О яблонях и яблочках 3

      Даже несмотря на то, что ситуация хотя бы немного проясняется, легче всё равно не становится. Наоборот, влияние Сатаны будто крепнет день ото дня и с каждым новым рассветом становится лишь сильнее.       Вернее... Сначала вроде бы становится немного легче. По крайней мере, теперь кажется, что когда причина волнений известна, с ней можно бороться. И они действительно пытаются бороться.       Теперь, когда причина бесконтрольно возникающего раздражения и вспыхивающей в душе злости ясна, они могут пытаться с ней бороться. В конце концов, это не должно быть так уж сложно, учитывая все те неприятности, через которые они уже проходили раньше. Учитывая ту любовь, что была между ними и уж очевидно была во стократ сильнее козней Сатаны.       Ведь они вместе с ней пошли против Небес и Преисподней, обманули Рай и Ад и выжили, обосновавшись на своей стороне. Так что так просто сдаваться под чужим влиянием было уж точно не в их стиле!       К тому же Бог выделяет их как особенных. Одни из Её любимцев, которым Она особенно благоволит. Они не могут подвести Её и друг друга, а ещё они уж точно не могут растерять всю Её благосклонность. А это значит, что сложности лишь укрепят их союз и сделают их самих сильнее.       Ясность происходящего внушает надежду и дарует силы. Будто открывает второе дыхание, и они перестают ощущать себя слепцами, то и дело налетающими на препятствия. Ясность и понимание дают силы и энергию, возможность дать отпор и не поддаться всеобщему хаосу, назревающему вокруг из-за гордыни одного гордеца.       И Азирафель вместе с Кроули снова доказывает всем, что их сторона, их семья, их любовь сильнее любых препятствий. В первую очередь они снова доказывают это самим себе.       Отношения в семье заметно стабилизируются и успокаиваются. Напряжение ощутимо сходит, хоть и не исчезает полностью, но всё равно позволяет всем вздохнуть с явным облегчением. Родители не вскидываются друг на друга из-за мелочей; старшие дети тоже стараются вести себя прилежно. Даже вспыльчивая и бунтующая Ева заметно успокаивается, хотя конечно, полностью бунтарство из её крови не уходит.       Она налегает на тренировки с Михаил — тратит на них львиную долю своей энергии. Заводится всегда с пол-оборота, но достаточно быстро выдыхается, растрачивая силы. Всё ещё слишком подвластна эмоциям, которые одновременно и источник её ударной мощи, и главная слабость, ведь они делают её уязвимой и открытой. — Ты должна найти баланс в себе, — Михаил скрещивает руки на груди, глядя на выдохшуюся крестницу. — Между тем, когда твои эмоции из пламени, питающего твои силы, превращаются в пожар, затмевающий взор. У тебя большой потенциал и в тебе заложена большая ударная мощь, но до тех пор пока эмоциям легко взять над тобой верх, ослепляя тебя, ты не сможешь реализовать их в полной мере.       Замечание было безжалостным, но справедливым. Как и все другие замечания, которыми её щедро одаривала Михаил. Архистратиг Небесного Войска, конечно, повидала на своём веку бесконечное множество войн и битв, и Ева была лишь в самом-самом начале пути. А потому, сцепив зубы и сжав кулаки, она научилась принимать критику в свой адрес. Принимать и понимать её, учась на своих ошибках.       Свой собственный гранит науки грыз и Джеймс. Медицина давалась ему легче, чем сестре её подготовка, но это вовсе не значило, что при этом ему не приходилось прикладывать невероятные усилия. Запоминание болезней и их симптомов, алгоритмов лечения, первая практика, на которую его брал Марбас, — инфернальный лекарь был не менее строгим и безжалостным учителем, чем небесная воительница. И требовал он со своего ученика по всей суровости, не позволяя ему ни малейших ошибок.       Потому что ошибка врача может обойтись непомерно дорого.       Но дети не жалуются. Наоборот, кажется, с усердием прикладывают усилия, стараясь стать лучше и сильнее, чтобы тоже мочь защитить свою семью и тех, кого они любят.       Родители наблюдают за ними с гордостью, пусть и, возможно, сожаления терзают их изнутри. За то, что детям приходится взрослеть слишком быстро; за то, что на их хрупкие плечи сваливается такая ответственность. Как и любые другие родители, конечно, они хотят, чтобы жизненный путь их детей был относительно спокоен и ровен, но...       Для их эфирно-оккультной семьи это была недостижимая роскошь. — Как ты думаешь, ангел, — Кроули зовёт супруга тихо, в задумчивости кладя руки на заметно округлившийся живот. — Справимся ли мы?       