Бахар
Завтрак в семье Эрдалов начался, как всегда, скучно и строго по расписанию. Во главе длинного прочного дубового стола устроился хозяин дома, Волкан Эрдал, по утрам никогда не выпускающий из рук свежую газету. В его карих глазах затаился грустный блеск, который временами способна была разогнать лишь мимолётная, но весьма обаятельная улыбка. Волосы покрылись серебром седины, которая, однако, пощадила его чёрную бороду. Несмотря не небольшую полноту, выглядел Волкан Эрдал вполне представительно для своего шестидесяти одного года. Кюгю Эрдал, вторая супруга господина, горделивым лебедем восседала по правую руку от него. Не даром многие представительницы высшего света, будучи на десятки лет моложе Кюгю, завидовали её броскости и стати. Сорока восьмилетняя женщина обладала эффектной внешностью: полными чувственными губами, всегда выкрашенными ярко-красным, прямоугольным лицом с соблазнительно острыми линиями скул, круглыми чёрно-карими глазами хищницы, изогнутыми бровями. А особым её достоянием считались прямые, достающие до плеч волосы цвета рыжепёрого махагона. Бахар усадила чересчур энергичную Селин рядом с собой и заняла положенное место напротив своего мужа, именитого политика Салиха Эрдала. Бенсу, работница обслуги, принялась разливать горячий чай по стаканам. - Интересно, почему же наша дорогая Севиль до сих пор не соизволила почтить нас своим присутствием? А то я уже скоро забуду, как она выглядит, - расстелив на коленях салфетку, саркастически бросил Салих. Волкан Эрдал с укором покосился на сына поверх листов раскрытой газеты: - Ты поднялся не с той ноги? Почему девочка не может поспать подольше, если ей так хочется? - Ну, конечно. Ей ведь не нужно ехать на собрание в парламент или на встречу директоров в семейную компанию. Закончив с разливанием чая, Бенсу принялась раскладывать по тарелкам омлет с зеленью. Он был совсем горячий, и от его поверхности в воздух поднимался густой пар. Селин беззаботно болтала ногами, нетерпеливо стуча ложкой по пустой тарелке. - Мама, мне тоже дадут омлет? - Нет, милая, - отозвалась Бахар, приветливо улыбаясь своей четырёхлетней дочурке, - По утрам ты ешь кашу. Помнишь? - Но, мама, мне надоела каша, - заупрямилась девочка, - Я хочу есть то же, что и все вы. - По-моему, ты слишком разбаловала её, Бахар, - поспешил вставить своё замечание Салих, голодным псом набросившись на остывавший омлет. - Ребёнок должен правильно питаться, чтобы потом у него не возникали проблемы со здоровьем, Салих, - заступился за невестку господин Волкан. Бахар поблагодарила свёкра коротким взглядом. - Лучше бы ты за своей дочерью так следил, отец, - огрызнулся Салих, - А то слишком уж многое сходит ей с рук. Сначала проводит бурные ночи, а затем отсыпается. В мою молодость подобное поведение каралось старшими. Бахар поближе придвинула стул дочери и подала ей первую ложку мухаллеби. Селин скривила рожицу, но всё же проглотила протянутую ложку. Волкан Эрдал нервно отбросил газету в сторону, повысив голос: - Ты проявляешь непочтение, Салих. - Прощения просим, отец, - злобно скрипнув зубами, выдавил Салих, и упёрся взглядом в содержимое своей тарелки. Далее напряжение за столом более-менее поутихло. Все закончили завтрак в немом молчании, которое прерывалось лишь упрямыми возгласами Селин и непоследовательным стуком столовых приборов. - Кстати, дорогая, - опомнился Салих, когда утренняя трапеза уже подходила к завершению, - мне завтра-послезавтра придётся отправиться на важный съезд представителей нашей партии в Анкаре. Бахар чуть не прослезилась от счастья. Она обожала, когда супруг отсутствовал по большим и очень важным делам. В такие моменты ей словно становилось легче дышать. - Удачи тебе в делах, - холодно отозвалась женщина. Салих поблагодарил жену (формальности в семейном кругу – святая обязанность) и поднялся из-за стола. Поправив пиджак, мужчина наклонился, чтобы поцеловать Бахар. Женщина по привычке исполнила положенный ритуал и подставила ему левую щёку. Салих поцеловал супругу и как бы между прочим заметил: - Чуть не забыл предупредить, я уволил твоего водителя. Бахар с силой зажала нож в ладони: - Что? Почему я узнаю об этом только сейчас? - Не было времени сказать раньше. Не переживай, я выделю тебе кого-нибудь из своей команды, пока не найду замену. - Ты ведь не собираешься подбирать мне водителя самостоятельно? - Поручу это своему помощнику. - Какова хотя бы причина увольнения, можешь мне объяснить? - Я посчитал это уместным, - вкрадчивым голосом ответил Салих. Бахар внутренне содрогнулась: когда её муж произносил что-либо вслух, то его голос невольно наводил ужас на слушателей и будто бы звучал не из его уст, а из уст какого-нибудь сказочного злодея. - То есть, по-твоему, уместно увольнять водителя, работающего на меня, без моего на то позволения? – возмутилась женщина. Кюгю Эрдал, хранившая