Младшего из нас звали Скайн

Мы ступили под каменные своды, которые больше не пытались обмануть нас иллюзиями, когда первый солнечный луч прорвался сквозь тучи и высветил голубоватые прорехи на плотной ткани облаков. Путь магии, что открыла нам Аннэ, привёл нас прямо на порог храма. Скайн взглянул на меня, и в его глазах не было неуверенности, только сила и убеждённость, я же ощущал трепет. Мы будто поменялись местами — он стал старшим, а я оказался ведомым. Магия ли расставила нас на определённые места, либо то были особенности драконьего супружества, я не понимал, но пока что не собирался что-то изменять. Только сердце билось заполошно, а дыхание перехватывало. — Алтарь ждёт, — произнёс Скайн, сжав мои пальцы. Когда мы только вошли, в храме было холодно, а на полу лежали белые языки снега, однако стоило нам шагнуть вперёд, и колонны словно вспыхнули изнутри, загорелись глаза статуй, жар потёк от камней, превратив лёд в воду. Блики магического огня затанцевали в ней, как в зеркале, только алтарный камень остался чёрным, настолько чёрным, точно поглощал любой свет. Магический щит встал, отделяя нас от остального мира, запечатывая внутри. Теперь мы обязаны были завершить ритуал, чтобы храм выпустил нас. — Зачем ты пришёл, наследник? — зашумели-заметались голоса. Если прежде говорил сам источник, то теперь мне казалось, что разомкнулись уста статуй, что это они задают вопрос. — Я пришёл получить крылья, — сказал Скайн, и его слова на мгновение перекрыли поднявшийся гул, прозвучали с невероятной силой и ясностью. Храм слушал его. — Подтвердите, что ваши тела и души едины, — откликнулись статуи тут же. — Докажите, что вы — одно. — Тела и души едины. — Вы — одно. — Докажите. — Докажите, что вы — едины. Что вы — одно. Голоса сплетались в морской прибой, шумели, бились в каменной клетке сводов, и я чувствовал, как опаляюще смотрят на меня глаза статуй. Скайн был здесь своим, но меня не приняли, не признали. Во мне не нашли драконьей крови и потому или отталкивали, или стремились разгадать. Они наблюдали придирчиво, как будто желали, чтобы я дрогнул, чтобы отклонил предложение, чтобы попытался сбежать, тем самым оказавшись желанной жертвой, чья кровь окропила бы старые камни. — Мы… — Скайн собирался ответить, но обернулся ко мне. — Это… не должны быть слова, — возможно, прежде я бы разобрал в его голосе извинение, но сейчас он мягко повелевал. Отказать ему было невозможно. — Не должны, — кивнул я, и в горле пересохло от волнения. Мы стояли уже у самого алтаря, и я сбросил на камень, который должен был стать нашим супружеским ложем, собственный плащ. Вцепившись в шнуровку рубашки, я на миг опустил веки. Дрожь прошла по телу, и даже пальцы не захотели послушаться сразу. «Алтарь должен принять кровь и семя, вы — стать едиными на холодном камне…» — сказала Аннэ. — Позволь мне, — ладони Скайна коснулись моих. Я вздрогнул, почувствовав жар его тела, а когда раскрыл глаза, увидел в нём истинную суть. Она сияла, манила и очаровывала. В момент забылось, что статуи смотрят с высоты, что ветра гудят под сводами, то обманчиво лаская теплом, то пробегая холодными пальцами сквозняков по позвоночнику. Скайн смотрел на меня, словно ждал преображения, и я только согласно кивнул ему, отдаваясь на волю его силе, его магии, его праву. Он — наследник драконов, значит, ему возводить меня на алтарную черноту. — Ты забудешь, что он холодный, — прошептал Скайн, распутав шнуровку и потянув рубашку с моих плеч. — Ты не вспомнишь, где мы, ты будешь видеть и чувствовать только меня. Было ли это его тайной силой? Научился ли он использовать свой причудливый солнечный дар? Я не знал ответа и не стремился обнаружить его. Возбуждённые любовью или магией, мои чувства обострились до предела. Каждое касание его ладоней отзывалось волной мурашек. Скайн отбросил рубашку в сторону и сплёл со мной пальцы. Плащ соскользнул с алтарного камня, точно тот встрепенулся, как живое существо, и тогда Скайн шепнул: — Садись. Я был ему послушен. Исподволь волнение сменялось искушением, и потому я опустился на прохладный камень, а Скайн навис надо мной, нежно коснулся губами губ. Я ощутил его язык, его пальцы, скользящие по плечам, а моё тело откликнулось — волна тепла зародилась в груди, спустилась ниже, оформилась в желание в паху. Скайн проследил бьющуюся венку на шее языком и прикусил её под конец, он поцеловал мои ключицы, чуть толкнул, чтобы я опустился на алтарный камень спиной. Его ладони расправились со шнуровкой штанов, стянули ткань, высвобождая мой член и тут же сковывая его — пальцы сомкнулись у самого основания. Я шумно втянул воздух, не ожидавший ничего подобного. Когда мы совершали переход, я был убеждён, что буду ведущим, но теперь не