Азирафель молчит долго, скользит взглядом по фигуре демона. Сейчас они как никогда будто отражения друг друга, противоположности, связанные общей судьбой.       Он улыбается — впервые за долгое время легко и тепло — и мягко притягивает Кроули к себе, позволяя ему положить голову на своё плечо. — Конечно, мы справимся, мой дорогой, — отвечает тихо, приобнимая супруга.       Тот смотрит долгим задумчивым взглядом, накрывая одной рукой свой округлившийся живот и легко скользя по нему. Вторую же он неуверенно и осторожно кладёт на такой же круглый живот супруга и чувствует под ладонью жар и пульсацию жизни.       Это так странно. Вся эта ситуация такая странная. Похожа на сюрреалистичный сон, от которого невозможно проснуться. Он не то чтобы прям плохой, но тяжёлый и сложный, держащий в постоянном напряжении и ожидании какой-то подставы, которая непременно случится. В таких снах обычно хочется как можно скорее дойти до конца, чтобы выдохнуть с облегчением, но сделать это становится сложнее тогда, когда понимаешь, что застрял где-то на середине, невесть как погрузившись в зыбучие пески.       По ощущениям Кроули, именно в таких зыбучих песках они сейчас и были. Быт затягивал, отягощаясь нарастающей конфронтацией между извечными врагами, взрослеющими детьми, на которых в одно мгновение сваливается слишком много, и одновременной беременностью, бременем, куда более ощутимым чем в первый раз, давящей на плечи. Хочется от всего этого сбежать, сбросить хотя бы часть тяжести, но...       Сбрасывать-то нечего.       Сомнения и тревоги приходят на смену неконтролируемому раздражению. Если ангелы и демоны начнут действовать друг против друга, то не придут ли они снова за ними? Не заберут ли, не навредят ли их детям? И смогут ли они сами защитить их?..       Кроули сомневался. Действительно сомневался. Иррациональный страх пришёл на место перманентной злости, и демон чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он и был, в общем-то, беспомощным — точно так же, как и Азирафель — и это осознание отягощало его и удручало.       Если что-то действительно произойдёт, они не смогут самостоятельно дать отпор. Они не смогут помочь друг другу и своим детям — это осознание едва ли не в прямом смысле сводило демона с ума.       Ведь несмотря ни на что, Кроули любил дитя, что он носил под сердцем и ждал.       Он также любил и то дитя, что вместе с ним носил Азирафель. Их дети, внезапные, конечно, немного, но тем не менее очередное воплощение их любви, были желанны и любимы, и родительский инстинкт Кроули, конечно, распространялся и на них. Забота и защита — то, что должно быть обеспечено в самую первую очередь, и то, что Змий искренне переживал, что дать им не сможет.       Потому что с каждым днём чувствовал, что слабеет всё больше и больше, так, как не слабел первый раз.       Зима становится поворотной точкой. Более ли менее примиряет вспыхивающее между супругами раздражение и ярость, но в то же время отзывается неподъёмной тяжестью, сковывающей изнутри с каждым днём всё сильнее и сильнее. — Это ненормально, — Марбас хмурится, скрещивая руки на груди, и переглядывается с Рафаилом, когда они вместе проводят плановый осмотр. — Что-то не так? — Кроули настороженно прищуривается.       Он, кажется, вовсе не отдаёт себе отчёт, когда кладёт одну руку на круглый живот, а второй машинально находит руку Азирафеля, сжимая её. — Ваше истощение от текущего положения слишком велико на таком сроке, — вместо коллеги задумчиво тянет Рафаил.       Окидывает долгим внимательным взглядом обоих супругов, прежде чем медленно добавляет: — Дети забирают больше энергии из ваших тел, чем следует. И это странно, потому что никакой объективной причины для этого нет. — Это опасно? — Азирафель спрашивает взволнованно, поглядывая на Кроули, беспокоясь, впрочем, как и всегда, в первую очередь за него. — Не думаю, — так же задумчиво, как Рафаил, тянет Марбас, почёсывая свою бородку клинышком. — Но это может проявляться чрезмерным переутомлением. — Повлиять на это невозможно, — подхватывая речь инфернального коллеги, продолжает архангел, — ведь связь с ребёнком сильна и нерушима. И то, что подобное происходит, является лишь её проявлением.       Ясности слова врачей не вносят практически никакой, лишь лишнюю тревогу и беспокойство. Переживания и сомнения — а точно ли они справятся? всё ли действительно в порядке? — и копящуюся усталость и истощение. Очередные испытания и трудности положения, через которые им приходится проходить, вытягивающие из них последние силы.       Пока эфемерный недолгий покой растворяется в воздухе как предрассветная дымка.