миролюбивое молчание до этого времени, наконец произнесла: - Бахар, дорогая, увольнение водителя – такая мелочь. Ты же не станешь устраивать сцены мужу из-за мелочей? - Кюгю, - предупреждающе кашлянул Волкан. Свёкор не выносил, когда посторонние вмешивались в отношения между супругами. - А что такого, Волкан? – невинно встрепенулась Кюгю, - Разве я не права? - Аллах, пошли мне терпение, - взмолился свёкор, резво вскочив с места. После этого он велел Бенсу принести его классический портфель в коридор и попрощался с домашними, прежде чем скрыться за полукруглой аркой, ведущей к выходу. - Пожалуй, и я пойду, - вытерев салфеткой губы, проговорила Кюгю, - Навещу мою дорогую Мине, узнаю, как у неё дела. Мине Караэль, многоуважаемая вдова и тёща успешного Салиха Эрдала, проживала в менее шикарном особняке, который располагался на той же территории, что и дом Эрдалов. Поэтому Кюгю не составляло труда навещать свою любимую подругу по несколько раз в день. Салих проверил карманы брюк и, дождавшись, когда он останется с женой и дочерью наедине, встал у Бахар за спиной. Тело женщины, словно кольнуло иглой, и каждый мускул напрягся до предела. - Ты, кажется, забыла, любовь моя, кто устанавливает правила в этом доме? – наклонившись к левому уху женщины, грозно прошептал Салих, - Хозяином всего, что принадлежит тебе, являюсь я. Поэтому думай, прежде чем перечить мне в присутствии отца. Грубые руки мужа предупреждающе сдавили плечи Бахар, и она слегка вздрогнула. Салих оставил реакцию жены без внимания и закончил свой угрожающий монолог: - И ещё одно: зарплату всем работникам выделяю я, следовательно, я имею право увольнять того, кого захочу. Тебе не следует лезть в то, что тебе не по силам. Твой главный долг – это Селин. Остальное оставь мне. Бахар согласно кивнула. Салих присел на корточки и обратился к дочери: - Сладкая, не желаешь поцеловать папу на прощание? Селин медленно сползла со стула и по-быстрому чмокнула отца в лоб. - Обязательно привезу тебе из Анкары необычный подарок, - выпрямляясь, пообещал Салих. Малютка Селин недовольно надула губы: - Не надо. Не привози. А то опять придётся тебя благодарить. Салих натянуто рассмеялся, проведя указательным пальцем по маленькому носу девочки. Бахар приняла слова дочери за обычное упрямство, оттого ничего ей не ответила. Младший из господинов дома покинул столовую. Бенсу, словно появившись из ниоткуда, приступила к уборке стола. Настроение Бахар испортилось. Она ощутила себя жалкой и бесполезной. За годы брака подобные ощущения накапливались слой за слоем. Иногда Бахар находила отдушину в заботе о дочери. Но чаще всего это не помогало установлению её душевного покоя. И каждый раз Бахар злилась на саму себя за то, что где-то уступила, где-то проявила слабость, где-то промолчала, где-то проглотила обиду. - Доброе утро, сестрёнка, - звонким колокольчиком прозвенела Нилюфер, вбегая в столовую. Селин с радостным воплем подбежала к тёте, и та с удовольствием подхватила племянницу на руки. - Посиди с ней сегодня. А я поеду в город. - Конечно. Снова дела с благотворительным фондом? - Они никогда не заканчиваются, ты же знаешь. Нилюфер пожала плечами: - Откуда мне знать, дорогая? Я не занимаюсь такой ерундой. - Селим уже уехал? – спросила Бахар, принимая из рук Бенсу свой чёрный клатч. Нилюфер покружила племянницу, и весёлый хохот Селин заглушил её ответ: - Нет, не уехал. Бахар не стала тратить время на переспросы, а просто послала дочери и сестре воздушные поцелуи и выбралась на крыльцо. Миновав четыре ступеньки, пройдясь по небольшому мостику, установленному над искусственно созданным ручьём, который вытекал из пруда, обсаженного нефритовыми кустарниками пихты, женщина преодолела путь, выложенный прямоугольниками дорожной плитки и оказалась у выкрашенного жёлтой краской двухэтажного особняка. Слева от него раскинулся рой высоких сосен и стройных елей, а напротив красовалась круглая клумба, окружавшая неисправный фонтан. На пороге показались две немолодые женщины. Они задорно смеялись и поддерживали друг друга под локоть. - А-а, Бахар, дорогая? – сорвавшись с места, Мине рванула навстречу дочери. Бахар поприветствовала мать традиционными поцелуями в обе щеки: - Доброе утро. Вы уже куда-то собрались? - Да, потому что ни в коем случае нельзя пропускать ежепонедельный шоппинг. Вот бы и Бахар смогла забросить все обязанности на заднем сиденье своего автомобиля и просадить столь ценное время на пробежку по дорогим бутикам Стамбула. Но, к сожалению, чувство ответственности было развито у госпожи Эрдал намного сильнее, чем тяга к праздному образу жизни. - Кстати, ты слышала, что Мерьем Урлу поймала своего мужа на измене? Бахар закатила глаза и уже твёрдо вознамерилась ринуться к гаражным воротам. От мест скопления крупных сплетен женщина предпочитала держаться подальше. На её удачу в дверях как раз