Мотылёк

Чимин открыл глаза, с трудом фокусируясь на тусклом свете нескольких настольных ламп по разным сторонам просторной комнаты, судя по всему, предназначенной для досуга полицейских. Он тихо простонал, отрывая тяжёлую голову от диванной подушки, и, только сев, увидел, что напротив него на таком же диванчике, полулёжа, сидит Юнги. Мин медленно поднял голову, заметив, как тот зашевелился, и, встрепенувшись, приподнялся. — Отдохнул немного? — спросил он. — Да, мне сделали укол успокоительного в медпункте, и я уснул, — голос Чимина прозвучал хрипло и совсем незнакомо. Пак встал, но сделав всего несколько шагов, прижался спиной к стене, прикладывая ко лбу ладонь. — Всё в порядке, со мной всё в порядке… — поспешил он заверить вскочившего Юнги. — Я просто резко встал. Юнги налил из кулера стаканчик воды и протянул его Паку, догадавшись, куда тот направлялся. Чимин сделал несколько глотков и тяжело вздохнул, вбирая ртом воздух, будто задыхался. — Как ты? — заглянул ему в лицо Мин. — Мне так… — Чимин поморщился, прикладывая ладонь к груди, — пусто… знаешь это жуткое чувство полной пустоты, когда наплачешься? Вот так мне сейчас. Нет, не знаю, Чимин, — подумал Юнги, но понимающе кивнул. Пак залпом допил воду и поставил осторожно стаканчик на край подоконника. — Вы оставили Джесси там? — Нет, мы отвезли её к судмедэксперту. — А потом мне отдадут её? Я хотел бы похоронить свою собаку. — Да, отдадут, — пообещал Мин, посмотрев на него долгим взглядом. Чимин почувствовал, как Юнги коснулся его запястий кончиками пальцев и непроизвольно издал на выдохе тихий стон. Лицо его вмиг стало таким печальным, почти жалостливым. — Спасибо, Юн, что ты рядом, — сказал он, хватая Юнги за ладони. — Твои руки, правда, самые добрые из всех, что я держал. Я знал с самого начала, с самой первой нашей встречи, что ты хороший человек, даже несмотря на презрение в твоих глазах. Но я и подумать не мог, что ты настолько редкая птица. — Не такой уж я и хороший… — смутился Мин, отводя глаза, — может твои карты обманули тебя… — Мои карты никогда меня не обманывают, — уверенно сказал Чимин, быстрым движением поправляя Юнги прядку волос. — У меня не двенадцать сантиметров, — выпалил Мин, несогласно качнув головой, и улыбнулся, замечая, как оживилось лицо Чимина и будто даже немного повеселело. — И ты никогда не встречался с девушками, — неожиданно произнёс Пак, и уголки губ Юнги медленно опустились. — Это тоже сказали тебе твои карты? — спросил он тихо. Чимин многозначно промолчал, поджав губы. — И что ещё они сказали тебе обо мне? — Больше ничего… но мне известно кое-что и без карт. — Да? Что же? Пак сделал маленький шаг вперёд, становясь к Юнги вплотную и взволнованно посмотрел на него снизу вверх. В любой другой момент он ни за что бы не решился на подобный выпад, но сейчас, опустошённый и измученный, Чимин как никогда желал ясности и понимания. — Ты жалеешь меня, потому что я тебе нравлюсь, ты влюбляешься в меня, Юн, — проговорил он, не отводя глаз. Ресницы Юнги дрогнули, Чимин видел, как расширяются его зрачки. Полицейский ощутимо напрягся, застыв, как статуя, и вспыхнул румянцем, но взгляда не отвёл. — Очень смелое заявление, — произнёс он, прерывая затянувшуюся паузу. Чимин виновато улыбнулся ему и вдруг погрустнел ещё сильнее. Он поднял руки, робко касаясь ладонями его груди, и отчего-то весь сжался. — Тогда оттолкни меня, если это не так… — прошептал Пак, скользнул руками выше и несмело обнял его за шею, прижавшись своей щекой к его щеке. — Оттолкни меня, Юн, пока я сам не полюбил тебя слишком сильно, пока не так больно… Он замер в ожидании, дотрагиваясь до него осторожно и совсем ненавязчиво, будто спрашивал разрешение стать ближе. Юнги коснулся его предплечий, слегка их сжимая. Чимин был горячим, его дыхание обжигало ему шею, он чувствовал сладкий запах его духов, чувствовал, как он подрагивает и