Калейдоскоп

Она лежала на смятых простынях, пропитанных потом, спермой и сигаретами. Рядом посапывал Тарино – рука под подушкой, а в ногах одеяло. Глянешь со стороны – обычный мужик, коим нет числа, и сложно, очень сложно верилось, что в голове его зрели идеи, достойные всех кинопремий мира. Эмма нехотя встала и, не стесняясь наготы, подошла к столику. Вино резво лилось в бокал, а после – на стол. Эмма заметила не сразу, лишь когда пальцы подрагивали от холода. Она слизала капли с кожи и одним глотком осушила бокал. Замутило, перед глазами – расплывчатая комната. Эмма опустилась на пол и спрятала голову руками. Почувствовала, как закипают слезы. Быть актрисой – мечта, зародившаяся в детстве, с первого похода в театр. Как они двигались по сцене, как говорили, как лица их искажались от эмоций. Эмма тянулась вперед всем телом, пропитываясь духом театра, атмосферой, игрой. Её место там, рядом с ними, даже во главе! Она упрашивала родителей каждые выходные сводить её ещё раз и ещё. Вскоре им это надоело, и избавиться от детских, искренних капризов решились кардинально, но правильно: отправили Эмму в драматический кружок. «Так юна и так талантлива! А какая мимика! Ей бы в кино. Клянусь жизнью, она перевоплощение Ингрид Бергман!» – не уставал повторять руководитель труппы Эммы. Коллеги почтительно кивали – как вы правы, друг, истина звучит из ваших уст, – а остальные дети пыхтели, точно лихорадочные, съедаемые завистью и желчью. Но Эмма не обращала внимание. Голову её и тело захватывали новые роли: Джульетта, Офелия, Дездемона, Элиза Дулиттл. Зрители восторгались, аплодисменты, точно град ударов разъяренного любовника, били по ушам, но улыбка, настоящая, светлая, неизменно тянула губы. Она выбрала правильный путь. После детского театра наступила эпоха реклам и незначительных ролей в мыльных операх. Жвачка, шампунь, хлопья – повсюду было лицо Эммы. Миленькая девочка с огромными глазами, аккуратным носиком и губами, созданными улыбаться. Мать предвкушала славу и деньги, а отец бухтел под нос, мол, повзрослеет – и сразу все забудут. Таких, как Эмма, миллионы. «Возможно, – думала она, намазывая рот слишком взрослой красной помадой, – но у миллионов нет моего таланта». Её звали обратно в театр, но Эмма вежливо отказывалась. К подростковому возрасту у неё созрела новая цель, банальная и амбициозная, – покорить Голливуд. Она пересмотрела раз десять всю классику золотых времен; тренируясь перед зеркалом, поглядывала на смеющуюся на экране Аву Гарднер; подражала в хлопанье ресниц Мэрлин Монро. Эмма создавала из себя эталон прошлого. На совершеннолетие родители подарили ей ноутбук, который в тот же миг отправился на продажу. Денег от ноутбука хватило на билет до Лос-Анджелеса, а еда, жилье, одежда – такая ерунда, размышляла Эмма. Главный шаг сделан, а остальное исправится позже. Отказы посыпались горстью монет: первый, второй, третий. Эмма захлебывалась пьянящим негодованием. Почему?! Она красива, играет хорошо, да, без образования, но не в нём же дело. Что не так? Одна из продюсеров сочувственно пояснила: связей, деточка, у тебя нет, а без них Голливуд сжирает и косточек не выплевывает. Разочарование заструилось по венам, отравляя веру в будущее. Ради выживания Эмма приняла роль в третьесортной мелодраме, где каждый второй или переигрывал, или недоигрывал. Слова презрения и отвращения оседали пеплом на языке, но Эмма проглатывала их. Видимо, вняв её безраздельным мукам, Фортуна решилась помочь. Фильмец глянул Тарино. Она обожала его, нет, больше, боготворила гения режиссуры, едких диалогов и интересных ракурсов. Сниматься у него – мечта недосягаемая, равносильная полету в космос. Тяжело представлялось, что он самолично позвонит и коротко предложит второстепенную роль в новом фильме. Но так и произошло. Эммино «да» звучало даже радостнее, чем заветный ответ некоторых невест. Ей нравилось работать, нравилось учить диалоги, носиться по площадке, гримироваться, общаться с операторами, звукарями. Киностудия была подобна давно покинутому чреву матери, которого не помнишь, но стремишься возвратиться обратно. В мозгу билась бредовая мысль: снять местный трейлер и жить там; умереть и призраком бродить по коридорам, никогда и никуда не уходить. Кинематограф – предназначение Эммы, от которого невозможно отказаться. Но заместо тысячи ролей она выбрала одну. Тот день навечно отпечатался в сознании Эммы. После съемок очередной сцены Тарино пригласил её к себе в трейлер – большой, красивый, под стать именитому режиссеру. Налил шампанского. Сделал комплимент. Поцеловал легко, быстро руку. Заглянул прямо в глаза. И Эмма кивнула. Не потому что хотела Девида, а потому что самолюбие открыло рот шире. Он покрывал поцелуями щеки, шею и ключицу; умело ласкал соски и двигался в ней неторопливо, нежно, с приятным ритмом. Эмма плавилась от удовольствия и осознания, что сексом с ней занимается сам Девид Тарино. Сколько открывалось возможностей! Новые фильмы, роли, встречи, пресс-показы, фестивали. Неужели солнце засияло на её стороне? «Какая же глупая, настоящая идиотка», – сокрушалась после Эмма. Съемки фильма закончились, и вместе с ними закончилась свобода. Тарино выбрал ей особую роль, манящую, окольцованную – роль его любимой девушки. Дорогая, ты изумительна, поехали в ресторан. Господи, какой кастинг, брось эту ерунду! Я тебе всё найду. Дорогая, так скучаю по тебе, переезжай ко мне. Съемки у Вуда? Не смеши, ты достойна большего. Подожди чуть-чуть, и я найду тебе проект. Новый фильм? Нет-нет-нет, я запрещаю тебе. Хочешь меня бросить?.. А ты хорошо подумала, Эмма? Голливуд ценит связи и у меня их больше, чем у тебя. Пораскинь мозгами, дорогая. Совместные мероприятия, рестораны, дом, секс – вереница повторяющихся дней, будто на заедающей кинопленке. И Эмма – главная актриса. Она играла хорошо, даже слишком: Тарино преисполнялся уверенностью, что она любит его, готова быть с ним вечно. Наивный. Капли вина, стекающие по столику, ударили по плечу. Эмма вздрогнула, прогоняя морок воспоминаний. Исподлобья посмотрела на Девида. Спал. Она поднялась на дрожащих ногах и направилась в ванную, где ополоснула опухшее от слез лицо. Она должна быть идеальной актрисой, никаких слабостей. И если уж ты взялся за роль, то, будь добр, играй до конца.