появилась фигура Селима Карахана, кузена Бахар по материнской линии. На нём красовался итальянский однобортный костюм. Зачёсанные назад локоны, ослепляющие переливами медно-оранжевого, а-ля «романтичный рыцарь» длиной больше обычного, из-за преломления солнечных лучей словно отражались в крупных миндальных глазах, которые разделял прямой нос, будто бы украденный у Майкла Фассбендера, а губы, заключённые в треугольнике волосатой лопаты, походили на манящий лук Купидона. Селим был очень красивым холостяком двадцати девяти лет, за всю свою достаточно продолжительную жизнь не обзавёдшийся ни одним долгосрочным романом. Это ужасно огорчало дядю Месута, который томился в ожидании долгожданных внуков. Селим спас кузину от оживлённой свежими сплетнями высшего света тётушки, приобняв Бахар за плечи и увлекая её по направлению к подготовленному для отъезда коричневому Mercedes-Benz GL-Class. - Ты появился как раз вовремя, - облегчённо выдохнула Бахар, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля. - Не благодари, Бахар. Я просто знаю, каково это выслушивать городские сплетни, приправленные субъективными оценками тёти Мине, - отшутился Селим, садясь за руль. Кузен проверил зеркала дальнего вида и, предусмотрительно пристегнувшись, завёл машину. Бахар последовала примеру благоразумного Селима. Mercedez, плавно скатившись с невысокого бугра, выехал на абсолютно свободную дорогу. - Как обычно, в благотворительный фонд? – поинтересовался Селим. - Куда ещё я могу ехать в такой ранний час? Селим понимающе кивнул и задал следующий вопрос: - Как прошло утро? - Ей-богу, ничего нового. Разве что Салих удостоил меня чести выслушать рапорт об уволенном водителе. - Как? Опять? – удивился мужчина, - Это уже четвёртый водитель за месяц. Что происходит с Салихом? - Если бы я знала, что творится у него в голове… Но меня больше оскорбляет тот факт, что он, похоже, даже не собирался ставить меня в известность. И причину толком не назвал. Даже представить не могу, чем Берк не угодил моему супругу. - А я отчасти его понимаю. Бахар скосила на кузена изумлённый взгляд. Мужчина кивнул головой в знак подтверждения ранее высказанной точки зрения: - Да, будь у меня такая же красавица-жена, я бы тоже не церемонился с любым, кто посмел бы засматриваться на неё. Бахар разочарованно проронила: - Салихом движет вовсе не ревность. - Что же ещё? - Не знаю. Но что-то очень противное. Селим выдержал паузу и вполголоса добавил: - Если ты его не любишь, почему до сих пор сохраняешь этот брак? Бахар нервно потёрла шею: - Потому что есть Селин. И ещё мама, господин Волкан, обещание моего отца… Селим издал тяжёлый вздох и неодобрительно поджал губы: - Вот поэтому-то я до сих пор и не женился. Слишком много давления извне. - Болтун, - не удержалась Бахар и расплылась в усталой улыбке. - Если хочешь поставить Салиха на место, могу поспособствовать. - Например, как? - Найму тебе водителя. - Возьмёшь водителя без ведома самого Салиха Эрдала? - Возможно. - Ему это точно не понравится. - Пусть возится с избирателями, а не со мной, - совершенно бесстрастно заключил Селим. Бахар тоже считала себя смелой и храброй, когда Салиха не было рядом. Но посмотрим, насколько кузену хватит смелости довести своё бунтарство до конца. Здание, отведённое под благотворительный фонд имени Волкана Эрдала, находилось в самом сердце европейской части турецкого мегаполиса, в одном из самых густонаселённых районов под названием Байрампаша. Сам фонд учредил так не похожий на своего сына и очень добросердечный свёкор, который постепенно передал все бразды правления своей целеустремлённой и полной энтузиазма невестке. Мужчина всегда был полон сострадания и сочувствия к обездоленным, поэтому являлся одним из главных благодетелей Стамбула: учредил множество фондов по борьбе с детским и женским насилием, проспонсировал десяток частных клиник на приобретение дорогостоящих лекарств и аппаратов, получил награды за участие в сотне благотворительных балов и вечеров. Для Бахар же работа в фонде превратилась в своего рода спасательный круг, на котором женщина могла выплывать из бурных вод несчастливой семейной жизни. Стоило госпоже Эрдал ступить на порог благотворительной организации, как к ней тут же подлетела личная ассистентка: - Доброе утро, госпожа. - Доброе утро, Эсма, - сухо отозвалась женщина и сразу же приступила к активным действиям, - Как продвигается подготовка к вечеру «Июльская ночь»? Никаких проблем нет, не так ли? Бахар стремительно ворвалась в свой кабинет и приказала секретарю немедленно принести ей двойной эспрессо. Эсма, стройная светловолосая женщина тридцати лет, большую часть из которых проработала на семью Эрдал, приступила к отчёту в устной форме, по-солдатски вытянувшись рядом с госпожой: - Фирма, которая занимается декорированием пригласительных, отправила мне двадцать восемь