задерживает дыхание на вдохе, чтобы немного успокоиться, и уже мог себе представить, как он жмурится и кусает свои пухлые губы. Заворочался внизу живота клубок, сердце заколотилось о прутья грудной клетки, как бешеное. Его тело отозвалось мгновенно и независимо от него самого. И стоило только рукам его сомкнуться на чужой спине, как Пак, со стоном вдохнув, положил подбородок ему на плечо, часто и шумно задышав. Мин прижал его к себе и несколько секунд удерживал, потом чуть отстранился и поцеловал в переносицу. Чимина вновь пробрала мелкая дрожь, каждый поцелуй Юнги, даже тот случайный, ощущался им, как высшая благодать. Никто ещё не целовал его так нежно, никто не нарушал с такой лёгкостью священные границы его печали и одиночества. — Давай уйдём отсюда, — шёпотом сказал Мин. — Ты отвезёшь меня домой? — спросил Чимин, выпуская его из объятий. — Нет, домой ты пока вернуться не можешь, — на ощупь взял его за руку Юнги. — Я могу остаться у Лин… — Нет. Ты поедешь со мной, — твёрдо произнёс Юнги, перебив его. — Ко мне, — уточнил он. — У тебя будут проблемы из-за меня, — покачал головой Чимин. — У меня будут проблемы, если с тобой что-то случится. Ты едешь со мной, — повторил Юнги и слегка дёрнул его за руку, потянув за собой. Чимин не решился больше возражать, он молча следовал за ним по пустынным коридорам и лестницам, и так же молча сел в его машину, удивляясь собственной смелости и ловя себя на мысли, что ему, на самом деле, хочется за ним идти, хоть и страшновато. Юнги представлялся ему непрочитанной книгой, что скрывает под своей обложкой другой, совершенно новый мир, попасть в который, означает получить спасение. Для него, человека, руководствующегося не умом, а чувствами и внутренним чутьём, это многое значило. Юнги жил всего в нескольких кварталах от полицейского участка в однокомнатной съемной квартирке. От работы до дома он мог бы дойти и пешком, но ездил на машине, отчего Чимин решил, что тот, должно быть, совсем не любит прогулки. — Проходи, я сейчас найду тебе во что переодеться… — протянул Мин и открыл чемодан, окидывая взглядом Пака, что стоял перед ним в рабочем комбинезоне и переминался стеснительно с ноги на ногу. Чимин чувствовал себя крайне неловко в незнакомом доме, каждый шаг давался ему с трудом. Его не покидало ощущение, что он нарушает спокойное течение чужой жизни и глазам его доступно то, что он видеть не должен. — Извини за этот бардак, у меня никак не хватает времени и сил с этим разобраться, — вздохнул устало Юнги. — Ничего, — улыбнулся Чимин, окинув взглядом ещё нераспакованные коробки с вещами. У Юнги было совсем немного вещей для переезда. Пак представил количество коробок, если бы переезжал он, и сделал однозначный вывод, что в эту комнату, они бы, даже, скорее всего не влезли. Он любил каждую вещь в своём доме и вряд ли смог бы с чем-то расстаться. — Что в этих коробках? Я мог бы помочь тебе разобрать их. Юнги, наконец, нашёл нужную одежду и протянул её Чимину. — Если честно, я понятия не имею, — усмехнулся Мин и покачал головой. — Я приехал с одним чемоданом. Моя мать прислала мне их транспортной компанией. Она иногда… — он тяжело выдохнул, поднимая голову к потолку, — совершенно невыносима. — Она просто очень любит тебя, — сказал Пак, вдруг почувствовав необъяснимый прилив грусти. Ведя кончиками пальцев по составленным в ряд коробкам, он подошёл к окну, выглядывая на улицу. Было очень светло из-за горящих магазинных вывесок и дорожных фонарей. Он не смог бы жить, смотря в окно с шестого этажа, окружённый со всех сторон соседями, в доме, в котором, чтобы попасть в своё жилище нужно ехать на лифте и ходить по лестницам и коридорам. Такие бетонные клетки были не для него. Чимин был человеком земли. Он любил ходить босиком по зелёной лужайке, наслаждаясь запахом свежескошенной травы, слушать песни цикад и жить в просторном доме с большой кухней, из