Когда заканчиваются сказки

      Они оба возвращались домой со спокойной душой: еще два демона было уничтожено, а Зенитсу, который так долго находился без сознания, наконец-то очнулся. Никто не пострадал. Тандзиро смущенно улыбался, идя рядом с Кёджуро и чувствуя, как старшеклассник крепко сжимает его ладонь. В такой час можно было не беспокоиться о том, что их кто-то может заметить. Хотя если уж говорить об этом, то огненноволосый юноша вообще никогда не волновался о таких мелочах – это старший Камадо переживал и все боялся, что, мол, из-за него о Ренгоку-сане будут думать плохо.       До своей улицы им оставался еще один перекресток, и тогда внезапно мальчику пришла в голову одна мысль. Он поднял слегка взволнованный взгляд на своего спутника. – Ренгоку-сан, может, я лезу не в свое дело, но я думаю, что вам надо помириться с Сабито-саном, – неуверенно предложил Камадо, глядя на улыбающегося юношу, – он же ваш друг… – Ты абсолютно прав, мальчик мой! Я непременно так и сделаю завтра, когда мы будем в школе! – Да, и еще... Я хотел кое-что спросить у вас… Что стало с вашим другом детства? – подросток был не совсем уверен, стоит ли так сразу заводить разговор на эту тему. Ведь если разобраться, то ему о таинственном друге Ренгоку рассказал вовсе и не сам Кёджуро: Томиока сделал это по своему желанию, не спрашивая ни у кого разрешения. И Тандзиро не знал, как он будет выкручиваться из такой щекотливой ситуации, если его возлюбленный задаст в ответ вопрос, откуда Камадо узнал о его друге детства. Однако старшеклассник только изумленно приоткрыл рот, не произнося ни слова, а затем отвел взгляд. – Мы выбрали разные дороги. И чем больше времени проходит, тем лучше я понимаю, что тогда слишком многого не разглядел в нем. Я виноват, что закрывал глаза на некоторые вещи. И я не хотел бы говорить об этом больше, Камадо, – лицо юноши вдруг стало серьезным и мрачным – как будто бы он представил что-то такое, что раздражало его и вызывало в нем отчуждение. Старший сын Кие широко раскрыл глаза, впервые наблюдая такое странное выражение лица у вечно бодрого и веселого Кёджуро. И им пришлось бы идти дальше в молчании, если бы тишину не нарушили какие-то посторонние звуки и шум, доносящиеся откуда-то из-за поворота на их улицу. Как будто бы в такой ранний час вся улица уже не спала и непривычно шумно гудела. Оба школьника, непонимающе переглянувшись и расцепив руки, ускорили шаг. И никто из них не ожидал увидеть того, что было за поворотом. – Эй, Шинджуро, это твой сын? Вы на одно лицо! Куда ты сбираешься отдать его? – В кендо, разумеется. А что это за парнишка за тобой? У тебя ведь не было сыновей, Кейзо. – Теперь есть! Я усыновил этого мальчугана. Он унаследует мой сорю шики! К тому же он очень полезен в работе по дому. Давай же, Хакуджи, поприветствуй Ренгоку-сана и его сына.       С недовольным видом темноволосый мальчишка поднял глаза цвета голубого льда на своего сверстника, оценивающе окидывая его взглядом с головы до ног. Сын этого человека, Ренгоку-сана, действительно был маленькой копией своего отца: горящие жизнерадостным огнем глаза, открытый взгляд, дышащее бодростью тело. Аказа тут же скривил гримасу на своем лице и демонстративно отвернулся под удивленные взгляды взрослых. – Я – Кёджуро Ренгоку! Приятно познакомиться, Хакуджи! – как будто бы не заметив этого жеста или попросту не обратив на него никакого внимания, бодро выпалил мальчик, протянув оппоненту свою горячую ладонь. – Да никакой я тебе не Хакуджи! Не смей звать меня по имени! – вспылил брюнет, за что сразу же получил нехилый подзатыльник от своего наставника. Кейзо еще долго распинался о чем-то перед Шинджуро, много смеялся и в неловкости почесывал затылок. Собеседник его хмурился, поглядывал строго на насупившегося, словно совёнок, упрямого Аказу, но никаких замечаний или упреков