Калейдоскоп

Грусть лотосом взрастает в душе Мэй. Вначале было маленькое зернышко, незаметное для человеческого глаза. Потом оно набухало, крепло и пустило стебель в низины тела Мэй. А после ‒ лепестки. Нежные, аккуратные, настолько тонкие, что заденешь ногтем ‒ и порвутся. Они раскрывались один за одним, пока не превратились в цветок горечи и печали. Ноги, маленькие, ладные, созданные танцевать, несут по пыльной, протоптанной лошадьми, телегами дороге. Когда всё успело так поменяться? Мэй не помнит. После смерти госпожи Сумико или ещё раньше, когда её нашел Ичиро? Были моменты радости в её жизни, или неприглядная, удушливая тьма следовала с рождения по пятам? Земля податливая, ступать легко, но узелок за спиной чуть давит на плечи. Лотос печали обвивает внутренности, но Мэй продолжает путь. Есть цель, есть дорога, остальное ‒ пустое. Потом поплачет, потом отдастся скорби, ежели не умрет. Над головой сереет небо, тяжелеют влагой облака, вот-вот прольются природные слезы. Мэй ускоряется, но до ближайшего постоялого двора ещё час пути или больше. Она смиряется с судьбой. Первые капли ласковые, похожие на касания любимого. Мэй подставляет лицо, позволяя им скользить по щекам и лбу, замедляться на губах и падать на землю. Но небеса чернеют ‒ и вместо нежности приходит ярость. Ливень оглушает, вздымает комки грязи, пачкая удобное кимоно. Мэй бы вскрикнуть, побежать скорее в сухость, чтобы спасти красоту ткани, но безразличие столь велико, что она останавливается. Позволяет волосам липнуть к шее, а одежде ‒ к телу. Раскидывает руки и не замечает, как плачет: из-за Сумико, матери, себя. Легкие будто забиты толченым стеклом, и каждый вдох дается с неимоверным трудом. Ей бы задохнуться, прекратить бессмысленные муки жизни. Но что-то останавливает… Мэй поднимает глаза к небесам. Дождь. Успокаивает. Очищает. Смывает старую, чтобы дать воскреснуть новой. Вода ‒ это жизнь. Пусть потонет гейша ‒ и вместо неё на берег выйдет кицунэ. Покалывает ладонь. Мэй оглядывается. Капли серебрятся и словно кружатся вокруг неё, подобно снежинкам. Позабытая улыбка тянет губы. Среди грома и молний прорезается женский смех.