Младшего из нас звали Скайн

Мне не раз приходилось наблюдать за тем, как проводятся ритуалы, как протекают обряды, но то были знакомые и привычные мне силы, никогда раньше не сталкивался я с магией драконьего племени, а она отличалась от всего, что я знал. Едва храм запечатал нас, гудение обратилось в пение воздуха, и музыка эта показалась мне прекраснейшей из когда-либо слышанных мелодий. Заклинания часто пелись, они плелись из слов и жестов, их вытанцовывали, их выстукивали на камнях или играли на музыкальных инструментах причудливых форм и конструкций. Но чтобы пела сама магия, пришедшая только наблюдать, открывшая глаза, чтобы внять просителю… Я не сталкивался с подобным прежде, и сердце моё замерло от удивления, от чистого восторга. Пока я осматривал преображающийся храм, в котором словно сам воздух приобрёл новые оттенки — стали ярче цвета, гуще тени, Скайн проговаривал магические формулы, которым научила его Аннэ. Когда же его голос замолк, я тут же повернулся. Скайн перевёл взгляд с алтаря на круглое отверстие в куполе, точно ждал света, обозначившего бы, что он на верном пути, но где-то там, над скальными выступами, небо было затянуто тучами, ни одного луча не проникало к нам извне. Храм пел, но теперь негромко, и неясно было — засыпает ли магия, потому что Скайну не хватило сил призвать её в свидетели, просыпается ли, чтобы дать ответ. Или собирается… казнить нас. Я взволновался. Аннэ не говорила нам точно, что должно произойти. Возможно, ей и самой не было это известно. Никто из нас даже не мог бы сказать теперь, правильно ли движется магический поток, или то, что происходит, уже нарушение само по себе. Храмы — многие храмы, необязательно принадлежащие драконьему племени — способны были уничтожить того, кто воззвал к магии и не сумел выстроить её поток верно. Отчаянно хотелось задать вопрос Скайну, узнать, что же чувствует он, отчего на висках его выступил пот, почему взгляд такой… Я облизнул губы, внезапно увидев, что зрачок у Скайна преображается, из круглого он становится вертикальным, будто у кошки. Что бы это ни было, но магия заставила часть его крови вспомнить, какому племени она принадлежит. Не успел я решить для себя, дурной это знак или хороший, как воздух вмиг изменился, сгустился, вокруг нас встала темнота. — Наследник, — прогрохотало со всех сторон разом. — Ты пришёл открыть источник? — Я заявляю своё право на эти земли, — заговорил Скайн, и я увидел, как он дрожит от напряжения. — Я заявляю права на источник и храм над ним, на небо и землю, на воду и ветра, на леса и пески, — голос его звучал уверенно, но он был бледен, как снег в горах, а капля пота расчертила скулу и упала на черноту алтаря. — Что же предложишь взамен? — уточнил всё тот же голос. Тут же из-под купола храма на наши плечи обрушилась звенящая тишина. Храм ждал ответа. Глаза Скайна в изумлении расширились. «Когда алтарный камень попросит жертвы, ты должен возлечь на него. Ты должен сделать это сам, понимаешь? Он не сможет, это должен быть твой выбор», — бесстрастное лицо Аннэ возникло перед моим внутренним взором. Она будто спрашивала меня теперь, сумею ли я, рискну ли предложить самого себя — возможно, не только жизнь, но истинную суть, чтобы теперь магия позволила Скайну получить то, что ему принадлежало по праву. Скайн побледнел, даже губы его теперь отливали синевой. Он нашёл мои глаза и сглотнул, очевидно, только теперь понимая, почему мы должны были идти вдвоём и какова моя роль в происходящем. Аннэ настрого запретила ему говорить что-либо, кроме магических формул, кроме фраз, необходимых по ходу ритуала. Он не имел права задавать вопросы, иначе мы оба пришли сюда зря. Но мне не нужно было слышать его вопрос. Я читал по глазам, по напряжённым плечам, по пальцам, впившимся