вариантов. Я отобрала самые лучшие, их всего три штуки, и переслала вам по почте. - Хорошо, я потом просмотрю. Что с местом проведения? Остальные члены организации не подтвердили свой выбор, а вечер уже на носу, считай. Эсма передвинула огромную папку с края стола на самый центр со словами: - Вот, здесь я выделила наиболее выгодные варианты. Я учла нужную стоимость, удобное расположение, а также вместимость помещения и условия. - Условия чего? - Ну, например, есть ли в здании кондиционеры, как часто они используются и так далее. Бахар открыла папку и мельком пробежалась по составленному списку возможных мест. Но все названия помещений и резиденций были вычеркнуты, за исключением одного ресторана, имя которого женщина видела впервые. - А это что? - сердито нахмурилась Бахар, - Кто-то уже выбрал место проведения «Июльской ночи» и не сообщил мне? Эсма только открыла рот, чтобы успокоить госпожу логичным разъяснением, но вместо неё ответила внезапно ворвавшаяся в кабинет Пелин: - Прости, дорогая, но я позволила себе оказать тебе скромную помощь в организации столь значимого мероприятия. Бахар радостно вскочила с места, приветствуя подругу: - Пелин, добро пожаловать. - Спасибо, - поблагодарила подруга, занимая стул напротив Бахар. Маленькие глаза, нос и рот, вырезанные природой на треугольном лице, придавали ей нежности и навевали мысли о романтической и возвышенной натуре, которую мгновенно выдавал бесстыдный и голодный взгляд еловых глаз. Небрежно уложенные волосы цвета осеннего шафрана едва касались гладких плеч, на левом из которых из-под полупрозрачного слоя голубой блузки выглядывали неясные контуры татуировки. Бахар потянулась к факсу: - Будешь кофе? - Нет, спасибо. - Госпожа, я, - робко вставила Эсма, но Бахар перебила ассистентку: - Можешь пока идти. Мы с Пелин обговорим некоторые детали, а после я сообщу тебе о своём решении. - Как прикажете, - покорно склонила голову ассистентка и поспешила оставить свою госпожу наедине с её обожаемой подругой. - Что, тебе снова не сидится дома? – вальяжно откинувшись на спинку офисного кресла, полюбопытствовала Бахар. - Когда Левента посещает вдохновение, дом превращается в клетку, - пожаловалась Пелин, - Я остаюсь предоставлена самой себе. - Не говори, что не знала, во что ввязываешься. Он же писатель, человек творчества. - Да, но я влюбилась, - разведя руки в стороны, призналась подруга, - Тебе ли не знать, на какие жертвы способна пойти любящая женщина? Бахар опустила взгляд на поверхность стола, понятия не имея, что можно было бы сказать в такой ситуации. Конечно, они с Пелин были очень близки на протяжении уже многих лет, но Бахар никогда не посвящала её в неприятные подробности своей личной жизни. Пелин, казалось, и не ждала от подруги бурной реакции, поэтому быстро перешла к другой теме: - Кстати, представляешь, Эрдем вернулся из длительной бизнес-поездки. Я безумно обрадовалась, когда он написал мне сообщение. - Серьёзно? Поздравляю. - Правда, он тут же увлёкся новым делом. Это же Эрдем. И теперь мы с нетерпением ждём, когда он соизволит лично навестить своих родственников. - Насколько я помню, он так и не сумел познакомиться с Левентом. - Да, весь в разъездах, бедный мой кузен. Но ты понимаешь меня, как никто, Селим ведь тоже все свои силы тратит на финансовое благополучие семьи. - Правильно. Кто, как не мужчины, позаботятся об этом? - А нам только и остаётся, что томиться в бездействии. - Я давно предлагала тебе стать полноправным членом ассоциации. - Я помню. Но ты знаешь, все эти бумаги, отчёты, бесконечный выбор нарядов, мест, закусок и напитков сводит меня с ума. Я не люблю нести ответственность за что-либо. Бахар участливо усмехнулась: - Это я знаю лучше всех, дорогая Пелин. Увлёкшись незатейливой беседой, подруги не заметили, как пролетело полчаса. Они бы, наверное, разговаривали до самих сумерек, если бы исполнительная Эсма не напомнила госпоже о том, что ей нужно отправиться в один из ресторанов свёкра, чтобы составить список меню для бала и заказать необходимые блюда и продукты. Пелин, привыкшая к тому, что её супруг-писатель, пребывая в особо вдохновлённом состоянии, нуждался в уединённом творчестве, вызвалась составить Бахар компанию. Итак, обе женщины продолжили дружескую встречу, принимая важные решения, пробуя лучшие блюда и дегустируя вкуснейшие напитки, а, самое главное, много шутя и смеясь. Поскольку Бахар рассказала Пелин о многострадальной участи госпожи, оставшейся без личного водителя, подруга позволила ей воспользоваться услугами шофёра Левента Тайлара, который, к слову, имел родственные отношения с её непоследовательным супругом. Однако Бахар одолжила лишь средство передвижения, вежливо отказавшись от щедрого предложения подруги. Поцеловав Пелин на прощание, женщина отправилась в небольшую кондитерскую, которая находилась в тихом и спокойном