***
День выдался дурацким с самого начала. Не из-за недосыпа и даже не из-за собственного бегства из пекарни. Ещё захлопывая за собой люк и слыша отзвук этого грохота в топоте собственных ног по ступеням, он понимал, что подобный финал был закономерным и вполне справедливым, потому что до этого весь день он вёл себя, как последняя сволочь! Напросился в гости к юной девушке, где с друзьями читал фанфики. (Да, он заранее не знал, что они будут пошлыми, но зная Алью…) Наедался её сладостями и нахваливал их. Поддавшись на провокацию, оказался с ней в одной постели. Практически в открытую пялился на то, как она занималась личными делами под одеялом. А потом ещё и едва ли не подкатывать начал, прося потрогать её волосы! «А про то, что она сама трогала у тебя — не забыл?» — ехидно осведомилась какая-то часть сознания голосом Плагга. И после этого она и её родители спокойно дают ему сбежать, не высказывая ни малейшего возмущения от произошедшего?! Да случись подобное с Хлоей — просто переночуй он с ней в одной комнате («бррр!») — и на следующий день его отца завалили бы исками о сексуальном домогательстве. Причём известность его семьи была бы лишь отягчающим обстоятельством! А Маринетт вместо этого просто несколько раз за день беспокоилась через Нино, всё ли в порядке с Адрианом. Нет, воистину надо быть святее Матери Терезы, чтобы проявлять такую заботу к окружающим! «Надеюсь, она не обиделась на меня из-за моего бегства?» — вот, какой вопрос терзал его весь день напролёт. Терзал, пока он бежал из пекарни до дома и не мог отправить ей ни единого слова в СМС, потому что это увидела бы Натали или, хуже того, отец. Терзал, пока он с исполнительностью робота одевался в момент «побудки». Терзал, пока он с фирменной улыбкой позировал на камеры. Терзал даже во время обеда и того радостного момента, когда он приехал на урок фехтования и мог хотя бы видеть Маринетт во внутреннем дворе коллежа. Ну, а что она отворачивалась, едва они встречались глазами… Пожалуй, это было ещё самым мягким наказанием за его «выходку»! Вот уж действительно, однокоренное со словом «выйти»! «Ладно, допустим, СМС были под запретом. Но ты ведь даже там не оставил ей записку, когда убегал ночью, кретин!» — отвесил он себе ещё один мысленный подзатыльник. — «Это было так не по-дружески!» — раздался ещё один мысленный шлепок. На этот раз — от фейспалма воображаемого Плагга… Как не странно, ложкой мёда во всей этой цистерне дёгтя оказалась… сама Маринетт! А точнее, его визит к ней на балкон. Потому что будь Адриан трижды невоспитанным беглецом, герой и защитник Парижа, Кот Нуар, просто не имел права пролететь мимо девушки, готовой заплакать! Он даже не расслышал слова, с которыми она поднялась наверх — просто услышал её голос, и понял, что обязан вернуться! Кажется, он назвал её Принцессой, кажется, сморозил глупость про то, что её бросил парень («Подсказать, какой?!» © Плагг), а потом сам же и утешал после необдуманной фразы. Но, чёрт возьми, ничего из его или её фраз так толком и не отложились в его памяти, потому что он вдруг получил возможность просто коснуться её! Ободряюще положить руку на плечо, заговорщицки подмигнуть, увидеть ответную улыбку, услышать её смех! А затем дурашливо отсалютовать и бежать-бежать-бежать домой на одном автопилоте, раз за разом пытаясь понять и утихомирить странное чувство в груди. Наверное, во всём мире было лишь три представительницы слабого пола, от чьего присутствия его сердце трепетало так! Первой — мир её праху — была мама. Второй — привет, новая амазонка! — ЛедиБаг. А третьей — Маринетт. — Про Менделееву забыл! — мрачно буркнул Плагг, материализуясь (насколько этот термин вообще применим для квами) рядом с ним и тут же улетая к шкафчику с сыром. — Уж при чьём, при чьём, а при её приближении у тебя не то что