в камень с такой силой, будто желали сокрушить его. Я ободряюще улыбнулся, коротко глянул на купол, за которым как будто и вовсе сгустилась тьма, а затем приблизился. Пусть сердце моё забилось с такой силой, будто хотело бежать, пусть чутьё убеждало, что моей жизни грозит опасность, я давал слово и не собирался отступаться от него. Алтарь был достаточно большим, чтобы лечь на него, не опасаясь не поместиться. Скайн держал ладони на нескольких знаках, кончиками пальцев коснувшись вырезанных в каменной поверхности рун. Когда я опустился на чёрный камень, он мотнул головой, а в глазах его плеснулось отчаяние. Я заметил и слёзы, блеснувшие в уголках, и закушенную губу — капля крови выступила на ней, постепенно набухая всё сильнее. «Продолжай», — обозначил я губами, не нарушая тишины. Камень показался мне едва тёплым, словно был согрет солнцем. Если прежде он жаждал обжечь меня, то теперь лишь мягко баюкал и нежил. — Эту… жертву, — сказал Скайн, и голос его едва заметно дрогнул. Вспомнилось, что когда Аннэ учила его порядку фраз, он задавал ей вопрос, о какой жертве речь, но я не сумел восстановить ответа Горной колдуньи. Да и было ли это важно? Как бы она ни построила свою фразу, в ней не было ни правды, ни лжи, и теперь Скайн видел это. — Жертва, достойная наследника драконов, — заговорил снова храм. — Так получи то, чем должен владеть по праву. Скайн смотрел только на меня, и если бы взгляд его мог оставлять следы, он прожёг бы меня до костей. Время, казалось, замерло, а может, оно остановилось лишь для меня. Я видел, как из-под купола внезапно обрушилось сияние. Острый луч, напоминающий сразу и клинок, и жало, падал так медленно, как не бывает со светом. Он вонзился мне в грудь, раскрыл её с небрежностью, и я ощутил ужасающий жар, точно сияние охватило моё сердце. Был ли я окровавлен, или свет выпил кровь до капли? Должна ли была родиться внутри меня боль, или на самом деле я умер ещё в тот момент, когда луч сорвался вниз?.. Звучала музыка, пел ветер, и песня была прекрасней всего, что когда-либо я слышал. Магический поток танцевал и кружился, рассыпался искрами. Скайн смотрел на меня, и я смотрелся в него, будто он был зеркалом, в котором я мог рассмотреть последние свои мгновения. Я видел его отчаяние, но не мог утешить, видел его слёзы, но не мог осушить их, я увидел, как магия меняет черты его лица, как храм над ним растёт ввысь и вширь, как он сам превращается в удивительное создание, белоснежное и золотое, алое и серебряное. Я увидел, как крылья взбивают потоки воздуха, а может, это моё сознание угасало и показывало мне лишь фантазии умирающего, а вокруг было темно и пусто. — Отныне ты, Скайн, истинный наследник, — пела музыка. — Отныне и навек, отныне и навек. Пронёсся грохот, ветер коснулся моего лица, а следом за этим я услышал голос, принадлежащий Скайну и совсем на него не похожий: — Не смей уходить от меня, не смей умирать, Рэйнэль! Свет в моих восхищённых глазах пропал, сердце забыло о жаре, камень, на котором я лежал, похолодел. Я потерял сознание. Или жизнь покинула меня. *** — …Младшего из нас звали Скайн, — говорил кто-то внутри меня самого. — Кто из нас ждал, что он окажется сильнейшим из нас?.. Хотелось открыть глаза, стряхнуть с груди ужасную тяжесть, но точно само небо рухнуло на меня и не позволяло ни сесть, ни шевельнуться, ни даже приподнять веки. Я судорожно вздохнул, ожидая, что следом обрушится боль, но её не было, как не было и вздоха. Не шевельнулась грудная клетка, не дрогнули губы, не было ни дрожи, ни мельчайшего движения крыльев носа. Тело, которым был я, представлялось лишь вещью, лишь камнем, уложенным на другой камень, чем-то холодным и безжизненным. — Рэйнель? — теперь зазвучал другой голос. Взволнованный, мягкий, похожий