собирался бороться, слишком удивительными, слишком всепоглощающими оказались охватившие меня ощущения. Скайн опёрся коленом об алтарный камень, склонился и захватил губами головку моего члена, выбив у меня короткий стон. Мысли потеряли цельность, чувства вырвались из-под контроля… Я запускал ладони в его волосы, но не решался притянуть его голову ближе, ощущал горячий язык и умолял не останавливаться столь бесстыдно, что голос мой отражался от стен и бился бушующим эхом между замерших статуй. Я почти не заметил, когда пальцы Скайна проскользили по внутренней стороне бедра, лишь ярко ощутил проникновение, растягивающее меня, слишком жёсткое, резкое и в то же время не вызывающее желания отодвинуться или сопротивляться. «Он очаровал меня», — пронеслась паническая мысль и тут же растаяла, словно тоже была из снега и поймала жаркую волну ветра. Да, Скайн очаровал меня, и потому даже боль казалась желанной, но разве я не хотел его на самом деле?.. И снова мысли рассыпались, проникновение стало настойчивей. Скайн смотрел на меня, а я, возбуждённый, только часто дышал, кусая губы, чтобы не вскрикнуть от разливающейся боли, мешающейся с ощущениями столь странными, что пока я не мог понять — хороши они или плохи. — Я не остановлюсь, — предупредил он. — Не смей останавливаться, — отозвался я. Потому что внутри меня уже рождалось нечто новое, вспыхивало, переплавлялось, растекалось по телу. От этого чуть дрожали колени, от этого хотелось податься навстречу чутким пальцам. Я запрокинул голову и тут же оказался на мгновение полностью пустым. Алтарный камень подо мной разогрелся и пульсировал, и мне казалось, что он был лишь огромным языком, готовым отнести меня в пасть неведомого магического чудовища. Сердце вздрогнуло, голова закружилась — я увидел глаза статуй, огонь, запертый в камне, а затем — дракона, склоняющегося ко мне. Белый и золотой, прекрасный и непостижимый, он был одновременно слишком огромен, чтобы я мог принять его, и в то же время ощущался жизненно необходимым. Я мечтал о нём, я жаждал ощутить его всем телом, отдаться ему без остатка. — Люблю тебя, — раздался его голос, или то были только мысли, которые я прочёл потому, что такова была драконья магия. — Люблю тебя. — Люблю тебя, — откликнулся я, возможно, произнеся в голос, а может, только подумав, и потянулся к нему. И тут же сильное тело подалось вперёд, я ощутил его тяжесть, и жар, и то, как оно вторгается, ломая сопротивление не привыкшего к подобному тела. Боль прокатилась и растворилась в огне, который разгорелся во мне в то же мгновение. Скайн двинулся мягко и плавно, и горячая волна двинулась вместе с ним, захлёстывая меня, сминая, растворяя в себе. Сначала я ощущал собственное тело и горячее тело на нём и внутри, а затем словно стал текучей влагой или звёздной пылью, языком огня, сплетающимся с другим, столь же сильным и жадным. То, что происходило с нами на алтаре, вышло за пределы телесного, оказалось чем-то огромным, непостижимым. Звуки отражались от стен, превращались в симфонию страсти, и я не мог разобрать — стоны это, крики, соприкосновения. Внутри меня разгорался пожар, он охватывал меня целиком, и я падал пеплом и восставал вновь. Снова и снова, с каждым толчком. А после небеса обрушились или родились новые солнца. *** Скайн нависал надо мной, и я чувствовал, как он заполняет меня. Я скрестил лодыжки у него за спиной, словно не собирался отпустить. Мы были перепачканы моей спермой, его семя окропило алтарь. — Кровь, — прошептал я, пока ощущение опаляющего солнца внутри не улеглось, не истаяло, не обратилось пустотой, пока любая боль стала бы частью удовольствия. — Кровь, — кивнул Скайн и протянул мне руку, я вонзил зубы в его ладонь, сразу ощутив металлический вкус, пряную солёность. Затем подал ему собственную, и Скайн вспорол мне кожу совсем не человеческими клыками. Мы сплели пальцы, он завёл руку мне за голову, вжимая в алтарный камень, двинулся во мне снова, порождая дрожь, захватывающий восторг и жажду продолжать, а также затаённую боль, которая в этот момент, казалось, лишь оттеняла восхищение и наслаждение. Камень под нами снова вздрогнул, впитывая нашу суть, нашу любовь, пробуя нас на вкус. Нас залило ярким светом, Скайн запрокинул голову и вскрикнул, а следом за ним закричал и я сам — от боли, от радости, от охватившего счастья, от невыносимого ощущения, менявшего самую нашу основу, переплавлявшего наши тела. Я услышал, как развернулись драконьи крылья, и тут же оказалось, что мы оба поднялись высоко в небо, парим друг напротив друга, и мои крылья не меньше, не слабее, но напитаны чернотой алтарного камня, лунными отблесками, полутонами и тенями. С волной горячего восходящего ветра мы затерялись в небесной лазури.