не делал. Его чадо, получившее грубость на свою искреннюю приветливость, к Хакуджи больше не подходило. «И поделом! – думал мальчик, буравя профиль нового «знакомого» недовольным взглядом. – Не собираюсь тратить время на всяких там!» – Даже так не сбежишь! Дерись ты хоть того лучше! Тебе с нами не справиться! – услышав эти слова, Хакуджи, недолго думая, решил свернуть со своего привычного курса в место, которое теперь стало ему домом. Любые споры, мелкие потасовки, драки – мальчик не мог пройти мимо, если что-то подобное намечалось поблизости. И в этот раз его как магнитом притянуло на место чьих-то разборок. Как же смачно он выругался, когда заметил в окружении каких-то школьников знакомую медно-золотую шевелюру. Парнишка чуть зубами не заскрежетал от досады, однако же не развернулся и не ушел. Вместо этого, ведомый каким-то странным порывом, он зачем-то решительно подошел к одному из школьников, преградившему дорогу Ренгоку, и отвесил ему хорошего пинка. – Какого черта вы, отбросы, изображаете? Нечем заняться? Так я вас сейчас раскидаю по помойкам! – Кёджуро, услышавший знакомый голос, удивленно распахнул кукольные глаза, уставившись на пришедшего мальчишку как на что-то паранормальное. Его абсолютно не заботило то, что несколько школьников вдруг решили поиздеваться над ним – к таким людям мать учила относиться с терпением. Конечно, если бы они вдруг решили избить его, он, само собой, по наставлениям отца, не дал бы себя в обиду, но случилось нечто, ни в чьи планы не входящее. Драка все-таки завязалась, но не по вине Кёджуро. С появлением нового действующего лица, ведущего себя так вызывающе, компания об огненноволосом парнишке вообще забыла.       Через час оба потрепанные, испачкавшиеся, в синяках и ссадинах, но невероятно счастливые сидели на траве под мостом. Досталось обоим крепко, однако верх они все-таки одержали. Как только школьники все вместе набросились на Хакуджи, Ренгоку даже не взвешивал «за» и «против»: сразу же кинулся помогать своему «спасителю». Сейчас, сидя в спокойном месте, они весело разговаривали, обсуждая минувший инцидент. – Ты здорово дерешься. Но ведь ты всего лишь занимаешься кендо, в чем секрет? – увлеченный такими открытиями в уже знакомом ему мальчишке, спрашивал Аказа, с нескрываемым восторгом глядя на собеседника. – Ну, кендо тоже укрепляет тело и дух. Помимо этого меня каждый день тренирует отец, – рассказывал Кёджуро, лучезарно улыбаясь, совершенно не имея понятия, какое сильное впечатление произвел на пасынка Кейзо-сана. Хакуджи торопливо пододвинулся к нему ближе, благоговейно заглядывая в чужие глаза. – Но знаешь, я больше удивился твоему стилю. Ведь это и есть сорю шики, о котором говорил Кейзо-сан? Он прекрасен! И у тебя огромный талант, если ты, едва начав изучать его, добился таких успехов! – Ты тоже считаешь, что он прекрасен? – не удержавшись, вскрикнул Аказа, чуть ли не подпрыгнув на месте от восторга. Тот уверено кивнул ему. – Конечно! – Кёджуро! Я хочу спарринг с тобой! Представляешь, что было бы, если бы мы сошлись с тобой в поединке? Ты – единственный, кого я буду считать достойным соперником! Давай вместе запишемся в какую-нибудь секцию, чтобы заниматься одним видом боевого искусства – тогда наш спарринг будет возможен! – Ренгоку весело смеялся, говорил, что в любой момент может устроить Хакуджи спарринг и уложить его на лопатки в честном бою. А последний, горящими глазами глядя на своего оппонента, не мог поверить в то счастливое чувство, которое затапливало и стремительно отогревало его душу. – Зачем ты насаживаешь жуков на иголки? Тебе что, нечем больше заняться? – выбив у друга из рук всю эту «гадость», Кёджуро наклонился над ним, смотря на брюнета сверху вниз. Тот, обиженно надув губки, лишь отвернулся в сторону, лениво зацепившись за что-то взглядом. – Да, нечем! Все эти