в виде цветка лотоса в волосах она махала ему рукой. Парень крикнул: «Мы ещё увидимся?», на что женщина тепло улыбнулась и прошептала одними губами: Обязательно.