Башакшехире. Когда она была маленькой, дядя Месут часто водил её в эту кондитерскую и угощал лимонными пирожными. Сколько бы Бахар ни пыталась найти хотя бы похожие рецепты таких пирожных, с теми, что продавались именно в Башакшехире, ничто не шло ни в какое сравнение. Из-за загруженного графика женщине редко удавалось вырваться в здешние места, но она любила посещать кондитерскую в одиночестве, чтобы никто не задавал лишних вопросов, не проявлял ненужного любопытства и не отвлекал от мирного наблюдения за жизнью простых жителей Стамбула. Чтобы остаться незамеченной и не привлечь лишнее внимание, Бахар натянула на нос солнечные очки. После чего женщина смело зашла внутрь, уже предвкушая тот миг, когда купит полкилограмма любимых лимонных пирожных и принесёт их Селин. Да, малютка была единственным живым существом на свете, с которым Бахар делилась тем, чем дорожило её сердце больше всего. Не считая самой Селин, разумеется. Однако все чаяния женщины разлетелись в пыль, как только она увидела почти опустевший прилавок, на котором одиноко лежал кусок единственного оставшегося пирожного. Бахар порывалась обойти длинную очередь, образовавшуюся у прилавка, применив безотказно действующий пропуск супруги члена турецкого парламента, но вовремя одумалась. Если она рискнёт раскрыть свою личность на виду у простой публики, то Салих устроит ей невыносимую взбучку за осквернение его драгоценной репутации. Бахар ничего не осталось, кроме как, молиться и в страхе ожидать томительной развязки. Что она, в общем-то, и сделала. Но её страхам суждено было сбыться, когда стоявший в начале очереди блондин в ярко-лимонной куртке купил последний кусок десерта. Бахар в отчаяньи бросилась мужчине наперерез: - Господин, одну минутку. Прошу вас. Мужчина резко остановился, обдав женщину пытливым жаром выразительных голубых глаз. - Простите, это вы мне? - Да, я хотела бы поговорить с вами. Это не займёт много времени. Обещаю. Мужчина задумчиво почесал светлые волосы, отливающие рыжинкой закатного солнца и золотом восхода, уложенные в модной стрижке, где верхние пряди, брутально взлохмаченные, обгоняли по длине те, что росли от висков к затылку, а затем безразлично пожал плечами: - Можно. - Видите ли, дело в том, что моя маленькая дочь очень любит лимонные пирожные. А вы как раз забрали последнее. Поэтому не могли бы вы проявить великодушие и отдать это пирожное мне? Я заплачу за него, если хотите. Голубые глаза мужчины, обрамлённые мириадами солнечных лучей, недоверчиво сощурились, напугав Бахар своим потухшим и бесстрастным блеском, который при этом заставил всколыхнуться струны её души и заныть от непередаваемой отчуждённости и беспредельной тоски. - К сожалению, не вижу веских причин, по которым я должен отдавать вам купленное мною пирожное. Я, между прочим, тоже его очень люблю. Какой же упрямый оболтус ей попался, едва не выругалась Бахар, но сдержала свой гнев под маской холодной учтивости: - В магазине ещё полно сладостей. Возьмите любое. Но прошу, отдайте мне лимонное пирожное. - Аллах-Аллах, - возмутился мужчина, - с какой стати мне отдавать вам пирожное? Вы что, слов не понимаете? Даже некрасиво просить о таком. Хотите пирожное, испеките сами или в другой кондитерской закажите, мне-то что? Голубоглазый мужчина постарался обойти настырную дамочку, но Бахар не желала уступать: - Послушайте, я куплю вам целый вагон лимонных пирожных. Но только в другой раз. Моя дочь расстроится, если я не принесу ей сладкий сюрприз. Мужчина нетерпеливо потеребил светлую бороду, которая придавала суровости его и без того жёсткому лицу: - Госпожа, если вы не оставите меня в покое, мне придётся обратиться в полицию. Что за времена настали, уже даже лимонные пирожные у людей отнимают. Махнув рукой, мужчина выбрался на улицу, не выпуская из рук пакет с пирожным. Бахар взбесилась ни на шутку и, нагнав блондина, назло ему выхватила пакет из его рук. - Слушай, красотка, если хочешь познакомиться, так и скажи, - самодовольно усмехнулся мужчина, - Тут нечего стесняться и выдумывать истории с дочкой-сладкоежкой. - Какой же ты невоспитанный. - Я невоспитанный? Это ты выхватываешь чужие вещи посреди улицы. - Я же сказала, что заплачу. - Слушай, я недавно вернулся в родной город и не ел эти пирожные почти полвека. Я готов развязать войну ради них. Что скажешь? – нахально подмигнул мужчина. Бахар едва не задохнулась от возмущения. - В таком случае, приготовьтесь к последствиям, господин, - заявила женщина и, кинув пакет на землю, раздавила пирожное высоким каблуком своих узких стилетов. Мужчина раскрыл рот от изумления: - Ненормальная. После такого я с тобой точно никуда не пойду. - Умерь своё самомнение, - самоуверенно выпятив грудь вперёд, посоветовала Бахар, - Ты мне даром не сдался. К тому же, я замужняя женщина. - Тогда пардоньте, дамочка. Обознался. Бахар смерила мужчину убийственным взглядом и переступила через скомканный свёрток пакета. Демонстративно хлопнув дверью автомобиля, она завела мотор и поехала домой, в душе негодуя на поведение голубоглазого нахала.Пейкер