никчемные отбросы, которые пытаются побить меня, не могут даже толком нанести удар, – протянул Аказа со скучающим видом. – Хакуджи! Кто разрешил тебе их оскорблять? Чтобы я больше не слышал подобного! – когда в обыкновенно веселых огромных глазах вдруг начинало вскипать пламя, упрямый Аказа делался на удивление послушным и сговорчивым. Его не пугало ничто: ни пыльная и тяжелая работа, ни выматывающие тренировки, ни разборки с очередными задирами. Однако стоило густым бровям Ренгоку хмуро изогнуться, как мальчишка становился лучшим человеком в мире – удивлялись все окружающие. Даже сам Кейзо. – Понял-понял! Не горячись ты! – он поднялся на ноги, отряхивая брюки, даже не думая поднимать с земли всех своих «пленников», насаженных на иголки. Кёджуро продолжал прожигать его сердитым взглядом. – Просто если бы хоть кто-то еще начал изучать стиль Кейзо, то, возможно, мне бы не было так скучно. Вот если бы ты, Кёджуро, стал изучать сорю шики! Ты знаешь, наши поединки были бы чем-то невероятным! – Я уже говорил тебе множество раз: кендо – все для меня. На этом настоял отец, и я чувствую, что должен оправдать его ожидания! Все мои предки занимались кендзюцу. Я не стану исключением, – Аказа расширившимися от удивления глазами уставился на своего друга, приоткрыв рот, но ничего не произнося. Серьезность, с которой говорил Ренгоку, заставляла его странно чувствовать себя: по телу даже бегали мурашки от таких проникновенных слов собеседника. Это был второй человек в жизни Хакуджи, что с такой восторженностью отзывался о боевых искусствах и был предан своему делу всей душой. – Может, ты еще не знаешь, но этот мир хрупок. И не все люди могут постоять за себя. Поэтому кто-то должен становиться сильнее, чтобы защищать их. Чтобы заступаться за слабых и восстанавливать справедливость! И я хочу быть таким человеком! – Кёджуро, я... – он запнулся, но потом, крепко схватив мальчика за плечи, придвинулся к нему ближе, – я тоже стану сильнее! Мы вместе будем защищать этих людей! Твои навыки фехтования прекрасны! А я буду стараться еще усерднее и стану мастером сорю шики! – Я счастлив! – Ренгоку широко улыбнулся ему своей ослепительной солнечной улыбкой, и Аказа восторженно выдохнул, улыбнувшись в ответ. – Ты прекрасный друг! Я рад, что мы встретились, Хакуджи! Давай будем вместе помогать другим! – Конечно!       Невидящим взглядом уставившись в землю, огненноволосый мальчик сидел под мостом, возле мерцающей глади водного канала. Шум проезжающих машин уносил невеселые мысли куда-то далеко, и голова была пуста. Неожиданно со спины его крепко обняли чьи-то натренированные руки, а к затылку прижались чужие губы. Ренгоку даже не обернулся на внезапного нарушителя своего одиночества. – Кёджуро… – тихо произносит Хакуджи, и мальчик чувствует, как чужие руки сжимают его в объятиях крепче. Вероятно, это была поддержка, желание подбодрить друга – Ренгоку плохо соображал, но думал, что он все-таки благодарен Аказе за то, что он здесь. Почему-то сейчас он не ощущал ничего, как будто бы все эмоции куда-то исчезли. Вылились вместе со слезами. Но плакать ему уже не хотелось. – Знаешь, Хакуджи, я обещал себе, что никогда не буду унывать, – вдруг произнес он, и Аказа за его спиной вздрогнул от звука его голоса, – но вчера я не смог сдержать слез. Они душили меня, и я плакал. Отец даже ударил меня по лицу. Мама… Не знаю, что бы она сказала, если бы увидела, что я плачу. Мне, наверное, должно быть стыдно. Но я ничего не чувствую. – Кёджуро, это нормально! Скорбеть, когда теряешь кого-то! Рука-сан была бы рада увидеть, что в твоей душе живет любовь, которая сдавливает сердце и заставляет плакать, когда умирает близкий человек! Но она бы огорчилась, если бы скорбь мешала тебе жить! Пойми это!       