окон которой видно сад, а если открыть ставни и протянуть руку, то можно дотронуться до зелёной листвы плодовых деревьев. Он тихо вздохнул и отвернулся, становилось слишком тоскливо. Тёплый душ помог ему избавиться от сбивающего с ног бессилия, но он всё также чувствовал себя неуютно и совершенно не к месту. Чимин вдруг запаниковал. Он никогда ни у кого не оставался на ночь, только у Лин, но это было другое дело, её он совершенно не стеснялся, а вот перспектива ночевать вместе с Мином, совсем почти незнакомым ему человеком, внушала вселенский ужас. Чимин чувствовал себя абсолютно беззащитным, беспомощным существом, очутившемся на чужой территории, а его самооценка не дотягивала и до уровня плинтуса, чтобы позволить ему выйти с поднятой головой в таком виде, в каком он был сейчас. Одежда, что дал ему Юнги, оказалась немного великоватой, но это было не страшно, страшным казалось то, что футболка не закрывала его шрам на шее. Чимин шумно вздохнул, с отвращением смотря на себя в зеркало, и накинул на плечи полотенце, выходя из ванной, чтобы закрыть хоть немного руки. — Я постелил тебе, — сказал Юнги, к великому облегчению для Пака, не отрываясь от экрана ноутбука. — Если ты голоден, ужин в холодильнике, разогрей в микроволновке. Мне надо ещё немного поработать. Чимину совсем не хотелось ни есть, ни пить, он тут же лёг, подстелив под влажные волосы полотенце, и накрылся до подбородка одеялом. Мин сидел на полу в углу комнаты, освещённый слабым светом от экрана ноутбука, тихо стучал по клавишам и хмурил время от времени брови. Пак долго лежал совсем неподвижно и молчал, так что Юнги уже решил, что тот уснул, но он вдруг произнёс: — Что, если это я во всём виноват, Юн? — О чём ты? — не понял Мин и посмотрел на него, выглядывая из-за крышки ноутбука. — Зачем он приходит ко мне в дом? Он хочет, чтобы я страдал? Чтобы мне было страшно? Ему нравится мучить меня… Этот мёртвый парень… и Юнчон, и Ю Янси, ты заметил, как они похожи на меня? Может быть, он настолько сильно ненавидит меня за что-то, что убивает тех, кто похож на меня? — Чимин вдруг резко подскочил, садясь на кровати и прижимая к себе одеяло. — Лин, моя Лин! Что если он и ей причинит вред? — Пак испуганно взглянул на Мина. — Нет, нет. Ничего с ней не случится, — как можно спокойнее проговорил Юнги, с ужасом понимая, что в его словах есть смысл. Чимин продолжал смотреть на него с застывшим на лице страхом. Мин вздохнул и, взяв телефон, вышел из комнаты. Он вернулся уже через пару минут и сел обратно на своё место, взяв в руки стопку бумаг. — Твоя Лин дома, — сказал он, возвращая к Паку взгляд. — Я предупредил её, чтобы была осторожной. С ней всё будет в порядке, она с Хосоком, он больше не под подозрением, и, полагаю, ему можно доверить его же жену. Чимин выдохнул, падая обратно на спину. — Спасибо, — тихо произнёс он, прикрывая глаза. — Я не переживу, если с ней что-то случится. 2012 Дверь тихо скрипнула, и послышались торопливые шаги. Чимин знал, кому они принадлежат, но остался неподвижным. — Эй, ты спишь там что ли? — прыгнула на кровать Лин и, перегнувшись через Чимина, заглянула ему в лицо, наваливаясь на него всем своим весом. — Идём, что покажу! — Ты сейчас раздавишь меня, лосиха, — сдавленно простонал Пак. — Я починила твой велосипед. Не хочешь взглянуть? — Сходила бы лучше на свидание, чем железки перебирать, — вздохнул грустно Чимин, бросая на подругу быстрый взгляд. — Ты уже взрослая и нравишься парням. — Потому что у меня выросли сиськи? — хохотнула Лин и перелезла через Пака, ложась к нему лицом. — Потому что ты красивая и умная, — Чимин немного помолчал и добавил: — Ну и потому что сиськи выросли. Лин надула из жвачки огромный пузырь, он, лопнув, прилип к её носу, и она засмеялась, так заразительно, что Пак засмеялся вместе с ней. Но смех их быстро стих, улыбки исчезли с лиц, и они замолчали, с грустью смотря друг