Калейдоскоп

Снег, переливающийся хрустальным блеском, хрустит под лапами. Внизу точно не пушистые, спустившиеся с небес облака, а кости, хребты. Мэй прижимает уши к голове: холодит, саднит, как в первый раз, когда она бежала из окия. Страх невидимой рукой хватает за позвоночник, но она сбрасывает его и идёт дальше. Всё позади. Погони нет. Хвост игриво бьет по бокам, и Мэй шипит на него. К новому телу привыкнуть трудно, но возможно. Ноги и руки – те же лапы; голова, глаза, нос идентичны. А вот хвост – частица неведомая, непонятная. Иногда он безвольно волочится по земле, а в какие-то моменты обретает жизнь: обвивается, мечется, виляет. Мэй непривычно и немного страшно. Не помешает ли? Не выдаст ли? Лапы тонут в зимнем океане, но Мэй не прекращает двигаться. Ещё чуть-чуть. Правой-левой-правой-левой. Давай, давай, вспомни, как тащила Кадзу. Тело тебя слушается, оно твое, твое. А вот и место, спрятанное от человеческого глаза облезлыми, сухими ветками. Мэй ложится на землю и чуть высовывает нос. Снежинки кружатся в воздухе, элегантные, невообразимо хрупкие, будто сделанные из бумаги. Они падают на шерсть Мэй и тут же тают. Красиво живут – быстро умирают. Внутренности покрываются инеем, и Мэй поджимает лапы. А она красиво живет? Быстро умрет? Рэйки не отступят, загонят, как кролика, и мир попрощается с последней кицунэ. Шорох. Мэй пригибается. В поле зрения – Масамунэ с катаной на поясе. Собранный, внимательный, готовый ко всему. Мэй не замечает, как зачарованно за ним наблюдает. Есть в ронине спокойствие, некая энергия безопасности, которой не хватает самой Мэй. Наверное, поэтому её так тянет к нему. Блестит клинок, и через мгновение точный взмах разрезает воздух. Мэй залезает вглубь веток, но взгляд от ронина не отводит. Все его удары слаженные, точные, нацеленные если не убить, то точно ранить. В груди теплеет, будто от глотка хорошего чая. Масамунэ знает, что делать. С ним рэйки Мэй не достанут: не успеют. Мысль, пропитанная надеждой, добавляет новых сил. Пригнувшись, Мэй выскакивает из укрытия. На обратном пути к дому снег перевоплощается из врага в друга. Он не затягивает, не засыпает, а прикрывает хлопьями от бдительных врагов и заметает лисьи следы. Будь человечье тело, Мэй бы улыбнулась. Она успевает обратиться до прихода Масамунэ. В волосах ронина серебрятся снежинки. Губы Мэй чуть приподнимаются. – Чем занималась? – он убирает катану и садится напротив, принимая из рук Мэй дымящуюся чашку. – Любовалась снегом.