Мальчик даже дыхание задержал на мгновенье, когда осознал смысл сказанных слов. И ведь действительно: как на деле выходило все верно и просто. Словно бы сама его мудрая, но покойная мать говорила с ним устами Хакуджи. И сейчас Ренгоку не сомневался в том, что слова эти и есть истина. Любить и не переставать жить. Скорбеть, но не унывать. Уметь принимать и уметь отпускать. Кёджуро понял это тогда, сидя под мостом в крепких, надежных объятиях Аказы. – Почему ты ударил того парня? – выразительные глаза младшеклассника смотрели на то, как его друг пытается дотронуться до свежей ссадины на скуле. Аказа только небрежно фыркнул и отвел взгляд. Хотелось раз и навсегда вбить в голову Ренгоку, что он, Хакуджи, наваляет любому человеку, кто рискнет высказаться о Кёджуро плохо. – Да потому что он сказал, что ты странный! Разумеется, я постарался его в этом разубедить. – Хакуджи, ты выбил ему передние зубы! – как-то обреченно, но все-таки с улыбкой на лице добавил огненноволосый парнишка, опускаясь на траву рядом со своим другом и начиная рыться в школьной сумке. Не заметить, что у брюнета начинают розоветь щеки, было сложно. Ренгоку только шире заулыбался, понимая, что друг его отчего-то смутился. Они сидели напротив баскетбольной площадки, смотря, как играют какие-то старшеклассники, и обсуждали очередную драку, в которую вклинился Аказа. На крики и разговоры играющих грозно лаял здоровый пёс с кожаным ошейником, ходивший вперед и назад возле площадки. – Ну и поделом ему! Он меня тоже ударил! Вон, как рассадил мне кожу! Поэтому хватит уже вести себя, как последний!.. – он замолчал, потому что Кёджуро, достав из сумки полоску пятнистого пластыря и приблизившись к другу, заботливым движением аккуратно заклеил ему подбитую скулу. Сердце в груди Хакуджи взволнованно подпрыгнуло к горлу, и парень резко отвернулся от своего собеседника. – Ну вот! Другое дело! Мама говорила, что я гиперактивный, и всегда давала с собой на прогулки пластырь! – он на всякий случай еще раз невесомо провел пальцем по наклеенной на лицо брюнета полоске и снова вниманием вернулся к игре. Мяч прыгал от кольца к кольцу, старшеклассники стремительно носились по площадке, а пёс лаял, не прекращая. Кёджуро слегка поморщился, удивленно посмотрев на животное. – Что она надрывается? Наверное, кто-то спустил с цепи: такие здоровые обычно дома стерегут. А если она кого покусает? – Не бойся, не покусает! Эй! Пошла к черту, глупая псина! – вдруг вскочил на ноги Аказа и сделал шаг к ходившему рядом псу. Тот залаял еще громче и озлобленнее. – Хакуджи! Осторожно! – взволнованно вскрикнул Кёджуро, тоже поднимаясь с земли, но не делая резких движений. Однако его друг неожиданно нагнулся, схватил с земли увесистый булыжник и со всего размаху бросил в пса. Раздался громкий пронзительный визг. Аказа самодовольно усмехнулся, глядя на то, как побитое животное испуганно убегает подальше от площадки. – Зачем ты это сделал, Хакуджи? Ты ей таким ударом мог ребра легко сломать! – И черт с ней! Это же всего лишь собака, – небрежно бросил парнишка, и, когда он вновь развернулся к другу, на его лице уже вновь была восторженная улыбка. – Кёджуро, ты такой добрый всегда! Даже к этим бесполезным животным. Ты просто удивительный! – Ребята из параллели говорили, что ты перебил всех учеников школы дзюдо. Конечно, может, эти слухи приукрашены, но все-таки: что тебе сделали, раз ты опять полез на рожон? – как-то раз спросил Кёджуро, когда они возвращались с занятий. Перейдя в среднюю школу, они с Аказой попали в разные классы, однако по-прежнему сохранили традицию ходить домой и на занятия вместе, хоть и жили не рядом. – Нет, я действительно перебил их всех. В следующий раз эти куски дерьма будут думать, прежде чем открывать свой грязный рот! – зло выплюнул Аказа, вспоминая произошедший инцидент. Заниматься дзюдо он решил только потому, что надеялся затащить в додзё Ренгоку и наконец-то проверить