на друга. — Болит? — шёпотом спросила Лин, и, протянув к нему руку, осторожно, едва касаясь кончиками пальцев, провела по узелкам, стягивающим края раны под острой ключицей. — Нет, — тихо ответил Чимин. — Врёшь, — прищурилась Лин, и в глазах её вспыхнула ярость, какую в ней редко приходилось видеть. — Почему бы тебе в следующий раз не швырнуть её также? Ты достаточно сильный для этого, пусть ей тоже будет больно. — Я не могу, — испугано взглянув на подругу, сказал Пак. — Ты должен защищать себя. Однажды в припадке она разобьёт тебе голову или воткнёт в тебя нож, — она замолчала на несколько секунд, собираясь духом, чтобы произнести: — И ты умрёшь. Чимин молчал, сведя мучительно брови, и смотрел на подругу каким-то застывшим, полным отчаяния взглядом. — Ну что ты молчишь?! — сквозь зубы прошипела она. — Нужно же что-то делать! — Что делать, Лин? Ты хоть представляешь, что будет, если мои родители лишатся родительских прав? Нас разлучат с ними, с тобой, со всеми… мы отправимся в какой-нибудь всратый интернат до своего совершеннолетия, думаешь, Джина скажет мне за это спасибо? Она же так любит их, а они её… — А я люблю тебя! — вскрикнула, не выдержав Лин, и из глаз её прыснули слёзы. — Как прикажешь мне жить, если с тобой что-то случится?! Мне больно, когда больно тебе, мне грустно, когда грустно тебе, я плачу, когда плачешь ты! Мы не просто друзья… — неожиданно тихо зашептала она, — между нами особая связь, и я знаю, ты тоже это чувствуешь… Мы не сможем друг без друга… Юнги устало потёр глаза, закрывая ноутбук. Чимин затих и совсем не шевелился. Стараясь слишком сильно не шуршать, он постелил себе на полу и лёг, с болью в спине, вытягивая ноги. Ночную тишину разбивали лишь доносящиеся через приоткрытое окно отголоски сирен и гул несущихся по шоссе машин. Юнги закрыл глаза. Мысли кружились в голове роем, обрывками мелькали воспоминания прошедшего дня: заплаканное лицо Чимина, его дрожащие руки, цепляющиеся за него, как за спасательный круг, несчастная Джесси, истёкшая кровью, фотографии убитых, прикреплённые Тэхёном к стенду… Он всё никак не мог понять, что ещё могло объединять жертв, кроме их внешности. Они были разного возраста, разного пола и из абсолютно разных семей. Так в чём же могла заключаться та самая нерушимая связь между ними, о которой говорил Пак, когда они даже не знали о существовании друг друга? Может быть, Чимин прав? Может, он сам — и есть то, что их объединяет? Чужое дыхание совсем рядом выдернуло его из раздумий. Несмелая ладонь легла ему на бок и медленно опустилась ниже, обнимая за живот. Юнги открыл глаза, чувствуя, как Чимин прижимается к его спине и, взяв его за руку, повернулся к нему лицом, притягивая к своей груди и накрывая одеялом. Пак широко распахнул глаза, при этом смотря на него с таким страхом и растерянностью, словно совершил ужасный проступок, требующий немедленного порицания или, хуже того, пойман с поличным на месте преступления. — Я думал, ты спишь, — сказал он, оправдываясь. — Не могу уснуть, — вздохнул Мин, прикладывая его ладонь к сердцу. Снова воцарилась тишина. Юнги тихонько поглаживал плечо Чимина и смотрел куда-то в тёмный потолок, чувствуя, как тот потихоньку расслабляется, несмело водя пальчиком ему по ключице. — Юнги? — позвал его шёпотом Пак. — Что? — Можно спросить тебя? — Спроси. — Почему ты захотел стать полицейским? Юнги не торопился отвечать, неловкая пауза затягивалась, и Пак уже было решил, что спросил что-то не то, как тот неожиданно произнёс: — Я не хотел быть полицейским, мне просто не хватило духа вовремя сказать нет. Чимин чуть приподнялся, чтобы видеть лицо Юнги. — Мой прадед был полицейским, мой дед был полицейским, и мой отец — полицейский. Меня с детства готовили к тому, что я должен продолжить эту династию служителей закона. Я рано понял, что отличаюсь от своих сверстников. Мне было страшно разочаровать свою