Состояние галереи шокировало Пейкер, как только она ступила на порог. Пара закрытых чехлами картин сиротливо висела на противоположных стенах. На потолке виднелись ржавые подтёки, которые свидетельствовали о прохудившейся крыше и некомпетентной работе сотрудников галереи. Несколько ламп в конце прохода не горело, а цветы в горшках, расставленные на подоконниках, пожелтели и обессиленно склонились вниз. Пейкер чуть не схватилась за сердце: да, она не приезжала в Стамбульскую галерею вот уже целых десять лет, но и предполагать не смела, что её первое творческое начинание придёт в такой упадок. Конечно, она периодически созванивалась с оставшимися работниками и была в курсе того, что за последние полгода никто не выставлял в галерее своих работ, никто ничего не покупал. На аукционах картины из галереи Пейкер обходили стороной, памятуя о трагедии и позоре семьи Йореоглу десятилетней давности. И если бы не замелькавшие на горизонте трудности, они с Нихатом вряд ли бы прилетели в Стамбул из Лос-Анджелеса неделю назад. Нихату срочно понадобилась встреча со здешними инвесторами ради нового проекта, а Пейкер не решилась рассказать мужу о пожаре, случившемся в Лос-Анджелесской галерее. Женщина потратила кучу денег на её восстановление, но картины и фотографии нужно было временно куда-то поместить, и ей пришлось привезти их в Стамбул, потому что в Городе ангелов свободного и подходящего места просто-напросто не нашлось. К тому же, аренда свободного помещения на Голливудской земле достигала заоблачных цен. Охранники осторожно заносили внутрь коробки с фотографиями, инструменты для художника, укутанные плотными тканями картины. Встав у стойки, заваленной обёрнутыми целлофаном принадлежностями для реставрации, Пейкер полностью углубилась в воспоминания, связанные с приятными моментами, проведёнными под этой крышей. В те моменты за её спиной всё ещё стояла мать и младшая сестра, тоска по которым не унимается ни на грамм. - Вай, - ворвался лёгкий, как весенний ветер, голос, и Пейкер резко тряхнула головой, чтобы привести себя в чувства, - только прилетела, а уже вовсю трудишься. Удивляюсь, как ты всё успеваешь: и за мужем поухаживать, и за детьми присмотреть, и заняться обустройством галереи. - Бехлюль, добро пожаловать, - приветливо отозвалась женщина. Да, многие бы наверняка удивились и сразу же закидали бы её тапками, узнав, что на протяжении всех десяти лет Пейкер не переставала поддерживать тёплые отношения с можно сказать главным виновником гибели её единственной сестры. Но женщина проявила милосердие и, выслушав излияния молодого человека, полные неподдельной искренности, поняла, что никто не виноват, когда в ход событий вмешиваются жестокие проделки судьбы. - Хоть где-то в этом городе мне рады, - облокотившись о стойку, бросил Бехлюль. - Что ты тут делаешь? Я думала, ты в Нью-Йорке. - Слинял оттуда ещё три месяца назад. Проехался по восточному побережью США с приятелем, но тот выставил мне огромный счёт в конце поездки. К тому же, я почти год путешествовал по Америке нелегально. Решил больше не рисковать, поэтому теперь я снова в Стамбуле. А ты почему вернулась спустя столько времени? Тоска по родине или просто с мужем поругалась? - В старой галерее случился пожар. Пришлось перевезти уцелевшие материалы сюда. - Нихат приехал с тобой? Или семья Онал осталась в Лос-Анджелесе? - Нет, мы все приехали. Нихат тоже решил заняться бизнесом в родном городе. - Ясно, - протянул Бехлюль, как будто беседа уже начинала ему надоедать, - Я ради соблюдения старых традиций пришёл. Пейкер очень хорошо знала, о каких традициях завёл речь Бехлюль: каждую годовщину смерти Бихтер они встречались (по мере возможности), и пытавшийся унять боль потери мужчина просил старшую из сестёр Йореоглу дать ему несколько фотографий погибшей. Иногда Пейкер поддавалась лёгкой меланхолии и рассказывала ему о жизни Бихтер за границей. Но Бехлюль едва ли запоминал хотя бы половину из рассказанного, потому что большую часть времени был пьян. - У меня уже почти ничего не осталось, потому что я и так всё тебе отдала, - заявила Пейкер. Бехлюль расстроенно поджал губы: - Значит, мой альбом памяти останется незавершённым. Как и чёрная полоса моей жизни. - Если бы ты предупредил, что навестишь меня в галерее, я бы подыскала что-нибудь подходящее. Но с собой, увы, у меня ничего нет. - Ничего страшного. Зайду в другой раз. Кстати, у тебя случайно нет вакантного места? - Бехлюль, который хочет работать? – изумилась Пейкер, - Я сплю, или скоро наступит конец света? - Я не хочу, я вынужден. - Тогда это многое объясняет. Но прости, в галерее дела идут из рук вон плохо. Так что ничем не могу