их силы в одном стиле боевого искусства. Надежды его не оправдались – Кёджуро не хотел идти в дзюдо, и Хакуджи быстро наскучил этот вид единоборства. Аказа относился к нему несерьезно: он ни на секунду не забывал свой сорю шики. Однако в связи с внезапной смертью при подозрительных обстоятельствах его милой сестры Коюки и жизнерадостного Кейзо, тренироваться в родном додзё стало для него практически невозможным. Каждый раз, исполняя приемы, он невольно вспоминал их лица, и дышать из-за слёз становилось трудно. Его пугливое, недоверчивое сердце было вновь разворочено кривым кинжалом судьбы.       У него не было намерений избить всех учеников додзё, но они оказались просто удивительными слабаками. Вдобавок ко всему у подростка имелось логичное оправдание своему поступку: после очередной тренировки, когда, стоя в раздевалке, он уже собирался снимать кейкоги, услышал, как несколько первогодок, смеясь, без всякого стеснения обсуждают его. У Аказы от вскипевшего гнева на секунду помутилось в глазах: «Ну, это нормальное явление, что Ренгоку нашел ему замену! Я удивляюсь, как он вообще мог так долго с ним общаться! Этот новичок, Сабито, куда лучше него… У этого Аказы совсем крыша поехала после того, как грохнули того дурачка, что его усыновил. А, интересно кстати, сестру его просто убили или подпортили чуть-чуть перед смертью?» – Хакуджи! Ты говоришь отвратительные вещи! – не выдержал Ренгоку, остановившись и схватив друга за грудки. – Заткнись! Они говорили еще более отвратительные вещи! Я не собираюсь оправдываться перед тобой за свои действия! – подросток не понимал, что за чувства сейчас кипели в нем. Он не хотел кричать на своего друга, однако в голове до сих пор раздавались насмешливые слова тех школьников. И образ этого рыжеволосого подонка, с которым подружился его Кёджуро, разъедал мысли как концентрированная кислота. Он избивал учеников додзё, но не видел их лиц. Ублюдок Сабито был перед ним. Безликие убийцы Коюки и Кейзо были перед ним. – Они все чертовы слабаки! Если у тебя нет сил ответить за свои слова, ты должен следить за тем, что болтаешь! Я ненавижу слабаков! И каждого собственноручно бы… – Достаточно, Аказа! – Хакуджи вздрогнул от этих зловещих ноток в голосе Ренгоку. Никогда прежде друг не обращался к нему так холодно и фамильярно, и подростку показалось, что сердце в его груди вдруг остановило свой ход. – Я не хочу этого больше слушать! Потому что ты заблуждаешься!       Сказав это, Кёджуро ушел, оставив растерянного Аказу одного. И тогда это стало началом конца.       Между их домами стояло несколько полицейских машин, карета неотложной помощи; вся территория была оцеплена, а возле заборов толпились люди, прикованные взволнованными взглядами к медслужащим. Среди этих людей старший Камадо тут же узнал свою мать, стоявшую в ночном халате с накинутой на плечи кофтой, и обнимающую ее госпожу Тамаё. Лица женщин были бледны как плотно, а заплаканную Кие вдобавок била крупная дрожь. Тандзиро почувствовал, как по спине пробежал легкий холодок – случай с пропажей Незуко был еще свеж у него в памяти. Тогда мать тоже была напугана до смерти. Никого из его братьев и сестер видно не было. Полицейские суетились, о чем-то спрашивали очевидцев. «Неужели снова похищение детей? Но ведь Ренгоку-сан убил того монстра!» – торопливо соображал Камадо про себя, пытаясь понять, что же все-таки могло произойти. И тогда Тандзиро вдруг почувствовал, что в душу закрадывается нехорошие подозрения – оперативники и медработники суетились как раз возле дома семьи Ренгоку. Мальчик перевел взгляд на своего возлюбленного. Описать, как смотрели перед собой огромные глаза Кёджуро, было сложно: в них была смесь беспокойства, непонимания, волнения и испуга одновременно. Болезненно побледнев и выронив катану, он вдруг стремительно рванулся вперед, в самое пекло событий. – Это Кёджуро-кун! Смотрите, Кёджуро-кун! – раздалось среди стоявших неподалеку людей. Тут же меж соседями поползли какие-то перешептывания. Как только Кие Камадо увидела друга своего сына, она зажала рот рукой и ударилась в рыдания. Госпожа Тамаё жалостливо закусила губу. – Кто пустил сюда этого старшеклассника?! – тут же загалдели полицейские, когда Ренгоку пересек огороженную лентой территорию. – Уведите мальчишку! – Стойте! Это мой дом! Я здесь живу! Где мои брат и отец?       