семью, я боялся настолько, что беспрекословно выполнял всё, что от меня требовалось. Отлично сдав экзамены, я без труда поступил в полицейскую академию. Впрочем, учитывая репутацию моей семьи и высокую должность отца, меня приняли бы и без всяких экзаменов. Я закончил учебное заведение, получил звание офицера и хорошую должность в отделе по борьбе с организованной преступностью. — Ты был офицером? — Мм... Меня разжаловали до сержанта. — Как же так вышло? Юнги вновь заводил ладонью по плечу Чимина. — Я только поступил на службу и очень хорошо стартанул, у меня было всё, что только можно было пожелать, кроме одного — достойной пары. Мои родители познакомили меня с девушкой, которая, по их мнению, идеально мне подходила. Это стало для меня полной неожиданностью, — Мин шумно вздохнул, усмехаясь. — Худший день в моей жизни… Они поставили меня в ужасно неудобное положение перед ней. Я был так зол и расстроен, что в этот же вечер признался своей семье в том, что женщины мне не интересны. Мой отец отобрал у меня погоны, сказав, что я их недостоин. Меня разжаловали по статье, соответствующей этому наказанию. Официально я превысил данные мне полномочия. Но моя статья предусматривала возможность перевода на другую, более низкую должность, чем я и воспользовался. Я рвался сюда вовсе не потому, что мечтал ловить серийных убийц, я просто хотел уехать. — Это ужасно… — Чимин со вздохом опустился, вновь прижимаясь к его груди, — ужасно несправедливо и грустно. — Ну нет, не так уж и ужасно. Я даже рад, что всё так вышло. Теперь я больше никому ничего не должен, мне не нужно соответствовать каким-то идеалам и зависеть от чужого мнения. У меня сохранились прекрасные отношения с матерью, и я знаю, что рано или поздно мой отец тоже сделает шаг мне навстречу, потому что я его единственный сын, и он всё равно любит меня, как бы сильно ни злился, — Юнги крепче прижал к себе Чимина. — И я встретил тебя, — договорил он и едва ощутимо поцеловал его в макушку. Чимин томно вздохнул, пряча лицо, уткнувшись ему в грудь. Он старался дышать как можно тише, слушая, как бьётся чужое сердце. Пожалуйста, полюби меня, окутай меня своим теплом и заботой, спрячь меня от всех и от всего, — проговорил про себя Пак, чувствуя, что Юнги сейчас думает о нём. Тот словно в подтверждение вновь коснулся губами его волос и скользнул рукой к предплечью. Мин случайно нащупал тонкий рубец, рассекающий мягкую кожу, и провёл по нему несколько раз подушечкой большого пальца. Чимин затих, сжав в кулак ткань миновой футболки. — Моя мать изуродовала меня, — внезапно сказал он. В его голосе слышалась боль маленького мальчика, привыкшего считать себя неполноценным. Зачем он это сказал? — подумал Юнги. Значила ли эта откровенность перед ним то, что он впускает его в свою жизнь и открывает ему свою душу? Мин замер, затаив дыхание, позволяя себе думать, что Чимин теперь по-настоящему доверяет ему. — Как же так, Чимин? Как это могло происходить с тобой? — спросил несмело Юнги. — Знаешь, Юн, в детстве мы все слепо любим свои семьи, нам кажется, что они совершенно нормальны, но чем взрослее мы становимся, тем больше понимаем, что это может быть не так. Иллюзии имеют свойство разрушаться. У меня была та ещё семейка… Мой отец был довольно ревнив, а мать не забывала подбрасывать ему поводов и вела себя, как конченная истеричка. Они вечно грызлись меж собой, как кошка с собакой. Когда я был совсем маленький, меня пугали их крики. Я помню, как убегал к Джине и прятался у неё под одеялом. Она крепко прижимала свои ладони к моим ушам, но я всё равно слышал, как мой отец называл маму шлюхой. Их скандалы порой длились всю ночь, а утром… — голос Чимина дрогнул, он на секунду замолчал, переводя дух, — утром я всё делал не так: не так стоял, не так сидел, не так смотрел. Мне доставалось за всё, моя мать швыряла меня, как котёнка, и лупила всем, что под