помочь. - Благодарю за честный ответ. Ну, - окинув залу пытливым взором, сказал Бехлюль, - Как дети? Бихтер младшая уже подросла? - Ещё как подросла. Готовится к своему пятилетию. Но она намного активнее своих братьев. Мы за ней не поспеваем. Девочка-метеор. - Машалла, как говорится. Шустрая. В будущем это качество очень пригодится. Наступила неловкая тишина. Более-менее привычные темы были исчерпаны, поэтому ни один из двух собеседников не знал, настала ли пора распрощаться или стоило высосать из пальца общие предметы для обсуждения. Пейкер посмотрела на наручные часы и, увидев часовую стрелку, исподтишка подбирающуюся к отметке трёх, произнесла: - Рабочий день подходит к концу. Нихат может заехать за мной по пути домой. Так что… - Я понял. Бехлюлю пора выметаться. Мужчина попрощался немым жестом, отсалютовав двумя пальцами от виска, и покинул галерею. Пейкер медленно опустилась в кресло, которое запрятали в дальний угол залы. На глаза навернулись непрошеные слёзы. Пока она продолжала жить своей жизнью, Бехлюль застрял в одной точке и то ли не желал, то ли просто не мог сдвинуться с места. Женщина не должна была испытывать сострадание к мужчине, погубившем её любимую сестру, но Бихтер проявила слабость, поставив любовь выше семьи. Не то чтобы Пейкер затаила обиду на сестру из-за её необдуманного и такого рокового поступка, но если бы Бихтер хватило мужества предстать перед лицом сотворённого позора с гордо поднятой головой, всё сложилось бы по-другому. И Пейкер считала так вовсе не потому, что это помогало заглушить слабые позывы совести, твердящие, что старшая сестра не протянула руку младшей, которая молила о помощи, давясь тяжёлыми рыданиями. Однако уже поздно искать виноватых и выносить приговоры. Пережитое не вернёшь. С этими мыслями Пейкер ободряюще улыбнулась своему отражению в запылённом зеркале и занялась обустройством галереи с двойным усердием. Вечером состоялся семейный ужин, на который также была приглашена Айнур Онал. Дети, не видевшие свою бабушку почти весь сознательный период жизни, стайками настороженных воробьёв сбились в кучу у левого края стола. Айнур попыталась расположить к себе одиннадцатилетнего Дурука и десятилетнего Джема с помощью дорогих подарков. Мальчики тут же поменяли гнев на милость и, по-быстрому прикончив ужин, кинулись распаковывать подарки в детской. Бихтер же, не сводя опасливо распахнутых каре-зелёных глаз с не знакомой для себя женщины, покрутила в руках подаренную куклу, а затем, прижав её тело к груди, словно мать, защищающая своего бесценного малыша от стаи свирепых хищников, умчалась следом за братьями. - Бихтер долго привыкает к новым людям, - пояснила Пейкер. - Да я не обиделась, честно, - понимающе улыбнулась Айнур Онал. После развода с господином Хильми женщина нарочно оставила себе фамилию мужа, несмотря на твёрдое намерение вернуть себе имя отца, которое посетило её изначально. Правда, он Хильми Онал вряд ли обратил на незначительное упрямство бывшей супруги хоть какое-либо внимание. Годы взяли своё, но лицо госпожи Айнур не утратило свежесть и бодрость молодости. Волосы пшеничного цвета, слегка завитые у концов, маленькие серые глаза, от которых излучины морщин разбегались в разные стороны, тонкие губы, почти как у сына, щёки, переспелыми яблоками нависавшие над узкими отвесами скул, и высокий лоб истинного интеллектуала, - всё это давало полное отражение женской добродетели: женственность, хрупкость, простота, открытость, участие, поддержка, стойкость и внутренняя сила. Теперь, когда отсутствие сестры и матери начало ощущаться значительнее, Пейкер принимала свекровь за очень близкую родственницу. Хотя Айнур всегда казалась ей второй матерью, более благородной и искренней, нежели покойная госпожа Фирдевс (да упокоит Аллах её душу). Доев вкусный и сытный кысыр, Пейкер завалила мужа вопросами: - Ты нашёл инвесторов, милый? Фирмы откликнулись на твоё предложение? Они поддержат твой новый проект? - Проект на стадии доработки и переговоров. Пока рано говорить что-то конкретное, - произнёс Нихат и, тут же набив полный рот салата с мятно-цитрусовой заправкой, принялся тщательно пережёвывать содержимое. Айнур подхватила: - Думаю, он справился. Нихат ведь давно уже в этом деле. Мне интересно, как твоя галерея? Слышала, она перетерпела некоторые трудности после вашего отъезда. Я предлагала свою помощь, ты же в курсе. Была готова поддержать и финансово, и морально. - Спасибо большое, госпожа Айнур. Но я привыкла делать всё сама. А галерея, если честно, пока не в хорошем состоянии. Мне нужно время, чтобы сделать ремонт и найти средства для организации второго открытия. - Хочешь вдохнуть новую жизнь в старое дело? – заинтересованно вступил Нихат. - Раз уж мы вернулись в Стамбул, почему бы и нет? - Это правильно, что вы решили вернуться, - высказала одобрение госпожа Айнур, - Детей