Тандзиро на подрагивающих ногах подбежал к матери и тут же обнял ее, не давая женщине осесть на землю, заменив тем самым госпожу Тамаё. Он не понимал, что происходит, почему на их тихой улочке сейчас находится столько народа, но расспрашивать мать пока не мог, видя ее состояние. Ренгоку-сан рванулся было в дом, но двое полицейских поймали его, не позволив пересечь порог. Сердце старшего Камадо билось уже где-то в горле, и он сам не заметил, что пальцы рук, которыми он обнимал Кие, до побеления сжались. С какого-то момента для мальчика все происходящее вдруг погрузилось в странный мутный туман. Из дома семьи Ренгоку санитары по очереди вынесли на носилках два черных мешка. Застывший в руках сотрудника старшеклассник проводил их ошарашенным взглядом. Тандзиро крепко зажмурился, и рыдания из его горла вырвались сами собой, когда в следующую секунду на всю улицу раздался иступленный крик. – Мой брат! Мой отец! Это мои брат и отец! Папенька! Сенджуро! Сенджуро! Там был мой младший брат! Мой Сенджуро! Мой младший братик!       Ослабевшая Кие тут же упала в обморок, и мальчик опустился наземь вместе с ней, не чувствуя ног под собой. От криков Кёджуро дрожало в ужасе все тело. Камадо не видел, что происходило дальше – от не останавливающихся слез все расплывалось в глазах. Он почувствовал, что из его рук кто-то пытается забрать маму, в нос неожиданно ударил какой-то резкий, специфичный запах – врачи пытались привести его в чувства, но Тандзиро отчаянно этого не хотел. Уже охрипший, срывающийся голос Ренгоку-сана тупым ножом резал ему сердце. Нет, что угодно, но только не реальность. Это просто не могло быть правдой.       За завтраком семья Камадо собралась молча. Кие здесь не было: ей сделалось еще хуже, и врачи, приехавшие потом по вызову, советовали ей взять отгул на несколько дней и все это время не вставать с постели. Завтрак для всех в этот раз готовила Незуко. Тандзиро не отходил от матери до тех пор, пока она не заснула – только тогда мальчик облегченно выдохнул и тихонько прикрыл дверь в ее спальню. Но он и сам чувствовал себя неважно и выглядел не лучшим образом. Однако времени на себя не было: дети плакали все утро. Разумеется, их никто ни во что не посвящал: Рокута плакал оттого, что мама заболела, остальные же догадывались, что в доме напротив произошло что-то страшное. Разбуженные шумом на улице Такео, Ханако и Шигеру через окно смотрели на то, что творилось внизу, пока Незуко не увела их всех в свою комнату. Когда врачи в шестом часу утра завели домой Кие, девочка вскрикнула и попыталась выспросить у них, что случилось, но ответа не добилась. От старшего брата, который зашел следом за ними нетвердым шагом, она услышала только два слова: «Они умерли».       Руи бледными худыми руками сжимал вспотевшую от волнения ладошку Незуко: он не скорбел по умершим так же сильно, как дети семьи Камадо, но был очень опечален тем, что старшая дочь Кие подавлена. Видеть ее такой было для бывшего демона невыносимо. Такео, тоже за утро выплакавший себе все глаза, за столом содрогался в бесшумных рыданиях, и, глядя на него, Тандзиро вновь чувствовал, что ему не хватает воздуха. Если даже их семья так болезненно переживала эту трагедию, каково же было самому Кёджуро?.. Произошедшее не укладывалось в голове. Шинджуро-сана и Сенджуро-куна больше не было в живых.