на что-то и в то же время… новый? — Рэйнэль! Отчего ты… Зачем?! Скайн звал меня, звал безутешно, не понимая, что я слышу его слова. Слышу, но не могу ни видеть лица, ни прикоснуться, ни утешить. — Пос-смотри-ка на него, — зашипело откуда-то. — С-сам привёл жертву и с-сам удивлён, что та отс-служила с-воё. Таким ли должен быть нас-следник? — Не торопись, — одёрнул другой. — Если ритуал сработал, он опасен. — Пос-смотри, это мальчиш-шка в с-слез-зах. Чем он может быть опас-сен? Храм з-забрал с-сердце жертвы, но ничего не дал вз-самен. — Что вам надо? — голос Скайна воспарил надо мной. Лишённый возможности смотреть, я только представил, как легко он поднялся, с каким отчаяньем и злостью посмотрел на пришедших. — Вы… Это вы виновны в смерти моих… братьев, — он не сомневался, точно боль каким-то образом позволяла ему видеть больше и дальше, читать чужие намеренья и души. — Братьев? — засмеялись в ответ. — Проклятье выбирало тех, кого ты любишь, наследник. Что же вышло, ты хотел собственных братьев? Что за позор семьи? Но Скайн не был позором семьи. Напротив, я назвал бы его величайшим из нас, только у меня не было голоса, не было сил, ничего не осталось. — Храм не наделил его с-силой, — снова зашипело. — Ес-сли его с-самого возложить на алтарь, то ис-сточник откроетс-ся и мы обретём крылья. Крылья… Магию драконов… Я лежал безмолвно и бездыханно и ждал, когда они поймут, что уже не сумеют достичь желаемого. Против воли во мне забурлила внезапная радость. Они не понимали, что всего лишились, и мне было спокойно за Скайна. Эти двое, кем бы они ни были, не сумели бы одолеть его. — Крылья, хах? — Скайн усмехнулся. — Такие крылья? Снова прокатился ветер, порыв был сильным, пах дикой свободой, ночными небесами, и я захотел ухватиться за него и оставить тяжёлое и растерзанное тело внизу. Я захотел увидеть, что его создало, узнать в точности, что так выглядит Скайн, мой Скайн, наследник драконов, жертвой для которого я стал. — Ты ошибся! — по-другому зазвенел мгновение назад смеявшийся голос. — Ты ошибся. — Нас-следник, прос-сти нас-с… — попытался утихомирить Скайна шипящий. — Простить?! Убийц?! — теперь его голос рокотал подобно грому. — Никогда. Храм выпьет вас до капли. Зазвенели вынимаемые из ножен клинки, и я мечтал бы взглянуть на этот бой, но оставалось довольствоваться только свистом и звоном, только вскриками и порывами ветра. Я представлял себе этот танец, я чувствовал гнев и ярость Скайна, но не мог открыть глаз. А потом пахнуло кровью и всё стихло. Я услышал шаги, шорох. Скайн опустился рядом со мной. Его ладонь нежно коснулась щеки. — Рэйнэль… Я ощутил его дыхание на своих губах, и всё во мне захотело открыться в эту минуту, всё во мне захотело откликнуться, прервать его скорбь, прошептать в губы то, что он мечтал услышать. — Любил ли ты меня когда-нибудь не… как брата? — спросил Скайн. — Должен ли я оставить тебя здесь, превратив храм в усыпальницу? Может, я был только призраком? Только духом, который не смог покинуть того, кого искренне любит? Или почему же ещё Скайн так безутешен, отчего мне не овладеть своим телом? Отчего он говорит о гробнице? — Зачем вся эта сила, если… — его голос сорвался, а я внезапно снова начал тонуть в темноте. «Есть один путь, — сказала мне Вардери. — Если ты согласишься». Что она имела в виду? Какое согласие я должен был дать?.. Если оно ещё требовалось, то в тот миг я был согласен на всё, совершенно на всё, на что только возможно было согласиться. — Отчего ты скорбишь, наследник? — услышал я голос храма, музыку храма. — Отчего напоил камни кровью?.. Мне ли он откликнулся, Скайну ли? Может, пришёл взглянуть на тех, кто — я знал — изломанными игрушками лежал позади? Ответов у меня не было. — Верни мне его, — потребовал Скайн.