сердце — колени чечётку отбивают! Так что голосую за неё хотя бы на почётном четвёртом… Адриан пропустил слова приятеля мимо ушей, машинально взъерошив его шёрстку на голове, а затем плюхнулся на кровать и вновь утонул в своих размышлениях. Он думал о странном чувстве в груди, возникавшем в присутствии Маринетт. Если Леди была самой воинственностью, то Маринетт — домашним уютом. Первая была стойкой и несгибаемой (хотя и чертовски гибкой), вторая — вызывала ощущение хрупкости и тонкости (хотя он лично видел, сколь непоколебимо она действовала в здании мэрии при атаке Тёмного Рыцаря). Первой не было равных в неожиданности на поле боя и командовании другими. Вторая же при первой возможности взваливала всё на себя, а приказы раздавала лишь в качестве старосты класса. (Исключением была, разве что, всё та же оборона мэрии, но там речь шла о чужих жизнях.) Ряд ассоциаций и параллелей тянулся вместе с Адрианом сквозь весь его день, сквозь завтрак, поездку на авто, фотосессию, урок фехтования, ещё одну фотосессию, и дальше, дальше, дальше… Чем дольше он думал над этим, тем глубже пролегала борозда различий между двумя образами. ЛедиБаг была… ну… собою. Героиней, достойной восхищения, защитницей слабых и, чего уж там, тайной мечтой (в том числе и далеко не самой приличной) у доброй половины мужского населения Парижа. Маринетт же вызывала скорее умиление, желание помочь ей, подбодрить, защитить и оградить от внешнего мира. Адриан видел, как самоотверженно впахивает (по другому-то и не скажешь!) Натали на его отца, и боялся, что если Маринетт не найдёт достойного её места в жизни, то её постигнет та же участь. А он этого, чёрт возьми, не хотел! — Пла-а-аг! — решительным голосом произнёс парень спустя час или два после ужина… и лишь сейчас заметил, что, вообще-то, уже трансформировался в Нуара. Покопавшись в себе ещё минуту или две, он пришёл к окончательному выводу, что Маринетт вызывает у него скорее чувство заботы о ней (а с учётом собственного ночного побега — скорее даже жалости и раскаяния). И если он не мог дать ей подобного в качестве Адриана, то просто обязан был проявить покровительство в качестве Нуара! А когда он выпутался и из этой паутины мыслей, то оказалось, что тело уже давным-давно решило всё за него. Потому что под ногами простиралась крыша родного коллежа, а буквально напротив него, на балконе, оперевшись об ограждение, вновь замерла точёная девичья фигура…***
Эти зелёные, чуть светящиеся в накатывающих вечерних сумерках глаза она бы узнала из тысячи. На губах Маринетт невольно появилась мягкая и вместе с тем горькая улыбка. Она была искренне рада видеть Кота — и не его вина, что его обещание («услужливо» подброшенное памятью) о том, что сегодня всё образумится, было несбыточным с самого начала. Но это же и означало, что он проверяет её! Проверяет, как подверженную риску акуманизации! «И если бы только знал, насколько сильно мне иногда хочется иметь на это право…» Но увы, она слишком хорошо понимала, что за ужас накроет Париж, если чёрный мотылёк захватит саму Леди. «И снова я подвожу его! Не могу прийти, как напарница, да и как «простая парижанка» не даю ему покоя!» С этими грустными мыслями Маринетт бросила на Нуара прощальный взгляд и развернулась, чтобы вернуться к себе в комнату, но едва она коснулась люка… Клацкх! — сообщили подковы на чёрных подошвах, встретившись с металлом перил. — Надеюсь, ты не за сладостями? — раздался из-за спины голос Нуара, а когда она непонимающе обернулась, он добавил тихим, скромным голосом. — Потому что я очень-очень не хочу напрашиваться на кусочек для меня. А то ты ещё подумаешь, что я сюда только по работе и, а поесть прихожу. И Маринетт, прыснув в кулачок, действительно направилась к собственному «неприкосновенному запасу». Ведь Тикки поймёт её, правда?!