Младшего из нас звали Скайн

Я увидел Скайна на следующий день, до завтрака. Мы столкнулись в коридоре, но он, конечно, не узнал меня. Пришлось отметить, что сейчас он уже ничем не походил на того тринадцатилетнего тощего мальчишку, какого я помнил. Сейчас в нём угадывалась порода — стать и разворот плеч, сильные руки… Никто не стал сомневаться бы в том, что это юный воин. И рассматривая его почти беззастенчиво, я гадал, почему же столь сильное и гибкое юношеское тело стало приютом ядовитой души. Впрочем, даже глаза его — синие, как у его матери, ничуть не таили колдовского коварства. Это было странно. За свою жизнь я привык, что и по лицам людей уже заметно, к чему они склонны, что это пропитывает каждое движение, но Скайн казался чистым… Разве что лишь немного раздражённым. — Почему ты так смотришь на меня? — спросил он без вызова, будто устало. — Удивляюсь южным чертам в нашем суровом краю, — отозвался я тихо. — Прошу простить меня, если это было невежливо. Он чуть сощурился, из-за чего его красивое лицо приобрело хищное выражение. Эти тонкие скулы, красиво очерченные губы, миндалевидные глаза не принадлежали нашему роду. В его лице было столько от матери — и ничего от отца. Я снова всмотрелся в него, выискивая хоть что-то, но он был стройнее и явно станет выше нас. Отец же был коренастым и плотным. Брат ли он нам?.. — Странный интерес, — наконец сказал он. — Но я не знаю местных обычаев, быть может, они и отличаются… — он отвернулся, точно старался скрыть какие-то эмоции. Мне было не угадать, что именно. — Вы здесь недавно? — решил поддержать я беседу, старательно подчёркивая, что он выше меня по положению. — Недавно, — отрывисто бросил Скайн. — Я в заключении, полагаю. Хоть никто и не сказал мне этого в лицо. — Что же случилось? — в моём голосе было ровно столько интереса, чтобы можно было понять — я почти не хочу ничего слышать. Скайн засомневался, повёл плечами, глянул на меня недоверчиво. — Небольшие семейные дрязги. — Я слышал, что у господина нашего Лютейна умер брат… — я замялся, точно не мог вспомнить имени. — Мэнсель… Мэнсель умер, — и голос Скайна выдал его тоску и боль. Теперь я был удивлён по-настоящему. Если мальчик и играл перед нами, стараясь не выказывать своих чувств, то перед незнакомцем он не успел или не захотел скрывать их. А может, не посчитал это важным. — Вы знаете, как это случилось? — теперь я уже допустил в голос сочувствия и уже хотел коснуться его плеча, но Скайн отступил ближе к окну-бойнице, сквозь которое лился неяркий пока свет горного утра. — Его сгубила болезнь, — сказал он. — Говорят, вызвана она была ядом… Но мне… Мне не стоит об этом рассуждать, к тому же я даже не знаю вашего имени. — Хэйс, — представился я, теперь уже протягивая ладонь. Рукопожатие Скайна было твёрдым, а рука — сухой и горячей. Если он и волновался, то эти чувства были столь же чисты и правдивы, как и мой искренний к нему интерес. Мы вместе спустились в столовую, где Лютейн любил завтракать с немногими подходящими по рангу обитателями крепости. Он кивнул мне как старому знакомому, но не выказал никаких эмоций, что не укрылось от Скайна, но заставило его только больше заинтересоваться во мне. Сели мы рядом, ели в молчании, но чем дольше я смотрел на него, тем сильнее убеждался — либо он невинен, либо он настолько убеждён в верности своих действий, что не чувствует никакой вины за них. И это было странно. — Я здесь недолго, но не видел тебя раньше, Хэйс, — сказал Скайн, когда расторопные служанки сменяли нам тарелки. — Откуда ты? — Обычно я живу в охотничьих угодьях, — пояснил я. — Но близятся холода, осень крадётся в наши края. Следует оговорить, будет ли охота и какая. Вот почему я здесь. — Понятно, — вряд ли он был полностью удовлетворён этим ответом, но не стал выказывать сомнений. Лютейн как раз встал из-за стола и обратился ко мне: — Нам нужно поговорить. Голос его разнёсся по залу гулким эхом. Я улыбнулся — он ещё в детские годы любил громыхнуть вот так в столовой, но тогда мать строго осуждала это. Время проходит, смешная детская забава превращается во взрослую привычку. Скайн вздохнул. — Вряд ли ты сможешь относиться ко мне так же после этого разговора, — заметил он, тоже поднимаясь. — Но благодарю хотя бы за то недолгое время, что мы провели сегодня вместе. Он вышел из столовой, и все его движения выдавали надрывность и горечь, что царили в его душе. Лютейн провёл меня в свой кабинет, ни слова не говоря во время пути. Немногие встретившиеся нам слуги даже не поглядывали на меня, наверняка не вдумываясь — кто я и зачем здесь. А стоило нам остаться наедине, как Лютейн спросил: — Как мне тебя называть теперь? — Хэйс, — усмехнулся я. Для нас обоих это имя было старой шуткой, слишком многое нас связывало в прошлом. Лютейн оценил, и в глазах его блеснуло озорство, впрочем, он скоро стал совсем серьёзным. — Что ты думаешь? — Я не могу поверить, что это его рук дело, — я потёр подбородок. — Либо мы чего-то не знаем о Мэнселе. — В каком это смысле? — В том, что он должен был заслужить именно такую смерть… Но это, конечно, очень странно. Скайн… тоскует по нему, но в нём нет ни капли вины. Он ведёт себя так, точно на него возводят напраслину. — Когда я увидел его, — заговорил Лютейн, — мне тоже не показалось, что это преступник. И нет в нём ни капли коварства. — Кто-то подставил его? — предположил я. В окно лился солнечный свет, я подошёл ближе, чтобы отдохнуть взглядом на пёстрых лесах, укрывавших склоны гор. Отсюда открывался удивительный вид, который всегда радовал моё сердце. — Супруга Мэнселя не хочет ничего и знать об этом, — Лютейн нахмурился. — Но может и сама быть причастной. Впрочем, этим займётся сестра, с женщинами она обращаться умеет. — Не думаю, что Лайна в этом замешана, — вспомнил я статную жену старшего брата. — Она не в том возрасте, чтобы строить козни тому, с кем прожила столько лет… Быть может, Скайну есть кого подозревать? — Никто не спрашивал его об этом, — Лютейн вздохнул. — Думаю, нам следует остановить наших горячих братьев. Возможно, всё не так просто, как кажется на первый взгляд. — Я постараюсь войти к нему в доверие. На том мы и распрощались. Теперь я мог посвятить время блужданию по крепости в надежде встретить порывистого младшего. Лютейн сегодня дал ему разрешение ходить, куда ему угодно, и я вполне оправданно решил, что встречу Скайна во внутреннем дворике, который некогда наша мать преобразовала в сад. Сейчас здесь было не так много цветов, но очарование и прелесть этого уголка сохранились. Конечно, не мешало бы немного аккуратности, но кто из нас понимал в этом достаточно?.. Скайн действительно был здесь — у пруда, где сновали крупные красные карпы. Он бездумно крошил хлеб на воду, а рыбы охотно ели его, смешно раскрывая рты навстречу крошкам. — Прошу прощения, что помешал, — сказал я, намереваясь уйти, но Скайн только качнул головой. — Нет, всё в порядке, — сказал он. — Странно, что вы не сторонитесь меня, как другие… — Не верю досужим слухам, а ваш брат ничего не говорил, что порочило бы вас в моих глазах, — я сел на скамью и принялся с подчёркнутым оживлением следить за снующей рыбой. — Он… не говорил?... — Скайн поднял голову, но почти сразу же вновь вгляделся в воду. — Понятно. — Возможно, вы не справедливы к нему, — заметил я. — Он привык самостоятельно разбираться в ситуации и решать, кто прав, а кто виноват. — Хотелось бы в это верить, — Скайн поморщился, точно от боли. Я же вспомнил, что Лайна открыто назвала его убийцей, но никто из нас не спешил высказываться так в лицо брату. Между собой мы могли обсуждать это, возможно, стали холоднее, но до открытых обвинений никто больше не опускался. По крайней мере, я ничего о том не знал. — …Никто не говорит этого вслух, но все думают именно так, — подтвердил внезапно мои мысли Скайн. И это было пугающе, точно в нём проснулся древний дар, столь ярко раскрывшийся в нашей сестре. — Что? — переспросил я, надеясь, что ослышался. — Говорю, они уверены, что именно я… виноват в смерти Мэнселя, — теперь Скайн снова смотрел сощурившись. — Горе в семье заставляет погружаться в себя всех, кого оно коснулось. Быть может, вы неверно толкуете их чувства? Смерть Мэнселя и болезнь Вэрра… Это омрачает сердца… — Вэрр болен? — переспросил Скайн с неподдельным удивлением. — Он уехал, потому что болен?.. — Не могу знать подробностей, слышал только, что господин Лютейн скорбит о смерти старшего брата и болезни другого, — уклончиво ответил я. — Я думал… думал… Неважно. Это многое объясняет, — Скайн поплотнее запахнул куртку. На самом деле сейчас было самое время набросить плащ — мой, например, и вовсе был подбит мехом. — Вы простудитесь, и болезнь ваша ещё сильнее омрачит семью. Вам нужно к камину и тёплого питья, — мне пришлось встать со скамьи. — Пойдёмте, Скайн. Он вряд ли ждал услышать своё имя из моих уст, но кивнул, будто сдаваясь, и позволил увести себя в крепость, где я тут же устроил его у одного из каминов и поручил заботам служанки. Довольно скоро стало ясно, что Скайн хочет остаться один, и я ускользнул к Лютейну, чтобы поделиться с ним наблюдениями.