воспитывать в дали от родины очень плохо. Забывают язык, культуру, свои корни. Мой покойный дядя тридцать лет прожил в Германии. И, вроде бы, уезжал уже в достаточно взрослом возрасте, а приехал в Стамбул спустя десятки лет и даже поздороваться на родном языке не смог. - Ну, мы стараемся не терять связь с домом, - пустилась в разъяснения Пейкер, - По выходным мы смотрит фильмы с турецкими субтитрами или озвучкой. Перед сном иногда включаю им песни на родном языке. Также Дурук и Джем посещают в Лос-Анджелесе занятия по турецкой филологии и литературе. - Планируем отдать Бихтер в какой-нибудь фольклорный кружок, - похвалился Нихат, - уж очень она артистична. - Но стесняется немного. - Ничего, сцена отобьёт у неё эту привычку, - посмеялась Айнур. - А как поживает господин Хильми? О нём что-нибудь известно? Вопрос Пейкер повис в воздухе, зарядив его остро ощутимой неприязнью. Скулы Нихата задрожали от напряжения: - Дорогая, зачем ты поднимаешь темы, которые я не терплю? - Перестань, сынок, - заступилась свекровь за невестку, - В её вопросе нет ничего дурного. Да, у вас с отцом отношения, мягко говоря, накалённые до предела, но Пейкер имеет право проявить интерес относительно жизни деда своих детей. Пейкер закусила нижнюю губу, тысячу раз пожалев, что позволила языку болтать без определения согласованности с мозгом. После разразившегося в Стамбуле скандала, связанного с тайным романом Бихтер и её последующей гибелью, господин Хильми вместо того, чтобы оказать сыну и его семье поддержку, посмеялся над глупостью окружающих, чем нарвался на неприятности. Нихат, заняв твёрдую позицию в данном вопросе (а именно, проявив сострадание к убитой горем супруге), накричал на отца. Господин Хильми не остался в долгу. Слово за слово, и вот уже отец и сын снова оказались по разные стороны баррикад. Из попыток госпожи Айнур примирить две противоборствующие стороны вышло мало толку. В итоге Нихат совсем перестал общаться с господином Хильми. Даже имени его слышать не хотел. Госпоже Айнур тоже следовало бы оскорбиться поведением невестки, но она преспокойно выдала всю накопившуюся информацию о своём бывшем муже: - Что с ним будет-то? Хильми Онал по-прежнему стоит во главе крупного бизнеса. Жадность его только развивается с годами. Говорят, даже завёл себе молодую пассию. - Неужели? – выдал Нихат таким тоном, словно ничего другого от своего ненавистного родственника и не ожидал. Осознав, что ступила на зыбкую почву, Айнур Онал движением глаз взмолилась о помощи. Пейкер уловила сигнал свекрови и предложила выпить кофе. Потом никто уже и не заметил, как разговор плавно перетёк в обсуждение сплетен. Казалось бы, что может быть более безопасной темой для разговора, кроме свежих новостей о личной жизни представителей высшего света. Однако госпожа Айнур дважды угодила в ту же самую лужу: - Ой, а что с Зиягилями стало, знаете? Пейкер и Нихат опасливо переглянулись. Кого-кого, а Зиягилей обсуждать им точно не улыбалось. Но госпожа Айнур словно не разобралась в опасности ситуации и увлечённо продолжила: - Оказывается, они теперь живут по соседству с известной семьёй Эрдалов. - Эрдалы? – переспросил Нихат, сдвинув брови, точно впервые слышал эту фамилию. - Ну да. Богатая и достаточно авторитетная семья. Салих Эрдал, старший сын семейства, сейчас является одним из самых влиятельных политиков страны. Входит в состав Турецкого парламента и исполняет обязанности члена Генерального совета ПСР. Зиягили, конечно, к ним в опасной близости. Хотя тесно они между собой не общаются. Только живут рядом. Пейкер с шумом поставила чашку на стол. Коричневая жидкость булькнула и немного пролилась за края. Нихат придвинулся к жене и утешающе положил руку ей на плечо. Айнур поспешила извиниться: - Прошу прощения. Я забылась… Но, Пейкер, милая, ты не должна ненавидеть этих людей. Это ведь Бихтер опорочила их семью, а не наоборот. Зиягили стали жертвами большого обмана. Пейкер вцепилась в края скатерти, стараясь справиться с нарастающим гневом: - Вы, разумеется, правы. Но Бихтер – моя сестра. А они вышвырнули её не успевшее остыть тело за пределы дома, будто она была бездыханной и дешёвой куклой. Ещё и чуть не засудили нас за использование их фамилии на могильной плите. - Помню. Вам пришлось заказывать новый вариант с указанием девичьей фамилии. Но их тоже можно понять. Будучи опозоренными на всю страну, они посчитали нужным забрать у неё то, что могли. А Бихтер вообще забрала у них честь и растоптала гордость. Странно: почему Пейкер сумела простить Бехлюля, а всё семейство Зиягилей для неё перевоплотилось в кровных врагов? Может, потому что она знала светловолосого беглеца ещё до знакомства с будущими родственниками сестры? Пейкер сделала глубокий вдох и пришла к выводу, что лучше ей не перечить свекрови. Поэтому благодаря её уступчивости ужин завершился на миролюбивой ноте.