руку попадётся. «Глупый мальчишка, — говорила она мне, — вот тебе наказание за твою глупость». Но я не становился умнее, я продолжал оставаться глупым, — грустно хмыкнул Пак и на мгновение о чём-то задумался. — Однажды я решил помешать закипающий суп на плите в тот момент, когда она вышла. Встал на табуретку, но оттого, как она громко окликнула меня, вернувшись, испугался и выронил ложку. Чёртова ложка упала прямо в кастрюлю и утонула там. «Доставай», — сказала мне моя мать и сунула мою руку в кипяток. Боже мой, как мне было больно, Юн… как я кричал… — Юнги непроизвольно сжался, крепче хватаясь за его предплечье. — Я никак не мог достать её, потому что мои пальцы не сгибались, а она всё держала меня. Она держала меня до тех пор, пока не испугалась и не начала плакать, увидев, что вместе с лапшой с моей руки начинает слазить кожа. Она всегда плакала после того, как делала мне больно, ей вдруг становилось меня жаль. Потом мы ехали в больницу, где меня уже все знали. Врач в травматологии звал меня Франсуа Перрен, как главного героя из фильма «Невезучие». У меня, кажется, сотню раз ломалась лучевая кость, то на правой, то на левой руке и дважды был перелом рёбер, ещё перелом ключицы и трещина в бедренной кости, разрыв связок лодыжки, вывих коленного сустава, и бесчисленное количество ушибов и ран. Я падал с деревьев, разбивался на велосипеде, дрался в школе… мои истории всегда были разными, им нельзя было повторяться, чтобы никто ничего не заподозрил. Потом мама вела меня в магазин, где я мог попросить всё, что захочу. А мне ничего не хотелось, я желал лишь одного, чтобы перестало болеть, но знал, что должен что-то взять, чтобы она могла загладить свою вину, и чтобы мы снова могли смотреть друг на друга. У меня было столько игрушек, что мне завидовали все мальчишки. Они говорили, что у меня лучшие в мире родители, а я прятал руки в рукава, улыбался и отвечал: «Да, мне просто чертовски повезло». Моя мать оставила на моём теле сорок четыре шрама, столько насчитали врачи. До того момента я не задумывался, насколько ужасно, должно быть, выгляжу со стороны. Это сорок пятый, самый уродливый, — он коснулся шеи и на несколько секунд замолчал. — Я много думал, Юн, о том, невероятно удачлив ли я, что смог всё это перенести и выжить, или ужасно невезуч, раз на мою голову обрушиваются снова и снова несчастья, — Чимин, ластясь, потёрся щекой о грудь Юнги, со вздохом закрывая глаза. — Но я так и не нашёл ответа на этот вопрос… Так и не нашёл… — Господи… — только и сумел выговорить Мин и, приподнявшись, навис над Чимином. — А что же твой отец? Почему он ничего не делал? — Когда он вмешивался, становилось только хуже, — он поморщился, покрутив головой. — Я не хотел, чтобы он знал и о многом молчал. — Но с твоей сестрой ведь такого не происходило, почему же к ней относились иначе? Пак пожал плечом и коснулся ладонью щеки Мина. — Все знают, что нельзя поднимать руку на женщину, в каком бы возрасте она не была, это низко, подобная грубость непростительна. Бить девочку — это насилие, бить мальчика — значит воспитывать мужчину. Так уж повелось. А может всё ещё куда проще… Может быть, меня просто не любили… Мин, немного помедлив, опустил голову, тихонько касаясь его губ своими, и вновь отстранился. Чимин замолчал, смотря так, словно перед ним был, по меньшей мере, сам архангел Гавриил, хотя это был всего-навсего Юнги. — Ты прав, я влюбляюсь в тебя. Я влюбляюсь в тебя очень-очень быстро… — шёпотом сказал Мин и, взяв ладонь Пака, сложил её в кулачок, пряча в своих руках. — Понимаю, тебе сложно доверять людям, но я хочу, чтоб ты знал — я тебя не оставлю. Чимин закивал, не отводя от него взгляда. — Я знаю… я верю тебе… — произнёс он, едва сдерживая выступившие слёзы. Мин опустился на спину, помогая Паку устроиться на своём плече. — Всё пройдёт, — погладил он его по волосам. — Всё обязательно наладится…